Некоторые технические замечания 2 страница

19. Приветствие к 70-летию Зигмунда Фрейда
(1926)

Мне выпала честь торжественно приветствовать Зигмунда Фрейда в связи с его 70-летием и передать ему от нашего журнала пожелания счастья. Выполнение такой почетной обязанности весьма ответственно. Это великий человек, и его соратникам и сотрудникам нелегко соотнести его образ с другими величинами духовного мира, тем более с современниками. Все, что сделано Фрейдом, говорит само за себя и не нуждается ни в комментариях, ни тем более в восхвалениях. Творцу такой беспримерно честной, чуждой спекулятивности науки, конечно же, претило бы выслушивать дифирамбы, которыми обычно венчают основоположников во время их юбилеев. Объективная оценка труда жизни ученого — конечно, за манчивая задача для прилежного ученика. Но здесь нет в ней надобности. Этой цели сам Мастер посвятил множество неподражаемых по своей дельности эссе. Он не утаил от общественности ничего из своих идей, он поведал нам все о судьбах своего учения, включая реакции окружающего мира. Можно сказать, что Фрейд оставил далеко позади всех модных исследователей, пытающихся по крохам частной жизни проникнуть в тайны научных достижений. В своем «Толковании сновидений» и в «Психопатологии повседневности» он не только указал новые пути исследования человеческой психики, но и преподал урок беспощадной откровенности. Не раздумывая, он раскрыл зачастую скрываемые «тайны кабинета», т.е. неизбежные колебания и факты неуверенности. Вполне естественно было и его желание воздержаться от всякого рода манифестаций. Мне хорошо известно, что Мастер считал абсолютно излишним шум вокруг круглой даты, которая, в общем, ничего не означает. Он спокойно продолжал свой нелегкий труд. Мы, его ученики, знаем от него же цену преувеличенных, обычно односторонних восхвалений. В прошлом были нередки и враждебные высказывания по адресу основоположника психоанализа. Фрейд знал, что и сейчас, возможно подсознательно, его идеи вызывают ненависть. И все же мы не устояли перед искушением использовать день рождения как повод посвятить этот номер нашему юбиляру. Впрочем, все 12 выпусков нашего журнала также посвящены ему. В них содержатся эссе Мастера, аналитические отзывы и оценки его учения. Сегодняшний выпуск, по существу, отличается лишь более представительным числом авторов — сотрудников Мастера.

В одной из своих работ я пытался достойно оценить «Три очерка по теории сексуальности» Фрейда и пришел к выводу, что этот труд имеет особое научно-историческое значение, стирающее границы между научноестественными и духовными науками. В другой работе я подчеркнул, что открытое и исследованное Фрейдом подсознание служит прогрессу истории человечества как характеристика функционирования нового органа чувств. Конечно, эти утверждения можно приписать некритическому уму молодого энтузиаста, но они возникли не по поводу юбилея, а в результате целого ряда исследований.

Я не знаю, когда воплотится мой прогноз и человечество будет говорить об эпохе «до» и «после» Фрейда, но я следую по открытому им пути уже двадцать лет, и моя убежденность не изменилась. Разумеется, жизнь невролога, имевшего счастье быть современником и учеником Мастера, претерпевала серьезные противоречия на разных отрезках личной профессиональной деятельности. До Фрейда профессия невролога представлялась мне в общем-то интересным занятием, но вместе с тем своеобразной театральной игрой со сменой декораций (от дружбы до коварства) в виде догадок о симптоматике невротиков, о которых мы ничего не знали. Признаться, я даже стеснялся получать плату за интересные для меня занятия. И сегодня мы можем помочь не каждому, но, безусловно, многим пациентам, основываясь на научных методах и глубоком понимании неврозов. Мы отошли от унизительной роли доктора-всезнайки, способного обещать даже звезды с небес. Психиатрия — этот «кабинет редкостных анормальностей», на который мы глазели, ничего не понимая, — превратилась благодаря открытиям Фрейда в плодотворную область доступных знаний. Я не преувеличиваю, утверждая, что Фрейд облагородил нашу профессию. И неудивительна наша благодарность Мастеру! А празднование семидесятого или восьмидесятого дня рождения — чистая формальность. Но для учеников Фрейда это возможность, следуя примеру античности, выразить нашему Мастеру открыто и сердечно благодарность за все, чем он нас одарил!

Полагаю, что вскоре к нам присоединится весь врачебный корпус. Понимание места и роли психики в любой области терапии будет бесспорно воспринято всеми врачами. Сейчас медицина раздроблена на специальности, но благодаря Фрейду она будет интегрирована в единое целое. Из заслуженного лаборанта и «спеца по разрезанию» врач превратится в специалиста по здоровым и больным людям, в консультанта и советчика, к которому может обратиться любой человек в надежде на понимание и, может быть, на помощь.

Приближаются признаки того, что врачи будущего смогут рассчитывать не только на благодарное признание больных, но и всего общества. Уже сегодня к врачу — знатоку человеческой души — обращаются этнолог и социолог, историк и политик, философ и филолог, криминолог и педагог. Они понимают, что их специальная область должна учитывать элементы психологии, чтобы избегать безосновательных произвольных решений. Была же эпоха, когда врач почитался как человек науки, ученый знаток растений и животных, всех воздействий известных в то время «элементов». Смею предсказать новое зарождение исходного общественного явления, которое я именую «ятрофилософия» (врачебная философия), краеугольный камень которой — труды Фрейда. Он не дожидался понимания психоанализа всеми учеными и был вынужден посредством психоанализа решать проблемы пограничных наук, с которыми сталкивался при лечении нервных заболеваний. Он автор труда «Тотем и Табу», указавшего новые направления этнологам, а мимо его капитальной «Массовой психологии» не пройдет ни один будущий социолог. Его книга о юморе является первой попыткой создания эстетики, базирующейся на психологии. Неизмерим его научный вклад в область воспитания и педагогики.

Нет необходимости разъяснять читателям нашего журнала значение психологии для психоанализа. Именно Фрейд, создав Теорию инстинктов как изначальный подход к психологии Я, впервые поднял психологию на уровень науки! Не только ученики и соратники, но и весь научный мир имеет все основания порадоваться, что Мастер вступает в 70-летие в полном расцвете творческих сил, и пожелать ему многих лет успешного продолжения его великого труда.

Что же, снова хвалебные оды? А где же обещанная откровенность рассказа о трудностях и противоборстве между Фрейдом и его учениками? Кое-что я расскажу об этом, хотя задача весьма непростая и малоприятная для затронутых лиц. Вероятно, ни один из нас не избежал замечаний Мастера, разрушавших порой прекрасные иллюзии, что нередко вызывало чувство обиды. Но свидетельствую, что Фрейд всегда оставлял простор для проявления индивидуального своеобразия, прежде чем решался на обоснованные возражения, всегда подчеркивая, что дело важнее личных претензий. Но, ощущая прямую угрозу делу, он не шел на компромиссы, даже когда с тяжелым сердцем приходилось жертвовать дорогими личными отношениями. Фрейд благожелательно относился к самостоятельной работе своего наиболее одаренного ученика, пока тот не заявил, что ему все предельно ясно.

Как-то я, много лет назад, выступил с открытием, что все можно объяснить через влечение к смерти. Отрицательный отзыв Фрейда не сломил мое доверие к Мастеру. Моя радость была велика, когда появилось его эссе «По ту сторону сладострастия», в котором он показывал многообразие психологических и биологических явлений через взаимовлияние инстинктов жизни и смерти. Односторонность была снята. Его заинтересовала идея «малоценности органов», поскольку в ней он видел подход к соматической основе психоанализа.

В течение долгого времени он поддерживал исследователя, считая его работу плодом мышления, но установив, что психоанализ для него лишь трамплин для теологической философии, прекратил творческое сотрудничество. Фрейд долго терпел «козлиные прыжки» одного из своих учеников, оценив в них понимание сексуальной символики. Большинство его учеников преодолели неизбежную «чувствительность к замечаниям» и убедились, что раньше или позже Фрейд учтет и отметит личный вклад каждого в развитие психоанализа.

Наша цеховая ограниченность не помешает сегодня достойно вспомнить о его близких, его семье в первую очередь, для которых Фрейд не мифическое существо, а человек, требующий заботы о своем столь дорогом для него здоровье. В этот торжественный день его приветствует и выражает сердечную благодарность множество исцеленных пациентов и тех, кто надеется на его помощь.

Психоанализ в конечном счете углубляет и расширяет познание, но истинным путем к нему является любовь. И мы вправе сегодня заверить Фрейда, что большая часть человечества вспомнит сегодня о нем с любовью.

20. Проблема утверждения деструктивного отвращения ненависти
Процесс в познании чувства реальности
(1926)

Вскоре после первого знакомства с психоанализом я столкнулся с проблемой резкого противоречия между чувством реальности и сознательным уходом от признания отвращения к ней и вытеснения. Исследуя инфантильную душу, я пришел к выводу, что ребенку, огражденному от вещей, вызывающих отвращение и ненависть, существование представляется сначала как единство. Так сказать, «монистически» идентичным. Лишь позднее начинается различение «добрых» и «злых» объектов, Я и окружающего его мира, внутренней и внешней среды. В одной из работ 1913 года я попытался теоретически реконструировать основные моменты восприятия окружающего мира — от принципа наслаждения к принципу реальности. Я предполагал, что ребенок, еще до первых разочарований, ощущая свою безусловную власть, испытывает чувство наслаждения миром до тех пор, пока возрастающие сложности условий жизни не приведут его к вынужденному осознанию реальности. В этой ранней работе я еще не мог прийти к выявлению внутренних процессов, сопутствующих этому как бы прозрению, поскольку не располагал знанием глубоких основ психики, особенно теории инстинктов, тогда еще недостаточно развитой.

После ознакомления с основополагающими трудами Фрейда и его открытиями в сфере эго-анализа («Массовая психология и анализ Я», 1921; «Я и Оно», 1923) я приблизился к решению задачи, однако все еще не мог «достроить мостик» над разрывом между инстинктами и интеллектуальностью. Для этого была необходима высокая степень упрощения проблемы, что было сделано Фрейдом в исследовании многообразия инстинктов. Я имею в виду свойственную всему живому полярность инстинктов: инстинкта жизни (Эрос) и инстинкта смерти, или деструкции («По ту сторону принципа удовольствия», 1920). Но лишь в работе Фрейда «Отрицание», под скромным названием которой содержатся начальные положения биологического фундамента психологии мыслительных процессов, соединяются разрозненные прежде элементы познания. При том, что Фрейд и в этой работе базируется на проверенном опыте психоанализа, он крайне осторожен в окончательных выводах.

Чувство реальности в свете открытия Фрейда предстает психологическим актом в фазе перехода от игнорирования к признанию. Враждебный внешний мир, несмотря на ненависть к нему, все же остается со знаком отрицания, и потому он игнорируется. Однако далее негативно-галлюцинаторное игнорирование становится недостаточным и реальность принимается, хотя и с негативной оценкой. Естественно, следует вопрос: как устранить последнее препятствие на пути признания? Ответ заключается в том, чтобы утвердить деструктивность отвращения, т.е. обеспечить полное снятие тенденции вытеснения. Утверждение отвращения или ненависти — по сути двойной психический акт: сначала попытка игнорирования факта утверждения, затем отрицание игнорирования. «Признание дурного» — по сути всегда результат двух отрицаний. Примером из хорошо известной области психоаналитики может служить аналогия полного игнорирования «отвращения» в психике ребенка, который не был подвержен этой инфантильной тенденции. Согласно Фрейду, фаза отрицания характерна для поведения пациентов во время курса лечения и вообще при неврозах, которые являются одновременно результатом неудачного вытеснения и негативной перверсии. Процесс окончательного признания, или утверждения отвращения проходил на наших глазах как результат терапевтического лечения невроза. Детальное исследование этого успеха позволяет понять последовательный ход признания. Наблюдается, что на пике переноса пациент без сопротивления готов даже крайне негативные явления охотно признать. Очевидно, что счастливое чувство переноса любви служит ему утешением за мучения вынужденного признания. Однако в конце лечения, когда пациент должен отказаться от переноса, с несомненностью возвращался бы рецидив отрицания, если бы пациенту не удалось понемногу найти решение в реальной действительности, особенно в идентификации с аналитиком. Вспоминается содержательный труд рано ушедшего аналитика Виктора Тауска, доказавшего, что обесценивание мотивов вытеснения через рекомпенсацию является условием исцеления. Подобным образом при первых проявлениях утверждения отвращения мы должны предполагать наличие рекомпенсации, иначе невозможно представить себе закрепление утверждения в психике. В «Толковании сновидений» Фрейд аналогичным образом поясняет преобразование первичного процесса в последующий. Фрейд показал, что младенец в поисках материнской груди сначала пытается найти удовлетворение галлюцинаторно, а если это не приводит к цели, то плачем выражает отвращение к реальности, приводящее к реальному удовлетворению.

Признание враждебности окружающего мира все же менее отвратительно, чем его непризнание. Таким образом, менее отвратительное воспринимается как некоторое удовлетворение и как таковое может быть утверждено. С учетом рекомпенсации и ухода от еще большей степени отвращения смысл утверждения ненависти (отвращения) понимается в качестве всеобщего принципа, состоящего в получении удовольствия. Но одновременно мы постулируем воздействие нового инструмента на механизм психики, так сказать, счетной машины, инсталляция которой ставит перед нами новые, возможно, более сложные загадки. Мы еще вернемся к проблеме психической математики, но сначала рассмотрим содержательные стороны функционирования психики, посредством которых младенец приходит к признанию реальности.

Когда Фрейд утверждает, что человек тщательно, порой с ритмическими интервалами «ощупывает» и небольшими порциями «потребляет» окружающий мир, то он, очевидно, пользуется примером младенца, ищущего материнскую грудь, как подготовкой к будущей работе мышления.

Аналогичный ход рассуждений в моей работе («Опыт на основе теории гениталий») позволил найти сходство акта мышления с обнюхиванием, так как при этом «потребляются» более тонкие и мелкие порции (пробы). Только в результате благоприятного ощущения осуществляется, например, прием пищи. Следовательно, существует весьма значительное интеллектуальное различие между ребенком, берущим в рот все что попало и взрослым, использующим только приятно пахнущее. Задержимся на примере ребенка, желающего есть, впервые ощутившего ненависть к голоду и жажде. Что происходит при этом органически и духовно?

Находясь в донарциссическом периоде, ребенок знал только себя, ничего не ведал о существовании чужого внешнего мира, в том числе и отдельно существующей от него матери, не различал доброе и злое. Но, возможно, в связи с физиологической деструкцией, вызываемой отсутствием питательных веществ в организме, происходит «расслоение инстинктов» и в психике, выражающееся сначала в некоординированной моторной разрядке и крике, что можно сравнить с выражением гнева у взрослых. Когда после долгого ожидания и крика ребенок снова получает материнскую грудь, то она уже не индифферентная вещь, которая всегда тут при необходимости, а объект любви и ненависти. Ненависти — потому, что какое-то время ребенок был ее лишен; любви — потому, что после лишения наступало более интенсивное удовлетворение. И одновременно становится фактом еще темного представления об объекте.

Данный пример, полагаю, иллюстрирует важнейшие положения в эссе Фрейда «Отрицание». «Первой ближайшей проверкой реальности, — пишет он, — является не реальное восприятие представленного объекта, а повторное установление его бытия, дабы убедиться в его существовании». И далее: «Условием для проверки реальности является понимание потери объектов, которые когда-то приносили реальное удовлетворение». Хотелось бы только добавить, что реальное восприятие объекта обязательно связано с отмеченным выше «расслоением инстинктов». Объекты, которые нас постоянно любят, т.е. всегда удовлетворяют наши потребности, мы просто относим к нашему субъективному Я; враждебные нам объекты мы вытесняем; а объекты, которые не находятся постоянно в нашем распоряжении, любим как приносящие нам удовлетворение и ненавидим как не всегда послушные нам. Они создают в нашей психической жизни особые признаки — следы воспоминаний. Мы рады, обнаруживая их в реальности, так как можем снова их любить. Если же мы не видим объект, но не можем его игнорировать, то это, подтверждая его существование, указывает также, что мы хотели бы его любить, но этому препятствуют «ухищрения объекта». Так и дикарь, убив врага, оказывает ему затем почести, демонстрируя тем самым, что хотел бы жить в гармонии с окружающей природой, но этому препятствует существование «мешающих объектов».

Появление препятствия приводит к расслоению инстинктов с выделением их деструктивной агрессивной составляющей. После удовлетворения мести насыщения требует и инстинкт любви. Эти два инстинкта при спокойном состоянии Я как бы нейтрализуют друг друга, подобно положительному и отрицательному зарядам электрического тока. И требуется особое внешнее воздействие, разделяющее два вида зарядов, чтобы активизировать движение тока в цепи. Двойственность одновременно возникающих противоположных чувств побуждает психику к активному сопротивлению амбивалентности. Одни и те же вещи, становясь поочередно то предметом страстной ненависти, то такой же любви, для достижения «объективности» отношения к ним вызывают торможение высвобожденных инстинктов, т.е. их новое смешение. Возможно, это и означает психический процесс, стимулирующий торможение до постижения «реальности мышления». Следовательно, способность к приня тию объективных суждений и действий является в основном способностью к взаимной нейтрализации тенденций ненависти и любви — в более общем смысле к компромиссу. На пути к объективности необходимо пройти несколько фаз развития. Объясняя развитие чувства реальности, я указывал на постепенную смену всевластия младенца на более высокие уровни познания окружающего мира: от няни и родителей до бога. Оперируя терминами психоанализа, я обозначил начальный уровень, при котором существует только Я, как период интроекции, второй (передача всевластия высшим силам) — как период проекции и наконец третий уровень — как период равномерного или взаимно компенсирующего применения обоих психических механизмов. Этот ряд ступеней психического развития примерно соответствует изложенным в работе Фрейда «Тотем и Табу» этапам развития человечества, последовательной смене ступеней: от магической к религиозной и научной. Много позднее, пытаясь критически рассмотреть современную научную методику, я пришел к выводу, что подлинно объективная наука должна использовать как чисто психологический, так и естественнонаучный подход. Такой метод взаимной аналогизации внутреннего и внешнего развития, несомненно, укрепляет научное сознание, соответствует упомянутому взаимодействию про- и интропроекции.

Я обозначил изложенный метод подлинно научного исследования термином ультраквиетизм. На уровне философии признание единственной реальностью собственного Я означает возврат к эгоцентрическому инфантилизму, а чисто материалистическое психофобное объяснение реальности — регрессию к преувеличениям периода проекции. Фрейд безусловно прав, базируясь на дуализме ультраквиетического требования. Мы вправе утверждать, что Фрейдово открытие отрицания как промежуточной ступени между игнорированием и признанием отвращения (ненависти) существенно поможет в логическом понимании ступеней развития. Первый болезненный шаг к познанию мира состоит в понимании того, что часть «хороших вещей» не принадлежит Я (материнская грудь) и как «внешний мир» отдельна от Я.

Признавая отдельность объектов, одновременно человек осознает, что его Я может продуцировать агрессивно-злое отношение к ним, от чего не отделаешься галлюцинацией или чем-то еще. Следующий прогрессивный шаг состоит в понимании того, что есть веши, от которых человек обязан отказаться (параллельный процесс — признание вытесненных желаний с отказом от их реализации). Поскольку в процесс признания входит также идентификация с объектами, т.е. элементы любви, то признание окружающего мира есть частичное осуществление христианского императива «возлюбите врагов ваших». Отметим, что примирение со своим «внутренним врагом» является тяжелейшей задачей для каждого человека.

Пытаясь соотнести наше новое понимание развития с топической системой метапсихологии Фрейда, мы приходим к выводу, что в фазе отрицания в бессознательном образуется вытесненный слой. Для сознательного признания внешнего мира, видимо, необходим промежуточный слой новой психической системы — досознания. Таким образом, в соответствии с основным биогенетическим законом о психическом развитии индивидуума повторяется исторический модус развития души, поскольку названная последовательность совпадает с развитием психических систем в организмах. Мы обнаруживаем примеры развивающегося приспособления организмов к реальности окружающегося мира. Известны примитивные организмы, застрявшие на стадии нарциссизма: когда им в течение длительного времени отказывают в удовлетворении их потребностей, они погибают. Ступенью выше находятся организмы, отбрасывающие деструктивные части органов, чтобы спасти свою жизнь (аутотомия). Еще более высокий уровень приспособления к реальности у симбиозно объединенных организмов.

«Биоаналитический» метод позволяет различать первичные и вторичные процессы (находящиеся на грани интеллектуальности) в различных органических объектах. Такой подход означал бы возможность подсчета количественных проявлений удовольствия и отвращения при приспособлении к реальности. Например, органические приспособления характеризуются некоторой жесткостью и неизменностью рефлексов, а психическая способность к приспособлению отличается гибкостью признания любых проявлений реальности. Примечательно в этой связи, что в органической патологии заметно влияние приспособления к новым внешним условиям. Я пытался объяснить некоторые виды органического лечения (например, ран и др.) притоком либидо к поврежденному месту. Однако не надо забывать, что наши рассуждения не являются удовлетворительным объяснением того факта, что при обоих видах приспособления к окружающей среде приходится не только признавать враждебный внешний мир, но и отказываться от любых частей собственного Я. Конечно, можно сослаться на то, что отказ от наслаждения в пользу признания отвращения является «временным». В ряде случаев это справедливо, о чем свидетельствуют многие примеры регрессии к давно преодоленным, даже архаичным реакциям. В этом случае приспособление может превратиться в бесконечное ожидание «старого доброго времени». Однако органическая патология с невозместимостью потери органов и их частей не поддается «психической рекомпенсации». Оптимизм по поводу функций приспособления опровергается Фрейдовой теорией инстинктов, из которой следует, что имеются случаи, при которых инстинкт деструкции действует против личности. Тенденция к саморазрушению, к смерти — агрессия, направленная против себя, по сути мазохистская, существенна для любого приспособления. Мы подчеркнули выше, что отказ от любимых частей Я и интроекция чуждого являются параллельными процессами и что любовь (признание) объектов возможна лишь за счет собственного нарциссизма. Это же подтверждается фактами психоанализа. Наиболее примечательным в саморазрушении является то, что частичная деструкция объективно становится «причиной нового разрушения»: на остатках разрушенного возводится Я, обладающее более высокой сопротивляемостью. Это напоминает остроумные опыты Жака Лебса, который, применяя химические вещества, достигал развития неоплодотворенных яиц. Так и при высвобождении эроса из инстинктов — деструкция превращается в дальнейшее развитие уцелевших остатков Я. Конечно, я понимаю рискованность простого переноса органических аналогий на сферу психики. Но я это делаю сознательно: психоанализ, как и психология в целом, в своих «глубинных бурениях» где-то наталкивается на каменную породу органики. Я не считаю, что следы воспоминаний являются шрамами от перенесенных травм, т.е. следами деструкции, которые использует эрос для сохранения жизни. Фактически создается новая психическая система, способная правильно ориентировать Я в окружающем мире. Только инстинкт деструкции «хочет зла», эрос «творит добро». Я неоднократно упоминал «счетную машину», которую постулировал как вспомогательный орган чувства реальности. Кратко остановлюсь на этом с помощью математики и логики. Исхожу из двойного смысла слова «считать». Когда мы говорим о тенденции устранения объектов окружающего мира через вытеснение или отрицание, то это означает, что мы с этими объектами «считаемся», признаем их как факт. К «счетному искусству» относится и способность выбора между двумя объектами, один из которых вызывает более сильное отвращение (ненависть). Вся мыслительная работа при этом является бессознательным расчетом, в сознании возникает лишь результат этой операции, а направляющие ее следы воспоминаний остаются потаенными или неосознанными.

Можно лишь в общих чертах туманно предположить, что простейший акт мышления базируется на бесчисленных счетных операциях с применением упрощенных алгебраических действий и дифференциального исчисления, а словесное выражение, по сути, есть символизация этих сложнейших расчетных действий. Я вполне серьезно полагаю, что понимание математики и логики зависит от наличия или отсутствия счетно-мыслительной способности, которая направляется подсознательно вне видимой связи с математикой и логикой. Сходная интроверсия, возможно, наблюдается в музыкальности, лиризме, других движениях души, не случайно представляющих научный интерес для психологии. По-видимому, от уровня развития «счетной машины» зависит справедливость прогноза о будущем. Основными элементами расчета являются воспоминания, которые есть следы чувственных впечатлений и, следовательно, психических реакций на разновеликие раздражители эмоций. Психическая математика по своей сути — как бы продолжение «органической».

Фрейд учит нас, что самым существенным для развития чувства реальности является включение способности торможения в аппарат психики, а отрицание есть последняя отчаянная попытка задержать развитие в осознании реальности. Окончательное суждение, как результат предположительной расчетной деятельности, означает новое упорядочение чувственного восприятия объектов и представлений о них, прокладывающих путь к последующей деятельности. Признание окружающего мира, т.е. утверждение отвращения возможно лишь при преобразовании этих объектов во внутренние побудители Я через высвобождающийся эрос.

21. Нежданный ребенок и его стремление к смерти
(1929)

Эрнст Джонс в небольшой работе «Холод, болезнь и рождение», развивая мысли моего эссе «Этапы развития чувства реальности» (а также идеи Троттера, Штерке, Александера и Ранка), объяснял склонность многих людей к простудным заболеваниям частично впечатлениями от раннеинфантильных травм, в том числе потрясением, испытываемым ребенком при отлучении от теплой материнской груди. В дальнейшем человек заново подвергается таким ощущениям. Выводы Джонса базировались главным образом на опыте физиопатологии и частично на аналитических суждениях. Ниже я остановлюсь на сходном развитии идей, однако охватывающих более широкую область.

Со времени появления эпохального труда Фрейда («По ту сторону принципа удовольствия») мы привыкли рассматривать все явления жизни, в том числе и духовные, в конечном счете как смешение двух базисных инстинктов — жизни и смерти. Единственным случаем почти полного разделения двух главных инстинктов, когда буйствует то желание жить, то высвобожденная тенденция самоуничтожения, Фрейд считал патологическое явление — симптоматику эпилепсии. Мои психоаналитические исследования подтвердили убедительность этой концепции. Мне известны случаи, когда к явлениям отвращения (ненависти) подключался эпилептический инсульт и пациент не хотел больше жить. Конечно, я не мог тогда еще сказать что-то определенное о существе этого приступа.

В качестве ведущего прием в армейском лазарете я должен был давать заключения о пригодности к службе некоторых эпилептиков. Исключив нередкие случаи симуляции и фактов истерии, я практически занимался типично эпилептическими проявлениями и мог более глубоко исследовать экспрессивные признаки инстинкта смерти. Обычно после тонической оцепенелости и клонических судорог или при длительной глубокой коме с остановившимися зрачками наступало полное расслабление мускулатуры и чрезвычайно мучительное (очевидно, в результате ослабления мускулов языка и гортани) отрывистое, слабое дыхание. Купировать это состояние часто помогало краткое подключение еще проходимых путей воздуха. Но иногда приходилось прерывать эту попытку из-за опасности удушения. Можно было предполагать с учетом глубины комы слабое разведение базисных инстинктов. К сожалению, обстоятельства войны исключали более глубокий анализ.