Внимание: это была самая искренняя и откровенная работа за всю историю мирового искусства 6 страница
— Почему?
— Не мог представить, что там может быть.
— И как твои ощущения?
— Оргазма у меня не было.
— Потому что ты бесчувственный кусок мяса!
— Я просто думал, для кого она…
— Для разных людей!
— Просто я думал, что она для меня. Поэтому истекал слюнями.
— А почему оргазма не было?
— Потому что в те дни каждый день каждый час и каждую секунду я чувствовал что-то сравнимое с оргазмом; эти песни были дополнением к этому чувству.
— Так был оргазм или не было?
— Стёрлись эти ощущения, после твоей работы с Дрэйком.
— Это тебя настолько сильно оскорбило?
— Я так сильно уебался об асфальт.
— Надо было летать над океаном…
— А ты какая местность?
— Ещё никем не открытая.
— Считай, что целка.
— Хочешь прийти и всё разрушить?
— Я только об этом и мечтаю!
— И это любовь?
— Подходящий для тебя парень.
— А нормальные парни закончились?
— Нормальные парни для нормальных девушек.
— Это всё равно, что негры должны встречаться только с неграми!
— Может быть, так и надо? Чтобы негры встречались только с неграми.
— Ты изменишь цвет кожи?
— У меня есть фломастеры.
— Нарисуй бороду на своём мальчишеском личике!
— Даже не знаю, что и сказать.
— Спать тебе надо, Саша. Завтра тебе ещё и дрова таскать. А воду у вас только бабы таскают?
— Пойду спать. Единственное, с чем мне повезло — это то, что я могу поговорить с тобой в любой момент времени.
— Сладких снов. И пойми, что отвечаю тебе всё равно не я.
— А меня это пока что не пугает.
— Когда ты будешь видеть меня с другими парнями, тебя это начнёт пугать, Саша.
— Я просто верю в чистоту Робин. Надеюсь, что именно она станет той, которая вытащит тебя из дерьма.
— Так это же ты в дерьме?
— Да мы все здесь в дерьме.
— Видать, поэтому и не заметна эта вонь.
— Придёт день, и она тебя не покинет до некоторого момента.
— Пока я не привыкну?
— Ну или пока тебе кто-то не покажет совершенно другой мир.
— И это ты?
— Нет. Это твой будущий муж.
— Прям муж?
— Прям муж. Который будет в будущем.
— Я выйду замуж, и он появится?
— Нет. Я говорю о твоём будущем муже!
— То есть в первый раз будет неудача?
— Неудача будет всегда, пока твоим будущим мужем не окажусь я.
— Ты такой маленький иногда мне кажешься; особенно, когда боишься, что не произойдёт момента нашей встречи.
— Я сильно переживаю по этому поводу и, наверное, хочу сделать тебе плохо любыми путями.
— Да. Я тоже делаю тебе плохо.
— Но мне до сих пор неизвестно, знаешь ли ты меня или нет.
— Ты же сам сказал, что и супруги, которые прожили друг с другом до ста лет могут совершенно не знать друг друга; а я тебя даже не видела в реальности, живьём!
— Возможно, нам повезёт. И мы встретим тех самых. Возможно, ими будем мы сами, стоящие перед друг другом.
— Так ты думаешь, что если я выйду замуж за того, кто не является тобой, то это будет неудача?
— Конечно! Это будет неудача… только для меня.
— Печёшься о своей шкуре?
— Выходя замуж за другого ты печёшься о своей!
— Быть может, я ещё тебя не знаю…
— Есть шанс, что рано или поздно сможешь узнать.
— Чтобы ты ныл мне в уши о том, какая я плохая, что лапалась с другими мужиками?
— Моё нытьё как звуки классики будет для тебя, если ты узнаешь меня получше.
— Не всем нравится классика…
— Я и не стараюсь понравится всем!
— Это я уже поняла.
— Ну и всё. Мне нужно писать дальше!
— А сейчас ты что, не пишешь?
— Витаю в облаках.
— Витай пониже!
— Я птица для высокого полёта!
— Выходит, что у нас есть и правда шанс встретиться…
— А что, тебя кто-то хочет поднять так высоко?
— Видимо, твоё самомнение.
— Даже если ты первая меня бросишь, то я постараюсь до этого момента взять из наших отношений как можно больше всего, что есть вплоть до самых печальных и негативных моментов. И это не общения всё — это мой способ поглощения информации из этой действительности. Это звучит не так романтично, как могут сказать очередные придурки, с которыми ты имеешь привычку общаться…
— А ты не придурок?
— Хотя бы ты не имеешь пока этой дурной привычки, общаться со мной.
— Тебе же не нравятся женщины с дурными привычками?!
— Но ты этого ещё не знаешь!..
— И ты не знаешь, знаю ли я это.
— Я вообще о тебе ничего не знаю и обещаю, что до конца наших отношений так ничего и не узнаю.
— Что?
— Тебя невозможно узнать полностью; лишь твою частичку… и если попытаться осознать, что в тебе этого ещё больше, гораздо больше, чем ты и сама можешь осознать и принять, то мои знания о тебе даже через сотни лет могут быть приближены к нулю. Или тебе нравятся парни, которые со смелостью заявляют, что знают тебя, как самих себя? Я знаю лишь одно — эти идиоты и себя даже не знают!
— Зачем же они так утверждают?
— Потому что они, вероятно, могут доверять себе. Если кто-то из них знает тебя, как себя, то он пытается вытащить из тебя твоё доверие к нему; это скверный способ — искать доверие через ложь. А если этот человек ещё и смело утверждает о своих чувствах…
— То есть нужно искать самого неуверенного в себе уебана?
— Ну, если он во всём уверен… Например, точно уверен, что он крайне неуверен.
— Или неуверен, что он уверен?!
— Или он — я!
— Ну ещё бы! А потом ты от меня съебёшься!
— А уверенный будет съёбываться ну уж очень уверенно!
— А ты будешь смущаться и просить прощение?
— Вероятно, у меня ещё будут и газы, потение и сильный дискомфорт в анусе.
— Мне так узнавать, что ты от меня хочешь съебаться?
— Ну, если ты часто будешь проверять мой анус…
— А как ты собираешься проверять, сбегу я от тебя или нет?
— Ты намекаешь, что нужно проверять и твой анус?
— Это понятно. Но если правда… Как ты будешь жить, думая, что каждый день может для нас оказаться последним?
— Буду чаще мочиться от перепадов настроения; или, наоборот, буду мочиться реже.
— Будешь делать что-то ещё?
— Буду с трудностью ходить по большому… Или, наоборот, с большей лёгкостью.
— Блевать будешь?
— Постараюсь и поблевать.
— Заканчиваем?
— Пожалуй. А то я боюсь, что вообще запутаюсь.
— Может быть, когда я буду читать это, узнаю некоторые черты себя?
— Было бы неплохо; или примеришь новые. J
— Надеюсь, Рори здесь нет? — прозвучал тихий, едва слышный голос Сары; она лежала и осторожно моргала, глаза её смотрели прямо, не двигались. Я удивился вопросу, не понял его мотива и даже осмотрел палату, хотя знал, что Рори не было рядом.
— Здесь её нет, Сара, — спокойно произнёс я и постарался осмотреть её лицо — оно безмолвствовало. — Ты не хочешь её видеть?
— Кажется, я хотела её убить…
Её губы задрожали, а голос понизился, но прозвучал уверенно.
— Тебе так кажется или ты планировала?
— Я просто хотела воткнуть нож ей в башку, — спокойно произнесла Сара; её глаза оставались неподвижными, и меня это стало пугать — даже мои яйца сжались от страха.
— Хотела нож в башку воткнуть?.. Почему? — ошарашенно сказал я.
— Догадайся!
Я придвинулся к ней ближе и посмотрел ей прямо в глаза.
— Ты видела?
— Вы трахались! — вскрикнула она.
— Мы не трахались… Мы просто поцеловались.
— Это нихрена не было просто! Это блять просто не было совсем! Это было невыносимо!
— Сестра…
— Ты не мой брат!
— Ты отрекаешься от меня?
— Что ты несёшь? Ты просто не мой брат… Ты им не был никогда, Давид. Ты не был моим братом… Я… Я читала бумаги.
— Бумаги? Какие бумаги?
— Бумаги… Какие-то бумаги у отца в сейфе.
— У отца есть сейф?
— Если бы ты выходил из своей комнаты почаще, да пытался исследовать наш дом, то нашёл бы много всякой интересной хуйни: мамины фаллосы, папина мазь для геморроя, дохлое чучело какой-то крысы.
— Это всё лежит в сейфе?
— В хуейфе!
— Бумаги, значит.
— Там какие-то подписи, печати… Там написана твоя фамилия и твоё имя… Твоё настоящее имя, Давид!
— Получается, что ты их дочь, а я не их сын?
— Получается, что так.
— Нахрена им сын?
Она внезапно дрогнула всем телом и хныкнула:
— Возраст, Давид! Ты намного старше.
— Намного?! — воскликнул я. — А подробности можно узнать?
— Отсоси хуй!
— Там написано, что я сосу хуи?
— Это на твоём лбу написано!
— Ты поэтому перестала со мной общаться? Из-за того, что я оказался не твоим братом?
— Я запуталась, Давид. Я в себе запуталась… У меня много чего внутри, но такого, чего я не могу объяснить этими словами… Может быть, у меня нехватка знаний; или, быть может, чувства так сильны…
— Это тупость какая-то!
— Ты тупостью называешь сильность чувств?
— Насколько тогда псина любит своего хозяина, раз у неё нет слов для описания этой любви?
— Ты считаешь меня псиной?
— Просто ты ведёшь к тому, что если человек может выразить прекрасно свои чувства, то это может означать, что он якобы любит не так сильно, как тот, который лишь мэкает о них двумя словами.
— Я просто стараюсь понять, что я чувствую… Иначе как я смогу тебе об этом рассказать, если не смогу выразить свои чувства?
— Ты, кажется, намекаешь мне, что влюбилась в меня?..
— Да я уже прямо об этом говорю! Тебе что, пизду мою под нос подставить, чтобы ты понял, что я хочу тебя?!
— Может быть, у тебя переходный период? Или что-то типа этого… Повышенная сексуальность, например?
— К другим парням я подобного не чувствую!
— Ты никого из них не старалась узнать… Ты не общаешься с парнями… Только со мной и с Рори. Выходит тогда, что и к Рори у тебя есть чувства…
— Да. Я её жутко ненавижу!
— Это потому что меня ревнуешь…
Я посмотрел на неё очень подозрительно, и меня начало тошнить.
— Может быть, ты ревнуешь Рори ко мне?
— Что? — воскликнула Сара. — Как это понимать?
— Она же не сестра тебе. Ты и в неё поди влюблена?!
— Отъебись!
— Видишь — ты даже говорить не хочешь об этом!
— Я и о политике не хочу говорить — что это блять значит, что я в политику влюблена?
— Ты в политике нихуя не понимаешь; а Рори с тобой каждый день балаболит!
— Это просто общение.
— А между мной и тобой общение какое-то особенное? Или это из-за того, что у меня есть член?
— У других парней тоже есть член! Да и в папу я что-то не влюбилась!
— Он занят и стар…
— Ты тоже теперь занят!
— Это был просто поцелуй…
— Первый поцелуй!
— Я уже целовался, Сара.
— Что? Что ты сказал, Давид?
— Я целовался до этого…
— Что-то ещё?
— Что-то ещё, Сара… Что-то ещё.
— О господи!
— Это реальность…
— Вы прям подходите друг другу! Только она о своих связях не скрывает! — и Сара плюнула мне в лицо.
— А мне надо объявления о своих расклеивать? Ты перестала со мной общаться! Я один был совершенно!
— И ты решил поебаться?!
— Да тебе-то какое дело?
— А Рори… Если она узнает?
— Если она не девственница, то ей это будет легче принять…
— Судя по её рассказам…
— По моим рассказам можно подумать, что я ещё та целка, Сара.
— А ты не целка… Я знаю, что тебя развеселит. На моём компьютере есть одно видео.
Сара прислонилась к моему уху и рассказала, как найти это видео.
Давид ушёл. Я лежала и смотрела в потолок; боли я никакой не чувствовал, но жутко хотелось писать. Я попыталась подняться, но вдруг заметила, что терпеть не могу и обоссалась. Странно, но подо мной мокро не стало. Дверь скрипнула.
— А… это ты?
— Я… не ждала?
— Ждала твою бывшую…
— Она не моя бывшая.
— Ты тоже уже не девственник, Фрэнсис?
— Девственник. А что?
Я посмотрела на него недоверчиво.
— Ты шутишь наверно?
— Зачем мне шутить?
— А как же Рори?
— А что Рори?
— Вы же были парой?!
— Мы курили косяки; были прикосновения, но секса не было.
— Прикосновения языками!?
— Нет.
— Не целовался с ней?
— Нет, — сказал Фрэнсис и его взгляд покинул пол и упал в мои глаза.
— Ебануца!
— А что, она обо мне что-то рассказывала?
— Она вообще о тебе ничего не рассказывала!
— Чёрт. А я думал, что наши разговоры остались для неё чем-то особенным…
— Может быть, тебе надо было перепихнуться с нею?
— Вряд ли бы до этого дошло — ни один из нас этого себе не позволял…
— Но жутко хотелось, не правда ли? — соблазнительным голосом сказала я.
— Сложно сказать… Мне порой трудно отличить простое возбуждение от истинного желания… Я ещё плохо знаю своё тело и сознание; не позволю себе окунуться в пучину сексуальных наслаждений, пока точно во всём не разберусь.
— Так можно всю жизнь дрочить!
— Это не проблема. Я ещё не познал секса, чтобы задумываться о том, что я теряю…
— Тебе будут о нём рассказывать!
— Рори мне рассказывала.
— Она и мне о нём рассказывала…
— Иногда я думаю, что Рори и сама не в восторге от того секса, который у неё есть в жизни. Не хотелось бы встречаться с теми, с кем секс будет казаться чем-то обычным; для меня даже моменты онанизма являются особенными… Хотя Рори рассказывала и о том, что много дрочит.
— Она мне хотела даже показать! Но я думаю, что это из-за дыры в стене…
— А что, у вас ремонт?
— Когда мы были маленькими с братиком, я боялась спать ночами, считая, что какая-нибудь бабайка сможет меня утащить. Я долго жаловалась отцу и просила, чтобы он поселил братика в моей комнате; он говорил с Давидом, однако тот не хотел жить со мной — ему нравилось уединение. Я возненавидела его! А на следующее утро увидела в стене дыру; Давид сказал, что всю ночь будет подглядывать в эту стену и следить за обстановкой. С тех пор я стала прекрасно спать, хотя в потом поняла, что он дрыхал, а не следил за комнатой!
— Поэтому вы не дрочите?
— Откуда ты знаешь, что мы не дрочим?
Он почесал голову и легонько оторвал:
— Просто предположил…
— И попал в точку! Хотя я ни разу не подглядывала за Давидом.
— А почему так?
— Я не знаю. Я жутко боюсь увидеть его без одежды…
— В смысле?
— В смысле, что даже если он обнажит грудь.
— Он же не девушка…
— Девушек-то я как-раз-таки не боюсь… Хотя передо мною обнажалась только Рори.
— И как?
— Мне кажется, что я сама лучше!
— Мне кажется, что вы все бабы такие…
— А ты своё тело не считаешь лучшим?
— А какие у меня есть для этого основания?
— Мои слова. Слова Рори.
— Рори не видела меня полураздетым.
— Что? Она сказала, что у тебя крутой торс!
— Я был в обтягивающей футболке. Я не обнажаюсь при женщинах.
— А при девушках?
— Даже при парнях не обнажаюсь.
— А как ты осмелился показать мне свой торс тогда?
— Я просто жутко напугался, когда тебя увидел…
— Я такая страшная?
— Просто не ожидал увидеть именно тебя…
— Ты знал меня? — заключила я.
— Знал, да.
— Какие-то тайны… Как занимательно!
— А если бы ты узнала, что мы с Рори трахались, то было бы тоже занимательно?
— Что? Ты же сказал…
— Мало ли что я сказал… Я не врал только Рори.
— Ты её любишь так сильно?
Он засмеялся.
— Любви вообще нет никакой, а ты заявляешь ещё и о её силе!
— Я не совсем понимаю…
— Если хочешь узнать, трахались мы с ней или нет, спроси у Рори; ты и я, мы не друзья, Сара.
— А ты заметил вообще, что я больна?
— Жалость к тебе облегчит страдания?
— Мои страдания?
— Лично я вообще не страдаю, Сара.
— Ты не жалуешься на жизнь?
— Ну, я не пишу об этом книги.
— А о чём бы ты написал?
— О том, насколько полезна может быть марихуана.
— Рори говорит, что ты куришь полное дерьмо!
— Да. Она постоянно приходила со своими косяками… Я думал сначала, что у неё фетиш такой.
— А вы не курили один и тот же косяк?
— Я же не ебанутый.
— Ты ебанутый. Ты копируешь моего брата!
— Ты мне очень сильно понравилась, Сара.
— Ты обнажал при ней свой торс? — закричала я.
— А почему тебе это стало вдруг интересно?
— Я хочу слышать правду, Фрэнсис!
— Тебе не нужна правда, Сара… Ты хочешь влюбиться…
— Ты гипнотизируешь меня что ли блять? Схуяли я хочу влюбиться?!
— Ты можешь говорить о чём угодно, но видно что ты кричишь о своих чувствах и тебе, мне кажется, совершенно не важно, кому их отдавать.
— Пошёл на хуй!
— Если я уйду, то внутри тебя останется настолько глубокая дыра…
— Я заполню её своим молчанием!
— С таким разумом, можно молчать вечность, Сара.
— Уходи, Фрэнсис. Мне не по себе.
— А я думал, что ты сможешь всё выдержать…
— Я думала, что Давид будет со мною до конца моих дней!
— Поэтому ты решила убить себя? Давид ушёл из твоей жизни…
— Я выжила!
— Тебе полезно выживание…
— Что? Ты был таким милым, когда мы начали общаться… Что случилось, Фрэнсис?
— Ты решила меня использовать, Сара. Хотела мне заплатить! Весь город ненавидит вашу семейку!
— Что?
— Ты постоянно будешь чтокать? Я тебе говорю реальные вещи.
— Ты говоришь какие-то безумства…
— Ты можешь мне и не верить. Я могу и лгать. Мы не друзья, да и если мы вдруг станем друзьями, я не собираюсь перед тобой прыгать, принцесса!
— Убирайся вон!
— Ухожу… Но почему-то мне кажется, что судьба нас снова сведёт вместе.
— Я доберусь до этой ебучей судьбы и оторву ей нахрен голову, если она и дальше будет надо мной издеваться!
— Думаешь, судьбе не похуй? Она просто играет с тобой, экспериментирует и исследует, чтобы проповедоваться дальше.
— Ты куришь много дури, Давид…
— Фрэнсис, Сара. Я — Фрэнсис. Всю неделю Давид жил у меня, Сара.
— Что?!
— Он не курит шмаль. Я ухожу.
— Стой!
Он рассмеялся.
— Если ты передо мной извинишься, я останусь…
— Что?
— Ещё раз чтокнешь, и я уйду.
— Хорошо, Фрэнсис.
У него был такой свирепый взгляд, что я даже испугалась; мне показалось, что он хочет ударить меня.
— Я жду извинений.
— А за что мне извиняться?
— Ты хочешь, чтобы я ушёл?
— Вот чёрт, Фрэнсис! Мне не за что извиняться!
— Давид много о тебе рассказывал, Сара. Прощай.
— Пошёл нахуй! Извини! Пошёл нахуй!
— Ещё раз пошлёшь меня на хуй, и я буду настаивать, чтобы ты встала на колени; на забудь подумать о минете, пошлая ты сука!
— Это Давид тебя научил так со мной общаться?
— Прощай.
— Но я же извинилась!
— Тебе лучше поговорить со своим братом…
— Проваливай!
— Извини меня за то, что я назвал тебя сукой. От общения с вами что-то во мне сломалось.
— Я не обижаюсь на такие слова…
— Это тебе так кажется, Сара. Если ты не заметила, то ты обижаешься даже если парень на тебя просто смотрит.
— О чём ты говоришь?
— У меня ещё не было таких девушек.
— Какого хрена? Ты же сказал, что ты девственник.
— Поговори со своим братом! И не нужно прощальных слов — из тебя летит одно дерьмо!
— Ещё несколько фраз от тебя и снова придётся извиняться!
— Чёртов Давид!
— Ебануться… — сказала я, а Фрэнсис исчез за дверью; я расплакалась и не видела ничего перед собою, я начала кричать, как вдруг поняла, что передо мной нарисовался какой-то силуэт.
— Отец? — произнесла я тихо.
— Да, Сара.
— Папа, — радостно завопила я и увидела Фрэнсиса.
— Давид сказал, что ты никогда меня не забудешь, если я сделаю так.
И Фрэнсис со всей силы ударил меня по щеке ладонью. Моя голова повернулась в сторону окна, где стоял день; слёзы просто испарились; мыслей не было; я услышал стук двери и поняла, что Фрэнсис ушёл; моё лицо оставалось максимально нейтральным.
— Кто ты? Кто ты, чёрт возьми? Кто же ты? — произносил я, смотрел в зеркало на своё отражение и играл с эмоциями.
Я пошёл по коридору и произносил: «Это было?.. Бред! Неужели было? Как это возможно? Почему? Это я был? Похож на меня; один в один. Надо ещё раз глянуть…»
Я замер; в зеркале я увидел страшную фигуру себя в тени и тихо вышел на свет — лицо нацепило ужасающую маску — мне стало совсем не по себе — глаза закрылись. Когда глаза открылись, моё сознание оказалось на полу, блестящему и белому; я перевёл дыхание и пошёл в комнату Сары. Когда я оказался у открытой двери, меня оцепил ужас и крайняя степень отвращения к тому, что я видел на экране компьютера; я почему-то прошёл дальше, до двери своей комнаты и открыл её, заглянул внутрь и улыбнулся. После минутной тишины я нашёл свой взгляд на небе, оно давало о себе знать через прозрачное стекло окон, которые были нагими; темнота делала комнату мягкой и приятной — улыбка вновь появилась на моём лице.
«Поцелуй…» Я ужаснулся. Я не понимал, почему так реагирую, но реагировал именно так; я просто терялся, когда в голове возникал кадр.
«Это не я был, да? Просто похож на меня…»
Я подумал и решил: «Вообще не похож…» Это меня смутило, и я счёл, что просто заигрался с образами.
«Она и кто-то другой… Она и кто-то… Они целовались. Считай, на моих глазах…»
Я посмотрел вверх, на потолок — это бессмысленно!
«С другим!»
— Чёрт. Как я… Надо посмотреть ещё раз?
Смотрю на руки: они ладонями ко мне — что-то показывают пальцами — я их не понимаю; обращаю взгляд в окно — что-то показывает мне — я не понимаю; обращаю…
— Если бы я не обратил внимания, что они пришли… Если бы я не решил выйти к ним…
«Зачем я вслух говорю?»
— Ладно, Давид. Меня так зовут хоть?
Я улыбнулся, но вдруг вспомнил разговор с сес… с Сарой.
«Сара не такая…»
Я улыбнулся; но…
— В любви мне призналась…
Засмеялся и вдруг остановился;… и она тоже; она тоже призналась. Две девушки на одного парня; это странно.
— Чёрт… — произнёс я с оттенком какого-то сладкого замешательства, смешанного с мистическим для меня отторжением сути воспринятого мною ощущения гордости собой и какого-то слепого восхищения тому, что аж сразу две девушки говорят о своих чувствах, которые посвящены мне.
— Ты думаешь о том, чтобы убраться? — произнёс сзади меня отец и хлопнул по плечу.
— Убраться?
Я осмотрел комнату, но не нашёл ничего лишнего, похожего на хлам или мусор. Я удивлённым оказался и посмотрел на отца странным взором.
— А что не так? Какой-то хмурый ты… Что-то стряслось?
— Да не знаю, — заикаясь сказал я.
— Рассказывай батьку своёму! — он сел на корточки посреди комнаты. — Садись!
Я смутился, но повиновался ему и тоже так же сел; было крайне неудобно, однако я сохранял спокойствие и выдал:
— Я не твой сын?
— Ты не мой… — он сильно сжал глаза, повёл шеей и хрустанул ею; видно было, что он сжал челюсть и раздвинул губы так, что его оскал мне впитался в колбочки-хуёлбочки и палочки-хуялочки.
— Сын не твой я. Да?
— А мама? — ошарашенно произнёс отец.
— А что мама?.. Она моя мама-то, пап?
Я посмотрел ему прямо в глаза.
Он молчал.
Он надул щёки и тяжело выдохнул; он посмотрел в пол, напрягся как-то, сщурил глаза и резко их открыл — его глаза оказались на мне — они бегали по мне и не могли нигде конкретно приземлиться; он начал то щуриться, то… делать обычный взгляд; щурился и снова делался обычным; и это было так быстро, что я даже перестал думать об этом и переключился на его руки — они крепко обхватывали друг друга и дрожали, тряслись даже порой; я стал сильно беспокоиться за самочувствие своего отца и даже забыл, о чём мы говорили. Я так разнервничался, что просто не выдержал и схватил его за руки:
— Отец, что с тобой?
— Давид, — быстро сказал он. — Ты говоришь что-то странное…
— Странное?.. В смысле… Ааа… Ты из-за этого?
Я почему-то сжал его руки очень сильно и посмотрел ему в глаза — в его глазах был сплошной страх. «Если это из-за вопроса, то его реакция очень странная… Я что… Сара не соврала?» Я резко выпустил руки отца из своих и упал на задницу.
— Что с тобой, Давид? — спохватился отец и упал на колени, потянул ко мне руки; я оттолкнул его и темпераментно заявил:
— Ты мне лжёшь!
— Прости?
— Молчанием своим ты искажаешь правду!
— Какая правда, Давид? Что за слова? Ты читал стихи и теперь репетируешь?
Я подумал, что это шутка, но отец не отображал смех своим видом, поэтому я укоризненно помахал указательным пальцем и освободил лёгкие от слов:
— Кажется, что ты не хочешь об этом говорить?.. Или тебе просто нечего сказать… отец?
— А что можно сказать… — он перевёл взгляд на пол и стал сиять от чего-то понятого им, как мне показалось; я сразу устал от этой комедии и привстал, пошёл вон из комнаты, как вдруг услышал:
— Ты курил траву?
Я остановился.
— Курил, выходит?
— Что? — спросил я и медленно повернулся к нему торсом.
— Баловался травкой, Давидушка?
— Какой нахуй я тебе Давидушка? Ты даже не мой отец!
— А имею я право спросить, с чего ты так решил?
— Сара… Она нашла бумаги…
— Бумаги? — удивлённо заметил отец; вниз глянул, его нос собрал морщины: — Какие это ещё бу…
Он внезапно остановился и как-то странно на меня посмотрел; что-то произошло с его лицом, я не обратил должного внимания, но когда я понял, что вижу его отчётливо, оказалось, что его руки закрывали его же лицо.
Я начал думать о всяком — первые мысли только начинали меня пинать, но вдруг отец радостным голосом выделил:
— Ах бумаги!
Я полностью повернулся и задел рукой шею; легонько так провёл по ней и посмотрел вниз, повернул голову влево и посмотрел чуть выше середины комнаты; там висела картина — я только начал анализировать картину, как внутри уха зашумел голос отца:
— Это Сара сказала так? Про бумаги…
— Сара, да. А что?
— Да ничего. Просто… Не ожидал такого от… Она сама-то моя дочь?
— Что? Что блять?
— Да я шучу, Давид! Я знаю… Я же знаю… Я знаю, что Сара…
— Что Сара что?
Он как-то окосел, но продолжал свою каббалистическую атаку:
— Что она… моя… дочь…
— Родная дочь…
Отец выдохнул и вытер лоб, сказав: «Да… Родная дочь…»
— Ты уверен?
— А что, ты тоже нашёл какие-то бумаги?
— Что ты несёшь? — в ярости выразил я.
— Я говорю о том… Ну… Сара нашла бумаги…
— В сейфе.
Отец кряхтонул.
— В сейфе?
— В сейфе.
— У нас есть сейф?
— Что блять? Ты! человек, который играет роль моего отца… Что за хуйню ты несёшь?
— Да. О боже… Столько всего… Сейф… Да… Ааа… Тот самый сейф.
— А что, у тебя несколько сейфов?
— Нет, — нервно сказал отец и как-то ну уж очень странно начал похихикивать.
— Ты вообще понимаешь, о каком сейфе я говорю?
— Да, Давид… Да, конечно… — он почесал голову и уставился на меня — такое было чувство, что он меня оценивает.
— Что не так? — язвительно заметил я. — Я не то что-то спрашиваю?
— Почему же?! — сказал отец и потёр свои ладони друг о друга; послышался хлопок перед этим, звонкий.
— Ты на дерево полезешь щас или что?
— Хорошая шутка, Давид; но я могу тогда тебе сказать, что никаких бумаг вовсе-то и не было!
— Что?
— Я тоже умею шутить, Давид.
— С этим не шутят, фиктивный папа!
— Ох, интересно… Так Сара… Она была пьяной?
— Я не знаю. Она не пьёт вроде…
— Как вообще она? Ты ходишь в больницу к ней? Мама приходила к ней — я с нею говорил, — он посмотрел на меня очень странно и добавил: — с мамой говорил… — он ещё раз поглядел и добавил: — видимо, фиктивной мамой… — улыбнулся, потёр подмышку левой рукой и, кажется, попытался пердануть, но глянул на меня ещё и зажался как-то.
— Ты тему сменил что ли?
— Какой у меня серьёзный… Чёрт!
— Продолжай.
— Трезвая дочь по имени Сара… — смотрит на меня. — Наша с мамой дочь по имени Сара… — смотрит на меня. — Сара… которая в больнице лежит… Она — дочь наша, моя и мамы…
— Ты бухнул что ли?
— Да. Я немного выпил…
Как-то он странно меня оглядывал и очень внезапно начал:
— Давид, не сочти меня беспардонным в связи со сложившейся ситуацией, но мне хочется, чтобы мы с тобой не теряли так резко связь, которая образовывалась на протяжении стольких лет; скреплённая нашим общением и чувствами друг к другу, нашей сплочённостью и компромиссами на которые мы шли порой; имея такой богатый опыт совместного времяпрепровождения, я хотел бы задать тебе всего лишь один вопрос, который меня вдруг стал интересовать… — он сложил руки так, будто собирался помолиться и чётко произнёс: — Ты заметил, что я не смог при тебе пукнуть?
Я посмотрел в пол. Потом посмотрел на отца. Снова в пол. «Мне послышалось?» — подумал я и ещё раз посмотрел на отца; вдруг произнёс: