Основная проблема психокатарсиса 3 страница
П.: Она меня отрицает. Чтобы меня в церкви не было.
В.: А теперь первое, что приходит в голову: мужчина или женщина?
П.: Женщина.
В.: А почему она к тебе так?
П.: Потому что… потому что я ей нравлюсь… А еще она оскорблена…
В.: Ты можешь определить кто это?
П.: Это… Зоя. Ах, вот оно что! Надо же… Помнишь, я тебе рассказывал: у нее два мужа умерли, а третьего даже до ЗАГСа не довела — так женихом от разрыва сердца и умер. Ты еще тогда сказала: “Всего 23 года! Она еще даже жить не начала!” Помнишь?
В.: Помню. Значит, она? Но не обязательно… не обязательно она влюблена. Особого чувства может и не быть: просто одинокая молодая женщина, а когда ты здесь был два года назад одиноким, — столичный житель, квартира, — почему бы за тебя и не выйти? Хотя и как мужчина нравишься — ты ведь вон какой… А отрицает тебя потому, что если два года назад, когда ты был холостой, у нее ничего с тобой не получилось, то сейчас и вовсе надеяться не на что. Вот она тебя и отрицает как неприятное воспоминание. А она внешне ничего, интересная…
П.: Да, губы такие чувственные… Но какая силища! Она бы была великим целителем!
В.: А почему она над тобой такую власть имеет? Она тебе что — нравится?
П.: В смысле — прежде? “Нравится” — некорректное слово. Скорее — приковывает внимание. Силой… Впрочем, она ведь и как женщина достаточно интересна: губы — большие, пухлые, нежные, кожа нежная… Ты знаешь, здесь, в этом городке, не принято, чтобы женщина первая подходила, а тогда, два года назад (она третьему, не знаю, дала уже согласие или он ей только через пару недель предложение сделал) я стоял в перерыве у церкви, а она неожиданно, решительно так подходит и руку мне нежно-нежно пожимает… Меня тогда как током ударило: какая нежная женщина… Послушай, какое я слово сейчас интересное употребил: ударило …
В.: Тебе эта полоса нужна?
П.: Нет. Все. Нету ее больше. Ух ты! Сонливость как рукой сняло!
В.: Хорошо. Есть у тебя еще что-нибудь?
П.: Есть. Браслеты. Литые. На обеих руках. Знаешь, как языческие украшения в древности? На предплечьях, ближе к локтю.
В.: А что они от тебя хотят?
П.: Чтобы… Чтобы я не был такой крупный, поменьше ростом, не возвышался.
В.: Что?!..
П.: Не знаю. Самому странно. Такой текст. Чтобы я был поменьше ростом. Не знаю, так получается. И почему на руках — непонятно…
В.: Это мужчина сделал? Кто?
П.: М-м… Первое, что в голову приходит? Сначала я подумал — Костя, а потом — что тот инвалид… Я этого инвалида обогнал недавно, когда на велосипеде ехал, он тоже ехал на своем инвалидном трехколесном — может это — что обогнал — ему не понравилось?
В.: Сейчас проверим. Сколько дней назад появились эти браслеты?
П.: Два дня. Два?.. В таком случае, инвалид быть не может, я его раньше, дней пять назад, последний раз видел. А с кем бы я мог два дня назад встречаться?
В.: С Костей.
П.: Точно! Он же к нам приходил, ты его еще таким роскошным обедом накормила. Он и есть! Какие, однако, интересные подробности: солист церковного хора — и браслеты вешает!
В.: А почему он это делает?
П.: Потому что… ты ему нравишься.
В.: Да, я это сразу заметила. Когда мы еще только в первый раз с ним встретились. Тогда, в доме пастора.
П.: Заметила?!! А что мне не сказала?
В.: А почему я должна тебе говорить такие вещи? Ну, понравилась и понравилась, мало ли кому я нравлюсь.
П.: И тем не менее! Мы уже полтора месяца в этом городке, и я чувствую: между нами есть что-то лишнее. А что, не знаю. А потом, ты же его привечаешь: смеешься его шуткам. А ему это только и нужно.
В.: А что, отворачиваться от него? Это, в конце концов, неудобно.
П.: Неудобно? А мужу не говорить — удобно?
В.: А я тебе говорила, что мы тогда, когда ты с нами звонить маме не пошел, у колодца остановились с Костей поговорить. Да я и не одна была — с дочерью.
П.: После разговора с матерью?.. После разговора … Сказала, можно подумать! Ты мне так сказала, что я даже внимания не обратил. Значит, тогда же он к нам и напросился… А ты тогда к его приходу такой потрясающий обед приготовила! То ли из восьми блюд, то ли из десяти.
В.: А я тебе что, разве хуже готовлю?
П.: Не хуже, но тогда было нечто особенное.
В.: Ничего особенного не было.
П.: Было. Во всяком случае, достаточно особенное, чтобы я заметил. Новая скатерть. Да и стол на середину комнаты выдвинула. Как по праздникам.
В.: Так давай я сейчас для тебя тоже стол на середину выдвину.
П.: Но ни разу не выдвигала. Давай этот спор прекратим. Все это уже рационализации. Рационализации того, почему ты мне не сказала, что ты ему нравишься и что в угоду его желанию пригласила на обед — да какой! Пусть не намного, но все равно роскошней. Давай к фактам: мне — не сказала, на его шутки — смеешься, обед — приготовила, в гости — пригласила…
В.: Но ведь, когда ты дома был.
П.: Это не важно.
В.: Ты мне веришь? Ты веришь, чего бы там ни было, что никакого поступка не было бы? А потом сравнил: ты и Костик! Смешно даже.
П.: Да, я прекрасно знаю, что никакого поступка не было бы. Я тебе просто показываю, насколько далеко эти подавляющие могут зайти в своем тобой пользовании — обед опять же… Любование им, смеешься — высшее для него удовольствие.
В.: Пусть посмотрит. Но поступка-то…
П.: Я знаю — не было бы… Ну хорошо-хорошо… А правда, интересно, что мы с тобой совершенно симметричные истории друг про друга выяснили? И одновременно! Полтора месяца длятся — и в один день выясняются!
В.: Ничего особенного! Что я виновата, что я такого типа людей как магнитом притягиваю?!
П.: И я тоже! Но интересен не сюжет, а что одновременно . Некая симметричность, в результате которой у меня даже нет права тебя упрекнуть. Не имею! Хотя очень хочется! То, понимаешь ли, преданность сопернице, которая ставит мне капканы, то Костику, который в браслеты заковывает… А потом кому?..
В.: Сама не знаю: и что я их притягиваю?
П.: Очень, кстати говоря, просто. Они хотят, чтобы на них взирали в абсолютном восхищении, но этого от другого подавляющего в чистом виде им не получить. Ведь тот в глубине души знает, что на самом-то деле высший — он сам. Это без учета взаимоотношения полов. А если с учетом… Есть у меня теория… Ну да ладно. Итак, договорились? Ты мне в следующий раз, если чувствуешь, что кому-нибудь понравилась, рассказываешь все?
В.: Ладно… Нужны тебе эти браслеты?
П.: Конечно — нет. Я уже с правой снял, а на левой разогнул, но что-то он застрял… И почему он их на руки надел?.. Все! Ух ты, как сразу много сил появилось! Так по телу и гуляют! Но как теперь в церковь по субботам ходить, если так давят?
В.: А вот так и ходить.
П.: А как же воздействие?
В.: Там посмотрим… Ну вот, ты уже и глаза открыл.
П.: Ложись теперь ты. Закрывай глаза. Так… Скажи: твое сонное на богослужении состояние каким из факторов определяется: местом, влиянием людей, духотой или ты перенимаешь мое состояние?
В.: Влиянием людей.
П.: Теперь первое, что в голову приходит: кто больше влияет, мужчина или женщина?
В.: Не могу сказать.
П.: Не можешь? Ни за что не поверю.
В.: Не могу сказать, потому что… потому что это смешанное влияние — и мужчин и женщин.
П.: А сколько их? Какая цифра на ум приходит?
В.: Трое.
П.: А кого больше: мужчин или женщин?
В.: Женщин.
П.: Все ясно — двое женщин и один мужчина. Трое на общину в шестьдесят человек — не так много. 5 % получается… Даже не 20. Так. Одна женщина — Зоя, мужчина — Костик, а кто же третий?
В.: Не знаю.
П.: Ладно. Это не важно. Оставили они тебе что-нибудь?
В.: Оставили.
П.: Сколько процентов энергии отнимает?
В.: Двадцать пять.
П.: Нужно еще обсуждать создавшуюся ситуацию для жизни? Или можно сразу избавиться?
В.: Уже избавилась.
П.: Так. Костик оставил тебе что-нибудь? Посмотри половую сферу. Что улыбаешься?
В.: Нет там ничего.
П.: А где-нибудь оставил?
В.: Оставил. На руках.
П.: Ближе к локтю?
В.: Нет. Ближе к кисти.
П.: Интересно получается… Костя в состоянии лепить только на определенную часть тела… И с половой принадлежностью похоже не связано. Так. Что еще?
В.: Все. Пора заканчивать.
П.: Что-нибудь хорошее вспом… Что ты глаза раньше времени открыла? Впрочем, не важно, ты и без того улыбаешься… Нет, давай еще поработаем: надо сделать защиту. Так. Хорошо. Что надо сделать и на каком от тебя расстоянии, чтобы ты была защищена?
В.: Нужен экран на расстоянии один метр.
П.: Так?..
В.: Один? Вообще-то это странно: один метр — это многовато. Ведь человек может и ближе подойти. Но почему-то: один метр…
П.: Пусть тебя это не беспокоит. Метр в теле памяти или сознания может не совсем соответствовать физическому метру. Так что собой представляет эта защита?
В.: Металлическая сетка со всех сторон.
П.: И провод уходящий в землю, как у громоотвода?
В.: Да.
П.: Все? Больше ничего не нужно?
В.: Ничего.
***
П.: Только что с Костиком встретился. Поговорили. Давай посмотрим, что он мне навесил?
В.: Давай. Ложись. Что-нибудь есть?
П.: Есть.
В.: Что?
П.: Самое интересное, что на том же самом месте, у локтя! Только на этот раз это такая тоненькая полоска из жести. Знаешь, раньше ящики такими полосками обивали? Все, разгибаю… Ох ты, сколько опять силищи по телу загуляло!
В.: Вот видишь, как хорошо! Раньше — литые браслеты, теперь — только жесть. Чем ты это объясняешь?
П.: Перестаю к нему относиться “снизу-вверх”. Раньше, в предыдущие года, когда приезжал, рядом с Костей чувство всегда было — как мне казалось, жалости, согнуться хотелось. Что вот он и ростом меньше — комплексует рядом со мной еще и по этому поводу. Поэтому, чтобы не обидеть, надо согнуться. Необразован — а что, он виноват, что в провинции родился и вырос? А у меня от рождения условия лучше, чем у него. Одним словом, Костю жалко, а чувство, будто я недостоин, — у меня . Такое же, как у Льва Николаевича рядом со своей Соней. Или, что то же самое, у Левина рядом с Кити. А теперь, думаю, с какой стати ? Это же он просто меня энергетически к этому чувству жалости принуждал, а все остальное, насчет образования — рационализация.
В.: А какую защиту надо сделать?
П.: Да никакую. Просто жизнь несколько упражнений подкинет, они проработаются до уровня догадки , в более глубокие слои сознания проникнут, и это подлезание под некрофилов, якобы жалость, станет невозможным. Никакой специальной защиты.
В.: А ложная жалость у тебя с каким образом ассоциируется?
П.: Дурацкая картинка. Хочешь, расскажу? Трамплин, с которого в воду прыгают. Высокий, а наверху доска — вибрирует, раскачивается. А на конце вибрирующем — крест стоит. Небольшой такой и раскачивается вместе с доской.
В.: А какой должна быть эта картинка?
П.: Ух ты! Знаешь, что стало? Крест оторвался от этой доски и поднялся высоко в небо, и стал такой громадный-громадный, и чувствуется, что добротный. А этот трамплин с доской — далеко внизу, маленький такой, сам по себе дергается. Интересно, правда?
В.: Да.
П.: Прямо-таки символический смысл. Что у чего было в подчинении. Жалость подавляла христианство: ложная да еще индуцированная жалость. Здорово! Интересно, ни в какое кино ходить не надо: все равно ничего интересней не увидишь. Как я тебя люблю, милая!
В.: Не отвлекайся… А ты заметил, что жена Костика, Юля, работает с утра до ночи, тихая, забитая ведь, наверное, неврозами, а чувства жалости не вызывает. А вот Костя весь такой сильный, подтянутый, шутит все время, жена послушная, а жалеем мы его?
П.: Надо же! А я так не думал! Милая, как я счастлив, что я могу смотреть на мир еще и твоими глазами, я…
В.: И все время жалуется, что самые непослушные дети — у нее. Совершенно с другими не считаются.
П.: Это не непослушные, это по-другому называется. Аутичные.
В.: А что это такое?
П.: О! Это я хорошо знаю! Я в Центре психического здоровья Академии наук как раз-то с этими самыми аутичными детьми работал. Здоровому ребенку предложишь поиграть во “в какой руке?”, так он сразу все бросит и пойдет к тебе. А аутичный нет. Он останется в своем .
В.: Понятно.
П.: Он откликается. Но только когда его требует подавляющий из родителей. Или вообще подавляющий. Так что, аутизм (от английского out — вне) — это жизнь без общения с биофилами. Вырастут — преступность и все такое… Костю-то дети его слушаются?
В.: Его — да. Это Юлю — нет.
П.: Все правильно. А у Зои, заметила, дочка тоже аутична.
В.: Точно…
П.: А жена Кости всю вину берет на себя… Или, скорее, он ей внушил, что она виновата. Своеобразный Центр получается.
В.: А ты заметил, какие у него интересы? Массаж, фитотерапия, йога, диетология — это же все стандартный набор тех, кто в Центре и вокруг него. Только в Москве такие организованы в Общества, Центры и Ассоциации, а здесь — нет. Провинция.
П.: Но он здесь не один. Мне сказали, что командир расквартированной здесь дивизии тоже экстрасенс и целитель.
В.: Кто тебе это сказал?
П.: Да тут, когда я два года назад работал над книгой, пыталась за мной ухаживать дочь предыдущего командира части. Я ее на днях встретил. Подурнела. Перекосило всю на один бок (тоже, похоже, почка болит), но с таким восторгом рассказывает, что нашла экстрасенса, лечится… Командир части. А она, перекошенная, расхваливает… Как ты скажешь, какой метод пациенты будут больше расхваливать — психокатарсис или эмоционально-стрессовый?
В.: Эмоционально-стрессовый.
П.: Согласен. А почему?
В.: А потому, что эмоционально-стрессовые более зрелищные: раз! — и все! Нет симптомов!
П.: Мало. Это только внешняя сторона. Причины, мне кажется, глубже. Что психокатарсис? Болело — и не болит, выздоровел — и забыл. А люди умеют помнить только боль. Восторг! А после психокатарсиса боль исчезает — нет воспоминаний, нет и восторгов.
В.: Верно-верно. Как будто и не было ничего. Приходится делать особенное усилие, чтобы вспомнить. Да и то, если ты напомнишь, что я когда-то болела.
П.: А эмоционально-стрессовые? Было тридцать единиц болезни, сходил к народному целителю или к врачу — еще пятьдесят единиц от полученного внушения, что если попьет этой травки, то выздоровеет. В сумме уже восемьдесят единиц! Человек молчать не в силах! Ведь эти восемьдесят единиц болят, только в другом месте! Эту боль проговаривать необходимо! А как проговаривать? Жаловаться? Что лечили и обманули? Так это надо еще себе позволить понять! Что деньги забрали, да еще теперь на бок перекашивает? Это гордыне удар ниже пояса. Гордый, кроме как над всеми, быть не может! Выше и мудрее! Естественно, начинается расхваливание этих 50 единиц. Завидуйте: я получил, а вы — нет! Вот и получается, что изуродованные будут многократно активнее, чем те, кого действительно вылечили… Страшная это штука — наша жизнь! Кругом хроническое наоборот. Причем во всем: как высшую форму любви восхваляют страсть; на словах заботятся о здоровье своего ребенка, но несут младенца в храм, к признанным; ищут якобы выздоровления, но идут вслед тем, кто громче других свое “выздоровление” расхваливает…
В.: И это наоборот будет всегда.
П.: Во всяком случае, до Пришествия…
***
П.: Милая, быстро в постель!
В.: Я всегда — пожалуйста.
П.: Да нет, я не о том. Я про себя. Только что заходил к Костику. Хочу посмотреть, что он мне на этот раз привесил.
В.: И это — пожалуйста.
П.: Так… Ты смотри — привесил-таки!
В.: Что?
П.: Смешно сказать! Бумажные полоски! Да и то: мылом внахлест склеенные. Подожди-подожди… Да на правой полоска еще и размокла — расползается… Все, нет ее. Левая… тоже. Ты смотри, как интересно! Оказывается, от таких упражнений появляется защищенность…
В.: Скорее оттого, что жизнь переосмысливаешь…
***
П.: Я уже начинаю различать, когда усталость ненатуральная. Лег подремать, сил нет, а расслабиться не могу, напряжен весь. А вот только мы с тобой этот гибрид погребального и лаврового венка стали рассматривать — сразу ноги как в валенки обулись — отдыхают.
В.: А кто тебе этот венок подбросил?
П.: Не знаю… Кто-то с усами… Но ведь мы же одни по лесу гуляли! Никого же не было. Только мы да дочка.
В.: Была еще эта парочка в голубой машине. В кустах.
П.: А я что-то их даже не видел.
Ребенок: Я видела. Он был с усами.
П.: Точно?
Ребенок: Точно. Мама, а ты не видела?
В.: Нет, не видела. Но они, естественно, хотели, чтобы ягод мы там не собирали, а поскорее убрались.
П.: Но ведь это же ужасно: собирать ото всех разную гадость. Как так дальше жить?
В.: А не на этом ли месте ты на рассвете видел, как парочка занимается тем, чем предпочитают заниматься в уединении? И машина голубая?
П.: Машина-то голубая. Только парочка другая. Та дама была и постарше, и ноги потолще были. Да и ребенок говорит, что с усами, а тот был без. Да к тому же усталость я почувствовал, когда шелковицу собирали, а парочку разглядели после , когда домой собрались.
В.: Ну и что? Ты подсознательно. Машину же заметил раньше? Тебе же было интересно, чем там опять, на том же самом месте, могут заниматься. Тем более, машина опять голубая.
П.: Следовательно, я просто был настроен, сфокусирован, как антенна, на это самое место и уловил все то, что там на нас было направлено?
В.: Да.
П.: Да как же после этого жить, если всю дрянь собирать?
В.: Человек получает только то, к чему готов. К чему у него предрасположение.
П.: Тогда у меня получается предрасположенность. Интерес к тому, чем на рассвете занимаются . К чужому. А не было бы интереса — и усталости не было бы, не поймал бы импульс на отрицание нас с тобой. Так получается?
В.: Да. Это твоя Черная Луна. Я же рядом с тобой была — а мне ничего. Просто я об этом не думала.
П.: Защита в таком случае — элементарная. В святости. Не греши — и силы будут.
В.: Да, так получается.
П.: Скажи, сама до этого додумалась или научил кто-нибудь?
В.: Вообще-то, сама.
Ребенок: Ври больше.
П.: Вот жизнь! Святым быть прямо-таки вынуждает. Так ведь получается, а?
***
П.: Что-то ты на себя не похожа. Опять на базаре что-нибудь случилось?
В.: Да нет, ничего.
П.: И все-таки что-то случилось.
В.: Я говорю: ничего не случилось .
П.: И все-таки… Я же не могу работать, когда ты в таком состоянии. Ляг, пожалуйста, мы сейчас проверим.
В.: Сейчас, я только сначала…
П.: Сначала — будет потом. Ты говорила, что будешь в спорных вопросах меня слушаться. Ляг.
В.: Ну, раз ты говоришь…
П.: Так. Закрыла глаза… Хорошо. Что у тебя сегодня новенького появилось? Осмотри внимательно тело.
В.: Нет, ничего.
П.: Вокруг тела?
В.: Есть. Кольцо вокруг… Вот здесь.
П.: Понятно. Половая сфера. Из чего сделано?
В.: Металлическое.
П.: Ясненько. Тебя на базар нельзя отпускать. Что-нибудь да принесешь. Как оно на тебе крепится?
В.: Оно не прикреплено. Вращается. Вокруг меня вращается.
П.: Сколько процентов энергии отнимает?
В.: Восемьдесят.
П.: Кто: мужчина или женщина?
В.: Женщина.
П.: Я смотрю, ты даже знаешь кто. Это так?
В.: Я сегодня Зою встретила.
П.: Это она тебя?
В.: Да.
П.: Я так понимаю, тебе это кольцо не нужно?
В.: Его уже нет.
П.: Еще что-нибудь осталось?
В.: Где-то еще что-то есть. Я только не вижу…
П.: Она тебе что-то сказала?
В.: Она сказала: “Что-то ты сегодня плохо выглядишь”.
П.: А это так? Разве плохо? Как сама скажешь?
В.: Нет, все в порядке.
П.: И я так думаю. Во всяком случае, так было, когда из дома выходила. Почему же она тебе так сказала?
В.: Ты знаешь. Нечто вроде мести.
П.: Так… Где ее слова на тебе? В виде чего?
В.: На лице. Вроде вуали. Прилипло к коже.
П.: И?
В.: Уже убрала. Как хорошо стало!.. А ведь как прилепила! Еще сделала вид, что пожалела!
П.: Страшная женщина! Не зря ж рядом с ней мужчины помирают. Что-нибудь со времени предыдущего сеанса появилось?
В.: Что-то есть. На руках.
П.: Будем выяснять?
В.: Нет. Я уже убрала. А ты знаешь, все-таки эти рассматривания очень помогают. Потом так хорошо на кухне работается!
П.: Что ж, я рад. Как-никак, я заинтересованное лицо. И не только лицо. Но и желудок.
В. (Смеется): Будет ли когда-нибудь конец, или я так и буду всякую дрянь собирать?
П.: А ведь уже во много раз меньше собираешь. А Зоя… Зоя — это уникальное по силе явление. Если бы она не здесь, в захолустье, жила, она бы уж точно была бы что-то вроде величайшего целителя, основателя партии или секты. А здесь все ее знают — на ней клеймо неудачницы: смерть мужей и жениха. Чтобы выдвинуться, ей надо на “гастроли” ехать. Но приказа ей никто на это не дает… А без него она не может… Я уверен, что мы и от нее отработаем защиту. Со временем.
В.: Хотелось бы.
П.: Освободимся от влияний — и представляешь, как интересно будет жить? Можно будет улавливать в жизни даже тончайшее эхо сокрытых причин!
***
В.: Диск с очень острыми косыми зубьями. Как от электрической пилы.
П.: От кого это?
В.: Две цыганки мимо проходили. Сказали что-то. Я даже и не расслышала что. Одна была совершенно пьяная.
П.: Так этот диск от циркулярной пилы от нее или от другой?
В.: Не знаю. Не могу различить.
П.: Вот как? А где он? Внутри тебя или снаружи?
В.: Снаружи.
П.: А как далеко?
В.: Метра четыре.
П.: Ого, как далеко!..
В.: Поэтому сил — не отнимает, но и различить от кого — не могу.
П.: А скажи, если бы эта встреча произошла не сейчас, а, скажем, года за полтора до нашей с тобой встречи, этот диск где был бы?
В.: Во мне. В солнечном сплетении.
П.: А теперь меня интересует только твое ощущение: почему сейчас ты оказалась защищена?
В.: Изменилось мировоззрение…
***
(Место действия — опять Москва. Спустя 2 года после знакомства.)
… П.: Подробней: в чем?
В.: Изменились взаимоотношения с Богом. Другой уровень доверия.
П.: Конкретнее.
В.: Изменение мировоззрения — это же не просто изменение каких-то идей. Это, прежде всего, изменение взаимоотношений с Богом… Но и идеи тоже.
П.: А скажи, изменение твоего состояния — встреча с половинкой, некая в связи с этим уравновешенность, да и остальное…
В.: Не продолжай. Я поняла. Это тоже повлияло.
П.: А как бы ты распределила — только по ощущению! — удельный вес повлиявших на тебя факторов: изменение взаимоотношений с Богом, изменение твоего положения, идеи в области психологии, или четвертое — сумма неназванных иных факторов. Итак?
В.: Еще раз, пожалуйста.
П.: Изменение взаимоотношений с Богом, изменение твоего положения (есть с кем поговорить, поцеловаться, в конце концов), идеи в области психологии, или сумма неназванных иных факторов.
В.: Изменение взаимоотношений с Богом — пятьдесят, моего — сорок пять, идеи — четыре, а остальные — один процент. Даже, пожалуй меньше одного процента.
П. …
В.: Что ты молчишь? Ты на что-то обиделся?
П.: Нет, но…
В.: Что?
П.: Получается, что я как бы напрасно работаю над книгой… Если идеи, которые суть слова… Ведь сколько уже работаю…
В.: А вот как раз-то книга твоя очень и помогла. Ведь там очень мало идей, которые сами по себе. Ведь даже когда ты пишешь про психологию, они все разворачивают к Богу. Есть, конечно, там достаточно абстрактные. Поэтому для меня твоя книга — это там, где изменение взаимоотношений с Богом.
П.: А ты могла бы опять в процентах дать соотношение объема текста, который обращает к Богу, и просто абстрактной психологии или еще чего?
В.: Могу. Девяносто и десять. Девяносто — это к Богу…
Глава сорок вторая.
ШЕСТЕРНЯ ОТ МАТЕРИ
(Техника психокатарсиса)
П.: Успокойся… Так. Расслабься. Все хорошо. В конце концов, из любой ситуации можно извлечь положительный урок.
В.: Что может быть положительного в скандале с матерью?
П.: В скандале, как таковом, может быть, и ничего. Но ее агрессия, пена у рта, может актуализировать те стрессы, до которых мы прежде не добрались. А если они теперь актуализировались — значит, можем избавиться. А если избавимся — то это и есть выигрыш в этой ситуации. Так что — успокойся. Расслабься… Что ты видишь?
В.: …Ничего.
П.: Посмотри повнимательней: что в тебе актуализировалось в связи с нападением твоей матери? Что и где?
В.: Ничего не вижу.
П.: Смотри внимательно: далеко-далеко, почти у самого горизонта, есть точка. Та самая. Ты ее видишь?
В.: Вижу.
П.: Она приближается. Она все ближе и ближе. Ее все легче становится различить. Что это?
В.: Шестеренка.
П.: Какая шестеренка?
В.: Обыкновенная шестеренка. Как на нашем заводе в станках. Железная. С зубчиками.
П.: Много их? Зубчиков?
В.: Много. И все очень острые-острые.
П.: А в какой она у тебя части тела?
В.: В солнечном сплетении… А знаешь, что это — солнечное сплетение?
П.: Что?
В.: Это центр всего человека. Очень важное место.
П.: Так… Эта шестерня отнимает у тебя силы?
В.: Да.
П.: Сколько?
В.: Много. Почти все.
П.: А в процентах?
В.: Больше восьмидесяти.
П.: Не думая — от мужчины или от женщины?
В.: От женщины. Это от матери.
П.: Как давно в тебе эта шестерня?
В.: Давно. Очень давно.
П.: А как давно?
В.: Может быть, я еще и не родилась.
П.: Так. Девятый месяц беременности тобой — это минус один. Восьмой — минус два. И так далее. Первая цифра, которая тебе приходит в голову, — когда появилась шестерня?
В.: Минус один.
П.: На последнем месяце беременности… А что тебя эта шестерня принуждает делать ? Что она от тебя хочет? Именно шестерня?
В.: Она хочет, чтобы… чтобы меня не стало .
П.: Получается, приказ на самоуничтожение? Приказ на самоуничтожение… А ведь, действительно, последний месяц беременности — непривычно тяжело и хочется, чтобы этой тяжести не было. А следовательно, и самого ребенка. Убить его буквально — страшно. Непривычно. Выход — чтобы ребенок уничтожился сам… Самоуничтожился…
В.: Она могла меня и раньше не хотеть. Она же ведь лимитчица… Приехала, как многие, в Москву по лимиту набора рабочей силы, жизнь свою устраивать. Жилье получить в те годы, сам знаешь, было практически невозможно…
П.: Да, конечно, знаю. Спали и видели, чтобы любой ценой замуж за москвича выйти. Прописка в Москве, снабжение, да и атмосфера другая. Любой ценой. У меня была возможность таких понаблюдать. Когда студентом был, в нашей группе их, таких девиц, было больше половины. “Общажные” — мы их называли. Они и не скрывали, что готовы были замуж за кого угодно выйти, лишь бы получить московскую прописку.
В.: Правильно, иначе — общежитие или приживалкой на раскладушке у родственников. Сколько можно такую жизнь вытерпеть? Видел, говоришь? Так моя — это предыдущее поколение. Но, наверняка, то же самое… Она, когда замуж за отца вышла, две недели к нему ночевать не приходила. В комнате вместе с ним тогда пятнадцать человек жило — одни кровати. А тут женился — жена, получается, еще одна жиличка. А потом еще и я должна появиться. Семнадцатая в комнату. Я еще на свет не появилась, когда во время ругани со свекровью, матерью отца, та сказала — проорала — что еще и детскую кроватку в комнате поставить она не позволит, пусть ребенка куда угодно, хоть на подстилку! А моя мать в ответ: это ее сын на подстилке будет валяться, а она с ребенком будет на кровати!.. Естественно, что я была, так скажем… не совсем желанна.
П.: Исчерпывающее описание судьбы твоего отца: какая мать, такая и жена… Всю жизнь на подстилке… И еще неизвестно, насколько он прошпигован металлом. Так и живет… Соответственно, в случае твоего необращения к Богу или недообращения и муж твой должен тоже на подсти… Хм… Так… Скажи, а брат твой был желанным?
В.: Тоже нет. Это уж потом она его очень полюбила.
П.: Как, собственно, и абсолютное большинство людей. Впоследствии матери, конечно, себя переубеждают, что ребенка хотели, но исследования показывают, что это все вранье. По результатам того же Хаббарда, чем только беременные американки себе в матку не тычат — спицами, палочками самыми разными, ножницами — только чтобы ребенка не было.
В.: Ужас какой! У нас так не делают.
П.: Это американки, и если бы плод не обладал столь невероятными способностями заживляться, американцы бы давно повывелись. Но у нас, думаешь, по-другому? Я имею в виду, на уровне желаний?
В.: Но ведь не тычат!
П.: Ты про внешние проявления, а меня интересует сущность… Да… На чем мы остановились?.. Общажные… Ты знаешь, студенческая группа, в которой я учился, была женской, парней было только четверо, остальные — девицы. Общажных, приезжих издалека, как я уже сказал, больше половины. Общежитие, в котором они жили, по тем временам считалось очень богатым, прямо-таки роскошным, в комнате было по двое-трое, не больше. На удивление, первые четыре курса ни одна из этих десяти-двенадцати общажных замуж не вышла. А потом курс пятый, вот-вот распределение. Незамужних могли заслать работать хоть за Полярный круг. А семейных, прописанных в Москве, в Москве и оставляли. И тут все наши девки разом, как по команде, стали замуж выходить. В неделю по две, если не по три свадьбы играли. Догадываешься, насколько искренние у них к мужьям были чувства?