Б. нарушения парадигматического аппарата формирования речевого сообщения

Мы останавливались до сих пор на строении и нарушениях синтагматического строения высказываний.

Однако описание всех этапов процесса кодирования высказы­вания в его синтагматическом аспекте и нарушений этого про­цесса составляет лишь половину интересующей нас проблемы. Вторая половина — это организация самих кодов {—единиц) язы­ка, их строение и те нарушения, которые могут наблюдаться в их применении при локальных поражениях мозга.

Коды языка строятся на разных уровнях; они организуются в системы, предполагающие иерархическое противопоставление своих элементов по тем или иным признакам (иначе говоря, они имеют определенное парадигматическое строение). Наруше­ние возможности овладения этими кодами или их использова­ния может возникать независимо от нарушений синтагматиче­ской организации связного высказывания и преимущественно появляется при поражениях задних отделов коры левого полу­шария.

К этим формам нарушения кодирования высказывания мы и обратимся.

Парадигматическая система языка, образованная более или менее сложными противопоставлениями, может быть прослеже­на на уровнях его фонематической, лексической и семантической организации.

Фонематическая организация языка основывается на системе звуковых и артикуляторных противопоставлений, без которых использование кодов языка было бы невозможным.

В разных языках набор признаков, по которым происходят эти противопоставления, неодинаков; одни противопоставления име­ются во всех языках, другие используются лишь в некоторых (Якоб­сон, 1942). Так, противопоставление гласный — согласный есть во всех языках, тогда как противопоставление носовых и неносовых гласных или долгих и кратких гласных используется лишь в неко­торых языках. Однако наличие строгой парадигматической орга­низации фонологического уровня языковых кодов остается равно обязательной для всех языков. Известно, что в мозговой организа­ции этого уровня существенную роль играют вторичные отделы сенсорной и сенсомоторной коры, и тот синдром «фонематиче­ской дезинтеграции», который возникает при их поражении, был в свое время хорошо описан во французской литературе.

Лексическая или, точнее, морфологическая организация языка охватывает значение его слов и образует основу системы поня­тий, которыми оперирует язык.

В таких языках, как русский, большинство слов имеет корне­вую часть и систему дополнительных компонентов (префиксов, суффиксов и в какой-то мере флексий); эти составляющие не толь­ко вьщеляют существенные признаки обозначаемого предмета или действия, но и относят его к определенной категории. Именно эта функция слова необходима для образования понятия.

Известно, что система значений, стоящая за словом, форми­руется не сразу. В первые 1,5 года жизни ребенка значение слова еще очень диффузно, аморфно; один и тот же примитивный ком­плекс звуков может в равной мере иметь значение и предмета, и действия, и приказа. Слово тпру может в равной мере обозначать у маленького ребенка и «лошадь», и «кнут», и «поехали», и «оста­новись», и т.д. Лишь в тот момент, когда к этому аморфному сло­ву присоединяется суффикс (например, слово тпру\ превраща­ется в слово тпру-нька), оно начинает обозначать только опре­деленный предмет (лошадь) и перестает относиться к действиям или качествам. Именно с появлением первых суффиксов связан резкий скачок в богатстве словаря ребенка; в то же время проис­ходит сужение значений, которое проявляется в большинстве слов и неизбежно требует значительного обогащения словаря. Про­цессу формирования системы значений слова посвящена огром­ная литература, и мы не будем останавливаться на нем подроб­нее (см. Фергюсон и Слобин, 1973).

Совершенно естественно, что и лексико-морфологическая орга­низация слова основана на системе парадигматических противо­поставлений, которые на этот раз имеют дело не с фонематиче­скими (звуко-артикуляторными), а с семантическими признака­ми слова.

Слово чернильница не просто обозначает предмет, а сразу же вводит его в целую систему противопоставлений. Корень черн-,

обозначающий цвет, сразу же выделяет один из существенных признаков вещества «чернила», включая этот признак в число других возможных обозначений цвета (белый, желтый, светлый, темный). Суффикс -ил- указывает на функцию орудийности или средства и тем самым вводит это слово чернила в целую категорию веществ и предметов, обладающих тем же признаком (белила, чер­нила, зубило, мыло и т.д.); суффикс -ниц- выделяет еще один су­щественный признак — «вместилище» и также относит обознача­емый предмет к определенной — новой — категории {сахарница, перечница, кофейница, мыльница и т.д.), противопоставляя тем са­мым этот предмет другим, не обладающим данным признаком.

Аналогично этому изменения префикса в глаголах при-ходить, у-ходить, за-ходить, под-ходить, так же как и изменение слов по категориям числа, падежа, времени и т.п., образуют сложней­шую систему кодов, позволяющую упорядочить обозначаемые явления, выделить их нужные признаки и отнести их к опреде­ленным категориям.

Во всех этих случаях лексико-морфологическая система кодов не просто позволяет обозначать определенные вещи, действия, качества и отношения, но и автоматически производит за нас сложную работу, выделяя нужные признаки, вводя предметы или действия в определенные категории и противопоставляя обозна­чаемое явление другим, не обладающим данным признаком или входящим в другие категории.

Естественно, что такая семантическая организация, несравнен­но более сложная, чем простое отнесение слова к определенному предмету, приводит, по-видимому, к еще более сложным формам познавательной деятельности, которые меньше зависят от сенсо-моторных процессов и которые, возможно, осуществляются с по­мощью других функциональных систем коры головного мозга.

Нам осталось упомянуть третий, по-видимому, наиболее слож­ный уровень — семантическую организацию кодов языка.

Психология хорошо знает, что слова, имеющие одну и ту же лексико-морфологическую организацию и обозначающие один и тот же предмет (или, как нередко говорят, имеющие одну и ту же «предметную отнесенность»), могут иметь совершенно различный смысл.

Слово уголь, которым хозяйка обозначает вещество, нужное для того, чтобы разогреть жаровню, а угольщик — вещество, ко­торое он изготовляет, относится химиком к целой большой кате­гории веществ, имеющих радикал С. Слово лавка (или магазин) вызывает у маленького ребенка переживание чего-то вкусного (са­хар, конфеты, булочки, которые там покупают), для младшего школьника — образ конкретного магазина, а для экономиста — это одно из звеньев общественной организации товарообмена (см. выше).

Описываемое нами явление обозначалось как «значение», или «семантическая организация», иногда как «внутренняя форма сло­ва». Открытие того, что на разных этапах развития ребенка слово обладает не только разным по широте комплексом ассоциаций, но что за ним стоят различные психологические процессы, было сделано Л.С.Выготским (см. Выготский, 1934) и явилось одним из наиболее важных в современной психологии.

Нетрудно видеть, что и уровень семантической организации кодов языка использует сложнейшую иерархически построенную систему, или, выражаясь иначе, имеет сложнейшее парадигмати­ческое строение. Если он оставался до последнего времени еще очень недостаточно исследованным, то причиной этого являет­ся тот факт, что он в наименьшей степени опирается на внеш­ние и легко доступные объективному анализу признаки, кото­рые всегда были предметом лингвистики.

Мы перечислили те основные уровни парадигматической орга­низации кодов языка, которые необходимо должны быть исполь­зованы при кодировании каждого речевого сообщения.

Возникает важнейший и еще очень мало исследованный во­прос: опираются ли все эти системы кодов на одни и те же или на различные мозговые механизмы, и соответственно этому: нарушается ли усвоение и использование этих кодов при одних итех же или при различных по локализации мозговых пораже­ниях?

Тот факт, что формирование связного высказывания (или син­тагматическая организация речи), с одной стороны, и овладение парадигматическими кодами языка, с другой стороны, опираются на различные мозговые механизмы и что обе системы могут нару­шаться независимо друг от друга, достаточно широко известен. Именно на этот факт обратил внимание один из виднейших линг­вистов нашего времени Р.О.Якобсон, сделавший это положение предметом целой серии сообщений (см. Якобсон, 1971). Этот же факт был подтвержден рядом авторов, указывавших на наличие двух резко различающихся форм афазии, при одной из которых нарушается связное, плавно текущее высказывание {non-fluent aphasia), в то время как при другом возможность плавного рече­вого высказывания остается (fluent aphasia). Эти две основные фор­мы афазии были описаны большим числом авторов (Гудгласс, 1968; Бенсон, 1967; Кершенштейнер, Пёк, Брунер, 1972; Лурия, 19736 и др.). Те факты, на которых мы останавливались ранее, показывают, что у больных с локальным поражением передних отделов речевых зон левого полушария существенные нарушения плавного высказывания вовсе необязательно сопровождаются от­четливыми дефектами в использовании парадигматически орга­низованных (фонематических, лексико-морфологических и семан­тических) кодов языка.

При поражении задних отделов речевых зон наблюдается об­ратная картина. Здесь в первую очередь страдает использование парадигматически организованных кодов языка, тогда как спо­собность к синтагматической организации принципиально сохран­на. Однако остается вопрос: вызывают ли поражения задних отде­лов речевых зон одинаковое нарушение владения всеми перечис­ленными выше уровнями и системами кодов языка, или же различные системы кодов языка неодинаково страдают при раз­ной локализации поражений в пределах задних отделов речевых зон коры? Иными словами, требует ли усвоение и использование каждой из указанных систем языковых кодов участия различных кортикальных структур? Несмотря на то что этот вопрос получал неодинаковые ответы у различных исследователей, факты, кото­рыми мы располагаем и которые были неоднократно опубликова­ны (см. Лурия, 1947, 1962, 1969, 1970а, 1973а, б и др.), дают воз­можность довольно однозначно ответить на этот вопрос.

Поскольку же использование различных форм организации языковых кодов имеет совершенно неодинаковое психологическое строение, приходится искать различные кортикальные структу­ры, которые участвуют в их усвоении и использовании.

Так, усвоение и использование фонематических кодов языка требует участия сенсорных и сенсомоторных отделов речевых зон, участие которых в усвоении и использовании лексико-морфоло­гических и семантических кодов языка вовсе необязательно.

С другой стороны, усвоение и использование лексико-морфо-логических и семантических кодов, по-видимому, предполагает участие тех наиболее сложных третичных отделов мозговой коры, которые примыкают к зонам, обеспечивающим прием, перера­ботку и хранение зрительной и слуховой информации, и которые участвуют в организации сложнейших форм познавательной дея­тельности, вовсе необязательно участвующих в более элементар­ных формах внешней, звуковой речи.

Остается, однако, столь же маловероятным, что такие слож­нейшие системы, какими являются лекеико-морфологические и семантические коды, могли бы быть «приписаны» к строго ограни­ченным участкам изолированных мозговых зон. Попытки выделить изолированные формы «вербальной», «номинативной» и «семан­тической» афазии, предпринятые Г.Хэдом (1926), и тем более попытки соотнести их с ограниченными зонами мозговой коры (Клейст, 1934) оказались явно неудачными и завели в тупик.

Гораздо более вероятным остается предположение, что усвое­ние и использование всех этих систем кодов может страдать при поражении различных участков задних областей речевых зон, но что это страдание протекает неодинаково: каждый из этих участ­ков вносит свой собственный вклад в процесс овладения пара­дигматическими системами, и при каждом локальном поражении

наряду с первичными дефектами можно выделить и вторичные (системные) нарушения, приводящие к неодинаковой картине возникающих при этих поражениях расстройств.

Возникает, следовательно, необходимость не только проверить, в какой степени нарушение овладения парадигматическими кода­ми языка может оставлять относительно сохранной связность (син­таксическую организацию) высказывания, но и подвергнуть тща­тельному анализу характер нарушений в пользовании различны­ми кодами языка, возникающих при различных по локализации поражениях задних отделов речевых зон мозговой коры.

К рассмотрению соответствующих материалов мы и перейдем.

1. Нарушение артикуляторного компонента формирования речевого сообщения при афферентной моторной афазии

В первом разделе этой части мы дали общий обзор начальных этапов кодирования речевого сообщения: мы начали с того, как нарушается процесс формирования высказывания при нарушении его исходных инстанций — мотива и намерения, и проследили те формы, которые этот процесс принимает при общей инактивно-сти мысли и ее речевых форм и при нарушении грамматической организации фразы. Мы закончили этот обзор анализом тех случа­ев, когда синтагматическое строение высказывания нарушается в результате явлений, не имеющих специфического отношения к языку, — при глобальной инертности нейродинамических процес­сов и их следов, иначе говоря, когда нарушение высказывания воз­никает «на выходе» — в его исполнительном, двигательном звене.

Сейчас, переходя к анализу тех нарушений кодирования вы­сказывания, которые захватывают прежде всего процесс овладе­ния и использования парадигматических систем языка — его фо­нологической, леке ико-морфологической и семантической орга­низации, мы пойдем обратным путем. Мы начнем с нарушений, возникающих в исполнительной части речевого акта, — при орга­низации артикуляторной схемы высказывания, и лишь вслед за освещением нарушения фонематического уровня организации речи перейдем к анализу более сложных уровней высказывания.

Для того чтобы речевое высказывание было реализовано, го­ворящий должен найти необходимые речевые артикуляции, ина­че говоря, использовать систему артикулем, на которых покоит­ся звуковая организация данного языка. Эта система артикуляции построена по принципу противопоставлений, иначе говоря, сама носит парадигматический характер. Законы противопоставлений, которые используются каждым языком, изучены современной лингвистикой достаточно подробно, и после классических работ

И.Трубецкого (1939), Р.Якобсона, М.Халле (1956) и многих дру­гих являются настолько хорошо известными, что не требуют спе­циальных ссылок.

Важнее для наших целей тот факт, что при вполне определен­ных мозговых поражениях, в частности при поражениях нижних отделов левой постцентральной области, та кинестетическая аф-ферентация, которая необходима для сохранения возможности правильных артикуляций, нарушается, и система артикулятор­ных противопоставлений, на которой основана речь, становится недоступной. Именно этот факт является основным для того син­дрома, который французские неврологи (Алажуанин, Омбредан, Дюран, 1939) называют синдромом «фонетической дезинтегра­ции речи» и который был детально изучен нами при анализе кар­тины афферентной (или кинестетической) моторной афазии (Лу-рия, 1947, 1962, 1967а,б, 1970а,б; Винарская, 1967, 1971).

К анализу тех нарушений кодирования речевого высказыва­ния, которые возникают при картине афферентной моторной афазии, мы и обратимся.

Непосредственным результатом поражений нижних отделов постцентральной области (Opercu/um Rolandi) левого полушария, приводящих к афферентной моторной афазии, является наруше­ние возможности усвоения и использования артикуляторных кодов языка.

Возникшее в этих случаях патологическое состояние постцент­ральных (кинестетических) отделов коры нарушает характерный для нормальной коры физиологический «закон силы», сформу­лированный в свое время еще И. П. Павловым и являющийся не­обходимым условием для избирательности психических процес­сов. Если при нормальной постцентральной коре сильные (или существенные) кинестетические сигналы доминируют, а слабые (или несущественные) тормозятся и оттесняются (что делает до­ступным избирательное владение артикуляторными кодами язы­ка), то при поражении этой области коры дело меняется. Кине­стетическая кора, находящаяся в этих случаях в патологическом, «фазовом», состоянии, перестает подчиняться закону силы: силь­ные и слабые раздражители (или следы) уравниваются и начи­нают вызывать одинаковые реакции; в результате нужные арти-кулемы возникают с той же вероятностью, что и побочные, не­нужные, но связанные с ними каким-либо общим признаком артикулемы. Именно это обстоятельство разрушает четкую (пара­дигматическую) систему артикуляторных противопоставлений, вы­зывая картину «апраксической афазии». В относительно более лег­ких случаях эта картина проявляется только в равновероятном всплывании таких близких артикулем, как «л»—«д»—«н» или «м»— «б» — «п» (зубноязычных в первом и губных во втором случае), различающихся артикуляторно лишь каким-либо одним призна-

ком; в силу этого больной начинает легко смешивать эти артику­лемы и произносить «стол» как «слот» или «енот», а «халат» — как «хапать или «хадат». В случаях более массивных поражений нару­шаются противопоставления более сильно отличающихся друг от друга фонем, и артикуляторные противопоставления, различа­ющиеся по месту и способу образования, начинают выявляться особенно отчетливо; больные начинают с большой легкостью смешивать взрывные, фрикативные, передне-, средне- и задне­язычные, однофокусные и двухфокусные щелевые, твердые и мягкие согласные и т. п. В таких случаях различные по своей орга­низации фонемы начинают всплывать с равной вероятностью, полностью нарушая возможность артикулированной речи. Законы тех артикуляторных замен, которые возникают в этих случаях, были детально исследованы Е. Н. Винарской (1967, 1971). Ею, в частности, было показано, что если смешение шумных и сонор­ных согласных наблюдается у этих больных относительно редко, то смешение глухих и звонких встречается довольно часто, еще чаще отмечается смешение артикулем, противопоставляемых по месту и по способу образования. Результаты исследования этого факта у больных с относительно более стертыми формами нару­шения и у больных с синдромом афферентной моторной афазии приводятся на рис. 11.

Рис. 11. Схема ошибок имитации (слева) и фонологического различения (справа) согласных у больных с афферентной моторной афазией (у от­дельных больных — тонкие линии, средние значения — толстые линии). По оси абсцисс обозначены противопоставления: I — шумных и сонор­ных; II — глухих и звонких; III — по месту образования; IV — по способу образования; V — твердых и мягких (по Е. Н. Винарской)

Непосредственным результатом этого первичного нарушения является распад артикуляторной системы кодирования речевого сообщения, который мы можем наблюдать в этих случаях.

Мотив высказывания и схема смыслового содержания, кото­рое эти больные хотят передать, остаются у них полностью со­хранными; по-видимому, первично сохранной остается и синтаг­матическая структура высказывания; однако доступ к ней затруд­нен вследствие того, что фонематический уровень организации активного речевого процесса оказывается грубо нарушенным. Боль­ные этой группы активно пытаются сказать что-то, найти нужное слово, но каждая их попытка остается безуспешной именно по­тому, что парадигматическая система артикуляторных противопо­ставлений становится недоступной. Больной либо начинает без­успешно пытаться выделить нужную артикуляцию из группы сход­ных, перебирая их все, либо не может произвести вообще ни одного звука, оставаясь рабом хаоса любых с равной вероятно­стью всплывающих артикуляторных движений. Именно это нару­шение является ведущим в картине «апрактической», или «аффе­рентной моторной афазии».

Указанные нарушения в равной степени проявляются у этой группы больных как в самостоятельной, так и в повторной, как в устной, так и в письменной речи. Во всех случаях они проявляют­ся либо в полной невозможности говорить, либо в «литеральных парафазиях» (заменах нужной артикуляции на побочные); харак­терно, что «вербальных парафазии» (замен слов) здесь не бывает.

Характерным для данной картины нарушений является и тот факт, что в этих случаях нарушение владения парадигматиче­скими кодами языка возникает только на фонематическом (ар-тикуляторном) уровне, в то время как другие (лексико-морфо-логический и семантический) уровни остаются относительно бо­лее собранными, а синтагматическая организация связной речи (доступ к которой является, как мы сказали, очень ограничен­ным из-за артикуляторных расстройств), возможно, и полно­стью сохранной.

Это предположение косвенно подтверждается рядом очень су­щественных фактов.

Больные с интересующей нас формой расстройств не могут ни четко произнести, ни повторить изолированного звука, слога или слова, обнаруживая при этом описанные выше артикуляторные замены; чем более сознательной становится у них задача найти нужную артикуляцию, чем больше этот процесс становится пред­метом специально направленного внимания, тем труднее оказы­вается найти нужную артикулему. Однако если больной отвлека­ется от этой задачи, то иногда он легко может произносить целые фразы, причем никаких признаков нарушения синтагматически организованной плавной речи у него не проявляется.

Это парадоксальное явление многократно описывалось в лите­ратуре как явление «проводниковой афазии», и такие случаи, когда больной, которому предлагается повторить слово «нет», говорит: «Нет, доктор, я никак не могу сказать слово "нет"/» — прочно вошли в неврологические руководства. Психофизиологические ме­ханизмы этого парадоксального явления еще неизвестны, и мы сделали попытку его объяснения в другом месте. В настоящем контексте нам важно, что невозможность найти нужную артику­ляцию на одном (сознательном) уровне при сохранности связ­ного, синтагматически хорошо организованного высказывания, протекающего на другом уровне, может быть использовано как косвенное доказательство расщепления двух самостоятельных систем — синтагматической и парадигматической — организа­ции высказывания, которое можно найти даже в случае столь тяжелых речевых расстройств.

Мы еще не располагаем достаточно полными и убедительны­ми данными, которые позволили бы судить о том, насколько стра­дают у больных этой группы другие уровни кодирования выска­зывания, в частности возможность овладения лексико-морфоло-гическими и семантическими кодами языка. Не исключено, что использование этих кодов может страдать и у больных с картиной «афферентной моторной афазии»; однако это страдание, даже если оно имеет место, носит вторичный, системный характер: больной, все усилия которого направлены на то, чтобы найти нужную артикулему, выбрав ее из целого пучка всплывающих с равной вероятностью артикуляций, естественно, может терять нужную структуру высказывания, упрощать или деформировать ее. Весь комплекс связанных с этим вопросов еще требует своего уточнения.

Одно остается, однако, ясным: то, что мы сейчас скажем, может

служить вторым косвенным доказательством неравномерности

наблюдаемых в этих случаях нарушений и относительной незави-

. симости лексико-морфологических и семантических кодов языка

от фонематических (и артикуляторных) кодов.

Наблюдения, проведенные в течение многих лет, показали, что i у больных с эфферентной моторной афазией (афазией Брока), ос­новным дефектом которых является патологическая инертность раз возникших стереотипов, равно как и у больных с нарушением пре­дикативного строения высказывания, основной задачей восстано­вительного обучения является преодоление патологической инерт­ности и восстановление структуры фразы. Совершенно иное можно наблюдать у больных с афферентной моторной афазией которыми мы сейчас заняты.

У больных этой группы основная задача восстановительного

обучения сводится к тому, чтобы восстановить возможность нахо-

: дить правильные артикуляторные признаки, дифференцирующие

отдельные артикулемы, или, используя обычные термины, к тому, чтобы «поставить звуки». Если задача «постановки звуков» выпол­нена, эти больные не встречают никаких дальнейших принципи­альных трудностей в восстановлении морфологической формы слова, процесса нахождения нужных названий или построения целых фраз.

Эти факты, подробно разобранные нами в другом месте (см. Лурия, 1948; Цветкова, 19726), могут служить вторым, очень су­щественным доказательством самостоятельности только что упо­мянутых систем языковых кодов и специфического характера их мозговой организации.

Остановимся на типичном примере того, как нарушается про­цесс кодирования высказывания при первичном нарушении ар-тикуляторного уровня организации речи, а именно при картине афферентной моторной афазии.

Мы воспользуемся для этой цели исследованием больной, которая еще займет наше специальное внимание при рассмотрении вопроса о пересмот­ре картины так называемой проводниковой афазии.

Б-ная Д м и т.,и. б. № 54860, 44 года, работник торговли, с наруше­нием мозгового кровообращения в бассейне средней мозговой артерии левого полушария с преимущественным поражением района нижних от­делов постцентральной области. Заболевание остро развивалось в авгу­сте 1971 г., когда появился правосторонний гемипарез с расстройством чув­ствительности и отчетливые нарушения речи. Явления пареза претерпели быстрое обратное развитие, нарушения речи остались стойкими.

В Институте нейрохирургии, куда больная поступила в сентябре 1971 г., отмечался центральный парез правого лицевого нерва, легкое снижение чувствительности справа, астереогноз справа, незначительное снижение силы в правой руке, элементы оральной апраксии, правостороннее повы­шение рефлексов и симптом Россолимо справа и выраженные нарушения речи преимущественно по типу афферентной моторной афазии.

Больная была полностью личностно сохранна, ориентирована, контакт­на, охотно работала над преодолением своих дефектов.

Понимание речи было первично не нарушено и при детальном исследо­вании обнаружило лишь незначительные расстройства.

Спонтаннаяречь больной была потенциально сохранна, интонацион­но выразительна, синтаксическая структура высказывания не проявляла первичных дефектов и нарушалась лишь поисками слов. Характерно, что в этих условиях не отмечалось тех поисков звуковых или артикуляторных компонентов слов, которые имели место при повторной речи.

Вот пример ее спонтанной речи.

— Расскажите, как вы заболели. — Ну вот... я... поехали мы домой, в отпуск... а до этого я работала... работала, понимаете? Я была стар­шим продавцом... да и я, значит, всегда сдавала... я передава... а этот раз я не передавала, понимаете?.. И поехала в отпуск... побыла там... и что-то... вот голова, и все я думаю... посмотрела — а у меня, говорю, все хорошо... Быстро рассмотрю и я уже вижу, что все мои товары при-

шли... а мой начальник говорит, что ему надо... куда-то надо... Знаете куда?., . — и т.д.

Столь же сохранной была и рядовая речь больной. Она без труда пере­числяла натуральный ряд чисел, привычный порядок дней недели и меся­цев и несколько затруднялась лишь при перечислении привычного ряда в обратном порядке.

В резком контрасте с этим стояла повторная речьбольной. Практиче­ски больная не могла нормально повторять отдельные звуки и пары зву­ков, часто заменяя нужные артикулемы на близкие по какому-либо призна­ку и повторяя «м» как «б», «р» как «л», «ш» как «ч», «п» как «т», «б—р» как «б—н», «ч—ш» как «ч—л», «б—д» как «б—н» и т.д. Больная обычно осо­знавала свой дефект, но даже активные попытки найти нужную артикулему не приводили к нужному эффекту.

Такие же дефекты проявлялись и при повторении отдельных слов. Так, слово «крест» больная повторяла как «кво... нет... ее... нет... нф... кв... кра... кри... с... нет...», слово «бабочка» как «мамочка», слово «градус­ник» как игра... гра... гра... санти («сантиметр»)... градус... нет...», сло­во «окно» как пан... антро... оно... онто... нет, немножно не так...», сло­во «лампа» как «лав... лавстра... лавтр... лавстр... нет...», слово «глобус» как «фошор... нет... мур... нет...» и т.д. Нередко больная дава­ла не только литеральные, но и вербальные парафазии, вводя слово в при­вычный контекст и заменяя нужное слово другим, семантически близким. К этой группе ошибок относилось повторение слова «бабочка» как «пти­ца», слова «платье» как «плащ», слова «свинья» как «свинина», слова «лиса» как «заяц», слова «очки» как «очи... ачи...очешники...нет...» и т.д.

Такие же трудности выступали и при повторении фраз: в этих случаях безуспешные поиски нужных слов для точного повторения фразы легко сменялись вербальными парафазиями, и фразу «Вчера было очень холод­но» больная повторяла как «Вчера было хорошо., хо... хор... холодно», фра­зу «В саду расцвели цветы» как «Весенней... нет... хороший... нет... не так много...», фразу «В этом году хороший урожай яблок» как «Хороший... в... сегодня... аси... ач... хороший весенний дождь... нет, не хороший... арж... аражай». Интересно, что подобные попытки обнаруживали нередко сохранение морфологии слова при нарушении его артикуляторного соста­ва, что проявлялось в повторении фразы «Женщина доит корову» как «Жен­щина молочит корову», «Девочка украшает елку» как «Девочка покушает (покупает) елку... нет... девочка делает елку...» и т.д.

Аналогичные дефекты возникали и при назывании предметов. Больная, которая не могла найти путей к точному слову, называла «стакан» — «ста-ка-лон», «этажерку» «чертерка... эле... этодерка» и вместо «трельяж» говорящая «пол... эрет... срер... тришот...» и т.д., часто давала вербаль­ные парафазии, называя «пароход» — «самолет», «моряк» — «охотник», «платье» — «юбка», «свинья» — «корова... собака... нет, волк... нет...», или заменяла слово его приблизительным описанием: «ландыш» — «пах­нет очень...», «кастрюля» — «это кушать», «бутылка» — «бутылка мо­лока...», «метла» — «подмыват... поднимает...», «телега» — «это ехать...» и т.д.

Характерно, что в спонтанной, развернутой речи, где синтагматиче­ская структура высказывания была сохранна и где возможности свободной

замены слов на близкие по значению были шире, — все эти дефекты про­являлись в значительно более замаскированном виде, и больная давала такие примеры диалогической речи, как: «Что у вас есть дома в комнате?» — «.Ну вот, вечером когда ложиться, чтобы было хорошо читать... что­бы светло было», в то время как непосредственное повторение слова «лам­па» приводило к сплошному ряду литеральных парафазии как «лален... нет...ли6арь... нет... свидионный... сеид... да нет, не то...». Интересно, что те слова, непосредственное повторение которых было невозможно, могли легко появиться в диалогической речи, и на вопрос «Что же вы про­давали?» больная отвечала: «Я уже говорила: колбаса, молоко, сахар... забыла эти... как это... белый и черный хлеб... винегреты... виноград, яблоки... а это забыла как называется... арбузы... нет...» и т. д.

Характерно, что диссоциация трудностей непосредственного нахожде­ния нужных артикулем и сохранного усвоения общего смысла и синтагма­тической структуры высказывания с особенной отчетливостью выступала у больной в передаче содержания рассказа. Так, рассказ «Курица и золотые яйца» больная передавала так: «Была курица... и у нее была... хозяйка взяла и зарезала... и у нее яйца были очень красивые... золотые ...и когда он... когда... ну... он хотел закрыть... закрыть его... он очень боялся, что у него такая хорошая курица... и он значит узнал... убил... а там ничего не было».

Мы не будем останавливаться здесь специально на тех отличиях, кото­рые возникают у этой больной при повторной речи(протекающей у нее с особенным трудом) и иных формах речи (например, назывании предметов, передаче содержания рассказа и т.д.). Относящиеся сюда данные займут нас специально при обсуждении вопроса о механизмах так называемой проводниковой афазии.

Сейчас мы можем резюмировать те данные, которые получили при исследовании больных этой группы.

Центральным фактом, характерным для этих больных, являет­ся основная диссоциация: при резком нарушении парадигматиче­ской организации речевых кодов (на фонематически-артикулятор-ном и лексическом уровнях) у больных этой группы остается в основном сохранной синтагматическая организация речевого вы­сказывания. Именно поэтому в речи этой группы больных как цен­тральное явление выступает грубый распад точного повторения звуков, звуковых комплексов и слов с многочисленными лите­ральными парафазиями и заменами нужных слов на близкие по смыслу (вербальные парафазии), в то время как элементы связ­ного, синтагматически организованного высказывания остаются первично сохранными.

2. Нарушение акустического компонента формирования речевого сообщения при сенсорной афазии

Мы остановились на анализе той формы нарушения высказы­вания, которая связана с распадом возможности овладеть фоне-

матическими кодами языка, связанным с нарушением системы артикулем.

Сейчас мы должны перейти к другой форме нарушений того же фонематического уровня речевых кодов и остановиться на тех случаях, когда в основе этих нарушений лежит распад акустиче­ской основы фонематической организации языковых кодов, ина­че говоря, нарушение фонематического слуха. Это нарушение воз­никает при поражениях верхних отделов левой височной области (зоны Вернике), приводящих к картине «сенсорной», или «акус-тико-гностической», афазии.

Во многих отношениях картина возникающих в этих случаях речевых расстройств является антиподом картины афферентной моторной афазии; однако обе группы речевых нарушений объе­диняются тем, что они обе приводят к невозможности овладения фонематическими кодами языка и что расстройства, наблюдае­мые при них, протекают в первую очередь на фонематическом уровне организации речевых процессов.

В описанных выше случаях афферентной моторной афазии, сопровождающих поражение нижних отделов постцентральной области левого полушария (Operculum Rolandi), нарушение фо­нематической организации языка возникало со стороны распада артикуляторных противопоставлений; при поражении задних от­делов верхней височной извилины того же полушария нарушение этого же уровня языковых кодов возникает с другого конца — с распада акустической организации соответствующих фонемати­ческих систем.