Часть 4. От радикализма к терроризму 3 страница
Че Гевара был фанатиком революции, предельным радикалом в своей преданности революционной идее и экстремальности революционного действия. Естественно, что он был еще и экстремистом, и террористом - предельно активным сторонником методов партизанской войны, в которой сам постоянно участвовал[229]. Не случайно, при самом разном к нему отношении, в мировой истории он стоит в одном ряду с Л. Д. Троцким. Обратим внимание на то, что фанатиков любят, им поклоняются, за ними идут. Прежде всего потому, что они руководствуются в жизни и деятельности не меркантильными соображениями. Потому, что они - фанатики. Это всегда притягательно для людей.
Политический фанатизм отстаивает исключительность своих политических целей и взглядов, определенной политической системы, режима, власти и требует жертв ради них (например, во имя «Великой Германии» или во имя советской власти, ради «торжества демократии» и т. д.). Можно привести многочисленные примеры политического фанатизма и связанного с ним терроризма как в борьбе за власть, так и, напротив, в отстаивании своего права на сохранение власти. Борьба за власть, если она становится ожесточенной, всегда в той или иной степени носит признаки фанатизма. От Цезаря до Брута, от В. И. Ленина до Б. Ельцина фанатическая тяга к власти и приверженность идеям террора и осуществления отдельных террористических актов пронизывает всю историю борьбы за власть. Практически не имело особого значения, какой именно строй намеревались установить те или иные люди или, напротив, с каким строем они боролись, - при наличии определенной степени фанатизма, такая борьба неизбежно включала, в той или иной степени, акты террора. Цезарь убил тысячи людей - Брут убил Цезаря. Построенная Лениным советская система убила миллионы людей - Ельцин расстрелял из танков Верховный Совет, последний осколок советской системы.
Классический пример политического фанатизма - уже не раз упоминавщийся в этой книге Б. Савинков. Он боролся с царизмом, разошелся с Временным правительством, воевал с большевизмом - для него основной была вера в террор как эффективный инструмент политического действия. Он не верил в Бога, плохо верил в те или иные идеи. Зато он свято верил в политику и в «прямое политической действие» посредством террора. На определенных этапах развития такой фанатизм бывает продуктивным для общественного развития: он придает развитию необходимый динамизм. Затем обычно он отвергается людьми - просто потому, что свойственные фанатикам стремление к «экстремальной жизни», попытки реализации наиболее радикальных идей, требование фанатичной в них веры и т. д. со временем утомляют большинство людей, стремящихся к более спокойной и умеренной жизни. Обратим внимание на то, что радикализм, экстремизм, фанатизм и терроризм наиболее популярны среди молодежи. Трудно припомнить имена стариков-террористов, как и седобородых революционеров. Именно в молодежной среде на Западе почему-то до сих пор популярен и Б. Савинков, и Л. Д. Троцкий, и Э. Че Гевара, и даже современный ислам. Как известно, один из известных французских радикалов левоэкстремистского направления, Р. Гароди (а вслед за ним и множество его совсем юных последователей), разуверившись в марксизме, принял ислам.
В психологических истоках политического фанатизма всегда скрывается жажда власти, стремление к подчинению людей практически любой ценой. Поэтому наиболее яркие фанатичные политики так или иначе всегда обращались к террористическим методам и, в конце концов, очень часто сами становились жертвами террора. Примеров множество. Это и тот же Цезарь, с малых лет сознательно готовивший себя к власти, но павший, в итоге, от кинжала Брута. Это и Борджиа. Это и один из ярчайших вождей якобинцев в период Великой французской революции Ж.-П. Марат, убитый фанатичкой Ш. Корде. И многие другие.
Ярким примером политического фанатизма можно считать политическую биографию французского государственного деятеля Ж. Клемансо. Он вошел в большую политику как лидер радикалов-экстремистов. В Первую мировую войну - ярый шовинист и милитарист. Всю свою жизнь активно стремился к установлению военно-политической гегемонии Франции во всей Европе. Один из вдохновителей Антанты. Один из наиболее ярых борцов с коммунизмом, один из организаторов антисоветской империалистической интервенции. Однако дело даже не в этих достаточно сочных характеристиках, приводимых различными словарями и энциклопедиями. Хотя и по ним можно судить об определенной фанатичности темперамента. Главные свои качества Ж. Клемансо проявил в чисто политической борьбе за власть. Более десяти раз он добивался смены правительств. Инерция политической борьбы была настолько в нем сильна, что, даже приводя ту политическую структуру, которую он к этому моменту возглавлял, к власти, он вполне мог именно в этот момент выйти из нее, перейти в оппозицию, и теперь уже добиваться ее смещения.
Получается, что не жажда власти сама по себе как таковая является основой политического фанатизма. Скорее, это фанатичная борьба за власть, которая, становясь хронической, ведет к своеобразной утрате цели. Говоря языком психологической теорий деятельности А. Леонтьева, происходит «сдвиг мотива на цель». Обычно для реализации основного мотива всей политической деятельности, достижения власти, необходимо достижение целого ряда промежуточных целей - в том числе устранение предшественника, «расчистка места»; сколачивание коалиций для постоянной борьбы с противниками и т. д. Если, однако, достижение мотива затягивается, а промежуточных целей оказывается слишком много, то происходит сдвиг мотива на цель, когда та или иная цель может заменить собой мотив. Тогда она встает на место мотива, и свержение прежнего правительства становится самоцелью, то есть, ведущим мотивом. Такие политики обречены на то, чтобы свергать других. Сами они редко занимают «кресло № 1». Если же это и происходит, как в случае с Ж. Клемансо, то ненадолго. Спустя довольно короткое время такой политик опять оказывается в оппозиции, и возвращается к привычному делу - отстранению от власти своих соперников. Понятно, что достижение таких, явно не слишком продуктивных целей требует значительного фанатизма и завидного упорства.
Патриотический фанатизм (разновидность - националистический) но возрасту немногим уступает религиозному: издревле, после жертв тотемам и богам, всегда приносились жертвы «духам места». Примеров патриотического самопожертвования в истории - великое множество: Муций Сцевола, Иван Сусанин, Василиса Кожина и др. В более поздних вариантах такой фанатизм активно проявлялся, например, в советских лозунгах «За Родину, за Сталина!»; в подвигах партизан в ходе Великой Отечественной войны и т. д. Множество примеров такого рода можно найти и в истории современных национально-освободительных движений в странах Азии и Африки: М. Ганди, М. Нгуаби, П. Лумумба, А. Кабрал и т. д. Обратим внимание: все перечисленные видные деятели национально-освободительного движения были убиты в результате террористических актов.
Патриотический (националистический) фанатизм, как крайняя степень патриотизма и национальной гордости, в социально-политическом плане обычно выражается в шовинизме. Это понятие происходит от французского слова chauvinisme, означающего крайнюю форму национализма, проповедь национальной исключительности, противопоставление интересов одной нации интересам всех других, распространение национального «чванства», разжигание национальной вражды и ненависти; чрезмерный до неразумности патриотизм с упованием на военную силу.
Термин «шовинизм» родился во Франции. В 1831 году в комедии И. ИТ. Коньяр «Трехцветная кокарда» одним из персонажей был агрессивно-воинственный новобранец Никола Шовен. Прообразом этого героя был реальный человек, ветеран наполеоновских войн Н. Шовен, отличавшийся безумным, фанатичным преклонением перед императором Наполеоном - создателем «величия Франции». Поначалу Шовена высмеивали, на него рисовали карикатуры, но после появления пьесы его имя стало нарицательным: словом «шовинизм» стали обозначать различные проявления фанатичного националистического экстремизма.
В начале XX века термин «шовинизм» стал применяться для обозначения сильной приверженности идее военного превосходства какой-либо нации или государства. Настроения шовинизма - неизбежное следствие агрессии и победы, равно как и поражения, паники, но с надеждой на реванш. Это особенно ярко показала Первая мировая война. Социально-политические силы, активно заинтересованные во внешней экспансии, постоянно разжигают такие настроения. В свое время они стали массовой опорой для прихода к власти германских фанатиков-нацистов. Шовинизм может принимать и более утонченные, внешне не очень фанатичные формы - например, освящая экономическую экспансию, оправдывая политическое давление, культурное доминирование во внутренней политике многонациональных государств («великодержавный шовинизм»). В современной политике понятие «шовинизм» употребляется, прежде всего, для обозначения фанатичного ультранационализма. Оно характеризует определенный ораторский стиль, особую риторику, прославляющую государственную мощь («государственность», «державность») - как правило, с нотками устрашения. Шовинизм - это обычный компонент таких террористических течений, как бонапартизм, фашизм, расизм. Преувеличивая приверженность только «великим» национальным достижениям и задачам, шовинизм всегда играет явно деструктивную роль - как и любые радикальные, чересчур экстремальные, откровенно фанатичные проявления в реальном мире.
Завершая рассмотрение социальной психологии фанатизма, подведем некоторые итоги. Фанатизм - это особое состояние психики. Прежде всего, оно определяется сужением сознания человека, его «моноидеизмом». Глубоко веря в исключительную правоту некой одной идеи, фанатик готов к полному самопожертвованию во имя этой идеи. Существенно, что он не видит в этом никакого особого «подвига» - для него подчинение всей жизни исключительно одной идее является обычным, вполне нормальным жизненным процессом. Внешне, поведенчески, фанатик всегда возбужден. Он отличается особой речью (как устной, так и письменной). У него особый, повышенный темперамент. В силу этого он является как бы «психофизиологическим экстремистом». Крайняя степень веры в свою идею вызывает у фанатика готовность к крайностям и в выборе способов реализации этой идеи. Не случайно большинство фанатиков стали жертвами террористических актов. Своими действиями они сами -сеяли террор. Поэтому их противники понимали: иными, не террористическими, методами их было просто невозможно остановить. Так террор порождает террор.
«Незадолго до взрывов, прогремевших в 1995 году в Париже, вербовщики активизировали свою деятельность. Исламистские радикалы собирали по Европе что-то вроде легиона для войны в Боснии, но сначала «новобранцам» предстояло пополнить лагеря в Афганистане. Большая часть тех, кто впоследствии будет направлен в Боснию, принадлежала к объединению, называемому «фаланга правоверных». Некоторые из этих будущих мучеников вступили в ряды движения «Исламский джихад» в Палестине. Глава «Исламского джихада» Фати Шикак объявил в конце 1994 года, что намерен создать отряд смертников, насчитывающий около ста боевиков, чтобы сражаться не только с израильской армией, но и со всеми, кто выступает против ислама в Европе и Алжире. Сто смертников, готовых свести счеты с жизнью во имя джихада, - это может показаться немыслимым, однако реальность еще более ужасна.
По свидетельству одного из выживших боевиков, проходивших подготовку в этих лагерях, кандидатов затем переводили на базу в Ливан, где его самого научили быть живой бомбой. Сопровождаемые с первого до последнего дня обучения имамом, в обязанности которого входит их духовное наставление, будущие смертники в конце концов начинают сами умолять своих учителей отправить их на задание, настолько им не терпится отправиться в рай... или, возможно, нервное напряжение доходит до предела, и они хотят поскорее покончить со всем этим. За два часа до планируемой операции имам будит их и предлагает помолиться в последний раз. Затем смертники садятся в машину, двери которой завариваются. Тот же свидетель показал, что на каждой тренировке инструкторы приносят в жертву одного добровольца, который, прикрепив к телу взрывчатку, врезается на машине в стену со скоростью 60 км/час. Других «одержимых Аллахом» это зрелище не обескураживает, а ужасная смерть их товарища лишь придает им силу отчаяния»[230].
Б. Савинков так описывал одну из своих соратниц: «...хрупкая девушка с бледным лицом. Она... в разговоре сильно жестикулировала. В каждом слове ее и в каждом жесте сквозила фанатическая преданность революции. Особенно возбуждалась она, когда начинала говорить о тех унижениях и бедствиях, которые терпит рабочий класс. Она показалась мне агитатором по призванию, но и сила ее преданности террору не подлежала сомнению»[231]. Фанатик всегда предан террору, даже если это женщина и всего лишь неплохой оратор. Сравните с описаниями современных арабских террористов, данными их жертвами.
«Беседовать с фанатиками вообще тяжело, А когда они к тому же крайне необразованны, невежественны - тяжело вдвойне... Между культурными философствующими проповедниками, которые были «наверху», и малограмотными мальчишками-исполнителями из низов - колоссальная пропасть. Пожалуй, за все время пребывания в плену самым неприятным, изматывающим испытанием были даже не моменты ожидания смерти - здесь каждый один на один сам с собой, и ощущения возникают совсем другого плана, - а, как рассказывали после освобождения наши сотрудники, длительные, по несколько часов подряд, беседы с охранниками на религиозные, философские, политические и другие глобальные темы. Почему-то их тянуло поговорить о происхождении жизни, о сущности духа человеческого, о Боге, государственном устройстве и т. д. Конечно, живя на свете, они много всякого слышали и что-то запомнили, но все это осело в их головах в невообразимо хаотическом виде»[232].
Фанатизм - субъективная основа фундаментализма. В определенном смысле, все тот же Б. Савинков, при всей своей революционности, тоже был фундаменталистом - в плане приверженности уже переставшими быть актуальными в 1920-е годы террористическим методам, он мечтал об их возрождении. Сказанное требует понимания того, что же означает фундаментализм в современном мире, помимо его очевидной привязанности к «основам», «фундаменту» в виде некоторых ценностей, взглядов, убеждений.
Фундаментализм
Фундаментализм, в самом общем виде, есть стремление противостоять модернизации, приверженность старым, «фундаментальным» ценностям, структурам, способам организации жизни.
Первоначально фундаментализмом стало называться крайне консервативное течение в протестантизме, направленное против либерального протестантского рационализма. Именно такой фундаментализм сложился на юге США в 1910-е годы: он активно отвергал любую критику Библии и все попытки ее новых, более современных трактовок. Со временем понятие «фундаментализм» приобрело более широкое звучание и стало обозначать всякое радикально-консервативное отношение к тем или иным религиозным, социальным, политическим и другим канонам (догмам). Это особая психология традиционалистского склада, жестко отстаивающая незыблемость чего-то прошлого и неприятие любых попыток его реформирования. В политическом плане фундаменталистскими можно считать попытки возрождения неотрадиционалистских социально-политических конструкций (типа опытов И. В. Сталина по воссозданию нового варианта Российской империи на старых основах, но с новой, социалистической риторикой), идеи возрождения «третьего», «четвертого» и т. д. Рима, рейха и т. п.
В современном мире понятие «фундаментализм» ассоциируется, прежде всего, с исламом («исламский фундаментализм») и отражает агрессивное сопротивление фанатиков-сторонников ортодоксального, воинствующего ислама всем попыткам «вестернизации», «европеизации» и, в целом, модернизации ислама под влиянием вызовов современного мира. Исламский фундаментализм характеризуется не только самозащитной, но и откровенно агрессивной психологией, стремясь не просто к сохранению, а к мировой экспансии не только религии, но и всего исламского способа жизни. Так, например, «мировой план» имама Р. Хомейни включал восстановление «идеального исламского государства» в Кумах, затем создание «большого исламского государства» в Иране, а уже затем - и «панисламского государства» воссоздания мирового формата. Исламский фундаментализм требует от верующих организации повседневной жизни но законам шариата, установления теократического государства, установления судопроизводства по законам шариата и т. д. Наиболее яркие примеры такого фундаментализма - Иран в 1970-80-е годы, Афганистан под властью Талибана, Чечня в период недавней «независимости» от России и т. д. Исламский фундаментализм - радикалистская основа религиозно-политического экстремизма, принимающая все более агрессивные формы, в частности, международного терроризма в связи с волнами фундаменталистской политико-психологической экспансии последних лет, все чаще устремляющимися с Востока на Запад.
Наиболее известным современным проявлением исламского фундаментализма принято считать, прежде всего, такую его модную ветвь, как ваххабизм. Понимание современного ваххабизма требует краткого исторического экскурса.
Ваххабизм - наиболее позднее ответвление ислама, зародившееся в XVIII веке на Аравийском полуострове, в ту пору захваченного Османской империей, султан которой объявил себя единственным повелителем правоверных, придерживаясь взглядов наиболее либеральной ханифитской школы. В противовес ей, ваххабизм устанавливал жесткие правила по отношению ко всем, прежде всего, подобным «новшествам». Вначале ваххабизм боролся против «отуречивания» ислама, позднее вышел за пределы чисто религиозных рамок и приобрел военно-политический характер.
Основатель ваххабизма - Мухаммед ибн-Абдель Ваххаб, выходец из набожной семьи мусульманского судьи. В десять лет он выучил наизусть Коран. Затем много путешествовал, часто вступая в различные дискуссии с мусульманскими богословами и утверждая, что арабы забыли истинную веру, за что и получают наказание от Бога. Поэтому, доказывал он, надо как можно быстрее очистить ислам от тех наслоений, которые принесли турки. Этот вероучитель призывал вести борьбу против мусульман, забывших истинную веру.
Такие взгляды Мухамаммеда ибн-Абдель Ваххаба стали идеологической основой для объединения аравийских земель. В частности, военно-политическая деятельность ваххабитов была направлена на уничтожение святых мест для того, чтобы лишить бедуинские племена их идеологической основы. Для ваххабитов поклонение святым местам, могилам сподвижников пророка Мухаммеда, было ненавистно, и потому они запрещали обращаться за помощью к святым: просить можно только одного Аллаха. Именно поэтому многочисленные святые места они просто стирали с лица земли. Так, в 1802 году ваххабиты совершили набег на священный город шиитов, Кербелу, и начисто разграбили мечеть имама Хусейна, внука пророка. Когда они захватили Медину, то уничтожили мавзолей над могилой уже самого пророка.
В 1745 году Мухаммед ибн-Абдель Ваххаб поселился в оазисе Дирьия, к северо-западу от нынешней столицы Саудовского государства Эр-Рияда. Здесь же с начала XVIII века проживало семейство Саудидов. Эмир Мухаммед ибн-Сауд заключил тогда соглашение с вероучителем, что тот останется навсегда жить на его земле, а эмир Дирьия будет придерживаться его учения, главная сила которого для эмира заключалась в его политической стороне. Тот из правителей, кто брал на вооружение ваххабизм, мог многого достичь - ваххабизм не просто допускал, а прямо проповедовал вооруженную борьбу с отступниками от истинного ислама. Опираясь на это, клан
Саудидов начал обширные военные походы. К середине 1780-х годов он уже объединил внутреннюю Аравию, а в 1805 году занял Хиджаз - область, где расположены места рождения и смерти пророка, Мекка и Медина. Правда, через десять лет вероучитель умер, а в 1818 году египтяне и турки стерли с лица земли Дирьию, казнив ее последнего эмира, предварительно вывезя в Стамбул. Только через сто с лишним лет, в 1925 году, Саудиды вновь захватили Хиджаз, а уже в 1932 году образовали Королевство Саудовской Аравии, опирающееся на ваххабистское духовенство.
Вплоть до Второй мировой войны ваххабизм активно отстаивал самые жесткие традиционалистские позиции, запрещая, например, использование телефона, радио, граммофонов и кино. Первый грузовик, скажем, появившийся в городе Эль-Хаута, был сожжен, а его водитель только чудом избежал той же участи. Самолеты, по мнению ваххабитов, летают против воли Аллаха. Поэтому любые попытки «вестернизации» страны встречали жесткое сопротивление духовенства, а продолжавшееся, несмотря на это, усиление влияния США в регионе привело к развитию ваххабитского терроризма.
В 1995 году на территории Саудовской Аравии прогремело несколько первых взрывов. Так, в декабре того года объектом террористического акта стал центр подготовки саудовской национальной гвардии, где погибли американские военные специалисты. В июне следующего года был организован взрыв казарм в Аль-Хобаре, где также были жертвы среди американцев, после чего США передислоцировали своих сотрудников на расположенную в пустыне военно-воздушную базу Аль-Хардж. Обратим внимание на то, что саудовские власти даже отстранили американцев от расследования данного террористического акта, чем вызвали серьезное недовольство США. За этими террактами стоял У. бен-Ладен.
Не менее известный в мире террорист Карлос (И. Санчес) писал из тюрьмы в августе 1998 года, после первых американских бомбардировок завода «Аль-Шифа» в Хартуме и лагеря Усамы бен-Ладена в Афганистане: «Империалистическая агрессия... атакуя Усаму бен-Ладена, стремится обезглавить возрожденный ваххабизм, который намерен выгнать узурпаторов из Неджда и Хиджаза. (провинции в сердце Саудовской Аравии), освободить оба Святых места и использовать нефтяную манну для развития Уммы (арабской нации) и освобождения Палестины... Акции в Найроби и Дар-эсса-ламе связаны исторической преемственностью с нашими действиями на суше, на море и в воздухе против сионистов в Восточной Африке, начатыми четверть века назад»[233].
Так выявляется вполне определенная историческая цепочка. На одном конце этой цепочки - вероучитель-фундаменталист Мухаммед ибн-Абдель Ваххаб. На другом ее конце - террор против американцев. Где-то в середине цепи располагаются военно-политические и патриотические основы ваххабизма. Кстати, еще в 1996 году У. бен-Ладен категорически заявил в интервью журналу «Тайм», что «мусульмане полны гнева в отношении Америки», и для своего же блага США должны уйти из Саудовской Аравии»[234]. Так сходятся концы с концами. Обратим внимание и на тот факт, что откровенно фундаменталистский и не менее откровенно террористический исламский режим талибов в Афганистане был признан только тремя странами мира: Йеменом, Пакистаном и Саудовской Аравией. Последнее было сделано под сильным влиянием саудовских улемов, которые полагают, что «в силу своего невежества талибы идеологически очень близки к ваххабизму».
Психология исламского фундаментализма опирается на отрицание прогресса и, в целом, всех ценностей современного мира. Это стремление жить в своем, замкнутом мире, который переживает сейчас всего лишь XV век по календарю солнечной хиджры. Это особая психология людей, живущих в своем времени, в своем, неторопливом ритме жизни, и никак не желающих жить иначе. «Верблюд не может скакать с лошадиной скоростью, а человек - не лошадь: мы идем по своему пути, начертанному Аллахом», - гласит одна из исламских поговорок. В подобной психологии возникает особое отношение к Западу. Так, один из безусловных реаниматоров ислама во второй половине XX века, имам Р. Хомейни утверждал: «Запад есть не что иное, как совокупность несправедливейших диктатур; если человечество захочет вновь обрести покой, оно должно со всей энергией разгромить этих зачинщиков беспокойства. Если бы Западом руководила исламская цивилизация, нам никогда не пришлось бы быть свидетелями дичайших порывов, недостойных даже хищников»[235]. Понятно, что такие высказывания носят в определенном смысле компенсаторный характер. Перекладывание всех прошедших, настоящих и будущих бед на плечи универсального исторического козла отпущения в лице Запада освобождает от собственной ответственности, объясняет все неудачи и провалы. Формула «Этот Сатана нашего времени, Запад, создал все наши проблемы» (Р. Хомейни) принята на вооружение всеми исламскими фундаменталистами. Даже по поводу безработицы в Иране Р. Хомейни говорил: «Виноваты неверные, этих чертей надо убивать». Главный палач Ирана Хал кали утверждал: «Наркомания - результат сионистско-империалистического заговора против исламской молодежи Ирана».
Антизападная позиция фундаменталистов - это далеко не только ядро агрессивной солидарности исламского мира и средство компенсаторного самооправдания. Это еще и элемент культурной идентификации. Это резкий протест против такой модели цивилизации, которая решила сформировать остальное человечество по своему образу и подобию.
«Цветные части света уже двести лет чувствуют себя глубоко психологически травмированными, поскольку упиверсальная мысль все это время развивалась при помощи научных методов и философской логики Запада. Верят теперь в то, что осталось от веры после европейского просвещения и успехов европейских естественных наук... «Уже тысячу лет как Восток не написал ни одной книги, не сделал пи одного изобретения, не выработал даже ни одной оригинальной мысли, сравнимых с изобилием Запада, - писал египетский ученый Салама Муса полвека назад. Как же сохранить при всем этом уважение к самим себе?» В настоящее время это возможно только путем радикального и агрессивного отвергания Запада, унизившего и ущемившего самоуважение остального человечества мощью своей неотразимой мировой цивилизации. Антизападная позиция является, таким образом, средством обретения утраченной идентификации»[236].
Впрочем, эта позиция - не только антизападная в буквальном смысле. В свое время она в не меньшей степени была и антисоветской - то есть, в совокупности, антицивилизационной. Так, похитив осенью 1984 года в Бейруте четырех сотрудников советского посольства, исламисты выдвинули требования:
«Русские, американцы, вообще европейцы и прочие неправоверные, и потому уже враги ислама, несут ответственность за злодеяния своего союзника - Сирии, ведущей братоубийственную войну на истребление с истинными мусульманами в районе северо-ливанского города Триполи. Москва должна остановить кровопролитие в Триполи, оказав давление на Дамаск. Советское посольство - рассадник антимусульманской заразы в Ливане - должно быть эвакуировано в ближайшие несколько дней, в противном случае оно подвергнется вооруженному штурму в ближайшую пятницу после традиционной утренней молитвы. В случае невыполнения требований в течение сорока восьми часов похитители угрожали убить заложников одного за другим»[237].
Идеология исламского фундаментализма вполне понятна и как бы вытекает из его психологии. Эта идеология не содержит в себе никаких позитивных ценностей, она вся основана на чисто традиционалистской приверженности к ценностям прошлого. Это стремление жить «как жили отцы и деды» - прежде всего стремление вернуть жизнь на рельсы истинного ислама, в том числе и вооруженным путем. Это готовность противостоять всем попыткам модернизации, в том числе и явно террористическими методами.
Быть может, самое примечательное заключается в той неожиданной связи, которую внезапно обнаруживает современный исламский фундаментализм с левацким западноевропейским экстремизмом. Вспомним: еще Г. Маркузе в конце 1960-х годов считал, что «спасение грядет от третьего мира», и рассматривал национально-освободительные антиколониальные бои в третьем мире как признаки зарождения человека нового, постбуржуазного типа. Он и пришел таким, каким ожидался: типичным террористом. Но пришел он с Востока. И он не скоро остановится.
Эксперты в области разведки и борьбы с терроризмом теперь совершенно уверены в том, что фундаменталисты вовсе не намерены ограничиться терактами против американских казарм или посольств, в результате которых погибает несколько сотен жертв. Их следующими мишенями могут стать города и целые страны. Такая эскалация целей основывается на обладании новейшими технологиями и на том, что у подрывных организаций есть финансовые возможности покупать эти смертоносные технологии или подкупать тех, кто ими владеет, а уж денег у террористов хватит. У. бен-Ладен открыто заявлял:
«Приобретать оружие для защиты мусульман - это наш долг. Если правда, что я купил оружие (химическое или ядерное), я благодарю Аллаха, который мне это позволил. И если я стараюсь получить такое оружие, то это - долг. Для мусульман было бы грехом не попытаться завладеть тем оружием, которое могло бы помешать неверным причинить зло мусульманам...»
Современный терроризм
Из всего уже сказанного следует, что терроризм - это особая форма, прежде всего, политического насилия, характеризующаяся жестокостью, целеустремленностью и внешне достаточно высокой эффективностью. На практике, конкретно, это совершение демонстративно деструктивных, разрушительных действий для того, чтобы вызвать страх, запугать своих противников или же все население, физически уничтожив их представителей или нанеся значительный материальный ущерб.
Психологически, терроризм - естественное продолжение радикализма, экстремизма и фанатизма. Это реальный экстремизм уже не в теоретических рассуждениях, а в непосредственном практическом действии, осуществляемом с редким фанатизмом во имя абсолютно радикальных идей и ценностей. Люди, избирающие терроризм в качестве инструмента для своего воздействия на реальность, всегда радикальны. Это естественно: радикальные, экстремистские методы подбираются в соответствии с аналогичными целями. В данном случае именно характер целей (или представления самих террористов об этих целях) вполне оправдывает для террористов характер избираемых ими методов для достижения поставленных задач. С точки зрения самих террористов, чем масштабнее прозвучит та или иная их акция, чем большее количество людей в мире узнает о ней, тем масштабнее будут выглядеть те цели, к которым они стремятся. Поэтому подчас мы видим, что не только цель оправдывает средства, но и наоборот: под совершаемые террористические акты часто «подтягиваются» якобы крупномасштабные цели.