В. Б. Первомайский, И. И. Семенкова

* Публикуется по изданию:
Первомайский В. Б., Семенкова И. И. Современные подходы к решению проблемы ограниченной вменяемости // Архів психіатрії. — 2005. — Т. 11, № 1. — С. 47–51.

* Также опубликовано в издании:
Первомайский В. Б., Семенкова И. И. Современные подходы к решению проблемы ограниченной вменяемости // Первомайский В. Б., Илейко В. Р. Судебно-психиатрическая экспертиза: от теории к практике. — Киев: КИТ, 2006. — С. 193–203.

* Доклад на 2-м съезде Государственной службы судебных медицинских экспертов Беларуси (Гомель, 7–9 сентября 2004 г.).

Введение в уголовное законодательство института ограниченной вменяемости поставило перед судебной психиатрией целый ряд сложных проблем. Ведущей из них является проблема перехода от разграничения качественно определённых категорий, какими являются вменяемость и невменяемость, к поиску критериев количественной оценки способности субъекта противоправного деяния осознавать свои действия и (или) руководить ими. Не будет преувеличением сказать, что решение этой задачи требует формулирования новой парадигмы судебно-психиатрической экспертизы. Исследования в этом разделе судебной психиатрии, проведённые в нашем институте в последнее десятилетие, позволили впервые сформулировать ряд принципиальных положений, следование которым, на наш взгляд, представляется необходимым для адекватного понимания и решения проблемы ограниченной вменяемости.

Первая проблема, с которой мы сразу же столкнулись — какой методологии следовать. Общий субъект противоправного деяния, одновременно являющийся субъектом психической деятельности и сознания, комплексная природа содержательных характеристик ограниченной вменяемости и междисциплинарный характер проблемы предполагали использование системного метода исследования. Это, в свою очередь, требовало одновременного исследования взаимосвязанных категорий: вменяемость, невменяемость, психика, сознание, вина, ответственность. Первые же исследования в этом направлении показали ограниченность существовавшей в судебной психиатрии парадигмы и необходимость её критической переоценки. Фактически проблема ограниченной вменяемости открыла новую главу судебной психиатрии, что потребовало решения целого ряда производных вопросов, совокупность которых составила необходимую предпосылку дальнейшего исследования. Это следующие вопросы:

· согласование позиций и взглядов на проблему ограниченной вменяемости психиатров-экспертов и юристов;

· определение пределов компетенции психиатра-эксперта;

· освоение теории доказательства судебно-психиатрической экспертизой;

· введение в экспертную практику принципа презумпции психического здоровья и в этом смысле признание априори сохранной способности осознавать свои действия и руководить ими за каждым лицом, достигшим возраста уголовной ответственности, пока не будет доказано обратное;

· осмысление понятия психического здоровья применительно к судебно-психиатрической экспертизе;

· понимание относительности разделения медицинского и психологического критерия;

· поиск критериев разграничения психотических и непсихотических психических расстройств;

· исследование содержательных характеристик сознания, самосознания, критерия критичности в судебно-психиатрической экспертизе;

· исследование содержательных характеристик критериев вменяемости–невменяемости с обоснованием необходимости выделения наряду с медицинским и психологическим критерием критерия юридического, каким является факт совершения подэкспертным определённого противоправного деяния.

И хотя не все из этих вопросов на сегодняшний день решены в полном объёме, то, что удалось сделать, позволило прояснить два принципиальных положения. Первое — ограниченная вменяемость является юридической категорией, имеющей психиатрический аспект, т. е. присутствие болезненных расстройств психики, существенно ограничивающих у субъекта противоправного деяния способность осознавать свои действия и (или) руководить ими во время его совершения. Для такого утверждения имеются следующие основания:

· применение категории ограниченной вменяемости только в юриспруденции;

· признание лица ограниченно вменяемым только судом;

· наступление определённых правовых последствий;

· несовпадение объёмов понятий «ограниченная вменяемость» и «ограниченная способность осознавать свои действия и (или) руководить ими».

Второе — любые болезненные расстройства психической деятельности — это отображение в соответствующих данному виду патологии понятиях количественного или качественного расстройства сознания, т. е. ограничение или утрата способности осознавать свои действия и осознанно руководить ими. Такой вывод естественно следует из анализа объёма и содержания понятий «болезнь» и «сознание» [7].

Этот тезис для судебной психиатрии имеет принципиальный характер, поскольку позволяет отойти от стереотипа неопределённости в формулировании основополагающих понятий. Он адекватно вписывается в концепцию презумпции психического здоровья и в наиболее общем виде наполняет содержанием понятие диагностического стандарта. Современные научные данные дают достаточно оснований считать, что расстройства поведения, характерные для психических заболеваний, представляют собой нарушение мозговых функций даже в тех случаях, когда причины нарушений имеют совершенно чёткое экзогенное происхождение [4]. Сознание представляется как «состояние, при котором субъект отдаёт себе отчёт в том, что происходит с ним самим и в окружающей его среде, а кома — это противоположное состояние, когда осведомлённость о себе и окружающем мире полностью отсутствует даже в условиях действия внешних раздражений» [9, с. 16].

В настоящее время болезнь определяется как «жизнь, нарушенная в своём течении повреждением структуры и функций организма под влиянием внешних и внутренних факторов…» и характеризуется «общим или частичным снижением приспособляемости к среде и ограничением свободы жизнедеятельности больного» [15]. Применительно к психиатрии понятие «структура» соотносится с мозгом, а понятие «функция» — соответственно с психикой и сознанием. Наиболее существенным признаком сознания признаётся способность осознавать себя, окружающее и соответствующим образом действовать. Отсюда любое психическое нарушение есть изменение указанной способности и представляет собой нарушения сознания, которые в силу известного закона диалектики могут быть как количественные, так и качественные. С точки зрения функционально-динамических характеристик сознания его сущность может быть определена как единство отражения и отношения индивида к окружающему и себе как субъекту познающему и действующему. Их качественное нарушение проявляется извращением отражения и отношения с утратой критики, что характеризует психотический уровень расстройства. Непсихотический же уровень характеризует количественное изменение отражения и соответственно отношения с сохранением, хотя и определённым образом изменённой, критической функции. Это концептуальное положение детально аргументировано в нашей работе, посвящённой проблеме невменяемости [7].

Поэтому медицинским критерием ограниченной вменяемости являются психические расстройства непсихотического уровня, существенным признаком которых является ограничение способности осознавать свои действия и (или) руководить ими при качественном сохранении критической функции сознания. Как и при решении вопроса о невменяемости одного медицинского критерия для решения вопроса об ограниченной вменяемости недостаточно. Хотя в нём уже содержится и психологический критерий. Однако если не выделить его отдельно, то ограниченно вменяемым можно будет признать каждого, кто совершил правонарушение, обнаруживая признаки психического расстройства непсихотического уровня. В силу этого психологическим критерием ограниченной вменяемости является существенное ограничение способности осознавать свои действия и (или) руководить ими при наличии медицинского критерия.

Естественно возникает вопрос, каким образом это существенное ограничение обсуждаемой способности может быть установлено. Сделаем небольшой экскурс в область судебной экспертологии.

Согласно разрабатываемой в отечественной судебной экспертологии теории об общих принципах экспертного познания в соединении с особенностями «следовой информации», используемой сведущим лицом для решения экспертных задач [12], в процессе совершения противоправного деяния его субъект неизбежно вступает во взаимодействие с окружающими предметами и явлениями, оставляя соответствующие взаимные следы. С точки зрения их существенных признаков, имеющих экспертное значение, — это следы-отображения, подразделяющиеся на материальные следы-изменения, следы-обозначения и идеальные следы-проявления (рис. 1). Суть их взаимосвязи состоит в том, что каждый последующий след появляется по мере достижения предыдущим определённой количественной, пространственной и временной характеристики. Соответственно характеру следовой информации, по М. Я. Сегаю, формируется три учения.

Рис. 1. Следы взаимодействия как объект судебно-экспертного познания

Судебно-экспертное следоведение исследует материальную сущность следов преступления (следы-изменения). К нему относятся криминалистические, судебно-технические и судебно-медицинские экспертизы.

Судебно-экспертная документалистика объединяет все разновидности судебно-экспертного познания обстоятельств исследуемого события, запечатлённого в семантике документов (следы-обозначения). Это судебно-экономические экспертизы.

Судебная экспертиза психических состояний исследует идеальные следы-проявления психической деятельности, которые есть ничто иное, как информация, содержащаяся в материальных следах-изменениях и следах-обозначениях и их определённым образом упорядоченной совокупности и последовательности появления [8].

Такое определение идеального следа соответствует представлениям об информации как о данных, которые характеризуют объект познания и могут быть выделены познающим субъектом в том или ином отображении познаваемого объекта [10]. Отсюда следует ряд положений, имеющих принципиальное значение для практики экспертизы психических состояний.

1. Поскольку следы-отображения возникают в результате взаимодействия, то и фиксируются они на взаимодействующих объектах.

Поэтому к материальным следам, содержащим информацию о психическом состоянии лица, относятся не только те, что формируются в окружающей среде. К следам-изменениям относятся мимика, пантомимика (поза, жесты), поведение человека. К следам-обозначениям относится речь. На этой методологической базе формируется ряд наук. Так, этологическая психиатрия исследует невербальное поведение человека для диагностики болезненных состояний и прогноза, а также исследует эволюцию патологического поведения в фило-онто-историогенезе [11]. Исследование невербального поведения, в частности микровыражений и микрожестов, имеет существенное значение для выявления обмана, а, следовательно, и для распознавания симуляции или диссимуляции [14]. Лингвистика изменённых состояний сознания изучает изменение объёма и содержания речевых конструкций в зависимости от характера и глубины изменения сознания [13]. Данные, полученные этими науками, пока ещё практически не используются судебной экспертизой психических состояний.

2. Любые материальные следы, будь то следы-изменения или следы-обозначения, возникающие при активном взаимодействии человека с окружающей средой, всегда содержат в себе идеальные следы-проявления.

3. При отсутствии материальных следов-изменений и (или) следов-обозначений выявление идеальных следов невозможно.

4. Поскольку идеальные следы-проявления, будучи зафиксированными в предметах и явлениях окружающей среды, приобретают дискретный характер, извлечение информации о них требует накопления определённого количества следов-изменений и (или) следов-обозначений.

5. Извлечение информации об идеальных следах-проявлениях предполагает исследование материальных следов в динамике возникновения и изменения и сопоставление их со стандартом.

6. Степень ограничения указанной способности проявляется в момент деятельности субъекта преступления и должна устанавливаться по её объективным следам.

Поскольку юридическое значение в данном случае имеет лишь период криминальных действий, то и искать эти объективные следы необходимо в особенностях предкриминального периода, непосредственно момента совершения таких действий и ближайший посткриминальный период. Таким образом, криминальные действия приобретают признаки отдельного критерия наряду с медицинским и психологическим. Это вынуждает нас признать, что юридическим критерием ограниченной вменяемости являются деяния, предусмотренные уголовным законом, в характеристиках которых отражаются признаки расстройства психики у субъекта преступления и значительного ограничения способности осознавать свои действия и (или) руководить ими.

Что же соединяет лицо, преступившее закон, с противоправным деянием, которое оно совершило? Эта категория известна как вина. Вина как психическое отношение лица к совершаемому им деянию или бездеятельности и их последствиям, выраженное в форме умысла или неосторожности, содержит два элемента. Первый — это причинно-следственное отношение между лицом и деянием. Второй — собственно психическое отношение к совершаемому. С точки зрения содержания сознательной психической деятельности человека форма психического отношения к содеянному как элемента вины всегда есть конкретное проявление определённого психического состояния как элемента вменяемости. Отсюда необходимо следует вывод о том, что проблема ограниченной вменяемости без учёта категории вины принципиально нерешаема.

В этом вопросе, к сожалению, нет единства взглядов не только между психиатрами и юристами, но и между юристами. В качестве примера приведём две полярные точки зрения. Так, С. В. Бородин и С. В. Полубинская [2] считают, что вменяемость, в том числе и ограниченная, не связаны с виной. По их мнению, ограниченная вменяемость уменьшала бы вину субъекта, если бы вменяемость определяла вину во всём многообразии её форм и видов. «Но вина и вменяемость — самостоятельные категории и их нюансы находятся в разных плоскостях» — указывают С. В. Бородин и С. В. Полубинская (с. 35). И далее: «Степень вины определяется элементами субъективной стороны состава преступления и зависит от формы вины (умысел или неосторожность), от вида умысла (прямой или косвенный) или неосторожности (преступная небрежность или самонадеянность), от их содержания».

Авторы полагают, что нельзя представить частичный умысел или неполную неосторожность, если считать, что вина зависит от степени вменяемости: «Степень осознания общественной опасности и фактической стороны деяния может быть различной в зависимости от способности лица к этому (при ограниченной вменяемости — ослабленной вследствие психической аномалии). А это уже относится к вменяемости, а не вине. Поэтому лицо, признанное ограниченно вменяемым, будет нести уголовную ответственность на общих основаниях, но при назначении наказания суд должен будет учесть степень осознания им фактической стороны и общественной опасности совершённого деяния» (с. 36). Остаётся только объяснить, как суд будет это делать, не имея для этого никаких инструментов.

Из этой цитаты следует, что для того, чтобы лицо, признанное ограниченно вменяемым, несло уголовную ответственность на общих основаниях, должна быть установлена его вина в понятиях, предусмотренных законодательством. Но достаточно ознакомиться с содержательными характеристиками форм вины, чтобы убедиться, что каждая из них содержит упоминание о преступлении, либо об общественно опасном характере действия (бездействия), либо об общественно опасных последствиях действий. Таким образом, вина, в понимании законодателя, может быть определена при осознавании лицом как фактического характера своих деяний, так и общественной опасности деяния и последствий. Возникает вопрос. Может ли лицо с ограниченной способностью осознавать свои действия и (или) руководить ими полностью осознавать фактический характер деяния и его общественную опасность? Отрицательный ответ очевиден и поэтому непонятно, как в таком случае может оставаться неизменной вина.

Цитированной выше точке зрения можно противопоставить иную, высказанную также юристами. С. Г. Келина и В. Н. Кудрявцев [5] полагают, что «человек несёт ответственность за своё поведение в той мере, в какой он мог его контролировать, руководить им. Отсутствие волевого акта как побудительной причины поступка исключает ответственность, а та или иная степень неполноценности, связанности этого волевого акта внешними условиями обстановки соответственно сказывается на степени вины и, соответственно, на характере ответственности. Если исходить из того, что поведение лица детерминируется как условиями всей его жизни, которые формируют его психику, так и непосредственно теми внешними условиями, в которых оно совершает преступление, то можно утверждать, что степень ответственности при прочих одинаковых обстоятельствах находится в обратной зависимости от степени влияния непосредственных внешних условий: чем менее был связан человек непосредственной конкретной обстановкой, в которой он действовал, чем менее вынужденным с этой точки зрения был его поступок, тем выше степень его вины и ответственности. Справедливое наказание должно учитывать все эти обстоятельства».

Эта позиция более продуктивна. В ней присутствует диалектика отношений между субъектом, объектом преступления и условиями, обстоятельствами их взаимодействия. По нашему мнению, ошибка юристов, отрицающих связь ограниченной вменяемости с виной, состоит в том, что они рассматривают «психическое отношение» и «психическое состояние» как различные, независимые, рядоположные категории. Хотя любому психиатру известно, что психическое отношение — это всегда проявление определённого психического состояния, а психическое состояние — это всегда отношение по своей природе.

Согласно ст. 20 УК Украины лица, признанные судом ограниченно вменяемыми, подлежат уголовной ответственности, т. е. являются субъектом преступления. В их действиях есть состав преступления. Следовательно, прежде всего — это лица, действующие виновно. В результате этого они становятся ответственными за свои поступки и подлежат наказанию. Психические расстройства непсихотического уровня, существенно ограничивающие способность субъекта преступления осознавать свои действия и (или) руководить ими в период совершения преступления, в свою очередь, не могут не оказывать влияния на субъективную сторону преступления, т. е. вину. Существующие формы вины и их варианты есть одновременно различные её степени, выраженные через психологические понятия.

Что же произойдёт, если мы не будем учитывать категорию вины? Тогда ограниченную вменяемость необходимо привязывать непосредственно к ответственности. Отождествление ограниченной вменяемости с обстоятельствами, смягчающими ответственность, превращает её в уменьшенную ответственность лиц с психическими аномалиями и исключает юридическое значение психологического критерия ограниченной вменяемости.

Это вносит элемент произвольности в экспертную и правовую оценку случая, поскольку ограничение способности осознавать свои действия и (или) руководить ими есть имманентное свойство непсихотического расстройства психической деятельности лица. Поэтому юридическое значение может иметь только определённая, а именно выраженная степень ограничения указанной способности. Причём показателем этой степени может быть только динамика и последовательность возникновения определённой совокупности материальных следов, которые фиксируются в окружающей среде в виде совершённого противоправного деяния. Именно в силу этого в проблеме ограниченной вменяемости исследование комплекса вопросов, связанных с характером, обстоятельствами, мотивацией и пр. совершения противоправного деяния, приобретает самостоятельное, существенное значение, превращая это обстоятельство в юридический критерий.

Ограничение способности осознавать свои действия и (или) руководить ими при болезненных расстройствах психики без указания степени не может идентифицироваться с ограниченной вменяемостью. Для признания лица ограниченно вменяемым недостаточно диагноза пограничного (непсихотического) расстройства психической деятельности. Необходимы доказательства, что болезненные проявления обусловили определённое поведение лица и отразились в его деянии. Отсюда следует, что оценка способности лица осознавать свои действия и (или) руководить ими при определении ограниченной вменяемости не может рассматриваться в отрыве от конкретного совершённого данным лицом противоправного деяния. Эксперту необходимо установить, насколько существенным было влияние имеющихся у субъекта преступления психических расстройств непсихотического уровня на формирование и реализацию его преступной мотивации, и каким образом это отразилось в деянии. Такая позиция разделяется некоторыми ведущими российскими правоведами и рядом судебных психиатров [1, 3]. Тем самым объективизируется актуальность разработки нового раздела судебной психиатрии — судебно-экспертной ситуалогии.

Литература

1. Антонян Ю. М., Бородин С. В. Преступность и психические аномалии. — М.: Наука, 1987. — 208 с.

2. Бородин С. В., Полубинская С. В. Ограниченная вменяемость в проектах нового уголовного законодательства // Правовые вопросы судебной психиатрии: Сборник научных трудов / Под ред. Г. В. Морозова. — М., 1990. — С. 32–39.

3. Дмитриева Т. Б., Шостакович Б. В. Ограниченная вменяемость и расстройства личности // Архів психіатрії. — 2001. — № 4. — С. 45–49.

4. Kandel E. R. Новая концептуальная база для психиатрии // Обзор современной психиатрии. — 1999. — Вып. 3. — С. 15–27.

5. Келина С. Г., Кудрявцев В. Н. Принципы советского уголовного права. — М.: Наука, 1988. — 176 с.

6. Категории болезни, здоровья, нормы, патологии в психиатрии: концепции и критерии разграничения / В. Б. Первомайский, Е. Г. Карагодина, В. Р. Илейко, Е. А. Козерацкая // Вісник психіатрії та психофамакотерапії. — 2003. — № 1. — С. 14–27.

7. Первомайский В. Б. Невменяемость. — Киев: КВІЦ, 2000. — 320 с.

8. Первомайский В. Б. К теории судебной психономики // Архів психіатрії. — 2002. — № 4. — С. 44–50.

9. Плам Ф., Познер Дж. Б. Диагностика ступора и комы / Пер. с англ. — М.: Медицина, 1986. — 544 с.

10. Полевой Н. С. Криминалистическая кибернетика. — 2-е изд. — М.: МГУ, 1989. — 328 с.

11. Самохвалов В. П. Эволюционная психиатрия. — Симферополь: Движение, 1993. — 286 с.

12. Сегай М. Я., Стринжа В. К. Судебная экспертиза материальных следов-отображений (проблемы методологии). — Киев: Ін Юре, 1997. — 176 с.

13. Спивак Д. Л. Лингвистика изменённых состояний сознания. — Л.: Наука, 1986. — 92 с.

14. Экман П. Психология лжи. — СПб: Питер, 1999. — 272 с.

15. Энциклопедический словарь медицинских терминов. — М.: Советская энциклопедия, 1982. — Т. 1. — С. 148.

ВВЕДЕНИЕ

В теории уголовного права и судебной практике существует большое количество научных публикаций, разъяснений отдельных спорных вопросов судебными инстанциями. Однако нельзя сказать, что существует единство в понимании уголовно-правового значения состояния аффекта, как обстоятельства, имеющего важное значение в решении вопроса об уголовной ответственности лица, совершившего деяние, запрещенное уголовным законом, в состоянии сильного душевного волнения.

В рамках данной работы проводится систематизированный анализ психологических характеристик аффекта в сочетании с оценкой его уголовно-правового значения в рамках действующего УК РБ 1999 года. Так же, для сравнительного анализа, рассматриваются отдельные положения по данному вопросу уголовного законодательства зарубежных республик.

В современных условиях, когда в обществе растет социальная напряженность, не сокращается уровень преступности, исследования в данной области являются достаточно актуальными и нуждаются в расширении сферы их применения.

Реализация принципа справедливости в практике применения уголовного закона предполагает решение ряда проблемных ситуаций на стыке теории уголовного права, общей и юридической психологии. Нормы и институты уголовного закона ориентируют правоприменителя на то чтобы в рамках равного для всех масштаба правовой квалификации личностный подход : учет «неодинаковости» людей, степени свободы их поведения. Раскрытие содержания уголовно наказуемого поведения, закономерностей,которые позволяют определить его в качестве такового вне компетенции правовой теории. Она вынуждена брать соответствующие положения из психологии, так как исходными для определения значимых в уголовно правовом отношении личностных особенностей, психических состояний, мотивации деяния являются положения психологической науки. Расследуя преступления, представители правоохранительных органов должны знать и учитывать закономерности и механизмы поведения, обусловленные особенностями психической деятельности человека в ситуациях, значимых для правовой оценки. Ведь перед ними стоит задача по каждому уголовному делу устанавливать способность субъекта осознавать значение своих действий и руководить ими в ситуации совершения преступления, понимать цели и мотивы инкриминируемых поступков, особенности психического состояния, психологические свойства личности, а реализация этих задач, обеспечивающая законность и справедливость уголовного преследования и наказания виновных, невозможна без востребования психологической науки.

К числу важных психологических понятий, применяемых в уголовном праве, относится и аффект, которому законодатель придаёт особое значение, относя его к обстоятельствам, влияющим на квалификацию деяния или смягчающим уголовную ответственность.

Материалы следственной и судебной практики свидетельствуют о том, что убийства и нанесение тяжких телесны повреждений нередко совершаются в

состоянии аффекта или ином эмоциональном состоянии, оказывающим существенное влияние на сознание и поведение человека. Соответствующая закону квалификация противоправных действий в состоянии аффекта по ст. 141 и 150 УК РБ требует установления наличия этого эмоционального состояния в момент совершения преступления.

Вместе с тем диагностика аффекта достаточно сложна, и поэтому требует специальных познаний. Для решения сложных специальных вопросов в уголовном судопроизводстве используются специалисты соответствующей отрасли науки, техники, искусства или ремесла. Процессуальной формой использования специальных познаний является судебная экспертиза (ст. ст. 226-239 УПК РБ)

Проблема аффекта - это одна из наиболее сложных проблем не только в уголовно-правовой теории, но и в ряде других наук: общей и социальной психологии, психофизиологии, педагогике, генетике и пр. Нельзя ни обосновать уголовную ответсвенность за антиобщественные поступки, совершаемые в состоянии аффекта, ни установить пределы такой ответственности, ни дать им правильную юридическую характеристику, ни определить возможности применения конкретных мер предупреждения подобных поступков, если этому не предшествует серьёзное психологическое и психофизическое обоснование. Комплексный характер исследования предполагает использование достижений различных наук, что позволяет более верно и глубоко рассмотреть основные вопросы уголовно-правового и криминологичекого характера данной проблемы.

В каждом конкретном случае, когда есть основание полагать, что противоправные действия совершены под влиянием аффекта, принцип индивидуализации наказания требует детального изучения и диагностики эмоционального состояния субъекта в момент совершения им преступления, так как правильная квалификация уголовно наказуемого деяния является залогом определения справедливой меры ответственности за совершённое деяние.

Аффект – категория психологическая, и диагностика его в сложных случаях доступна представителям науки, обладающим специальными знаниями об особенностях возникновения, развития и специфике аффективных реакций. Преступные действия, совершённые под влиянием аффекта, имеют свои особые психологические причины и условия, способствующие его возникновению. Таковыми являются психотравмирующая ситуация, личностные особенности, предрасполагающие к аффективному взрыву, некоторые временно ослабляющие организм факторы. Правовая квалифицированная оценка всех этих моментов требует применения специальных психологических познаний, поэтому научно обоснованная диагностика состояния аффекта возможна в рамках судебно-психологической экспертизы.

1.ВИДЫ АФФЕКТА

Наиболее существенное свойство аффекта заключается в его способности оказывать влияние на сознание человека, на всю его психическую деятельность. В своих работах по созданию экспериментальной модели невроза И. П. Павлов показал, что при действии на организм сверхсильных раздражителей происходит нарушение взаимодействия нервных процессов вследствие перенапряжения процессов возбуждения или торможения в коре больших полушарий головного мозга. Это обусловливает срыв высшей нервной деятельности в сторону возбуждения или в сторону торможения. Столь резкие сдвиги к двум крайним состояниям вызываются исключительно острыми ситуациями и являются физиологической основой двух форм аффекта – стенической (гнев, ярость) и астенической (страх, горе). При стенических аффектах происходят значительные сдвиги в организме: мышечный тонус повышается, резко изменяются частота дыхания, сердечная деятельность, увеличиваются физические возможности человека. Ощущение собственной силы побуждает напасть, броситься на обидчика. И чем сильнее гнев, чем более сильным и энергичным чувствует себя человек, тем больше потребность в физическом действии.

Астенические аффекты (страх, горе) характеризуются общей заторможенностью, расслаблением. Состояние аффекта страха способствует снижению возможности активного противодействия преступникам. Это имеет большое значение для правильной оценки обстоятельств при расследовании дел об изнасилованиях, когда потерпевшая не оказывала сопротивления преступнику.

В аффективном состоянии происходят специфические изменения сознания, его сужение, фиксация на раздражителях, вызывающих аффект. В результате сознанием охватывается не всё, что необходимо для упорядоченного поведения. Это приводит к ослаблению способности человека сознавать значение своих действий, уменьшает возможность самоконтроля и управления своим поведением. Поэтому под влиянием аффекта человек подчас совершает поступки, о которых в дальнейшем сожалеет, и которых не позволил бы себе в спокойном состоянии.

Внезапное воздействие и острота конфликтной ситуации, глубокое психическое потрясение и высокая степень реагирования на это воздействие извне, недостаток времени и дефицит информации для принятия вполне осмысленного решения до предела ограничивают возможность выбора –поведения и создают условия для необычайно стремительного роста эмоциональной напряжённости. Причём, как говорил известный русский криминалист А. Ф. Кони, ''чем внезапнее впечатление, вызывающее сильное душевное волнение, тем более оно овладевает вниманием и тем быстрее внутренние переживания заслоняют собой внешние обстоятельства''/ 1,С. 46/.

Однако было бы не верным считать, что в состоянии аффекта человек совершенно не понимает и не сознаёт того, что делает. Своеобразие действий, совершённых под влиянием аффекта заключается не в полной бессознательности их, а в том, что отсутствует достаточно ясное сознание цели действия, а также затрудняется сознательный контроль за своим поведением.

В экспертной практике обычно делят аффекты на патологический и физический. Основное и наиболее существенное различие этих состояний заключается прежде всего в степени их воздействия на сознание человека переживающего аффект.

Патологический характер аффекта проявляется в глубоком помрачении сознания с бурным двигательным возбуждением и автоматическими бесцельными агрессивными действиями, с последующим состоянием полного безразличия, расслабленности. При патологически суженом сознании вся психическая деятельность субъекта концентрируется не на действительно окружающих его людях и объектах, а на представлениях, имеющих бредовую окраску, замещающих реальные предметы и лица.

Патологический аффект проявляется в бурном двигательном возбуждении и сокрушительной агрессии, в итоге он приводит к истощению нервной системы, т.к. связан с огромным внутренним напряжением, значительной тратой сил. В результате резкого психического и физического истощения человек часто сразу засыпает, причём сон может длиться несколько часов. Установление наличия состояния стойкого и резкого истощения, как заключительной фазы после периода расстроенного сознания, является одним из важнейших диагностических признаков и критериев патологического аффекта.

Физиологический аффект – бурно протекающая эмоциональная вспышка, захватывающая всю личность и ощутимо влияющая на поведение человека. Он не является временным болезненным расстройством психики, его возникновение не связано с психическим заболеванием, а протекание определяется психологическими законами развития нормальных психических процессов. Для состояния физиологического аффекта не характерны столь выраженные истощение и прострация; для него в большей степени свойственны чувства облегчения, раскаяния, вялость.

Нельзя смешивать физиологический и патологический аффекты, т.к. при втором вменяемость человека отсутствует, в связи с чем уголовная ответственность исключается. Для разграничения физиологического и патологического аффектов назначается судебно-психиатрическая экспертиза.

Лица, совершившие те или иные действия в состоянии физиологического аффекта, признаются вменяемыми и ответственными за свои поступки, поскольку у них сохраняется в той или иной мере способность самообладания, не наблюдается глубокого помрачения сознания.

Аффективному умыслу, как и умыслу вообще, присущи такие основные признаки, как сознание общественной опасности деяния; предвидение общественно опасных последствий; желание или сознательное допущение этих последствий. Однако можно выделить ряд отличительных особенностей от других видов умысла.

Главная особенность аффективного умысла в том, что он возникает и реализуется при специфическом психологическом состоянии субъекта – сильном душевном волнении.

Для аффективного умысла характерна внезапность его возникновения, обусловленная конкретной обстановкой; немедленная реакция на событие, вы-

звавшее сильное душевное волнение; особая мотивация поведения и, наконец, неправомерность действий потерпевшего.

Аффективный умысел по многим признакам (провоцирующая роль конкретной обстановки, внезапность возникновения, немедленное выполнение возникшего побуждения) совпадает с внезапно возникшим умыслом. В то же время есть ряд существенных признаков, которые отличают его от внезапно возникшего.

Аффективный умысел вызванный противоправным поведением потерпевшего, согласно закону существенно снижает степень общественной опасности лица и деяния. В отношении же отдельных внезапно возникшего умысла такого указания нет.