Подвергавшихся сексуальному насилию
Я хочу остаться в памяти как человек,
принесший в психиатрию веселье и смех.
Из надгробной надписи Дж..Л.Морено
Более ужасного случая сексуального насилия в моей практике не встречалось. На протяжении всех детских лет (начиная с 8-летнего возраста) Анна, моя клиентка, регулярно подвергалась сексуальному насилию со стороны деда, дяди и отца. Деваться ей было некуда. После нескольких месяцев жесточайшего насилия она пыталась поговорить с матерью, но та не пожелала ее слушать. Все последующие годы девочка оставалась один на один со своим страхом, мучениями и чувством вины. Ей не хотелось жить.
В наш психодраматический театр Анна пришла, чтобы проработать некоторые затруднения личного характера. К этому моменту мы были знакомы всего две с половиной недели. Привела Луиза, ее наш местный социальный работник. Анна оказалась немногословной 42-летней женщиной из Девоншира, отнюдь не витавшей в облаках.
Приехали они утром, когда я с головой ушла в приготовление пиккалилли - острого соуса с мелко нарезанными овощами. Я размешивала водянистую кашицу, когда они постучали в дверь. Я пригласила их войти и сходу поинтересовалась, умеют ли они готовить пиккалилли.
- Кажется я опростоволосилась, - сообщила я. - Взгляните на это варево.
И мы втроем склонились над плитой. На плите возвышалась восьмилитровая кастрюля, до краев наполненная ядовито горчичными сгустками. Я взглянула на своих гостий.
- Ну что, я здорово напортачила? Социальный работник вздрогнула, видимо сомневаясь, стоило ли приводить сюда клиента. Анна же заулыбалась, созерцая желтую массу. Я почувствовала, что она расслабилась и успокоилась, не встретив града вопросов о том, как она живет, какие надругательства и несчастья ей довелось испытать.
- Ненавижу горчицу - прозвучали ее первые, обращенные ко мне слова. - Бабушка часто готовила пиккалилли. Вы переборщили с водой. У бабушки он выглядел совсем иначе.
Я заметила оттенок удовлетворенности в ее голосе. Во-первых, Анна получила возможность сообщить, что именно она ненавидит, а во-вторых, указать на мою ошибку. Мы встретились всего минуту назад, но у меня возникло сильное подозрение, что наши медицинские и социальные службы успели настроить ее на критический лад. Наша встреча началась нетрадиционно, но мне это понравилось. Анна сразу оказалась в ситуации, где ей пришлось взять на себя ответственность: я действительно нуждалась в помощи - ее, Луизы или еще кого-то, - и я действительно не хотела загубить пиккалилли.
Рецепт этого маринада, самого вкусного из всех, которые мне доводилось пробовать, дала мне моя дочь Морин, и я была полна решимости во всем следовать ему. Я вручила Анне большую деревянную ложку, которую Кен, мой муж, получил в подарок от одного финского пастора и писателя. Этой ложка матушка почтенного пастора не раз пользовалась для приготовления разных старинных блюд. И теперь эта ложка принадлежала нам.
- Не могли бы вы помешать соус, - обратилась я к Анне, - а я тем временем добавлю немного кукурузной муки.
Луиза с удивлением наблюдала за сценой и была вынуждена отойти на задний план, пытаясь при этом сохранить позицию поддержки в отношении Анны. Ко мне она отнеслась примерно так же, как я в свое время отнеслась к основателю психодрамы Дж.Л.Морено, когда мы впервые встретились: "Либо он гений, либо окончательно спятил!" Я услышала, как она бормочет нечто подобное себе под нос, но от высказываний вслух социальный работник пока воздерживалась.
- Почему бы Вам не слить немного жидкости? - спросила Анна.
Проблему выбора - продолжать меня критиковать или все-таки помочь - она решила в мою пользу.
- Попробуйте слить немного жидкости - повторила она.
Это уже звучало как выпад и требовало ответного удара - ситуация была удивительно похожа на турнир по фехтованию.
- А почему бы нам сначала не добавить кукурузной муки и не посмотреть, что из этого выйдет? А Вы пока размешивайте, - парировала я.
Анна взяла большую ложку и принялась за дело. Улучшений не последовало.
- Абсолютно не похоже на бабушкин маринад, - констатировала Анна. Это была высшая степень критики, которую она могла себе позволить в адрес моей стряпни. - У моей бабушки пиккалилли всегда был густым и тягучим.
Я посмотрела на Луизу. Ее взгляд будто упрекал: "И на это ушло 10 минут ее сессии!"
- Ну что, Анна, - улыбнулась я, - может, пройдем ко мне в офис и поговорим?
Анна легко и непринужденно последовала за мной. Она мне уже доверяла: неприятность с пиккалилли объединила нас, и я просила ее помощи. Кроме того, она вдруг поняла, что моя жизнь не сводится к психотерапии. Она увидела меня как личность. И ее собственные воспоминания о пережитых надругательствах приобрели иные очертания: жизнь ведь тоже не сводится только к тому, что ей пришлось пережить, приходится решать и другие проблемы, связанные, например, с приготовлением маринада. Я понравилась Анне, и у меня возникло чувство, что десять минут не были потеряны зря: между нами тремя установился контакт, но стало совершенно очевидно, что основное взаимодействие происходит между Анной и мной.
Социальный работник заранее предупредила меня, что Анна просила ее поддержки во время сессии. Она боялась встречи со мной. Но наша возня с пиккалилли прояснила и наши отношения как клиента и терапевта. Необходимость в поддержке третьего лица отпала сама собой.
- А Вы пока сделайте себе кофе, - предложила я Луизе.
Анна улыбалась мило и немного застенчиво. Все трое понимали, что Анна чувствует себя вполне в своей тарелке.
Мы с ней поднялись в мой кабинет. Новые ковры на полу, запах свежих цветов - мой новый кабинет открылся всего несколько дней назад, он весь сиял и сверкал. Анна была первым клиентом, которого я в нем принимала. И хотя до нее у меня была не одна сотня других клиентов, но именно от этого, так неординарно возникшего контакта вдруг повеяло свежестью и новизной - как от новых ковров и букетов, подаренных мне на открытии кабинета. Мы с Анной понравились друг другу и горели желанием начать работать.
Анна расположилась в кресле, сдвинула очки, быстро пригладила рукой волосы и заговорила:
- Вы, наверное, в курсе, с чего это все началось, я имею в виду эту историю с моими детьми.
Она была уверена, что я знаю все подробности, как если бы я была врачом, подробно изучившим тщательно написанную историю болезни. Я же знала только, что с ее детьми случилось что-то, потребовавшее вмешательства социального работника. В связи с этим Анна и обратилась за помощью. Ничего больше мне, собственно говоря, и не было известно. Анна явно уклонялась от разговора и совершенно очевидно не хотела обсуждать никакие подробности.
- Да, я в курсе ситуации, - доверительно сообщила я, давая ей понять, что ей незачем пускаться в объяснения.
Позднее я узнала, что ее семнадцатилетний сын обвинялся в совращении ее дочери. Анна часто говорила детям, что они не должны ложиться в одну постель, дотрагиваться друг до друга, не должны позволять другим людям прикасаться к ним против их воли. Терапевт П.Кларксон (Conway and Clarkson 1987) называют подобные заявления гипнотическим внушением, которые действуют на подсознание как команда. Дети потому и улеглись в одну постель, что им слишком долго и часто запрещали это делать. Неудачный сексуальный опыт своего детства мать подсознательно передавала детям через этот запрет. Сторонники теории такого рода гипнотического внушения так и говорят: "Если вы что-то очень сильно отрицаете или чего-то очень сильно боитесь, не удивляйтесь, что именно оно и происходит".
Вот классический пример гипнотического внушения: человек говорит "Не бейте меня", - как бы провоцируя собеседника на удар, или часто повторяет "Не предавайте меня", - тем самым приглашая к предательству. Люди по большей части не ведают, что творят. Свою ошибку Анна усугубила еще и тем, что постоянно говорила сыну и дочери: "Вы дети, а не взрослые!" Как известно, подростки больше всего хотят быть взрослыми! В результате ее тринадцатилетняя дочь одевалась так, чтобы выглядеть на шестнадцать, а семнадцатилетний сын мечтал обзавестись своей девушкой. Негативное отношение матери к интимной сфере накладывало запрет на само понятие "секс". Таким образом мать воздвигла барьер между собой и своими подрастающими детьми.
В книге Морено "Кто сможет выстоять" (Who Shall Survive?;1953) есть интересное рассуждение, вполне применимое к Анне и ее негативному отношению к сексу. Морено пишет о теории психоанализа Фрейда. Исторически эта работа основана на том, что Фрейд и Морено современники, оба проживали в Вене в 1900-х годах. Морено был студентом и только изучал медицину, а Фрейд уже успел прославиться своими работами. Хотя современный постфрейдовский психоанализ значительно усложнился и стал более всеобъемлющим, нам важно отметить кардинальное расхождение во взглядах этих двух ученых еще в 1900-е годы. Фрейд собирал материалы, исследуя расстройства своих пациентов, и создал таким образом картину патологии. Морено хотел ориентироваться на здоровых людей в большей степени, чем на больных. Он основывает психодраму на принципе "здесь и теперь" более чем на "там и тогда". Огромный запас спонтанности и творческой активности, заложенный в человеческой личности, и лег в основу его методологии действия. Морено прекрасно сознавал, что Фрейд был "гораздо более великим ученым, чем все его критики". Он также считал, что гипотезы Фрейда были основаны на частичном знании, подчас не больше десятипроцентной вероятности, но ученый отдавал себе в этом отчет". Дальше Морено пишет: "Он всегда был готов изменить свою гипотезу, если появлялись новые данные, и не раз делал это на протяжении жизни." Моя критика - продолжает Морено, - направлена против системы психоанализа в целом, против подсознательных мотиваций, которые лежат в ее основе." (Moreno 1953). Морено отмечает, что в психоанализе анализ присутствует, но отсутствует естественное действие или хотя бы телодвижение. Вот что он пишет:
"Пациент располагается на кушетке в пассивной расслабленной позе. Психоаналитик садится таким образом, чтобы пациент его не видел. Всякое взаимодействие исключается. Вся ситуация оказывается герметически закупоренной: никому не позволено входить в комнату, все мысли, которые рождаются на кушетке, оказываются запертыми в четырех стенах. Все направлено на то, чтобы не допустить прямого взаимодействия с пациентом. Метод свободных ассоциаций - это не нормальная естественная беседа. Пациент сообщает обо всех мыслях, которые возникают у него в голове. Отношения ограничены переносом пациента на терапевта, нормальное двустороннее взаимодействие не допускается. За дверь выставлена сама Жизнь".
(Moreno 1953, Preludes).
Морено считал, что субъект сессии или протагонист должен напрямую обращаться к тому, с кем он хочет поговорить. Если человек хочет разговаривать с матерью или отцом, эти значимые люди должны присутствовать в комнате - в исполнении членов группы. Общение не должно идти через терапевта. Членов группы, исполняющих подобные роли, называли "вспомогательными" или "дополнительными "я". Морено характеризует их следующим образом:
"Команда вспомогательных "я" как бы становится продолжением, своего рода "правой рукой" ведущего и протагониста, изображая реальных или воображаемых участников жизненной драмы. У "вспомогательного "я" три функции: актера, играющего требуемые протагонисту роли; консультанта, помогающего протагонисту; социального исследователя" .
(Moreno 1953, 83).
Морено считал, что весь психоанализ построен на негативной предпосылке, то есть на признаках патологии. Примером тому может служить случай Анны. Морено писал:
"Психоаналитическая система, наряду с другими аналитическими системами, следует тенденции связывать истоки жизни с бедствиями. Ключевым понятием в концепции Фрейда является либидо. Но Фрейд не связывает секс со "спонтанностью", напротив, сексуальность у него напрямую ассоциируется с тревогой, незащищенностью, отсутствием нормального реагирования, фрустрацией и т.д.
(Moreno 1953).
Психоанализ с тех пор изменился. Однако, следуя изначальной теории Фрейда, случай с Анной можно рассматривать как яркий пример сексуальной травмы в прошлом, вызвавшей теперешнее невротическое поведение. Такая трактовка присуща всем ранним работам Фрейда.
Следствием перенесенной сексуальной травмы в детстве стали чрезмерная опека собственных детей, когда Анна оказалась в роли матери. Дети чувствовали, что их загнали в ловушку, посадили "под колпак". Они взбунтовались и захотели поэкспериментировать в области секса. Примечательно, что результатами этого "эксперимента" дочь Анны поделилась не с матерью, потому что опасалась, что та ей не поверит или вышвырнет из дома - либо ее, либо брата.
События развивались следующим образом. Однажды в середине дня дочь приехала домой вместе с учительницей. Вдвоем они рассказали все Анне. В дело вмешались социальные службы и местный психиатр. Социальные службы сочли 17-летнего сына Анны насильником и постановили удалить его из дома и отдать под опеку родственникам, чтобы "защитить его сестру". Мальчик больше не должен был ночевать дома.
На Анну это оказало разрушительное действие: она прониклась мыслью, что произвела на свет насильника. Она заново переживала собственные детские обиды, у нее нарушился сон, появилась крайняя раздражительность и полная неспособность ладить со своей семьей. Она хотела бросить семью. Вот ее собственные слова: "Хочу, чтобы дети умерли. Если бы не они, я бы сейчас не варилась во всем этом. Я не знаю как жить дальше". Помощи она искала для себя.
Год спустя дети вернулись домой, снова пошли в школу, отношения между ними наладились. Проблемы оставались у Анны. Ее муж Джон, любящий, терпеливый, мягкий человек превратился для нее в заботливого отца. Он усаживал Анну на колени, старался приласкать и подбодрить ее. Так продолжалось много лет. Она засыпала только тесно прижавшись к мужу, желая в любой момент получать подтверждение, что она в безопасности.
Во время нашего первого интервью я еще всего этого не знала. Я знала только, что Анна обвиняет мать в том, что та не защитила ее от насилия отца, деда и дяди. Психолог Эндрю Фельдмар (Feldmar 1989) сказал как-то, что "в тот момент, когда родитель совершает сексуальное надругательство над ребенком, ребенок становится сиротой. Он теряет ощущение безопасности и доверия как к этому родителю, так и к другому, который не защитил его и позволил насилию совершиться". Анна и впрямь осталась сиротой. Единственным убежищем стала школа пансион, где она чувствовала себя в безопасности он сексуальных притязаний родственников. Она ненавидела школьные каникулы, когда надо было возвращаться домой.
С самой первой встречи меня поразила любовь Анны к чтению и желание постоянно чему-нибудь учиться. Она перечитала все книги по психотерапии и психодраме, которые находились в нашей местной библиотеке. Она регулярно смотрела передачи по психодраме - программы "Би-Би-Си-2" под названием "Сессия". Шесть психодраматических программ передавали в субботние вечера, как раз в те часы, которые большинство людей любит проводить перед телевизором. Программы вела психотерапевт из Лондона, Джинни Джеффрис, выпускница Холвелла.
Анна с упоением смотрела эти передачи. Самое сильное впечатление произвело на нее, "как люди открыто говорят о своих переживаниях, не боятся показать свои чувства." Ей хотелось "стать частью такой группы".
Видя ее любознательность и любовь к чтению, я спросила:
- Анна, а почему Вы не продолжили учиться, не получили профессию, которая бы Вам нравилась?
Анна вздохнула:
- Когда я закончила школу, я так хотела сбежать из семьи, что схватилась за первую же работу, которую мне предложили подальше от дома. И я работала, пока не познакомилась со своим мужем. Потом мы поженились. Я обожаю книги. В них я могу спрятаться. Я все время читаю, читаю любые книги. И про любовь короля Эдуарда и миссис Симпсон, и рассказы Кэтрин Куксон, и книги по психотерапии.
Я посмотрела ей в глаза:
- Знаете, Анна, я считаю, Вам не стоит терять время на шесть индивидуальных сессий. Вам следует походить на группу, которая работает ежедневно. Начать можно с одной недели. Но эту неделю Вы должны прожить здесь. Вы говорите, что у Вас скопилось множество обвинений. Думаю, их лучше высказать на психодраматической группе.
Про себя я подумала, что ей нужно проиграть те моменты, которые не случились в реальной жизни. Нужно выплеснуть те отрицательные эмоции, тот страх и тот гнев, которые она в свое время не выразила соответствующим людям. Пока Анна не выпустит наружу свою ярость и другие подавляемые чувства, она так и останется эмоционально заблокированной, запертой в своих переживаниях.
Фрейд спрашивал: "Что случилось? Расскажите мне".
Морено ставил вопрос: "Как это случилось? Покажите!"
Во время индивидуальных сессий мы могли обсудить случившееся, возможно, немного ослабить накал эмоций. Однако острота реальной жизненной драмы требовала драматических форм выражения, не меньших по накалу, чем реальность. И что могло бы сработать лучше, чем хорошо поставленная психодрама, сфокусированная на событиях, которые в реальности не произошли. Только таким образом Анна могла дать выход тем чувствам, которые в реальной жизни ей выразить не довелось. В реальной жизни она так и осталась пленницей своего собственного детства. Как пишет в своей диссертации швейцарский психоаналитик Алиса Миллер, ребенок, переживший надругательство, нуждается в заступнике, который бы встал на его или ее сторону и прекратил издевательство. Это помогло бы смягчить боль. Используя терминологию Алисы Миллер, Анна осталась без "адвоката", за нее не вступился никто. Наша работа на психодраматических сессиях не ставит целью объяснить или помочь понять действия обидчиков или простить их; наша цель - выпустить из-под спуда эмоции, душившие человека в результате перенесенной обиды, вызвавшие раннюю эмоциональную смерть, задавившие спонтанность и креативность. Именно в спонтанности и креативности человек черпает жизненные силы, именно они делают жизнь яркой и разнообразной.
- Вы смогли бы провести здесь неделю, Анна? - решительно спросила я.
Она взглянула на меня с надеждой.
- Не знаю, смогу ли я все устроить, но я приеду.
- Хорошо, - продолжала я. - Тогда надо будет перевести деньги, уплаченные за шесть индивидуальных сессий на счет недельной группы с проживанием. В группе, которая должна начаться через две с половиной недели, есть свободное место.
- Мы заплатим разницу. Я точно буду. - Анна казалась заинтересованной.
Мы успели обсудить еще некоторые концепции из книги Алисы Миллер. Перед уходом я дала Анне книгу Алисы Миллер "Драмы детства". После сессии социальный работник занялась организационными вопросами. В тот же день она позвонила мне и сказала, что финансовый вопрос улажен: деньги за шесть сессий покрывают расходы на первую половину недели, за вторую половину Анна внесет доплату.
А вечером мне позвонил муж Анны.
- Вы предпочитаете наличные или чек? - спросил меня Джон.
Столь прямо заданный вопрос показывал, что решение принято.
- Как Вам удобнее, - ответила я. - Может быть, Анна привезет деньги на следующей неделе, когда приедет на сессию?
Я хотела, чтобы наша следующая встреча с Анной имела вполне конкретную цель. Передать деньги - прекрасный предлог.
- Кроме этого, - извиняющимся тоном продолжила я, - я бы хотела перенести нашу встречу с пятницы на среду или четверг. В пятницу я уезжаю на выходные в Португалию вместе с моей дочерью Мэнди. Я пыталась связаться с социальным работником Анны...
- А хотите поговорить с самой Анной, - предложил Джон. - Она рядом.
- С удовольствием, - ответила я.
После сегодняшней сессии события стали развиваться стремительно и успешно, и я была рада снова пообщаться с Анной. Она взяла трубку:
- Не знаю, что именно случилось сегодня днем, но мне кажется, что все изменилось. Даже Джон заметил разницу. Думаю, мне стоит поработать в группе. Мне кажется, что это поможет. Мне пора вырваться из всего этого. Я готова встретиться с Вами в любой день.
Встречу мы назначили на четверг. Я хотела встретить их так же, как в прошлый раз. Когда они приехали, я пригласила обеих, и Анну и Луизу, в нашу кладовку, построенную еще в 1800-е годы (в то время под полом был холодный ключ, который и охлаждал продукты).
- Хотите попробовать пиккалилли? - спросила я, снимая с полки ярко-желтый горшочек. Вторая встреча началась с того же, что и первая, таким образом, нетрадиционное начало превращалось в правило.
- На вид, как бабушкин, - отметила Анна.
Они зачерпнули соус чайными ложечками и в один голос воскликнули: "Очень вкусно!" - и я почувствовала, что горжусь своей стряпней. После этого я сменила тему разговора.
- Посмотрите, - обратилась я к обеим, - вчера мой муж Кен ездил в издательство, которое печатает нашу книгу "Психодрама: вдохновение и техника". Он отвозил иллюстрации для обложки и нескольких глав. Им понравилось. И пока он там находился, ему преподнесли экземпляр книги "Как я стал психотерапевтом", в которой десять известных специалистов рассказывают о своей профессии и почему они ее выбрали. Видите, тут есть и мое имя.
Я протянула им книгу, с гордостью указывая главу, которую написала.
Анна была в восхищении. Ее доверие ко мне усилилось. Весь ее вид как бы говорил: "Я правильно выбрала терапевта!"
Потом книгу взяла Луиза.
- Почитайте пока, - сказала я, и мы с Анной направились в кабинет. - Толком еще не успела просмотреть сама, - поделилась я с Анной, которая, казалось, радовалась не меньше меня. - Получила ее вчера поздно ночью. Писала два года назад, страшно интересно, как прозвучит сейчас. И вся книга необыкновенная. Собираюсь прочитать на пляже в Португалии.
Интерес Анны был очевиден: у нее даже глаза расширились.
- Как бы я хотела прочесть эту книгу! Непременно куплю, как только она появится в продаже. - А как Вам книга Алисы Миллер? - спросила я.
- Знаете, Марша, это лучшее из того, что мне доводилось читать. Кажется, что она обращается прямо ко мне. И она действительно все понимает. Это все как будто про меня написано! Теперь пытаюсь достать ее книги "Ради вашего блага" и "Не будьте так уверены".
В течение получаса мы с Анной перерыли всю библиотеку, пытаясь разыскать эти книги. Пока мы занимались поисками, Анна жаловалась мне на своего социального работника. "Она никогда не возьмет меня за руку, не погладит по голове, даже когда я плачу. Иногда мне кажется, что ей до меня нет дела."
- У меня впечатление, что Вы ждете от нее материнской ласки, которой никогда не имели, - заметила я. - Не рассчитывайте получить от нее то, что она не готова Вам дать. Давайте посмотрим, что изменится после недельной группы.
Но все, что я говорила в тот момент, отступало на задний план перед всепоглощающим желанием Анны раздобыть книги Алисы Миллер.
- Единственное, чего я хочу сейчас - достать эти книги! - заявила Анна.
Мы вернулись в мой офис, и я позвонила в местную библиотеку: мне хотелось дать Анне почувствовать полную поддержку, а также показать ей, как лучше добиваться своей цели - сама Анна постоянно боялась обратиться к кому-нибудь с просьбой.
- Эти книги нужны нам прямо сейчас, - сообщила я библиотекарю.
- Как скоро мы сможем их получить? Мы договорились, что в ближайшие дни Анна заедет в библиотеку и возьмет книги.
- Спасибо Вам, - сказала Анна, когда вопрос был улажен. - Жду не дождусь, когда смогу начать читать.
Расстались мы меньше чем через час. Из Португалии я вернулась поздно вечером в субботу. Анна должна была приехать в воскресенье вечером. Дома меня ожидала записка с просьбой перезвонить Анне.
Я позвонила ей в воскресенье утром.
- Можно мне возвращаться ночевать домой, а не оставаться у вас? Мне нужно, чтобы Джон был рядом. Мне очень тревожно, я снова начала ходить во сне.
- Ваша тревога вполне понятна, - ответила я. - Это нормальное состояние перед началом такой группы. Разумеется, вы можете ночевать дома - Вы же не ребенок, вы взрослый человек и сами в состоянии решить, как для вас будет лучше. Я вас неволить не собираюсь.
В ее голосе явно звучал страх, что ее заставят оставаться. Ею слишком часто манипулировали и дома и в школе, поэтому она стала очень чувствительной к малейшему нажиму.
- К тому же сегодня Вам не стоит оставаться, даже если Вы вдруг передумаете. В любой другой день - пожалуйста. А сегодня попросите Джона заехать за Вами в десять.
- Мне очень важно было услышать это, Марша. Большое спасибо. К семи я буду.
Она приехала, перепуганная и молчаливая. Тихо села в углу гостиной и уткнулась в книжку. Тем временем участники группы прибывали. Среди них были как терапевты, желавшие пройти тренинг, так и люди, вроде Анны, приехавшие поработать со своими личными проблемами. Мы всегда устраивали смешанные группы, так как личные и профессиональные цели хорошо дополняют друг друга. Ведь каждый в первую очередь человек, личность.
Морено считал, что равенство в группе - это основа взаимодействия. Люди как бы приводятся к одному - наивысшему - общему знаменателю.
- Кто из вас здесь впервые? - обратилась я к собравшимся в гостиной. Кроме Анны руки подняли еще четыре человека. Разговоры за обедом с двумя-тремя собеседниками свое дело сделали: некоторые почувствовали себя более или менее комфортно и были готовы к общему разговору. Но кое-кому было по- прежнему не по себе.
- Ну и как вам тут?
Ответы были самые разные.
- Я боялась, что не смогу переключиться с отдыха на пляжах Португалии на работу, боялась, что буду не слишком внимательна, - я решила подать пример откровенного признания, надеясь, что ему последуют остальные.
- Я боялся, что не смогу быть до конца откровенным, слишком уж личные у меня проблемы, - отозвался один из участников.
- А у меня проблема с работой. Утром от подушки оторваться невмоготу, - раздался еще один голос.
- А я продолжаю ходить на работу, с которой давно хочу уйти, - откликнулся другой.
- А я вообще не могу понять, в чем моя проблема - то ли работа не по душе, то ли это просто одиночество. Полнейшее. У меня ощущение, что я с ума схожу: мечусь туда-сюда, дом-работа, работа дом; три часа в дороге, три четверти рабочего времени перед компьютером; людей не вижу, поговорить не с кем; дома тоже никого, - в глазах говорившего появились слезы. - Единственное время, когда я чувствовал, что живу - это когда стихи писал. Так теперь и писать не могу. Со мной покончено, - он тряхнул головой и уставился в пол.
Анна внимательно наблюдала за происходящим, потом тоже подняла руку, когда я спросила, кто еще испытывает тревогу. Оглядевшись, она увидела еще несколько поднятых рук. Она была не одна.
- Вас беспокоит, что Ваши проблемы тоже слишком личные? - напрямик спросила я Анну. Она кивнула. Ее лицо постепенно приобретало краски, она уже не чувствовала себя столь одинокой в незнакомом обществе. Заговорила девушка из Дании.
- Боюсь за свой английский. Не то что я на нем не говорю, говорить-то я могу, но вдруг что-то не пойму или буду слишком долго соображать?
Она специально приехала из Дании, чтобы принять участие в работе нашей группы.
- Язык - моя вечная проблема, - подхватил мужчина из Норвегии. - Особенно, когда я провожу здесь сессии по психодраме. Обычно меня хорошо понимают, но я постоянно паникую.
- Да, ясык - больсая проблема, - согласилась психиатр из Югославии. - Сказите сто -нибудь - я пойму. Но когда говорю сама..., - она расхохоталась, и следом рассмеялись остальные. Ей явно полегчало, когда она поняла, что не у нее одной проблемы с языком.
- Мой педагог - Зерка Морено, - заговорила я, - в таких случаях обычно отвечал: "Ваш английский гораздо лучше моего датского, норвежского и сербохорватского". Группа заулыбалась. У Анны, конечно, проблем хватало, но, глядя на нее, я поняла, что сейчас она думает, что хоть с языком у нее все в порядке.
- Сейчас для нас с вами не важно, - продолжала я, - насколько хорошо вы знакомы с психотерапией и психодрамой. Гораздо важнее, что вы хорошо знаете свою собственную жизнь. В ней вы эксперты.
Мы принялись составлять план работы на неделю, и обстановка окончательно разрядилась. Мы составили расписания и возможные отклонения от него. Мы запланировали чаепитие с девонширскими булочками с кремом, осмотр окрестностей и просмотр видеозаписей из нашей коллекции. Я хотела показать Анне запись телепередачи, которую подготовила вместе с кинорежиссером Мидж Маккензи в мае 1989 года по работам Алисы Миллер. Всего мы подготовили четыре передачи. Над той, которую я хотела показать Анне, работали десять актеров и два сценариста. Передача была сделана на документальной основе: это были психодрамы на материале детского опыта актеров. На базе этого материала были написаны три пьесы об эмоциональном и физическом насилии над детьми. Я хотела, чтобы Анна обязательно посмотрела эту запись, но уже после того, как она получит поддержку группы. Я также хотела, чтобы она посмотрела отрывок из интервью Р.Д.Лэнга, где он говорит о насилии над детьми. Но всему - свое время.
Сессия закончилась, и я пригласила всех на кухню выпить по чашке чая, кофе или горячего шоколада. Анна тихо спросила:
- А можно мой муж тоже выпьет чашку шоколада, когда заедет за мной? Он обожает горячий шоколад. Вы не против?
Несколько человек ответили, что будут рады познакомиться с Джоном.
- Возможно, он откажется, - заметила Анна. - Он очень стеснительный.
- Для него может быть важно увидеть, что мы за люди, - сказала я Анне, когда мы отошли к камину. Наш старый сельский дом производил впечатление: огромная кухня, пол выложен голубой плиткой лет эдак триста назад - все это раздвигало границы времени, все это существовало задолго до возникновения тех проблем, которые стали темой нашего разговора.
Джон вошел, сел у камина и посадил Анну на колени.
- Она прекрасно работала в группе, - ободрила я Джона.
Анна сияла.
- Здесь очень хорошо, - обратилась она к мужу. - Скорей бы наступило завтра. Всем спокойной ночи.
И они скрылись в темноте. Им еще предстояло провести 35 минут в дороге.
Джон завез Анну на следующее утро по дороге на работу, ровно в 6.30.
- Как будто и не уходила, - с этими словами Анна вошла в дом. - Знаете, Марша, мне, конечно, страшно, но я собираюсь прорваться. Вчера вечером мне дважды было хорошо, - Анне не терпелось поделиться впечатлениями. - Во-первых, мне было очень приятно, что все захотели, чтобы Джон остался и выпил шоколад. Для меня это было очень важно. А во-вторых, Фил меня приобнял и погладил по плечу.
На вчерашней сессии Фил рассказал, что на Севере ему доводилось работать с женщинами, подвергавшимися сексуальному насилию. Анна выразительно посмотрела на меня в этот момент. Ее взгляд как бы говорил: "Почему мы не встретились раньше? Я даже не подозревала, что такие люди существуют." Анне было важно узнать, что сексуальные насилия случаются - и их последствия лечатся. Сам факт, что в группе есть человек, который занимается таким лечением профессионально, уже ее обнадеживал.
- Когда он меня обнял, он сказал: "Такое случается. Но все обойдется!" Это был первый раз, когда меня обнимал не Джон.
Ее успокоило, что незнакомый человек, к тому же занимавшийся последствиями сексуальных насилий, смог до нее дотронуться. Это как бы доказывало, что она не бесчувственна - физически и эмоционально.
В 6.30. на кухне был только Джордж. Другие участники группы пока не еще пришли. Мы втроем выпили по чашке чаю. Я показала им морские раковины, которые привезла из Португалии, и, оставив их эти раковины разглядывать, ушла переодеваться. Анна могла воочию убедиться, что просыпание, умывание, переодевание и приготовление завтрака - неотъемлемая часть нашей повседневной жизни. Мне показалось, что Джордж ей понравился. Это был тот самый специалист по компьютерам и поэт, который мотался туда-сюда на работу по три часа в день. Он был неразговорчив, погружен в себя, тревожен. Он решал, как жить дальше. В его обществе Анна не испытывала страха, и они оба занялись приготовлением завтрака.
В силу перенесенного в детстве насилия Анне было трудно общаться с мужчинами. Накануне вечером ее муж говорил мне о том, что для Анны очень важно получать тепло и поддержку не только от него:
- Я ведь единственный человек, с которым она разговаривает, и единственный, кто может до нее дотронуться.
Он смотрел мне прямо в глаза, будто умоляя разделить с ним этот груз. Я надеялась, что удастся выполнить его горячее желание и излечить от боли его любимую Анну. Они напоминали двух лебедей - любящих, преданных, верных. Но у одного лебедя было сломано крыло. И как мог он, Джон, помочь ей, не имея ни знаний, ни поддержки! Одной любви и преданности мало, чтобы сломанное крыло срослось.
В то первое утро группа собралась в нашем "театре". Раньше это был амбар, который мы приспособили под театр: дубовые перекрытия остались, а стены мы выкрасили в белый цвет, на пол постелили ковровые покрытия. Часть комнаты занимала сцена, а сверху был еще балкон. На сцене разыгрывались ситуации из повседневной жизни, а балкон был предназначен для "представителей власти" - богов, учителей, родителей. На балкон также поднимались, когда надо было отыграть гнев или агрессию: замечено, что людям нередко легче выразить эти чувства, если они находятся на возвышении (чисто пространственном) по отношению к аудитории.
Я поставила перед группой пустой стул. - Представьте себе, что на этом стуле сидите вы сами. Обратитесь сами к себе и расскажите, что вы рассчитываете получить за эту неделю - на что надеетесь, чего хотите достичь, каких результатов ожидаете. Поговорите сами с собой.
Один за другим участники группы подходили и разговаривали с пустым стулом. Это один из сотен способов, которые применяются для "разогрева" группы, для того, чтобы повысить ее креативность и определить рамки предстоящей недельной работы.
Анна смело обратилась к пустому стулу:
- Тебя много раз насиловали.
Я гордилась ею: у нее хватило мужества сразу сказать правду. Я видела, каких сил ей стоит собраться духом и продолжать:
- Сколько еще ты собираешься жить с грузом этих воспоминаний? Тебе пора освободиться. Эти люди здесь выслушают тебя.
Она испуганно замолчала и вернулась на место. "А ведь она знает, когда нужно остановиться, - подумала я. - Она умеет не нарушать свои собственные границы, следовательно, она понимает, что именно хочет получить от меня, и в этом я могу на нее положиться". Я осталась довольна ее первым эмоциональным выступлением на группе.
После того, как все присутствующие, включая нас с Кеном, поговорили с пустым стулом, мы выделили общие группы проблем. Те, у кого были неприятности по работе, посетовали, что работа их не удовлетворяет. Те, у кого возникали проблемы в отношениях, беспокоились, можно ли их наладить. Те, кто подвергался сексуальному насилию (а таких в группе было трое), говорили о муках и душевной боли, об опустошенности, которую испытывают с тех пор. Еще одна женщина говорила о своей умирающей матери. Она хотела прояснить для себя природу тех негативных чувств, которые испытывает к матери, чтобы освободиться от них и от чистого сердца проявлять нежность и заботу. Ее мать умирала от дегенеративного легочного процесса, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже, и дочь не хотела омрачить обидами их последние совместные часы в этом мире. В таких случаях психодрама очень помогает отделить прошлое от будущего. Эта проблема впрямую затрагивала и Анну: совсем недавно умерла ее свекровь, а за несколько месяцев до этого у отца случился инфаркт. Как это все скажется на ней? Как ей быть? Эти вопросы молнией пронеслись у нее в голове. События выстраивались в последовательность.
- Я рада, что пришла сюда, - сказала Анна во время ланча. - Это именно то, чт