Метафора и восточные мудрецы

"Как мне узреть истину?" — спросил молодой монах. "Повседнев­ными глазами," — ответил мудрец.

Мы начали главу с восточных мудрецов, потому что их филосо­фии в метафорическом смысле воспроизводят развитие ребенка. Что­бы быть в гармонии с жизнью и природой, надо учиться взрослеть и преодолевать трудности. Главным инструментом обучения для вос­точных философов различных направлений была метафора. Они от­давали предпочтение этому методу косвенного воздействия, потому что понимали, что ученики воспринимают процесс обучения как не­что подчиненное законам логики и разума. Именно это обстоятельст­во может помешать успешному обучению. Например, Учитель Чжуан Цзы при объяснении единства человека, природы и вселенной ис­пользовал не логические построения, а истории, притчи и басни, что­бы передать это же понятие в виде метафоры.

Жил однажды одноногий дракон Куй. Его зависть к сороконожке была столь велика, что однажды он не выдержал и спросил: "Как ты только управляешься со своими сорока ногами? Мне вот и с одной трудно приходится". "Проще простого, — ответила сороконожка. — Тут и управляться нечего, они сами опускаются на землю как капли слюны".

У философов дзен-буддизма притчи и басни приобрели глубоко продуманную и отточенную форму коанов — парадоксальных загадок, неподвластных логике. Коаны одного типа представляют собой пря­мые, простые констатации, но от этого не менее загадочные и завуа­лированные.

Скажи, как звучит хлопок одной ладонью.

или Цветок не красен, а ива не зелена.

Коаны другого типа имеют традиционную форму вопроса-ответа, но нетрадиционны по смыслу. Ученик задает вполне ожидаемый или предсказуемый вопрос, ответ учителя поражает неожиданностью и полной непостижимостью.

Молодой монах спрашивает: "В чем секрет Просветления?" Учитель отвечает: "Поешь, когда голоден; поспи, когда устал".

или

Вопрос молодого монаха: "Что значит дзен?" Ответ учителя: "Вылить кипящее масло в бушующий огонь".

Загадочность такого подхода к обучению и является его силь­ной стороной, ибо побуждает ученика к поискам более глубокого знания. Росси и Джичаку (1984) объясняют ценность коанов тем, что содержащаяся в них загадка требует от ученика выхода за пре­делы обычного дуалистического мышления. Чтобы понять коан, надо стереть традиционную грань, разделяющую добро и зло, чер­ное и белое, льва и ягненка. В поисках решения надо выйти за пределы собственного разума. И тогда усилия постичь смысл вне­запно растворяются в потоке озарения, которое всегда в нас. При­мер такого просветления приводят Росси и Джичаку, цитируя Учи­теля Хакуина.

"Все мои прежние сомнения растаяли, словно лед. Я громко вос­кликнул: "Чудо, чудо! Человек вовсе не должен проходить извечный круг рождения и смерти. Не надо стремиться к просветлению, ибо его нет. А донесенные до нас из прошлого тысяча семьсот коанов не име­ют ни малейшей ценности".

"Просветление" заключается в нас самих, считают восточные муд­рецы. Не надо мучиться в поисках знания, надо лишь разобрать на­носы, отделяющие просветление от его восприятия человеком, и луч­ший для этого способ — метафора коана, притчи и басни.

Вот выразительный отрывок из "Сада историй" (Ксиань и Янг, 1981):

Туи Дзы вечно говорит загадками, — как-то пожаловался один из придворных принцу Ляну. — Повелитель, если ты запретишь ему упот­реблять иносказания, поверь, он ни одной мысли не сможет толково сформулировать".

Принц согласился с просителем. На следующий день он встретил Гуи Дзы. "Отныне оставь, пожалуйста, свои иносказания и высказы­вайся прямо", — сказал принц. В ответ он услышал: "Представьте че­ловека, который не знает, что такое катапульта. Он спрашивает, на что она похожа, а вы отвечаете, что похожа на катапульту. Как вы думаете, он вас поймет?"

"Конечно нет", — ответил принц.

"А если вы ответите, что катапульта напоминает лук и сделана из бамбука, ему будет понятнее?"

"Да, понятнее", — согласился принц.

"Чтобы было понятнее, мы сравниваем то, что человек не знает, с тем, что он знает", — пояснил Гуи Дзы.

Принц признал его правоту.

Понятие "просветление" относится к миру взрослого человека и основано на его опыте. Какое же отношение оно имеет к детям? До­пустимо будет сказать, что познание ребенком мира и есть просветле­ние в чистом и непосредственном виде. В учении дзен и писаниях мистиков различных направлений именно дети считаются естествен­ными носителями просветления. Взрослым предлагается вернуться в детское состояние, чтобы обрести познание, к которому они так стре­мятся. Потому что дети живут данным мгновением, погружены в него и воспринимают происходящее вокруг всем своим чувственным ми­ром. Они не связаны поисками и тревогами взрослых (Копп, 1971):

"Что касается вопросов духа, то здесь ребенок словно окутан Божь­им благоволением. Он так поглощен самим процессом жизни, что у него нет ни времени, ни возможности задуматься о вопросах сущнос­ти, или целесообразности, или смысла всего окружающего".

Вот этого самого "состояния благоволения" достиг Учитель Хаку-ин в момент озарения, когда коаны вмиг потеряли всю свою ценность перед ценностью самой жизни. Каждому, похоже, приходится пройти полный круг: от невинности, чистоты и открытости ребенка, через трудные поиски самопознания, которыми занят разум взрослого че­ловека, вернуться, наконец, к детской непосредственности и просто­те, обогащенным сознанием и зрелостью.*

Согласно метафоре таоиста Хоффа, ребенка можно сравнить с "необработанным камнем".

"Принцип "необработанного камня" означает, по сути, что естес­твенная сила вещей заключается в их первородной простоте, нарушив которую, можно легко повредить или вообще утратить силу".

Эта сила простоты и составляет особый дар детского сознания, вызывая изумление у нас, современных психотерапевтов, воспитанных в духе взрослого превосходства. Мы теряемся, когда вдруг обнаружива­ем, как легко разбирается ребенок в сложных межличностных отноше­ниях. Мы учимся многому, но не знаем, как реагировать на такую про­зорливость. А ведь предполагается, что мы, взрослые, должны знать больше, чтобы направлять и руководить. Откуда же у ребенка такая чут­кость? Как сохранить эту силу (и хрупкость) детской простоты, когда мы учим наших питомцев приспосабливаться к сложностям окружающего мира? Это будет не так трудно, если мы, психотерапевты, поймем, что

* Юнг называл этот процесс ннднвидуацмей(1960) и считал его единственной и самой важной задачей современного сознания.

нам следует черпать знания из двух источников: из опыта, накопленно­го в результате эволюции представлений взрослого человека, и из того далекого детского опыта, который ждет, когда его вызовут из подсозна­ния, а пока пребывает там в качестве ребенка внутри нас.