Развитие научного знания о причинах и путях борьбы с преступностью

Организация практической деятельности по предупреждению асо­циального поведения и правонарушений несовершеннолетних предпо­лагает прежде всего изучение причин и истоков преступности как соци­ального явления, а также исследование природы отклоняющегося про­тивоправного поведения. Основой для разработки программы комплек­са профилактических мер являются исследования в самых различных отраслях знания: юриспруденции, криминологии, социологии, психо­логии, педагогике, медицине. Современному состоянию превентивной теории и практики предшествовал длительный исторический путь развития научного знания, объясняющего причины преступности и на­мечающего научно обоснованные подходы к решению данной острой социальной проблемы.

Первоначально, в донаучный период, на заре человеческой циви­лизации основным средством борьбы с преступностью и предупреж­дения нарушений норм морали, права, социальных запретов, табу, религиозных догм были жестокие публичные казни (сжигание, пове­шение, четвертование и т.д.). Страх жестокого наказания выступал как основной, но безуспешный метод предупреждения преступности.

Серьезные изменения в сложившейся системе уголовного нака­зания положила работа Г.Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764), предисловие к французскому изданию которой написал Вольтер.

Начиная с XVIII столетия в общественном сознании возникает заметный перелом в сторону решительного осуждения публичных физических наказаний и казней. Особенно горячее осуждение подоб­ные методы борьбы с преступностью нашли у французских просветите­лей XVIII века Вольтера, Руссо, Дидро. Широкую известность в Европе получила активная, обличительная деятельность Вольтера, разобла­чавшего жестокость и несправедливость феодального правосудия. Воль­тер со свойственной ему горячностью и обостренным чувством спра­ведливости берет на себя обязанность общественного защитника по делу Каласа. И публично, через печать, показывает поспешность и неспра­ведливость совершившейся казни, посмертно реабилитирует публично четвертованного Каласа, обвиняемого якобы в убийстве своего сына.

В XIX веке в странах Европы повсеместно происходит заметное смягчение карательных мер, полный отказ от публичных казней и эк­зекуций. Однако попытки прибегать к подобным мерам наказаний от­мечаются в отдельных случаях вплоть до начала XX века. Так, русский психиатр И.А. Сикорский в 1905 году публикует гневную статью «Чув­ства, испытываемые зрителем при виде смертной казни», в которой

описывает смертную казнь через повешение. Он пишет, что как бы ни тяжелы были прегрешения преступника, но вид казни, последних минут приговоренного, его прощанья с жизнью не может не вызвать у нормального человека нич^ го, кроме сострадания и сильнейшего ду­шевного потрясения. Прогрессивно настроенные представители науки, общественные деятели уже в это время приходят к выводу о совершенно очевидной, абсолютной недопустимости подобных кровавых зрелищ для цивилизованного общества.

В конце XIX века практически закончился первоначальный этап борьбы с преступностью, когда основные меры сводились к тому, чтобы удержать человека от преступления под страхом жесточайшего нака­зания, смертной казни, публичной физической экзекуции.

Одновременно с этим возникает новая тенденция в борьбе с таким социальным злом, как преступность. Развитие наук, в том числе наук о природе социальных, общественных явлений, порождает стремление разобраться в причинах преступности, дать научное обоснование дея­тельности социальных институтов, занимающихся ее предупреж­дением. Таким образом, уже в XIX веке начинает складываться новый подход к решению данной проблемы, основной сутью которого является стремление вскрыть причины преступного поведения и на их основе составить программу практической деятельности по борьбе с преступ­лениями и преступностью.

Одна из первых научных попыток объяснить природу преступного поведения с позиции биологизаторского подхода принадлежит итальян­скому тюремному врачу Ч.Ломброзо, разработавшему «антропологиче­скую» теорию преступности. Проводя антропологические замеры среди преступников, содержащихся в тюрьме, Ч.Ломброзо пришел к выводу, что существуют четыре типа преступников: а) врожденные пре­ступники; б) преступники по страсти; в) случайные преступники; в) душевнобольные преступники. При этом «врожденные» преступники характеризуются определенными соматическими особенностями, стро­ением черепа, чертами лица, благодаря которым их можно своевремен­но распознавать и пожизненно изолировать от общества, либо уничто­жать [ 104 ]. Таким образом, если следовать логике Ч.Ломброзо, то борь­ба с преступностью также должна опираться на насилие, казнь, тюрем­ную изоляцию людей, классифицируемых как «врожденные» преступники.

Сторонниками «антропологической» теории преступности в США были Х.Шелдон, Э.Кречмер, А.Хутон, в России — А.Дриль. Современ­ные биологизаторские криминологические теории, безусловно, далеко отошли от наивных представлений о «врожденном» преступнике, кото­рые характеризовали «антропологическую» теорию преступности Ч.Ломброзо. В этих теориях использованы достижения современных наук: генетики, психологии, психоанализа, нейрохирургии, психофар­макологии. Так, в частности, одной из сенсаций 70-х годов было открытие так называемого синдрома Клайнфельтера, согласно которо­му, хромосомные нарушения типа 47ХУУ, при нормальном наборе хро-

мосом у мужчин 46ХУ, среди преступников встречаются в 36 раз чаще. А, стало быть, отсюда на повестку дня среди мер по борьбе с преступно­стью активно выдвигалась «генная инженерия».

Гипотеза о хромосомных аномалиях как причинах преступного поведения была тщательно проверена как у нас в стране, так и за рубежом. Так, в исследовании, проведенном в СССР, из 4-х тысяч обследованных преступников обнаружено было всего 8 человек с лишней У-хромосомой, среди которых, за единичным исключением, все признаны невменяемыми лицами. Была проведена также проверка гипотезы, согласно которой хромосомные аномалии чаще встречаются не вообще у всех преступников, а прежде всего среди лиц высокого роста. Американский национальный центр психического здоровья в 1970 году опубликовал доклад, включающий обзор 45 исследований относительно предполагаемой связи хромосомных аномалий с преступ­ностью. Всего было исследовано 5342 преступника, при этом специаль­но была подобрана группа лиц высокого роста, что, якобы, чаще связано с агрессивным поведением при хромосомных нарушениях. Среди этих лиц лишь у 2% были обнаружены хромосомные нарушения, среди пре­ступников любого роста 0,7%, среди контрольной группы законопос­лушных граждан, которая составляла 9700 человек — 0,15% [61 |. По существу, это исследование установило некоторую минимальную связь хромосомных аномалий не столько с преступностью, сколько с душев­ными заболеваниями.

Окончательная оценка теории хромосомных аномалий была сдела­на на Международной конференции во Франции в 1972 году, где, по единодушному мнению исследователей разных стран, не было подтвер­ждено статистически значимой зависимости между генными нару­шениями и преступностью.

Таким образом, теория хромосомных аномалий, как и когда-то антропологическая теория преступности, при более тщательном изу­чении нс нашла своего подтверждения и была подвергнута серьезно обоснованной критике.

В настоящее время в СШ А широко обсуждаются возможности кли­нического подхода к борьбе с преступностью, исходящего, по сути дела, из выдвинутого еще Ломброзо постулата душевнобольного преступ­ника. Так, в вышедшем в 1985 году сборнике «Биология, преступность и этика», в котором помещено более тридцати статей американских авторов, разрабатывающих клинический подход, а также в коллек­тивной монографии «Психологический подход к преступности и ее кор­рекции. Теория, исследования, практика» (1984) анализируются раз­нообразные формы медицинской и психологической коррекции пре­ступного поведения. Авторы полагают, что последние технологические достижения в области биологии и медицины свидетельствуют о том, что становится возможным изменить и даже контролировать способности и поступки людей путем прямого воздействия на физиологию и мозг. Они отмечают, что генная инженерия, электрическое стимулирование голо­вного мозга, психокоррекция, лекарственная терапия — все это реаль-

ности сегодняшнего дня. Так, наиболее последовательный сторонник применения биологического знания в борьбе с преступностью профес­сор Гарвардского университета Э.Уилсон выдвинул идею социобио-логии, которая изучает биологическую основу всех форм социального поведения как людей, так и животных, используя единые принципы, методы, терминологию. Уилсон разделяет мнение о роли генетического влияния на поведение человека и считает, что скоро можно будет вы­делить и характеризовать специфические гены, ответственные за пове­дение человека [194, с. 745].

С.Джеффи, профессор университета штата Флорида, также после­довательный представитель биосоциальной криминологии, дает классификацию видов биологической терапии:

химическая терапия — применение лекарственных средств, воз­действующих на мозг и центральную нервную систему;

электрическая, или шоковая, терапия, применяемая при лечении депрессивных состояний;

психохирургия, или нейрохирургия, которая, по мнению автора, должна применяться, когда неврологическое состояние не поддается лекарственной терапии, аутотренингу, другим методам лечения [194, с. 216—233].

Вместе с тем, ряд авторов, например, Дж. Оулдер, высказывают свои сомнения и опасения в связи с применением психохирургии и предлагают установить специальные меры контроля за данной опе­рацией. Он, в частности, предлагает, чтобы психохирургические мето­ды не применялись к лицам моложе 21 года, а также к политическим и социальным девиантам и использовались лишь по отношению к серьезно больным людям, способным на убийство и самоубийство [194, с. 277 — 280].

Наряду с биопсихологическими методами коррекции, широкое раз­витие на Западе получает также психокоррекция девиантного пове­дения. Выделяются, в частности, следующие методы психокоррекции:

метод психоанализа, метод косвенных рекомендаций, групповая психо­терапия, гипноз, рационально-эмоциональная терапия, обучающая контролю над чувствами, обучение деловому общению, модификация поведения [312].

Безусловно, все эти методы заслуживают должного внимания как формы индивидуальной психотерапевтической и медицинской помощи людям, страдающим различными патологиями, нервно-психическими заболеваниями, пограничными и навязчивыми состояниями, затруд­нениями в сфере общения и т.д. Однако клинический подход имеет весьма ограниченные возможности и вне широкой социальной комплек­сной программы оздоровления социальных и социально-экономических условий существования человека не может принести заметных реаль­ных результатов в деле борьбы с преступностью.

Особое место среди разнообразных теорий и концепций преступ­ности занимают исследованияпсихоаналитической ориентации, осно­воположником которых является З.Фрейд. В работах его последовате-

ю

лей (А.Адлер, Э.Фромм, К.Хорни, У.Шутцидр.) природа преступности и делинквентности рассматривается наряду с другими формами откло­няющегося поведения, такими как неврозы, психастении, состояния навязчивости, сексуальные расстройства, различные формы социаль­ной дезадаптации. По мнению представителей психоаналитической ориентации, лиц с отклоняющимся поведением, включая нервно-психические отклонения и социальную девиацию, отличают чувство повышенной тревожности, агрессивность, ригидность, комплекс непол­ноценности. Поэтому психоаналитические работы, прежде всего, пос­вящены исследованию природы тревожности, агрессивности, стрем­ления к разрушительным действиям. Особое внимание уделяется природе агрессивности, которая якобы служит первопричиной насильственных преступлений. Агрессия — это поведение, целью кото­рого является нанесение вреда некоторому объекту или человеку, возникающее, по мнению представителей психоаналитической ориентации, в результате того, что по различным причинам не получа­ют реализации некоторые изначальные, врожденные неосознаваемые влечения, что и вызывает к жизни агрессивную энергию разрушения. В качестве таких неосознаваемых, подавляемых влечений З.Фрейд рас­сматривал либидо, А.Адлер — стремление к власти, к самоутверждению, превосходству над другими, Э.Фромм — мазохистские влечения к смерти, страданию, К.Хорни — стремление к безопасности, ге­донистические потребности комфорта, удовольствия, В. Шутц — пот­ребность включения, поддержки и одобрения со стороны ближайшего окружения [12, 160].

Подавление этих влечений, жесткая блокировка их реализации, начиная с раннего детства, порождает базисные чувства тревожности, неполноценности и агрессивности, что ведет к социально-дез-адаптивным формам поведения.

Следует отметить, что проблема агрессивности, тревожности привлекает внимание не только представителей психоаналитической ориентации. Изучению природы и проявлений этих свойств посвящены работы А.Бандуры, А.Басса, Л.Берковца, С.Розенцвейга; эти проблемы получили отражение и в работах отечественных ученых С.Н. Ениколо-пова, Т.Н. Курбатовой, а также в выполненном в нашей стране иссле­довании польского психолога Э.Квятковской-Тохович.

В этих исследованиях большая роль в природе агрессии отводится социальным, прижизненно действующим факторам. Так, А.Бандура считает, что агрессия есть результат искаженного процесса социали­зации, в частности, злоупотребления родителей наказаниями, жесто­ким отношением к детям [191, 192 ]. Л. Берковец указывает, что между объективной ситуацией и агрессивным поведением человека всегда вы­ступают две опосредствующие причины: готовность к агрессии (злость) и интерпретация — толкование для себя данной ситуации [193]. По мнению Э.Квятковской-Тохович, причиной агрессивности выступают конфликтность, нарушения эмоциональных связей в семье, таким об­разом, на первый план выступают условия семейного воспитания в детстве

[73 ]. Очень любопытные данные, заставляющие переосмысливать роль агрессии в характере совершаемых преступлений, получены С.Н. Ениколоповым. Исследовав степень выраженности агрессии у пре­ступников (убийц, хулиганов, воров, расхитителей), он выявил, что по общему показателю агрессии, который является суммой показателей физической агрессии (нападения), косвенной агрессии и вербальной агрессии, наиболее агрессивной группой являются впервые осужденные воры, последнее место занимают убийцы. По индексу враждебности первое место заняли расхитители, последнее — также убийцы. Очевидно, что полученные результаты не дают возможности однознач­ной интерпретации роли агрессии в характере совершаемых преступ­лений [63 ].

Проведенное Т.Н. Курбатовой сравнительное исследование группы несовершеннолетних преступников, воров и хулиганов, а также конт­рольной группы хорошо успевающих, общественно активных школь­ников выявило, что, во-первых, в группе хулиганов была несколько больше выражена агрессия, в группе воров — тревожность. Однако эти свойства выступают в комплексе с микросрсдовыми факторами, харак­теризующими нравственно-семейные, учебно-профессиональные и приятельские отношения. Кроме того, в ходе данного исследования выявилась также повышенная тревожность и в группе школьников-активистов [91 1.

Все эти исследования ставят под сомнение выводы представителей неофрейдистского психоаналитического направления как в отношении природы агрессии, так и в отношении характера ее проявления. По крайней мере, они свидетельствуют о социальной и прежде всего микро-средовой детерминации, обусловливающей как формировавание, так и проявление агрессии.

Однако критика биологизаторского подхода предполагает также и определение должного места, которое занимают индивидные качества человека в генезисе, в развитии преступного поведения.

В современной отечественной криминологии неблагоприятные ин­дивидные особенности (отставание в умственном развитии, нервно-психические и соматические патологии, кризисные возрастные перио­ды развития и т.д.) рассматриваются как психобиологические предпо­сылки асоциального поведения, которые способны затруднять социаль­ную адаптацию индивида, отнюдь не являясь при этом предопределяю­щей причиной преступного поведения.

Практически одновременно с биологизаторским направлением в криминологии начинает формироваться социологизаторский подход к объяснению причин преступности. Исследования социологов конца XIX — начала XX века Ж.Кетле, Э.Дюркгейма, Д.Дьюи, П.Дюпати, М.Вебе-ра, Л.Леви-Брюля, Г.Тарда и других выявили связь отклоняющегося поведения с социальными условиями существования людей. Солидный статистический анализ различных аномальных проявлений (преступ­ности, самоубийств, проституции), проведенный, в частности, Жаном Кетле, Эмилем Дюркгеймом за определенный исторический отрезок

времени, показал, что число аномалий в поведении людей всякий раз неизбежно возрастало в периоды войн, экономических кризисов, социальных потрясений, что опровергало теорию «врожденного» пре­ступника, указывая на социальные корни этого явления [162 ].

Вместе с тем, социологи того времени, выявив связь между социально-экономическими условиями существования общества и социальными отклонениями, не смогли до конца дифференцировать и объяснить природу этих отклонений.

Дюркгейм, в частности, считал, что некий оптимальный уровень преступности неизбежно присущ человеческому обществу, как темпе­ратура человеческому телу. И необходимо заботиться не столько об ее искоренении, сколько о поддержании этого некоего оптимального уров­ня, предупреждая лишь «всплески», рост преступности [162 ].

Несколько позднее, примерно с середины текущего столетия, на­метился новый подход в развитии криминологического знания о приро­де и механизмах преступного поведения, разрабатываемый социаль­ными психологами.

Социально-психологические теории пытаются объяснить механиз­мы формирования делинквентной морали и поведения, анализируя осо­бенности взаимодействия личности и ее ближайшего окружения. При этом ряд авторов — Р.Мертон, Д.Матс, Т.Сайке, Э.Сатерленд — упор делают на рассмотрение избирательного отношения личности к своему окружению, его моральным нормам и ценностям. Другие авторы, на­против, сосредоточивают свое внимание на характеристике ближайше­го окружения, его нормах, ценностях, морали и механизмах воз­действия на личность (А.Коэн, Р.Клоуард, Л.Оулин, С.Беккер, У.То­мас, Ф.Танненбаум, М. и Э.Глюк).

Так, теория «социальной аномии» Р.Мертона выстроена на гипоте­зе об отмирании норм морали при делинквентном поведении, что вызы­вается рассогласованием цели и средств ее достижения у делинквентов [172, 311 ]. Д.Матс и Т.Сайке разработали теорию «нейтрализации», согласно которой преступник не отметает для себя общепринятые нор­мы морали и в целом разделяет их, но свое преступное поведение оправ­дывает с помощью целого набора защитных механизмов (обвинений жертвы, обстоятельств, ссылок на окружающих: «Все так делают», обвинений в адрес судей: «Судьи кто?» и т.д.) [317 ].

Э. Сатерленд выдвинул теорию «дифференцированной связи», объ­ясняющую формирование делинквентной субкультуры за счет изби­рательного отношения к нормам и ценностям своего окружения [162 ].

В зарубежных социально-психологических теориях преступности значительное место отводится рассмотрению роли «делинквентной суб­культуры» в формировании девиантного поведения. Внимание к проб­леме субкультуры, то есть «культуры внутри культуры», было привле­чено публикацией в 1955 году работы А.Коэна «Делинквентные дети:

культура шайки». «Делинквентная субкультура», по мнению А. Коэна, сводится к выворачиванию наизнанку системы ценностей среднего класса, т.е. предполагает явное и полное отрицание стандартов среднего класса и принятие их крайней антитезы [1971. Концепция «делинквен-

тной субкультуры» получила развитие в работах Р.Клоуарда и Л.Оули-на, которые выделили криминальную субкультуру (рэкет), «конфликт­ную» субкультуру (активные шайки) и субкультуру «ухода в себя» (наркотики). Криминализирующие функции субкультуры заключают­ся в сохранении и передаче традиций определенной социально-куль­турной делинквентной среды, которая способна противостоять социаль­ным институтам, занимающимся воспитанием детей, и прежде всего — семье и школе [172, с. 159].

К способам усвоения делинквентного поведения ряд американских социальных психологов (С.Беккер, У.Томас, Ф.Танненбаум) склонны относить стигматизацию, социальное клеймение, когда «клеймо пре­ступника», налагаемое официальными контрольными органами (поли­ция, суды) выступает «самореализующимся предсказанием», усвоен­ным индивидом статусом. К такого рода явлениям приводит чрезмерное правовое регламентирование, а также преждевременное отождеств­ление подростков с «нарушителями порядка» [172, с. 165 — 170 ].

Рассмотренные концепции делинквентности, несомненно, пред­ставляют определенный интерес в раскрытии частных социально-пси­хологических закономерностей усвоения делинквентной морали и воз­никновения асоциальных проявлений несовершеннолетних. Как част­ные социально-психологические механизмы рассмотренные феномены могут проявляться и играть определенную негативную крими-нализирующую роль. Однако дать объяснения преступности в целом, как социального явления, такого рода социально-психологические кон­цепции не в состоянии, поскольку не рассматривают основных социаль­ных детерминант, влияющих как на поведение отдельного индивида, так и на состояние человеческих сообществ.

В этом отношении, на первый взгляд, оказывается более состоя­тельной широко распространенная на Западе теория множественных факторов (М. и Э. Глюк), которая в качестве причин преступности рассматривает до 200 различных факторов, таких как социальное и расовое неравенство, урбанизация, миграция, последствия НТР, тер­риториальные, национальные, климатические условия и т.д. Хотя в данном случае в поле зрения исследователей наряду с другими при­чинами и попадают причины социально-экономического характера, однако однорядовое, однопорядковое перечисление столь многочислен­ных факторов не дает ясной картины истинной причины преступности в классовом обществе [207 ].

Критикуя такой многофакторный подход к объяснению преступ­ности, В.Н. Кудрявцев пишет: «Понятие «фактор» означает лишь то, что соответствующее явление имеет определенное значение для хода или результата какого-то процесса, но каково это значение, в чем влияние фактора, данное понятие разъяснить не может. ...В научном исследовании это понятие может использоваться лишь для первона­чальной, общей ориентировки в круге явлений и процессов, взаимодей­ствующих между собой» [88, с. 19 ].

Проводимые на Западе чадные социально-психологические и пси­хологические исследования механизмов преступного поведения нашли свой практический выход в различных рекомендациях и программах по предупреждению делинквентного поведения, носящих в основном пси­хоконсультационный, психотерапевтический и медицинский характер. Они, в частности, включают службы «Гайденс» в школе, оказывающие помощь в трудных случаях педагогической практики, психолого-педа­гогические консультации для родителей, попытки создать программы успешной социальной адаптации молодежи за счет групповой и инди­видуальной психотерапии, различные меры психотерапевтической коррекции отклоняющегося поведения, а также применение электро-шокотерапии и нейрохирургии в борьбе с преступностью. Важное место в превентивной практике современных цивилизованных стран занима­ет разветвленная сеть социальных служб и социальных работников, оказывающих поддержку населению, семье, детям, молодежи в раз­личных кризисных ситуациях. Помощью социальных работников поль­зуются больные, инвалиды, престарелые, безработные, эмигранты, преступники и лица, вернувшиеся из мест лишения свободы; социаль­ные работники помогают детям, оставшимся без родителей и испыты-' вающим жестокое обращение в семье, одиноким матерям и конфликтным семьям и т.д.

Западный опыт социальной и коррекционно-реабилитационной работы, несомненно, представляет для нас большой интерес, но вместе с тем, по достаточно единодушному мнению отечественных и зарубеж­ных специалистов, вряд ли может быть в «чистом виде» перенесен в наши условия. Необходимо серьезное изучение специфики социально-экономической и социокультурной ситуации, индивидуальной и обще­ственной психологии, этических норм, традиций общественного и се­мейного воспитания, с учетом которых должна строиться отечественная социальная политика и превентивная практика.

Следует отметить, что у нас имеются свои традиции превентивной теории и практики. Так, в 30-е годы особенно успешно развивалось социально-педагогическое направление социальной и коррекционно-реабилитационной работы, представленное такими талантливыми педагогами, как А.С. Макаренко и С.Т. Шацкий. В своей блестящей опытно-экспериментальной работе они, по сути дела, заложили и развили основные принципы, методы и содержание социальной педа­гогики, социальной работы с детьми и подростками, в том числе и трудновоспитуемыми, где важнейшим фактором воспитательной и кор­рекционно-реабилитационной работы выступает созданная и организо­ванная педагогом воспитывающая среда. При этом С.Т. Шацкий созда­вал такую среду в открытом социуме по месту жительства, а А.С. Ма­каренко — в детской колонии.

В это же время в трудах выдающихся отечественных психологов Л. С. Выготского и П.П. Блонского и их последователей заложены осно­вы возрастной психологии, позволяющей понять особенности психиче-

ского развития детей на разных возрастах этапах, включая кризисные периоды развития. Особую ценность эти работы представляли своей практической направленностью, отчетливо выраженной ориентацией на потребности и запросы школы, семьи, родителей, воспитателей, учителей.

Это же время отмечается становлении^ и развитием системы социально-правовой охраны материнства и детства, немалый вклад в создание которой внесли П.И. Люблинский, В.Ф. Куфаев и другие.

Следует отметить, что различные направления теории и практики социальной и превентивной работы, имевшие место в 20 — 30-е годы, опирались на традиции русской дореволюционной науки, которая в самых различных отраслях знания: медицине, юриспруденции, психо­логии, педагогике — носила глубоко гуманистический и социально-ориентированный характер. Стремление помочь человеку и обществу избавиться от своих пороков, найти путь к совершенствованию и само­совершенствованию отличает работы величайшего ученого и практи­кующего врача-психоневролога В.М. Бехтерева, психиатров П.Б. Га-нушкина и С.С. Корсакова, психолога А.Ф. Лазурского, педагогов П.Ф. Лесгафта и К.Д. Ушинского, энциклопедически изучившего нра­вы и традиции тюремной жизни криминолога М.И. Гернета и многих, многих других российских ученых, работавших в различных направ­лениях социального оздоровления общества.

С середины 30-х годов начинается «глухое тридцатилетие», кото­рое, наряду с массовым террором, характеризуется разгромом ряда наук и научных школ, в том числе генетики и педологии, что не могло не затормозить развитие превентивной науки и практики. С начала 60-х годов и позднее, как результат политической оттепели, получают раз­витие достаточно многочисленные, интенсивные и вместе с тем разроз­ненные исследования по проблемам отклоняющегося поведения детей и подростков. Проблемы педагогической запущенности учащихся в Академии педагогических наук исследовались специальной лаборато­рией, возглавляемой М.А. Алемаскиным; несколько позднее начинает успешно действовать лаборатория коррекционной педагогики под руко­водством Г.Ф. Кумариной; над этой проблемой активно работают от­дельные вузовские кафедры педагогики и психологии: в Свердловске под руководством А.С. Белкина, в Минске — А.И. Кочетова, в Коломне — И.П. Башкатова, в Перми — А.С. Новоселовой, в Воронеже — И.Ф. Мягко­ва. Работы психиатров и психотерапевтов А.Е. Личко, М.И. Буянова, А.И. Захарова посвящены обобщению большого эмпирического ма­териала, связанного с исследованием и реабилитацией детей с нервно-психическими заболеваниями и пограничными состояниями.

Однако работы этого периода характеризуются серьезными огра­ничениями, накладываемыми общей методологической и социально-политической парадигмой того времени, называемого теперь застой­ным периодом. Эти ограничения выражались прежде всего в том, что было весьма затруднено и практически невозможно системное исследо­вание природы социальных отклонений. С одной стороны, как отго-

доски скандально известной сессии ВАСХНИЛ 1949 года, когда была разгромлена отечественная генетика, надолго и прочно укоренился страх перед исследованием психобиологических предпосылок отклоня­ющегося поведения. Такие исследования однозначно трактовались как биологизаторство, что считалось несовместимым с марксистско-ленинской методологией. Достаточно вспомнить, какому жестокому и длительному остракизму подверглись работы В.П. Эфроимсона «Родо­словная альтруизма» (1971) и И.С. Ноя «Методологические проблемы советской криминологии» (1975), в которых была сделана попытка обратить внимание на некоторые биологические детерминанты откло­няющегося поведения.

С другой стороны, были невозможны, по сути дела, и исследования социальных причин преступности, вольно или невольно ставившие под сомнение непогрешимость существующего социального строя, приво­дящие к выводу о серьезных дефектах социального управления, нахо­дящейся вне критики коммунистической партии. Потому у нас, в част­ности, так и не зародилась такая наука, как криминальная социология, в то время как довольно интенсивно развивалась криминальная психология.

Не имея возможности объективно и системно изучать природу отк­лоняющегося поведения и, исходя из этого, разрабатывать меры пре­вентивной политики, психолого-педагогическая, да и криминологичес­кая науки сосредоточились на личности делинквента, преступника, на его самосознании, мотивах, направленности, как основном корне зла и первопричине всех социальных бед. Отсюда и меры профилактики пре­ступности, в том числе и правонарушений несовершеннолетних, реко­мендуемые криминологами, сводились прежде всего к социальному контролю и дифференциации общественных и административно-уго­ловных наказаний. Педагогические исследования тоже в значительной степени посвящались проблемам поощрения и наказания, формирова­ния сознания и самосознания. Прагматизм и дегуманизация весьма широко распространились и в психологии. Достаточно проанализиро­вать проблематику защищаемых в этот период диссертаций и прово­димых исследований по психологии, и станет очевидно, что подавляю­щая их часть была сугубо прагматически ориентирована на процесс обучения и посвящена прежде всего вербальному интеллекту и пси­хическим познавательным процессам. В то же время проблемы социаль­ного развития, эмоционально-волевой сферы, бессознательного и нео­сознаваемого в личности оказались на периферии психологической на­уки, что, безусловно, далеко от потребностей превентивной и кор-рекционно-реабилитационной практики.

Кардинальные перемены, происходящие в нашем обществе в связи с переходом от тоталитарного государства к демократическому, требу­ют также и переосмысления содержания социальной политики и, преж­де всего, такого ее важного аспекта, как превенция социальных откло­нений. Если в экономике эти перемены связаны с переходом к рынку, в политике — к многопартийности и плюрализму, то в социальной политике предстоит отказаться от показного, декларированного, непер-

17 2-6886

сонализированного гуманизма и перейти к гуманизму истинному, ориентированному на каждого конкретного человека с его проблемами и слабостями.

Принцип гуманизации социальной сферы требует понимания и принятия человека и его природы, понимания проблем и затруднений, испытываемых каждым отдельным индивидом, особенно — формирующимся, незрелым в социальном и физическом отношениях ребенком, подростком, юношей, задает, по сути дела, новую парадигму современной социальной науки и практики. Одним из важнейших признаков этой парадигмы является то, что основной целью и, вместе с тем, индикатором эффективности социальной политики выступает социальное здоровье общества, которое определяется устойчивыми тен­денциями снижения таких проявлений социального неблагополучия, как преступность, наркомания, самоубийства, агрессивность, социаль­ное сиротство, проституция, сексуальные нарушения и психические заболевания. При этом предполагается, что социальное оздоровление осуществляется не за счет усиления карательных мер, а путем профессиональной социальной помощи, оказываемой всем нужда­ющимся членам общества и ориентированной на актуализацию и само­реализацию внутренних возможностей и личностного потенциала каж­дого отдельного индивида.

Гуманизированная социальная политика должна иметь комплекс­ный долговременный характер и системное междисциплинарное науч­ное обеспечение. Превенция социального неблагополучия как квинтэс­сенция социальной политики включает решение проблем социального управления, основанного на социально-экономическом, социально-де­мографическом и социологическом прогнозировании; решение проблем правового регулирования, в основе которого — законодательные и нор­мативные акты, направленные на охрану прав различных слоев насе­ления и прежде всего материнства и детства, и, наконец, создание системы социальных служб, способных оказать человеку социально-психологическую, медико-психологическую помощь в решении его личностных, семейно-бытовых и других затруднений.

Для решения этого комплекса проблем социального управления, правового регулирования и социального-психологической помощи не­обходима интеграция многих смежных отраслей знания, каждое из которых имеет свой предмет, объект, область практического приме­нения, и системная интеграция которых способна составить целостное научное обеспечение современной социальной политики и пре­вентивной практики. Важная роль при этом, особенно когда речь идет о предупреждении отклонений и аномалий в социальном развитии детей и подростков, отводится психологии. Интегрировать отрасли психо­логического знания, способного объяснить природу и генезис отклоня­ющегося поведения в период взросления, а также дать научное обосно­вание комплексным профилактическим мерам призвана превентивная психология, рассмотрению предмета которой и посвящена настоящая книга.

1.2. Превентивная психология:

предмет, специфика, область применения

Современная охранно-защитная концепция профилактики пред­полагает переход от административно-карательных мер к всесторонней медико-психологической, психолого-педагогической и социально-пра­вовой помощи и поддержке семьям и детям группы социального риска, к программам социальной реабилитации и коррекции детей и подрост­ков с отклонениями в психическом и социальном развитии. Междуна­родный опыт показывает, что реализация превентивных мер и прог­рамм имеет определенные общие тенденции и принципы:

— профессионализация воспитательно-профилактической и ох-ранно-защитной деятельности, введение и подготовка специальных кадров социальных работников, социальных педагогов, социальных реабилитаторов, практических психологов, специализирующихся на практической работе по коррекции отклоняющегося поведения детей и подростков и оздоровлению условий их семейного и общественного воспитания;