Первый день школьных занятий 9 страница

— Хорошо.

Ред протянул ей свою карточку.

— Или мне. И еще, может, вы знаете, чего бы хотела Кристел? Я имею в виду похороны. Лили прикусила губу.

— Она любила цветы. Самые разные. Розовые. Розовый — ее любимый цвет. Насчет музыки я скажу позднее.

— Мы постараемся все сделать как надо, — сказал Шон. Уходя из тихого дома, Шон пожалел, что не может остаться. Ему совсем не хотелось заниматься печальным делом организации похорон. Он оглянулся и увидел, что Лили стоит на пороге, обнимая малышку. Ее подбородок решительно выдавался вперед, легкий ветерок шевелил волосы. Шон поднял руку и помахал ей на прощание. Лили повернулась и вошла в дом, закрыв за собой дверь.

— Помню, я встречался с ней раз или два, когда Кристел и Дерек еще были женаты. — Ред взглянул на Шона. — Конечно, я знаю ее не слишком хорошо, но холодность вовсе не в ее характере. Она страдает. И очень сильно.

— Она не одна страдает. Меньше всего я беспокоюсь за нее.

Ред сел во взятую напрокат машину, салон которой уже пропах его любимыми сигарами.

— Подумай как следует, малыш. Либо она будет на твоей стороне, либо готовься к войне.

— И что это значит?

— Может, и ничего. Да, про турнир «Редвинг»…

— Я не смогу участвовать.

— Знаю, что не сможешь. Прежде надо пройти через все это.

Шон с ненавистью отверг мысль, промелькнувшую в этот момент в его мозгу: «Дерек отнял у меня мой шанс».

Глава 19

Суббота 19:05

Когда встреча с похоронным агентом была закончена, Шон вернулся домой, чтобы сменить Лили. Пообещав скоро вернуться, она вышла на улицу, и ее окутал прохладный влажный вечерний воздух. Впервые за долгие часы ей удалось глубоко, свободно вздохнуть. Лили чувствовала себя совершенно измотанной. Собственно, весь прошедший день она только и делала, что волновалась и ходила из угла в угол.

По дороге домой ее охватило ощущение, что она сбежала. Лили снова стала самостоятельной и отвечала только за себя. Ничто не мешало ей проехать поворот на свою улицу и двинуться дальше, в Портленд, в аэропорт.

Эта фантазия мелькнула у нее в голове, словно вспышка, но Лили быстро вернулась к реальности. Она не могла бежать. Лили больше не принадлежала себе. Ее ждали трое осиротевших детей, еще более потерянных, чем она.

Лили вошла в тихий, пустой дом. Все оставалось так, как в момент ее отъезда:

«Дархемский бык» в DVD-плеере, карта Италии на кофейном столике, бокал вина рядом с ней. Медленно, не спеша, она свернула карту.

Бросая вещи в раскрытую сумку, Лили услышала, как открылась, а потом захлопнулась дверь.

— Эй! — позвал женский голос.

— Мама! — Вытерев ладони о брюки, Лили вышла в гостиную, где столкнулась с матерью. — Что ты здесь делаешь?

Шерон Катлер Робинсон слабо улыбнулась.

— Я приехала, как только узнала.

Несколько секунд Лили смотрела на нее. Мать редко навещала ее, всегда далекая и холодная, как луна. Когда-то она была хорошенькой, возможно, даже красивой; Лили судила об этом по старым фотографиям. Однако за прошедшие годы мать стала определенно жестче, роль в этом сыграли страдания и преданность работе — она была менеджером, отвечавшим за безопасность товаров. Глаза Шерон выражали сочувствие, и Лили, коротко обняв ее, вдохнула знакомый запах духов от Элизабет Арденн.

— Спасибо, что пришла. Налить тебе чаю?

— Нет, благодарю, ничего не нужно. Отец передает тебе привет. Он в Сайгоне. — Теренс Робинсон, исполнительный директор одного из подразделений компании «Найк», постоянно колесил по миру. Шерон сняла плащ и повесила его за дверью. Пушистый свитер из ангорской шерсти мог показаться слишком молодежным для дамы в годах, однако на Шерон он так не выглядел. — Я только хотела узнать, все ли с тобой в порядке, и спросить про семью Кристел.

У Лили заныло в груди при воспоминании о последних двадцати четырех часах, однако голос ее прозвучал бесстрастно. Она всегда считала глупым выражать при матери свои эмоции. Какой смысл плакать? Мать всегда говорила так, когда Лили была ребенком. Это ничего не меняет.

Сейчас Лили знала, в чем разница. Держать все в себе гораздо больнее.

— Это ужасно, — сказала Шерон, когда Лили сообщила ей, что обнаружил Шон ранним утром. — И что только они делали на берегу? О чем вообще они думали?

— Мы никогда не узнаем.

— Но что-то же привело их туда и заставило забыть об осторожности. Интересно, что.

«Грустные новости об их дочери», — подумала Лили, обвиняя в этом себя.

— Мне нужно собрать вещи. — Она направилась в спальню. Чувство вины теснило ей грудь. Лили размышляла о том, что все, возможно, сложилось бы иначе, если бы она более мягко рассказала им о трудностях Чарли или умолчала о них. «Как бы мне хотелось повернуть время вспять! — Лили ощутила давящую боль в груди. — Вернуться на день назад».

— Куда ты едешь?

— В дом Кристел.

— Но ты же сказала, что детьми занимается их дядя.

— Это так, но он одинокий мужчина. Только что вернулся с Филиппин или из Малайзии, что-то в этом роде. Я должна быть там ради детей. — Складывая свои джинсы и носки, ссыпая в косметичку туалетные принадлежности, она чувствовала на себе пристальный взгляд матери. — В чем дело? — наконец спросила Лили.

— Постарайся не привязываться к ним слишком сильно. Лили застегивала молнию на сумке, но, услышав это, подняла глаза.

— О чем ты?

— Они должны жить с дядей. Это неизбежно.

Лили снова потянула застежку на молнии, но та, зацепив край ткани, не двигалась с места.

— Никто не знает, что будет дальше. Сейчас они на попечении штата, но это временно. Кристел просила меня подписать документ, по которому я стала бы опекуном детей в случае их с Дереком смерти. Правда, я так и не подписала его, потому что… ну, куда нам было спешить? И сейчас, если в завещании Дерека написано что-то другое…

— Так будет лучше для тебя. Не пытайся отвоевать детей у дяди, Лили. Ты не можешь взять на себя заботу о троих детях. Это несправедливо во всех отношениях. — Мать подошла ближе к ней. — Давай помогу. — Она отвела руку Лили, потянула застежку молнии назад, а потом аккуратно вперед. — Ты должна относиться к Холлоуэям так же, как к другим своим ученикам. Какое-то время они принадлежат тебе, но потом ты отпускаешь их.

— Это совсем другое. Она моя лучшая… была моей лучшей подругой, единственной близкой подругой. Я дала ей обещание. И не могу нарушить его. — Лили оперлась на изголовье кровати, чтобы удержаться на ногах. Ей очень не хотелось расклеиться на глазах у матери. — Знаешь, сегодня, в самые тяжелые моменты, я вспоминала об Эване. — Лили сразу лее пожалела о том, что упомянула имя брата, умершего много лет назад. Она взяла мать за руку и добавила: — Мне очень жаль. Я не должна была упоминать о нем. Просто боль от потери такая сильная… я невольно сравнивала…

Мать отняла у нее руку.

— По-моему, все и так довольно плохо. — Она отвернулась, сосредоточив внимание на содержимом шкафа. В отличие от аккуратно убранной комнаты, он был завален туфлями, сумками, одежда висела на разномастных вешалках. Почему-то Лили никогда не удавалось держать его в порядке.

Как глупо, что она сказала об Эване, напомнила матери о том, что когда-то у нее было

трое детей. Эван, родившийся через два года после Лили и через год после Вайолет, был самым младшим из них. Он умер вследствие происшествия, которое они никогда не обсуждали. Однако оно определило жизнь их семьи на все последующие годы.

— Люди сейчас уже не носят так много черного, — заметила Шерон, инспектируя вещи Лили, среди которых черных вообще не было. — Думаю, любой цвет хорош, если он смотрится не слишком вызывающе.

Камерон сидел в «субару» своей матери, припаркованной на обычном месте у подъездной дорожки, как будто мать была внутри, говорила по телефону, одно временно подпиливая ногти. Машину только что доставили: аккумулятор был заряжен, все готово к тому, чтобы снова пользоваться ею. На этой неделе мать собиралась везти их всех на турнир в Худ-Ривер. Она всегда делала это с тех пор, как Камерон перешел в восьмой класс.

Черт теперь он подводил всю команду. Ему хотелось одного: бросить все, забыть, отрезать от себя эту часть жизни. Даже теперь, когда родителей больше не было, Камерон ощущал на себе груз их надежд. Успехи Камерона в гольфе были очень важны для них обоих, правда, по совершенно разным причинам.

Он предпочел бы, чтобы мнение родителей не значило для него так много. Зависимость от них больше всего раздражала Камерона.

В машине остался слабый запах сигаретного дыма — следствие тайного порока его матери. В пепельнице лежала докуренная до половины сигарета «Вирджиния-Слимз», смятая и сломанная. Под лобовым стеклом в беспорядке валялись мелкие монеты, резинки, блок стикеров, на котором быстрым материнским почерком был набросан список покупок. Как странно видеть этот почерк, читать список, состоявший из самых обыкновенных вещей: носовые платки, пищевая сода, «Таб», бумажные полотенца, соус для спагетти.

«Какого черта! Она забыла мой «Меннен»!» — с раздражением подумал Камерон. Он же сказал, что у него закончился дезодорант, и ему нужен новый. И чем только были заняты ее мысли?

Может, у нее еще остались сигареты? Он наклонился и пошарил в бардачке, но нашел только карточку страхования, документы на машину, карты и прочий мусор. Камерон посмотрел под защитным козырьком — там лежали солнцезащитные очки, коробка спичек и смятый розовый бланк. Он уже хотел засунуть его обратно, когда заметил надпись: « Медицинская лаборатория Ривер-сайд». Это было подтверждение группы крови Эшли.

Камерон похолодел. Шона назначили их опекуном потому, что он их ближайший кровный родственник. Но что произойдет, если правда выйдет наружу, если все узнают что Эшли не имеет к нему никакого отношения?

Камерон смял бланк и затолкал его в карман куртки, но, передумав, снова вытащил. Он открыл дверцу машины, зажег спичку и поднес ее к листку, а потом бросил его на землю, покрытую коричневой осенней листвой, и дал ему сгореть. Для верности еще затоптал пепел каблуком ботинка.

С хмурым видом Камерон вытащил из заднего кармана джинсов бумажник. Достал из него ученические водительские права, полученные сразу после того, как ему исполнилось пятнадцать с половиной, и снова сел в машину. Настоящие права он получит только через несколько недель, а пока придется ездить с сопровождающим, но какое это имеет значение! Родители уже не будут волноваться о том, что он разобьется насмерть, не справившись с управлением.

Как они могли бросить их вот так! Почему? Неужели не понимали, что дети нуждаются в них? Что такое произошло между ними, почему они съехали с дороги и разбились?

Он знал «что». Знал. Не должен был знать, но все-таки знал.

— Какого черта! — воскликнул Камерон он и вставил ключ в зажигание. Но не успел он повернуть, как произошло что-то странное. Мальчик внезапно ощутил, что его рука словно заледенела, в пальцах пульсировала колющая боль. Сердце заколотилось так, словно собиралось выскочить из груди, а лицо покрылось потом. Вспотели и подмышки, а поскольку дезодорант у него закончился, он не мог ничего с этим поделать. Камерон пытался дышать, но ему не удавалось вдохнуть так глубоко, чтобы воздух наполнил легкие.

Сердечный приступ. У него начался чертов сердечный приступ. Он умрет прямо здесь, в машине, тем самым продолжив новейшую традицию семейства Холлоуэев.

Камерон попытался выбраться из машины, уже не надеясь спастись. Куртка зацепилась за рукоятку тормоза и теперь держала его. Мальчик дернул ее и услышал, как рвется ткань, но зато теперь он был свободен. По подъездной дороге он медленно пошел прочь от машины.

Постепенно симптомы приступа ослабели.

— Господи! — Камерон вытер лоб рукавом. До чего глупо — испугаться машины, словно она появилась из романа ужасов Стивена Кинга.

Расстроенный, он сказал дяде, что собирается к другу. К счастью, Шон понял, что ему хочется хотя бы ненадолго уйти из этого дома.

— Я знаю, что отвлечет тебя, — сказал Джейсон Шефер, когда они встретились позже тем же вечером.

— Лоботомия? — Камерон прикатил к приятелю на скейтборде и сейчас стучал баскетбольным мячом на подъездной дорожке, ведущей к его дому. Новости уже дошли до Шеферов, и Джейсон вел себя так, словно смерть родителей, упавших с обрыва, была заразной болезнью — держался от Камерона на расстоянии. Он всячески избегал упоминания об аварии, делая вид, что ничего не произошло.

— Ха-ха, — отозвался Джейсон. — Бейсбол с почтовыми ящиками. Камерон продолжал стучать по мячу.

— Тупое развлечение.

— Да нет, это классно. Сам увидишь. Можем взять джип. — Джейсон уже получил права и сейчас использовал любой повод, чтобы прокатиться на машине. — Позовем еще парней и поедем в новый район, на Рейнджер-роуд. Ящики там стоят целыми рядами — ба- бах! — Он изобразил удар битой.

Камерон подумал, что, может, его приятель и прав. Может, ему надо сейчас что-нибудь разгромить.

В половине одиннадцатого Лили была совсем без сил. Она сидела на кровати в гостевой комнате дома Кристел и слушала тишину. По ее настоянию Шон занял комнату Кристел — Лили не смогла бы спать там, ведь все в этой комнате напоминало ей о подруге. Из-под его двери не пробивался свет, и она позавидовала тому, что Шону удалось уснуть. Лили еще раз приняла душ и надела махровый халат; она нашла его в шкафу, но рукава были ей чересчур длинны. Согревшаяся, чистая, она сунула руку в карман халата и нашла там смятый бумажный платок и листок с телефонным номером: 503-555-2412. Вокруг Цифр Кристел

нарисовала шарики и завитушки, и на мгновение Лили показалось, что она сейчас спустится вниз, выпьет с подругой чашку чаю и вернет ей бумажку с номером.

Необратимость потери потрясла ее — больше не будет их совместных чаепитий, долгих разговоров по телефону и походов по магазинам. Ничего. Вчера у нее была лучшая подруга. Сегодня она осталась одна.

Страшная пустота, вобравшая в себя боль и отчаяние, ширилась у нее внутри. Весь день она увеличивалась, словно собираясь взорваться и поглотить все вокруг. Находясь рядом с детьми, Лили усилием воли сдерживала всепоглощающую, дикую тоску.

Теперь, утратив контроль над собой, она упала на кровать, лицом в подушку, и дала волю слезам. Рыдания рвались наружу, сотрясая все ее тело. Подушка приглушала их, но в голове Лили они звучали как крик.

Кристел больше нет. Лили начинала осознавать это. Без предупреждения и с неумолимой бесповоротностью ее лучшая подруга, сестра, покинула ее. Лили плакала, вспоминая их смех, беседы, которых больше никогда не будет, все время, проведенное ими вместе. Она оплакивала детей, которые будут расти без матери, и страшную, несправедливую, не заслуженную ими боль. Она плакала до тех пор, пока не иссякли слезы, а потом лежала, ослабевшая, вымотанная отчаянием, словно вычерпавшим энергию откуда- то извне.

— Лили? — послышался тоненький голосок.

Она села, вытирая лицо рукавом. В дверях стояла Чарли, растерянная и напуганная, с мягкой игрушкой в руках.

— Я услышала, что ты плачешь.

— Ох, Чарли! Я так тоскую по твоей маме. Со мной все в порядке, мне просто нужно было немного поплакать.

— Я проснулась, и мне снова стало грустно. Я не могу больше уснуть. Лили встала, чувствуя себя так, будто только что пробежала марафон.

— Не надо, малышка. Пойдем лучше поедим мороженого.

— Я не хочу мороженое. Я… я ничего не хочу.

— Тогда я просто посижу с тобой. — Лили взяла девочку за руку и повела в ее комнату. Они подошли к кроватке Эшли, чтобы посмотреть, спит ли она, и подоткнуть одеяло. Потом сели рядышком на низкий подоконник, сдвинув в сторону мягкие игрушки и открыв штору, чтобы видеть туманную луну. Лили, обняв Чарли, поглаживала ее шелковистые волосы.

— Придется говорить шепотом, чтобы не разбудить Эшли.

— Ее ничем не разбудишь. — Несколько минут Чарли сидела молча, всем своим маленьким, худеньким тельцем прижавшись к Лили. — Я знаю, как составить псевдоним порнозвезды, — вдруг сказала она.

— Ты узнала от Рассела Кларка?

— Ага.

— А ты знаешь, что такое — порнозвезда?

— Я спросила у дяди Шона. Он объяснил, что это человек, который использует ненастоящее имя, составленное из клички его первого домашнего животного и названия улицы. В прошлом году на маскараде в школе я выиграла золотую рыбку и назвала ее Зиппи, поэтому мой псевдоним — Зиппи Кэндлвуд.

— Это очень… остроумно.

— А твой как?

— У меня никогда не было домашних животных.

— Никогда? Даже золотой рыбки или птенца, которого ты спасла?

— Никогда. — В том, что касалось домашних животных, родители Лили были непреклонны. «Им никогда не пережить хозяина, — убеждала ее мать. — Они стоят кучу денег, а потом разбивают тебе сердце».

Чарли пошевелилась рядом с ней.

— Я бы хотела иметь собаку. Мама и папа не разрешали нам завести собаку, а мне хотелось этого больше всего на свете.

Воцарилось молчание. Лили подумала, что Чарли задремала, но тут она снова зашевелилась.

— Лили?

— Да?

— Я боюсь.

— Знаю, дорогая. Но тебе ничто не угрожает.

— Я не об этом. — Чарли отодвинулась, чтобы видеть Лили. В призрачном лунном свете глаза девочки казались огромными. — Я боюсь… что они разозлились на меня.

Потому что я плохо училась в школе и воровала вещи. Может, поэтому они и…

— Боже мой! — Лили сжала в ладонях щеки Чарли. — Это совсем, совсем не так. Твои родители любили тебя всем сердцем.

— Но они злились из-за того, что я воровала вещи.

— Никогда. Ни они, ни я. Твои мама и папа никогда, ни за что не хотели бы, чтобы ты так думала. У нас была встреча, потому что мы любим тебя и заботимся о тебе. Веришь, это чистая правда.

Чарли кивнула.

— Ладно.

Лили подняла девочку и отнесла в ее кроватку. Подоткнула одеяло и положила рядом с Чарли ее любимые игрушки — потрепанную овечку и одноглазую обезьянку.

— Тебе пора спать.

— Хорошо. Лили!

— Да?

— Я думала насчет песни.

— Песни?

— Для похорон.

Лили затаила дыхание. «Держись, — приказала онасебе. — Надо держаться».

— И что же это за песня?

— Про радугу. — Ученики третьего класса разучивали эту песню в школе, и Чарли она очень нравилась, отчасти потому, что в ее оригинальной версии пел лягушонок Кермит.

Лили наклонилась и поцеловала Чарли в лоб.

— Думаю, мы можем это устроить.

Часть третья

И что еще значит умирать,

Если не стоять под солнцем и таять на ветру?

Калил Гибран

Глава 20

Ранним утром в день похорон брата Шон Магуайер играл партию в гольф. Если кому-то это и казалось неуважением, ему было плевать. На этом поле они с Дереком провели детство. Вместе прошли каждую лунку бессчетное количество раз. Они знали здесь каждую травинку, каждое препятствие, каждую ямку. Они смеялись, поддразнивали друг друга и соревновались на этом поле в золотые дни своей юности. Мысль о том, что с ними может приключиться что-то плохое, не приходила им в головы.

И долгое время все шло прекрасно. Братья играли в гольф в старших классах школы и в колледже, поднося почетные ленты и кубки к ногам Патрика Магуайера как священные дары. Оба с первого раза прошли турнир «Кью-Скул» и получили карты Ассоциации профессионального гольфа. Дерек, старший, был трудолюбивым и стабильным игроком. Шон, более одаренный, но менее упорный, всегда находился в тени брата, но это происходило по его собственной воле. В сущности, Шону нравилось его положение. Люди не возлагали на него особых надежд, поэтому он редко разочаровывал их. А иногда, как в тот замечательный год в Огасте, даже удивлял.

Теперь, когда Дерека не стало, ему предстояло выйти из тени, и Шон не был уверен, что вынесет пристальное внимание к себе. Ред сделал все, чтобы удержать прессу в рамках, однако когда такая прекрасная пара на взлете жизни и карьеры внезапно погибает при загадочных обстоятельствах, слухов не избежать. Репортеры и операторы так и вились вокруг них. «Что для вас значило потерять брата?» От этого вопроса кровь вскипала у Шона в жилах.

Что значило для него потерять брата? Они что, издеваются? Какой ответ он может дать на этот вопрос?

Ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы показать себя стоиком. Он вел себя как семейный человек, каким и стал сейчас, хотя чувствовал себя полной развалиной. Шону снились кошмары. Дознаватели из дорожной полиции не обнаружили тормозного следа там, где машина Дерека сорвалась с обрыва. Шон постоянно представлял себе, как Дерек и Кристел падают вниз на фоне стоящей в отдалении горы Тилламук, и смотрят друг на друга, потрясенные, недоумевающие — ведь они летят.

Он не умел переживать потери, не умел прощаться и именно поэтому оказался здесь этим утром, один на пустом поле. Стоя у первой метки, Шон глубоко вдохнул пахнущий свежей травой воздух, вбирая в себя красоту этого пейзажа, и неспособный заглушить мучительную боль внутри. «Черт побери, Дерек! — думал он. — Я скучаю по тебе». Между ними было соперничество, случались ссоры, но они никогда не утрачивали любовь и уважение друг к другу.

Сейчас Шон играл один, посвящая этот раунд брату. На этой неделе ему предстояло принять участие в своем первом большом турнире после возвращения в Штаты, чтобы пробить себе дорогу в спорт. Вместо этого он говорил свое последнее «прости» Дереку и, занося клюшку для первого удара, знал, что это единственно верный способ попрощаться с братом.

Он сделал первый удар, и клюшка обрушилась на мяч, словно топор палача. Мяч упал точно посередине между двумя лунками. Шон слышал, как он коснулся земли, приземлившись именно там, где следовало, откуда его легче всего было отправить на грин.

Весь раунд прошел точно так же — еще никогда он не играл так хорошо.

Он делал длинные и короткие удары, идеальные подсечки, мяч будто магнитом тянуло к лунке. Как во время медитации, он полностью сосредоточился на игре, забыв о сомнениях и ошибках. Каждый удар был данью памяти брату; счет, который Шон показал в этой партии, большинство игроков не могло себе даже представить.

«Это для тебя, Дерек», — подумал Шон, загнав мяч в последнюю лунку с тридцати пяти футов.

Покидая поле, он наткнулся на Реда. Агент взял у него из рук карточку со счетом и бросил на нее короткий взгляд:

— Если тебе удастся показать такой результат на турнире, ты сразу же вернешься в большой спорт.

— Угу. — Вместе они дошли до здания клуба, где Шон оставил сумку с клюшками. — Сейчас мне не до турнира.

— Сейчас нет, но… скоро. Я говорю серьезно, Шон. Чем еще тебе заниматься?

У Шона не было ответа на этот вопрос. Может, Ред прав? Ему никогда не удавалось удержаться на нормальной работе. Игра въелась в его плоть и кровь, он не был самим собой, когда не играл. Кем еще ему быть? Только игроком.

— Я не смогу ездить на турниры, когда на мне дети Дерека.

— Что-нибудь придумаем. Согласись, Шон, скаковая лошадь должна скакать. — Ред многозначительно посмотрел на него. — Увидимся в церкви.

Шон медленно ехал домой по городу, знакомому ему, как мелодия старой песенки. Комфорт почти не изменился, и в это утро привычные картины были мучительными для Шона. Дерек преследовал его повсюду, по крайней мере, так казалось Шону. Все, от местного бара до пустой парковки у магазина инструментов, напоминало ему о брате и заставляло жалеть о том, что они так и не стали ближе, что он так и не узнал Дерека получше. Как и все окружающие, Шон считал, что у них еще много времени впереди. Сейчас он недоумевал, почему люди всегда думают так.

Мору он нашел за компьютером. В элегантном черном платье и туфлях на высоких каблуках она была красивой и очень серьезной. Шон мало видел ее на этой неделе, поскольку все время находился с детьми Дерека. В конце концов этим утром Лили выставила его из дома, сказав, что присмотрит за детьми, а позднее они увидятся в церкви.

— Привет, — кивнула Мора. — Ты как?

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, вдыхая легкий аромат духов.

— Мне нужно принять душ и побриться.

Он быстро вымылся и переоделся в темный костюм, который купил в Малайзии. На самом деле его купила Ашмида, когда они еще думали, что влюблены друг в друга. Может, они и в самом деле были влюблены. Проблема Шона заключалась в том, что он не знал, как сохранить это чувство.

Когда он спустился, Мора уже ждала его в прихожей. Увидев ее, Шон наконец слабо улыбнулся. Отлично сложенная интеллектуалка, она привлекала к себе особой красотой, которая, по ее мнению, пугала многих мужчин. Но не Шона. Он находил ее сексуальной, а она проявляла к нему снисходительность.

Мора очень серьезно относилась к работе. Вернувшись в Штаты, Шон растерялся и мог наделать кучу ошибок, например, сразу же начать участвовать в турнирах. Мора и Дерек привели его в чувство. Ему нужны были стабильность, постоянная работа и время, чтобы

снова стать на ноги.

— Ты выглядишь чудесно. — Мора тепло улыбнулась. Он рассеянно кивнул и вытащил из кармана ключи.

— Не хочу идти на похороны.

— Это всем дается нелегко. — Она коснулась щеки Шона. Царапины уже почти зажили. — Жаль, что я не знала твоего брата получше.

— Мне тоже. — По дороге в церковь Шон спрашивал себя, почему два главных человека в его жизни почти не знали друг друга. Можно было, конечно, свалить все на плотное рабочее расписание Моры и карьеру Дерека. Но теперь слишком поздно кого-то винить.

— Наверное, нелегко тебе жить в этом доме с этой женщиной? Да.

— Она осталась всего на неделю. Детям нужны мы оба.

— Ты слишком разгоняешься, — заметила Мора, когда они выехали на дорогу, ведущую в старую часть города.

Он уменьшил нажим на педаль газа и расслабил руки, сжимавшие руль. Мора легонько положила ладонь ему на плечо и сидела так, пока ей на телефон не пришло сообщение. Пока она читала его и звонила в больницу, Шон стиснул зубы от злости. Она сделала все возможное, чтобы освободиться на этот день, но с ее работой никогда не бывала вполне свободна.

Повернув на парковку у церкви, Шон понял, что самое тяжелое только начинается. Ред предупреждал его, что там обязательно соберутся репортеры. По городу поползли неизбежные слухи. Что эти якобы расставшиеся супруги делали вместе на пустынном прибрежном шоссе? Была ли авария подстроена? И как насчет сообщений о том, что, несмотря на успехи в гольфе, Дерек Холлоуэй испытывал большие финансовые затруднения? Вдоль улицы и на стоянке у церкви были припаркованы микроавтобусы разных телекомпаний, толстые черные кабели, словно змеи, вились по тротуару. Шон подъехал прямо к задней двери и отдал ключи от машины охраннику, отвечавшему за парковку; потом

они с Морой вошли в небольшую приемную, находившуюся за главным помещением.

Шон не понимал, как должен вести себя, что должен делать. Он пожал руку священнику и принял его соболезнования; обсудил несколько последних деталей с похоронным агентом. Со странным ощущением ирреальности он отметил, что гробы, которые они с Редом выбрали, красивые и блестящие. На их полированных крышках отражались фотографии в рамках и сотни цветов. Гробы закрыли, чтобы пощадить чувства детей. Им не пришлось смотреть на мертвые лица родителей.

Все казалось Шону расплывчатым, невесомым. Его охватило чувство, что сейчас он оторвется от земли, взлетит в воздух и растворится в нем, как величественные звуки органа, наполнявшие церковь, как запах гардений и хризантем. Психолог-консультант, работавшая с их семьей, предупреждала Шона о том, что у него может возникать чувство оторванности от окружающего. Такое чувство часто испытывают люди, переживающие тяжелую потерю. Шону казалось, будто ничто не привязывает его к земле.

— Шон? — тихий голос Моры вывел его из этого состояния.

— Что случилось?

— Ты где-то витаешь.

— Нет, я здесь. — На самом деле Шон все еще плыл в воздухе, но не стоило говорить ей об этом. Дерека нет в этом гробу. Не может быть. Его присутствие всегда было таким

осязаемым. Шон все еще слышал голос брата, ему казалось, что нужно только позвонить ему и сказать, что розыгрыш закончен, что это уже не смешно, да никогда и не было смешно.

— Двери сейчас откроют. Через несколько минут начнется церемония. С тобой действительно все в порядке?

Вопрос донесся до него словно с конца длинного пустого коридора. Ты уверен, что с тобой все в порядке? Нет, черт побери, не уверен. Шон понятия не имел, как ему пройти через это, как похоронить брата и взять на себя воспитание троих его детей, но тут услышал свой голос, который говорил Море, что с ним все в порядке.

Шон ходил по приемной, поглядывая на экран монитора, где было видно внутреннее пространство церкви. Двери открылись, и люди заполнили ее. Скорбящие. Когда-то они были друзьями Дерека, а теперь скорбели о нем. Казалось, их несколько сотен.

Шон отвел глаза от экрана и посмотрел в окно. Сверкающий лимузин подъехал к церкви, и водитель в белых перчатках открыл дверцу.

— Это та самая учительница? — спросила Мора. В неразберихе последних нескольких дней она так и не успела познакомиться с Лили и детьми.

— Да, — ответил Шон, чувствуя, как возвращается на землю. — Это Лили. Пойдем встретим их.