Нейропсихологии детского возраста

Нейропсихология детского возраста — наука о формировании мозговой организации психических процессов человека. Созданная в недрах школы А.Р. Лурия (Лурия, 1973; Лурия, Симерницкая, 1975; Си-мерницкая, 1978, 1985; Лурия, Цветкова, 1997; Цветкова, 2000; Корса­кова, Микадзе, Балашова, 2001; Семенович, 1991, 1993; Семенович, Цы­ганок, 1995; Семенович, Архипов, 1997, 1998; Семенович, 2000, 2002, 2004, и др.), она возникла и развивается как самостоятельная психо­логическая дисциплина, ассимилировавшая методологические принципы нейробиологии, теории функциональных систем и эволюционной парадиг­мы. Эти теоретические источники имеют принципиальное значение для нейропсихологии детского возраста ввиду абсолютной изоморф-ности совокупности этих идеологем реальной онтогенетической фе­номенологии.

В качестве базового в нейропсихологии детского возраста (НДВ) изначально выступало представление о том, что психогенез человека обусловлен двумя обстоятельствами: изменением, системно-динами­ческими перестройками как мозговой организации, так и психологи­ческой структуры частных психических функций — ВПФ — и их кон­стелляций, ансамблей.

Нейробиологическая зрелость определенных подкорковых, ко-миссуральных и корковых комплексов, их межсистемных динамичес­ких связей обеспечивает возможность адаптации ребенка к тем тре­бованиям, которые предъявляются ему в процессе развития. Но подчер­кнем: в первую очередь — социального развития, поскольку в усло­виях депривации общения ребенка с внешним миром в целом и прежде всего с другими людьми эти церебральные механизмы моди­фицируются, искажаются и нарушаются вплоть до полной дегра­дации (сначала функциональной, а затем и нейробиологической во­обще).

Самыми уязвимыми оказываются в таких случаях именно наиболее филогенетически молодые мозговые системы: межполушарные взаимо­действия транскаллозального (мозолистое тело) уровня и лобно-ви-сочные отделы левого полушария. Это, как правило, закономерно со­четается с гиперфункцией (то есть тоже своего рода искажением и на­рушением), высвобождением, растормаживанием более фило- и онтоге­нетически старых функциональных систем, обеспечиваемых правым полушарием и особенно субкортикальными отделами мозга. Эта фено­менология еще раз на материале НДВ подтверждает абсолютную нео­провержимость эволюционных законов, сформулированных в нейро-биологии, медицине и психологии (Джексон, 1885; Бехтерев, 1905; Юнг, 1912; Выготский, 1932; Орбели, 1949; Шмарьян, 1949; Селье, 1958, и др.).

Между тем не менее важны для нормального онтогенеза адекват­ность и своевременность внешних требований (задач, предлагаемых ре­бенку социумом) морфо-функционалъной готовности мозга. Перенасы­щенность окружающей среды или опережение в развитии может так же пагубно сказаться на функциональном цереброгенезе, как сенсо-моторное недоразвитие и/или информационное (коммуникативное) оскудение внешних воздействий.

Вся эта драматургия реализуется с опорой на жесткие, врожден­ные, генетически заданные параметры психологической (то есть нейро-психосоматической по своей сути) актуализации человека и соответ­ственно фундаментальных паттернов его развития. Понятие «пат­терн» означает консолидацию, модель взаимоотношений внутри любого процесса (развитие, болезнь, любовь, мышление и т.п.) или орга­низма (растение, человек, общество и т.п.), обладающую конфигу­рацией (формой) и взаимосвязями.

Таким образом, программа развития человека не является набо­ром случайных новообразований. В паттерне развития любого из нас уже заложены эволюционно одобренные онтогенетические механиз­мы, дебютирующие с момента зачатия. В самом тезисном перечисле­нии, согласно современным научным представлениям в рамках сис­темно-эволюционной парадигмы (Лоренц, 1998; Эйбл-Эйбесфельдт, 1999; Капра, 1995, 2000; Дерягина, 1997; Самохвалов, 1993; Уилсон, 1999, и др.), врожденными являются:

1) Детерминация поведения человека универсальными механизма­ми психологической организации, развивающимися в фило- и онтогенезе.

Они существуют в форме таких паттернов, как рефлекс, доминирую­щая мотивация, функциональная система, нейропсихологический фактор, архетип и т.д. Перечисленное суть законы пространственно-временной самоактуализации человека.

2) Базовое свойство фило- и онтогенеза как непрерывного процес­са— транслировать себя, манифестировать через дискретные (част­ные или генерализованные) новообразования, отражающие возникнове­ние новых форм поведения. Эта характеристика на психологическом
(то есть по сути — нейропсихосоматическом) уровне реализует глобальный, универсальный «кванто-волновой» способ существования материи. Собственно онтогенез, равно как и филогенез, существует объективно в виде смены (кризисов) форм поведения, в ходе кото­
рой каждый последующий уровень (в ответ на увеличивающиеся зап­росы адаптации к внешнему миру и внутренним состояниям) вырастает из недр предыдущего и ассимилирует его.

Каждая из существующих теорий периодизации, строго говоря, описывает определенный аспект единого онтогенетического процес­са, в котором материя, ее форма, функции и содержание являются разными сторонами одного и того же паттерна — паттерна развития.

3) Наличие двух принципиальных источников возникновения новых форм поведения, обусловливающих магистральные линии фило- и он­ тогенеза: вариативности поведения (увеличение и разнообразие спо­собов взаимодействия с внешней и внутренней средой, а также сис­тем, последовательностей и цепей этих взаимодействий) и поведения,отклоняющегося от нормы.

В обеих магистральных линиях присутствует в качестве имманен­тного условия (фактора) развития возрастная интенсификация про­цессов обучения (импринтинг, имитационные способности, речевое опосредствование, интериоризация и т.д.) и механизмов саморегуля­ции. Подчеркнем — в обеих! Онтогенез патологической самореализа­ции так же обусловлен генетически и так же инвариантно «обучаем», как нормативный или сверхординарный.

На каждом уровне развития поведения, как следует из этологи-ческой парадигмы, неизменными остаются жесткие системы и под­системы поведения (каналы коммуникации, базовые эмоции, пище­вое, сексуальное и агрессивное поведение, типы социальной орга­низации и пр./ Развиваются же пластичные динамические формы ре­ализации поведения (элементы коммуникации, эмоционального, сексуального, социального и др. поведения) и их констелляции. Фор­ма их нейропсихосоматической организации, набор, тезаурус при­входящих элементов и характер взаимодействий определяются акту­альным возрастом и востребованностью извне и изнутри.

4) Ряд инстинктивных форм поведения, потребностей и рефлексов,доставшихся нам «по наследству» из филогенеза, то есть от наших эволюционных предков. Это базис, без которого дальнейшее разви­тие, да и само существование человека попросту невозможны (ведь
это, например, пищевое, имитационное, игровое и территориальное поведение, инстинкты самосохранения, эмоционального сопережи­вания и стремления к получению новой информации, архетипическая память и т.д.). Но это и коммуникативное поведение, которое у
человека опосредуется в первую очередь речью.

5) Организация внешней и внутренней «схемы тела», соматогнозиса человека со всеми соответствующими анатомическими и функ­циональными системами и уровнями поддержания гомеостаза организма в целом. Груз «родовых» талантов и заболеваний (психических
и соматических), зон наибольших достижений или, напротив, риска,наследуемых каждым человеком по обеим родительским линиям.

6) Отдельные специальные способности (например, темпера­мент, подвижность и скорость психических процессов, музыкаль­ный слух, различение звуков человеческой речи, восприятие ок­ружающего пространства, манипулятивная активность речевого ап­парата, ног, рук и т.д.) и соответствующие этим способностям «врожденные модели поведения», актуализируемые нейросоматической системой.

7) Способность к предвосхищению, или антиципации, то есть к некоторому опережающему реально наличествующую информацию предвидению результатов собственного поведения. Способность к обучению, которое начинается с импринтинга — мгновенного запечатления жестко определенных для каждого возрастного периода об­ разов или моделей поведения. Но обучение в принципе возможно только в результате постоянного, изо дня в день повторяющегося контакта с окружающим миром, в первую очередь с другими людь­ми. Наконец, врожденным является экстраполяционное поведение,фундаментальный источник развития и адаптации вообще, качественно (в том числе и по мозговой организации) отличный от про­
цессов обучения.

В формулировке Л.В. Крушинского (1986), открывшего и опи­савшего этот психологический механизм: «Экстраполяционная рассу­дочная деятельность — способность улавливать простейшие эмпири­ческие законы, связывающие предметы и явления окружающей сре­ды, и возможность оперировать ими при построении программ пове­дения в новых ситуациях... Жизнь не только в мире воспринимаемых объектов и явлений природы, но и тех законов, которые связывают эти элементы и явления. Прогрессивная эволюция шла в направлении увеличения способности к улавливанию большего числа эмпи­рических законов природы... "Экстраполяционный рефлекс" — мерка, с помощью которой предоставилась возможность буквально изме­рить, количественно определить уровень рассудочной деятельности. Он отличается от любых форм обучения и имеет отличную от после­дней мозговую организацию... Инстинкты проявляются в строго специ­фических условиях; экстраполяционное поведение — при первой встрече с самыми различными ситуациями. Оно отражает генетичес­ки детерминированную, врожденную способность использовать при­обретенный в течение жизни опыт (способность использовать улав­ливаемые простейшие эмпирические законы внешнего мира) в но­вой, незнакомой для себя ситуации. Экстраполяционное поведение у индивидов с недостаточно развитым неокортексом реализуется базаль-ными ганглиями» (курсив мой. — А. С.).

Последнее замечание крайне важно для дальнейшего обсужде­ния роли подкорковых образований и необходимости их первооче­редной коррекции и абилитации в онтогенезе, поскольку уже было отмечено крайне продолжительное морфо-функциональное форми­рование кортикальных (особенно — лобных) отделов мозга по срав­нению с субкортикальными.

В многогранных контактах с окружающим миром исходные (за­данные в «зачаточном» состоянии и объеме) врожденные способно­сти и механизмы поведения становятся активными. Они начинают структурно и функционально развиваться, видоизменяться, диффе­ренцироваться, наконец, интегрироваться друг с другом. Эти про­цессы и стоят за видимым каждому из нас изменением поведения ребенка. В отсутствие обогащенности, постоянства и стереотипности такой «коммуникации» (то есть при той или иной степени деприва-ции, обедненности, обкрадывания контактов или, напротив, чрез­мерной изменчивости среды) психологический потенциал, которым одарила ребенка и всех нас природа, так и останется потенциалом, а затем и вовсе сойдет на нет, «атрофируется».

Психические функции, кроме упомянутого уже генетически за­ложенного арсенала, не даны нам изначально, они преодолевают длительный путь, начиная с внутриутробного периода. И этот путь отнюдь не прямая линия, он гетерохронен и асинхроничен. В какой-то (достаточно, кстати, жестко определенный генетической програм­мой развития) момент начинается бурное и «автономное» развитие определенного психологического фактора: сенсомоторного аспекта речи, взаимодействия конечностей, пространственных представле­ний, объема или избирательности памяти. Такие периоды всегда наиболее чувствительны к патологическому влиянию любой вредно­сти (экзо- или эндогенной) на этот фактор.

При этом другой фактор в это же самое время находится в состо­янии относительной стабильности, а третий — на этапе «консолида­ции» с совершенно, казалось бы, далекой от него функциональной системой. И самое удивительное состоит в том, что эти разнонаправ­ленные процессы в определенные периоды синхронизируются, что­бы создать в совокупности целостный ансамбль психической деятель­ности, способный адекватно отреагировать на те требования, кото­рые предъявляет ребенку окружающий мир и прежде всего социаль­ное окружение.

Но, к сожалению, все эти процессы станут попросту невозмож­ными или искаженными, если не будет нейробиологтеской предугото-ванности мозговых, или церебральных, систем и подсистем, которые их обеспечивают. Иными словами, развитие тех или иных аспектов психики ребенка однозначно зависит от того, достаточно ли зрел и полноценен соответствующий мозговой субстрат.

Обращаясь к проблеме мозгового обеспечения единого онтогенети­ческого процесса, отметим еще раз, что мозг — это не только извест­ные всем правое и левое полушария, мозолистое тело, их связываю­щее, подкорковые (субкортикальные) образования и т.д. Это и пери­ферическая нервная система, обеспечивающая непрерывный диалог головного мозга со всем телом, и различные нейрофизиологические, нейрохимические, нейроэндокринные системы, каждая из которых вносит свой специфический вклад в актуализацию любой психичес­кой функции.

А созревают они тоже неодновременно (гетерохронно) и асин­хронно. Одни практически готовы к включению в активную деятель­ность к моменту рождения ребенка, более того — определяют его внутриутробное развитие, сам процесс рождения и адаптации к но­вым (земным) условиям существования. Другие полноценны морфо-функционально лишь к 8—9 годам, а то и позже.

Подкорковые структуры мозга созревают по преимуществу еще внутриутробно и завершают свое развитие (то есть достигают прин­ципиально «взрослого» состояния) в течение первого года жизни ребенка. А корковые (особенно префронтальные, лобные) лишь к 12—15 годам. Правое полушарие демонстрирует свою морфо-функ-циональную зрелость уже к 5 годам, а левое (в частности, его речевые зоны) — только к 8—12.

Столь же растянуто, отсрочено в онтогенезе созревание главной комиссуры, связывающей правое и левое полушария, — мозолистого тела. А ведь еще необходимо, чтобы сформировались две главные «несущие оси» — подкорково-корковые и межполушарные взаимодей­ствия, объединяющие работу различных церебральных систем в еди­ное целое.

Понятно, что такая фабула становления нейробиологических ус­ловий и механизмов нашей психики обусловливает тот факт, что одна и та же психическая функция в разном возрасте имеет качественно специфическую мозговую организацию. Это обстоятельство является центральным для понимания логики нейропсихологической коррек­ции и абилитации. Иными словами, речь (движение, память, эмоции, рисунок и т.д.) 4-летнего и 10-летнего ребенка— это как бы два разных с точки зрения церебрального обеспечения психических процесса, соот­ветственно и корригироваться они должны по-разному.

При инертности внешних воздействий, их отсутствии или недо­статочности (количественной и/или качественной) наблюдаются ис­кажение и торможение психогенеза в разных вариантах, влекущие за собой вторичные функциональные деформации на уровне мозга. До­казано, что на ранних этапах онтогенеза социальная депривация приводит к дистрофии мозга на нейронном уровне. Причем в первой половине первого года жизни (по сравнению с благополучными детьми) имеет место когнитивное отставание, а во второй — на первый план выступает искажение и недоразвитие аффективных систем.

Итак, центральная догма нейропсихологии детского возраста — психогенез человека обеспечен двумя взаимообусловливающими процес­сами, линиями: 1) системно-динамическими перестройками мозговой организации и 2) изменением структуры, строения каждой психичес­кой функции (ввиду ее речевого опосредствования и расширения контактов с миром), их взаимодействий и всего поведения в целом. Они в принципе не существуют один без другого; искажение или от­клонение, поломка в любом месте этой единой психологической сис­темы приводят к ее дезорганизации и деформациям. На уровне пове­дения это актуализируется в психической и психосоматической диза-даптации ребенка. Есть определенные (связанные с интимными меха­низмами генетики мозга человека как социального существа) требования к инициации и реализации этой драматургии нормальному протеканию этих системных процессов.

Нейробиологическая предуготованность, морфо-функциональ-ная зрелость той или иной мозговой структуры или системы должна:

— опережать развитие конкретного психологического фактора (болевая чувствительность, тактильно-кинестетические спо­собности, речевое звукоразличение и артикуляция, графичес­кие способности, пространственные представления и т.д.);

—быть востребованными извне (и изнутри — организмом ребен­ка) этим фактором для прогрессивного увеличения своего морфо-функционального веса и роли. Иными словами: чтобы ребенок научился правилам гигиены, его нужно приучить к горшку, чтобы он заговорил — с ним нужно постоянно разго­варивать, а чтобы стал рисовать — вложить ему в руку мел или карандаш и т.д.;

—пройти период функционального оттормаживания, отступле­ния на второй план по мере созревания более высокоорганизо­ванных церебральных систем, готовых к данному конкретному моменту онтогенеза принять на себя актуализацию более сложноорганизован ных психических процессов. Последнее опять же должно быть востребовано извне и/или изнутри;

—создать предпосылки для возникновения и наращивания новых степеней свободы межсистемных, иерархически построенных церебральных интеграции за счет сворачивания отторможенных, «свернутых» нейропсихологических образований.

Так поэтапно, как лепка снеговика, происходит мозговое обес­печение психической адаптации ребенка к тем канонам и запросам, которые предъявляются ему в процессе развития. Очевидно, что в процессе психолого-педагогического сопровождения судьбоносную роль «востребованности извне» должен взять на себя специалист. При­чем востребованность эта должна носить достаточно жесткий, струк­турированный, системно-организованный характер и предъявляться ребенку в строго определенный (объективно, эволюционно обозна­ченный) период. «Своевременность решает все!» — гласит эволюци­онный закон.

Адекватность и своевременность внешних требований (задач, пред­лагаемых ребенку социумом) морфо-функциональной готовности его мозга— неизменное,инвариантное условие и механизм развития. Пере­насыщенность окружающей среды или опережение в развитии так же пагубно сказываются на состоянии ребенка, как его субъективная церебральная недостаточность любого рода и/или информационное (коммуникативное) оскудение внешних воздействий.

Грамотный запрос от социума и внешнего мира вообще превра­щает потенциальные ресурсы детского мозга в актуальные. Одновре­менно имеет место обратный процесс, особо ярко обнаруживающий себя на ранних этапах онтогенеза: именно состояние мозга и «предмоз-га» ребенка координирует и модулирует эффективность его взаимодей­ствий с лавиной внешней информации (начиная с организма матери во внутриутробном периоде) и с самим собой.

В процессе коррекционной работы моменты дебюта активации тех или иных функциональных систем мозга порой выглядят как чудо. Между тем, как заметил А. Эйнштейн: «Бог в кости не играет»; все чудеса суть следствие взаимодействия нейропсихосоматического адаптационного потенциала ребенка и уровня нашего владения ре­меслом.

Базовой в нейропсихологии детского возраста аксиомой высту­пает представление о взаимообусловливающем единстве мозговых, пси­хических и соматических (телесных, организмтеских) составляющих человека, существующего в природном и социокультурном окружении. Психическое развитие (и в детстве, и в зрелом возрасте, и в старо­сти) является динамическим, иерархически организованным, систем­ным энергоинформационным процессом.

В организме человека он обеспечивается нервной системой, со­единительной тканью (кости, сухожилия, кровь, лимфа, кожа и т.д.) и, очевидно, гомо- или биоэнергетическими каналами и меридиана­ми. Эти информационные магистрали находятся в неразрывном посто­янном взаимодействии, что и является базой для формирования мно­гоуровневых ступеней и механизмов оптимальной адаптации ребенка к лавине внутренней и внешней информации. Их ведущая объединя­ющая роль как единственных претендентов на осуществление карди­нальных многоуровневых связей определяется следующим. Они дей­ствительно всепроникающи, они единственные, кто реально прони­зывает, охватывает без каких-либо зазоров всего человека «от макуш­ки до пят» единой сетью. Центральным «административным узлом» этих многогранных, интимных контактов является мозг.

Еще в 30-х гг. XX века были получены данные, позволившие по­стулировать вывод о постоянном «забегании вперед» структуры перед функцией. То есть о том, что уже процесс раннего эмбриогенеза все­гда опережает наличную функцию, как бы «заготавливая впрок» те структуры, которые будут востребованы, необходимы только в буду­щем поведении, после рождения, впоследствии.

«В эволюционном плане аргументами в пользу генетической осо­бенности нервных структур являются два важнейших фактора их он­тогенеза: 1) опережающая все остальные органы закладка нервных структур в эмбриогенезе, 2) системная организация самых ранних стадий развития, — пишет Ф.А. Ата-Мурадова (1983), факт резко опе­режающей все остальные органы закладки нервных структур не мо­жет не поражать воображение <...> Ведущая и интегрирующая роль не­рвных структур определяет единство эмбрионального развития как це­лесообразно направленного процесса... Возникает матрица <...> Органы растут и пространственно удаляются друг от друга, занимая к процессу новорожденное™ различную локализацию. Однако в течение всего этого процесса каждый из них «как на буксире» тянет за собой ту ин­нервацию, которую он получил на стадии непосредственного контак­та с нервной трубкой» (курсив мой — А.С.).

Запомним этот великолепный образ: он еще не раз понадобится нам для понимания логики, стратегии и тактики диагностики, кор­рекции и абилитации отклоняющегося развития, профилактики не­желательных эксцессов в рамках индивидуальных различий в детском возрасте.

Во всяком случае, сказанное выше снимает вопросы о том, поче­му с позиций нейропсихологии гиперактивность в оправе сниженных порогов возбудимости мозга, мотивационно-потребностных девиа­ций, различного рода остеопатии (дискинезий, дизритмий и т.д.) и несформированности фонематического слуха на фоне стертой дизар­трии должны рассматриваться как единый синдром ? Ответ звучит од­нозначно: «У всех этих феноменов может быть (и, как правило, имеет место) единая нейросоматическая, а в конкретном нейропсихологи-ческом проявлении — мозговая организация. То есть синдромально они родственны. Потому-то с ребенком (в самом начале логопедических/ психологических уроков) и нужно ходить на четвереньках, делать ды­хательные и глазодвигательные упражнения, если у него «просто» плохо развита речь, он плохо пишет и никак не поймет разницы меж­ду «6» и «9». Причем заниматься этим в строго заданном режиме, под­разумевающем определенный сценарий, а не по собственному разу­мению». Казалось бы, какая связь? Очевидная: в процессе своего еще внутриутробного развития и дальше, после рождения, ребенок разви­вался как единая, саморегулирующаяся система, функционирующая по программе, веками отработанной эволюцией. Самой эволюцией, ко­торая старше, мудрее и дальновиднее любого из нас.

Поэтому не станем изобретать велосипедов, а воспользуемся ее советами. Если уж мозг и тело ребенка один раз (еще внутриутробно) воспроизвели драматургию «буксира», почему бы нам не использо­вать этот алгоритм еще раз? Собственно, эта идея и является одной из «несущих осей» нейропсихологического метода «замещающего он­тогенеза».

Церебральная репрезентация любого психического или психосома­тического фактора (фонематический слух, кинестезия, структурно-топологические представления, пластичность/ригидность нервной системы, стрессоустойчивость и т.п.) инвариантна. Примерно к двум годам (моменту активного овладения ребенком экспрессивной ре­чью) она стагнируется окончательно и неизменно — это фундамен­тальная психобиологическая характеристика человека как вида. Подвижной, гибкой является мозговая организация функции (речи, памяти, восприятия и т.д.). межфункциональных процессов (письма, счета, чте­ния и т.д.) и сложных надфункционалъных паттернов поведения ('про­извольной саморегуляции, сексуальной актуализации, обучения и т.д.). Все названное и представляет собой системно-динамическую со­вокупность факторов, обладающую разной степенью сложности и же­сткости.

Нельзя изменить «локализацию» фактора; можно естественным путем, как это происходит в онтогенезе, или искусственно (психо-коррекционно или фармакологически) активизировать функцио­нально те или иные зоны мозга, заставив их включиться в обеспече­ние «безразличных» им психических функций сугубо специфическим для них образом. То есть сформировать новую систему актуализации межфакторных связей или надфункциональных (в том числе — пове­денческих) паттернов. Это является одной из главных целей нейро-психологической коррекции вообще (Цветкова, 1985). Коррекцион-ный процесс в детском возрасте имеет свои нюансы; главный из них состоит в возможности реставрации и активизации не востребован­ных ранее психологических факторов, направленном их формирова­нии и абилитации. Этот процесс в принципе возможен благодаря уни­кальному качеству детства — колоссальной пластичности нейробиоло-гических систем.

Вместе с тем принципиальной для нейропсихологии детского возраста является «взрослоцентрическая» модель рассмотрения онтоге­нетических перестроек и первичная точка отсчета от момента зача­тия ребенка (включающая весь «багаж» его наследования по обеим линиям). Взрослостремительный вектор обусловлен тем, что в реаль­ности имеет место только один, равноудаленный ото всех возрастов, периодов и вариантов онтогенеза (то есть объектов, которые мы срав­ниваем в ходе анализа), критерий — среднестатистическая для взрос­лого человека средних лет норма реакции данного фактора, функции, состояния или поведенческого феномена. Любой иной тип их сопос­тавления будет некорректным.

Иными словами, обсуждая тот или иной феномен в конкретном возрасте (в норме или патологии), мы с неизбежностью должны по­ставить перед собой вопрос: «К чему, к какому результату стремится данный возрастной нейропсихологический альянс? Для достижения какой (подчас весьма отдаленной) цели, зачем он сформировался или, напротив, регрессировал?» Естественно, что такой перспектив­ный анализ однозначно требует противовеса в виде ретроспекции: «Ког­да, почему и как в онтогенезе сформировались (или нарушились, ис­казились) нейропсихологические предпосылки, «предфакторы» нынешней мозговой организации психической деятельности данного ребенка?» Поиск ответов на эти вопросы и составляет суть нейропси-хологической диагностики и соответствующей стратегии и тактики коррекционного воздействия.

Одна из фундаментальных нейробиологических аксиом гласит: «Ничто в работе мозга не является важным и понятым (подчеркнем «понятым»! — а не «понятным»), если не рассматривается в контек­сте поведения». С позиций интересующей нас проблемы ответы на за­данные выше вопросы (которые можно свести к главному: «К чемустремится онтогенез!») в тезисном виде звучат следующим образом.

• Онтогенез подкорково-корковых взаимодействий стремится: к закреплению баланса уровней произвольной и непроиз­вольной саморегуляции человека;

1)к стагнации приоритетного, доминантного, иерархического ранга, статуса произвольной саморегуляции в этой диаде;

2) к дифференциации и межуровневому интегративному взаи­модействию операциональных и регуляторных аспектов пси­хической деятельности.

• Онтогенез межполушарных взаимодействий стремится:

1)к закреплению, четкой дифференциации с последующей интеграцией основной функциональной право-левополу-шарной дихотомии, соответственно «соматогнозис—речь»;

2)к использованию этого фундамента для формирования полушарных локусов контроля за протеканием всех форм и уровней психической деятельности в целом, то есть онтогенеза всех производных (от базовой) межполушарных дихотомий;

3) к созданию оптимального режима, паритетности парной ра­боты мозга при условии их постоянной функциональной конкуренции/комплементарности, инхронности/рецилрок-
ности, взаимной активации/торможения и т.д.

Итак, различные виды, формы и уровни функциональных межполу­шарных асимметрий с очевидностью производны и подчинены основной: «соматогнозис—речь». Это необычайно важная для понимания логики нейропсихологической коррекции констатация места и роли сома-тогнозиса (наравне с речью) как системоорганизующей и системооб­разующей деятельность мозга Высшей Психической Функции.

Подчеркивая данное положение, мы констатируем, что про­странственно-временные представления и эмоции, которые традицион­но рассматривались как претенденты на «уникальный талант, специ­фическую роль правого полушария», являются по сути своей психологической организации производными от телесности, схемы тела челове­ка. Они обеспечиваются преимущественно правым полушарием, но такая латерализация обусловливается вторично, вследствие того что именно справа расположены мозговые паттерны «схемы тела», теле­сности человека. А пространственные представления и эмоциональ­ные процессы в принципе могут сформироваться как самостоятель­ные только после того, как сформируются в недрах и/или при непос­редственном участии соматогнозиса (Семенович, 1997, 2002, 2003).

Онтогенеза без боли (абсолютно конкретной или абстрактной, когда «душа болит») не бывает, а ноцицептивная чувствительность — епархия нашего соматогнозиса; именно ноцицептивная подсистема ретикулярной формации мозга — первая из всех сенсорных систем созревает к моменту выхода ребенка на свет.

По-видимому, сценарий именно таков: не только внешние влия­ния, речь, мышление и/или эмоции, а гораздо менее романтичный соматогнозис ребенка во многом предопределяет программное обеспе­чение фабулы его развития. Ведь в наиболее частотном варианте его (и наша, кстати, тоже) произвольная саморегуляция (программирование, целеполагание и т.д.) будет стремиться к максимальному удовлетво­рению его (нашего) же соматогнозиса потребностей.

Естественно, я не призываю к истязанию ребенка, что, кстати, имеет сегодня место в некоторых новоявленных «нейропсихологичес-ких программах развития через боль», разрабатываемых неофитами от нейропсихологии, реализующими, очевидно, собственную неотреа-гированную агрессию. Говоря о необходимости создания (и последу­ющего преодоления ребенком при вашем участии) определенного дискомфорта, я напоминаю об открытом еще И.П. Павловым «реф­лексе свободы», или «рефлексе сопротивления принуждению», кото­рый является одним из основополагающих инстинктов, реализующих потребность в саморазвитии. Суть продуктивного и эффективного преодоления любого кризисного состояния или возраста состоит именно в переструктурировании собственного поведения, неразрыв­но связанном с выходом из зоны условного (но малоэффективного с точки зрения развития и личностного роста), привычного комфорта, где безраздельно царствует лишь потребность в самосохранении.

Центральная, паритетная относительно речи, роль соматогнози­са в онтогенезе человека (особенно на ранних его этапах, в кризис­ных возрастах, в возрасте инволюции) отражена в афоризме одного из основоположников детской психиатрии в нашей стране, В.В. Ко­валева: «Ребенок — существо соматическое».

Действительно, ведь, например, освоение внешнего опто-ману-ального пространства или временных феноменов невозможно без сформированности схемы тела и соответственно соматической рит-мологии (базиса для рефлексии времени). Хотя бы по той причине, что именно схема тела является той моделью, архитектурным пла­ном, который организует взаимодействие различных сенсомоторных систем человека, без чего его внешняя пространственно-временная (равно как и речевая или эмоциональная) актуализация весьма проб­лематична.

Для полноценного овладения стратегией и тактикой коррекции и абилитации соматогнозиса и его взаимодействий с другими когни­тивными, эмоционально-личностными и регуляторными процессами необходимо внедрение в психолого-педагогическое сопровождение технологий, разработанных в восточных практиках (йога, цигун, су-джок и т.п.) и телесно-ориентированной психотерапии. Телесно-ори­ентированная психотерапевтическая традиция (Р. Лабан, П. Жанэ, В. Райх и др.), танцевально-двигательная терапия (А. Дункан, Л. Эспи-нак, Г. Рот и др.), биоэнергетический психоанализ А. Лоуэна, биосин­тез Д. Боаделлы, биодинамика Г. Бойсен, система ускоренного обуче­ния психосоматической саморегуляции М. Норбекова и другие на­правления данной научной парадигмы давно зарекомендовали себя как неотъемлемая и весьма эффективная часть психологической кор­рекции и абилитации.

Применительно к детскому возрасту эти технологии находятся в стадии становления, но их внедрение всякий раз убеждает в их неиз­менной валидности и адекватности логике психолого-педагогическо­го сопровождения процессов развития. Это закономерно, поскольку именно в детском возрасте «телесность» обладает максимально все­проникающими во все слои психической деятельности свойствами. «Человек переживает реальность мира только через собственное тело... Если телу недостает живости, то и воздействие среды, и отклики ос­лаблены... Живость тела напрямую связана со способностью чувство­вать... В основе личности с ее субстанцией и структурой лежит реаль­ность телесного чувствования. Абстрагируясь от реальности, личность становится социальным артефактом, скелетом, лишенным плоти... Ослабление тела, вызванное отсутствием как внешнего стимулирова­ния, так и внутренней моторной активности, ограничивает телесные ощущения. А не соприкасаясь с собственным телом, человек теряет контакт с реальностью», — пишет А. Лоуэн (1999). Эта констатация особенно актуальна сегодня, когда, помимо различного рода эндо­генных проблем, процессы развития протекают в условиях отчетли­вой игровой, коммуникативной и эмоциональной депривации.

Еще более важно является то обстоятельство, что соматогнозис является фундаментом для формирования пространственно-временной матрицы психологической актуализации человека. Анализ ее иерархического строения, мозговой организации и соответственно становления в онтогенезе (Семенович, 1992) приводит к выводу о том, что пространственные представления имеют следующую архи­тектонику:

Уровень 1.Протопатическая и эпикритическая чувствительность. Проприоцептивная система человека. «Темное мышечное чувство», по И.М. Сеченову. Нейробиологические предпосылки систем восприятия.

Уровень2. Соматогнозис. Пространство, существующее в преде­лах собственного тела субъекта и оформленное им. Взаимодействие с внешним пространством «от тела».