Внимание: это была самая искренняя и откровенная работа за всю историю мирового искусства 9 страница

— Я не собираюсь подглядывать за тобой… — тихо сказал он.

Моя нога стала дрожать и упала ему между ног; но не сильно.

— Ты на мой член наступила что ли?

— Ты же раньше следил за мною?!

— С чего ты взяла? Я сделал эту дырку, чтобы ты спокойно спала себе…

— Ты же сказал, что всю ночь будешь наблюдать за мною!

— Я чо, ебанутый? Мне делать больше нехуй, как следить за тобой!

Я ужаснулась и присела; мои руки оказались на его коленках.

— Нахуй ты меня трогаешь?

— Тебя ебёт?! Хочу и трогаю!

— Нахуй меня все трогают!? Чо, блять, за хуетень?!

— А кто тебя ещё трогает? — нахмурилась я.

— Тебе важно что ли?

— Та?! Где она живёт?

— Такая псина как ты может и по запаху её найти!

— У меня не такое уж и хорошее обоняние…

— Хуёвая из тебя тогда псина!

Я начала хлопать его по коленкам, потом наклонилась и продолжала хлопать; дошла до его карманов и поняла, что у него там что-то большое.

— Ты свой хер в карман засунул что ли?

— Да.

— Как-то маловато…

— Не от кого возбудиться.

— Конечно… Рорички же нет рядышком.

— Хуёрички!

— После увиденного, перестал считать её сексуальной?

— Какая тебе разница?

— Ты губы изнутри кусаешь что ли?

— Кушать хочется просто.

— Покушай моей пизды!

— Сомневаюсь, что это утолит мой голод.

— Но ты же ещё не пробовал!

— Отъебись! Меня уже от вас тошнит ото всех!

— Хорошо. Мне уйти?

— Делай что хочешь; главное, не доёбывайся!

— Может быть, я накрашусь в чёрный цвет?

— Нахуя?

— Может быть, я тебе так понравлюсь больше?

Давид сглотнул. Отвернулся к окну. Тяжело вздохнул. Зевнул.

— Тебе бы в рот член огромный запихать, Давид!

— Ты свои мечты на меня проецируешь что ли?

— У меня не такой большой рот…

— Разрежь края губ — будет ещё больше.

— Какой же ты злой, братик!

— Ты же сказала, что мы не родные…

— А кто знает? Может быть…

— Что блять ещё может быть?

— Возможно, я просто неправильно поняла всё?!

— Вообще не имею желания с тобою разговаривать, Сара!

— А с кем ты тогда будешь разговаривать, Давид? Рори послала тебя на хуй. Фрэнсис?

— Хуенсис! Что он может предложить мне?

— Он интересен.

— Тебе, Сара… Он интересен тебе. Мне он до чёртиков!

— Найди в нём изюминку.

— Да нахуя мне это нужно! — закричал Давид.

— Ну я не настаиваю…

— Так отъебись!

— Всё равно же потом приебусь!..

— Приебись к Фрэнсису!

— Да он мне до чёртиков!

— Нахуй ты мои фразы пиздишь?

— Хуиздишь! Ты что ли их придумал?

— Тебе поговорить не о чем?

— Можно я лягу рядом?

— Нахуя?

— Мне хочется полежать с тобой.

— У меня не такая уж и большая кровать… Будет тесновато, Сара.

— Обещаю, что не буду тебе шибко мешать… Ты же сказал, чтобы я делала всё, что хочу!

— А если ты захочешь отъебсти меня?

— Но ты же сказал…

— Заткнись, Сара! Умоляю тебя — просто заткни ебальник!

— Хорошо.

Я встала и вышла. Когда я оказалась у себя в комнате, то дошла до компа и отключила звук. Потом я села около дыры и начала ждать.

Когда звук за стеной исчез, я поднялся и прошёлся по комнате; я пощупал карман, и мне стало ужасно неспокойно; я достал конверт и положил его под кровать, оставил его прямо у стены.

Очень тихо я отворил дверь и крайне тихо прошёлся до лестницы; дверь у Сары была заперта; я медленно спустился и оказался у входной двери. Я вышел.

Часа два я шёл до того места. Когда я подошёл к забору и пролез под ним, то заметил, что озле костра сидит человек сорок; большой костёр; может быть, их было чуть меньше; или чуть больше; просто именно это число пришло мне в голову, когда я увидел их.

— Давно не видели тебя, Давид.

— Было некогда.

Он выдохнул.

— Перейдём к делу?

— Рассказывай.

— Да рассказывать нехуй, на самом деле. Ко мне домой ворвались и расхуярили технику, сожгли всё; исчезли.

— Кто?

— Да откуда я знаю? Ниггеры, хачи или белые?

— Может быть, китайцы?

Он потёр вокруг подбородка, скосил улыбку и очень тихо произнёс:

— Может быть и они.

— Короче, какие-то люди!

— Или марсиане… Кто знает?

— В марсиан веришь?

— Во многое верю, Давид.

— Твоё дело. Как их искать будешь?

Выдохнул он; задумался, оглянулся и посмотрел на толпу.

— Они будут искать!

— Они искать будут?

— Они. Кто же ещё? — раздвинул руками в разные стороны.

— Не знаю даже… А как они найдут?

— Вон тот видел, говорит… Сказал, что в толстовках с капюшоном зашли в дом.

— А что, уничтожили что-то важное?

— А ты думаешь, что я разволновался из-за порнухи, которая там была?

— Я не знаю. А из-за чего ты разволновался?

— Там были документы и некоторые видосы…

— Они их украли?

— Украли? Я не знаю, Давид.

— А сколько по времени они были там?

— Да я вот что-то и не знаю. Он увидел их и побежал сразу ко мне; когда я пришёл, дом уже горел вовсю; пожарники потушили, но техника была уничтожена.

— Давай спросим его ещё раз.

— Эй! Кучубек ебаный! Иди сюды!

— Нахер ты меня так называешь?

— Какая разница-то? Тебе больно что ли от этих слов?

— Не знаю. Смотря что они значит!

— Ты думаешь, что я это знаю? Просто слышал это слово откуда-то, да повторил.

— Нечего повторять всякую хуету!

— С чего ты взял, что это хуета?

— Да откуда я могу знать?! Ты же меня так называешь!

— Давай поговорим о том, что ты видел, придурок!

— Мне не нравится, что ты меня называешь по-всякому! Смени тон, да будь вежливей…

— Тебе жалко что ли? Какая разница, как я тебя называю?

— Мне неприятно это…

— Почему же тебе неприятно?

— Я не думаю, что я придурок!

— Тогда ты кучубек ебаный!

— Я не знаю, что это… Вдруг это обидно?

— Узнай у кого-нибудь!

— Я сомневаюся, что кто-то знает…

— Ладно, хороший человек; хочу узнать у тебя, что там было-то на пожарище!

— Подошёл я туды и увидел, что горит!

— Ты мне сказал, что увидел, как входят в дом! А щас говоришь, что при пожаре присутствовал! Как тебе верить, кучубек ебаный?

— Хватит меня обзывать так! — разозлился он.

— Ты думаешь, что это обзывательство?

— Откуда я могу знать?

— Тогда почему так говоришь?

— Не хочу, чтобы меня неизвестными словами называли…

— Да тебе похую должно быть; хоть пидорасом тебя назови, тебе должно быть похуй!

— Не надо меня пидорасом называть! Я не ебусь с парнями…

— А с чего ты взял, что пидорасы с парнями ебутся?

— Слово просто такое…

— А если президента пидорасом называют, то ты сразу считаешь, что его в жопу ебут?

Тот лоб трёт.

— Я и не знаю, чо сказать-то…

— Вот и молчи нахуй тогда! А лучше ответь мне: что ты видел!?

— Я вообще под наркотой был…

— Что блять?

— Косячок принял и водки выпил сверху.

— Ты ебанько что ли?

— Почему ты обзываешься постоянно? Чем я заслужил это?

— Да ты долбоёб полнейший потому что!

— Я вообще не буду тебе ничего говорить!

— Ты хочешь по лицу отхватить?

— Зачем это по лицу? — сказал этот парень и отошёл назад.

— Чтобы меньше пиздел не по делу!

— Что нужно тебе?

— Как было блять? Как блять было!?

— Ну, если меня не обмануло зрение, то я видел, как два парня в толстовках зашли в дверь!

— Они же толстовках были, — начал я. — Как ты понял, что это парни вообще?

— Просто предположил…

— Хули ты предполагаешь всё время? Отвечай так, как видел! Не парни, а два уёбка неопределённого пола!

— Уёбки они или нет, я не знаю… Но они зашли в твою дверь; я знал, что ты здесь и побежал.

— А полицию почему не вызвал? — снова вмешался я.

— Да я что-то не подумал об этом…

— Если бы ты подумал, то мои документы были бы целы, полудурок!

— Зачем ты опять обзываешься?

— Да ты должен уже привыкнуть к таким словам, мудила!

— Я говорить больше ничего не буду! — сказал парень и отсёкся.

Который рядом со мной стоял, подбежал и пнул его в зад; парень этот свалился на землю, рожей в грязь; некоторые из толпы рассмеялись.

— Хули ржёте?

Смех прекратился.

— Ну что, Давид… слышал?

— Слышать-то я слышал; но всё равно непонятно, как ты найдёшь этих людей в толстовках…

— В комнате была камера; но она сгорела. Лежит сейчас в ментуре. Они отдали её на экспертизу.

— Если они в толстовках, то их невозможно будет найти.

— Верно. Тогда что делать с документами?

— Не найти их теперь. А как файл назывался?

Он шепнул мне на ухо.

— Как это название можно вообще запомнить?

Он шепнул мне ещё на ухо что-то.

— В этом месте?

— Найти можно.

— Пошёл я.

— Щас пить будем…

— Я не пью до сих пор.

— Зря! Водка — класс; пиво — класс; вино — класс!

— Я не пью всё это. Только воду.

— От воды не кайфануть!

— В пустыне кайфуют от воды.

— Юмор? Юмор — это хорошо. Только от юмора не кайфануть никак!

— От хорошего юмора можно и кайфануть.

— Водка у нас хорошая!

— Я пошёл.

Я только начал идти, как вдруг запихал руки в карман и ощутил что-то; собрал в щепотку и достал — трава.

— Эй! — крикнул я. — Есть бумага и зажигалка?

— Есть. На! Можешь не возвращать.

Когда оказался на улице, дошёл до помещения, где мы прятались; залез туда и сел там, где и сидел. Завернул щепотку в бумагу и посмотрел на бочку; рядом была Сара когда-то и Рори с Фрэнсисом; я возбудился, но плохо мне не стало — вообще ничего не почувствовал; прищурился только.

Думать было шибко не о чем: Рори приходила на память; я не знал, как реагировать на это; хотелось бы, чтоб она вообще не появлялась в сознании, однако когда появлялась другая девушка, становилось ещё хуже.

Я посмотрел на косяк и чиркнул зажигалкой; поджигать косяк пока не торопился. Огонь был жалок — слабёхонький, малёхонький, в любой момент может потухнуть. Я убрал палец с педали и прислушался: на улице кто-то кричал; я вжался в стену и стал дышать очень тихо, хотя сердце билось очень громко — так громко, что думалось, будто и на улице моё сердцебиение слышится.

Неожиданно дверь так сильно ударилась о стену, что я даже подпрыгнул; кто-то свалился на пол и закричал. Я увидел, как заходит девушка и ударяет этого человека прямо в живот; из его рта выходит кровь — это мужчина вроде бы. Я сижу тихо; очень тихо.

Она наклоняется к нему и что-то ему шепчет на ухо. Он ей кричит, что у него нет этого. Видимо, она ему не верит и ударяет его по лицу. Он смотрит прямо ей в глаза, но ничего не говорит.

— Так что? — говорит она грозным тоном.

— Нету у меня этой хуёвины!

— Не верю тебе! Воткнуть тебе нож в глаз?

— Она не появится у меня…

— Зато мне будет приятно.

— Делай, что хочешь! — крикнул он.

Она достала нож; у меня глаза расширились, я испугался жутко, но поделать ничего не мог. А что, если она его здесь сейчас и убьёт? Как мне жить с этим?

Она замахнулась; тот прищурился.

— СТОЙ!

Я проснулась от какого-то крика. Прижатая к стене, я сначала не поняла, где нахожусь. Была жуткая тишина, но я не ощутила её, повернулась и увидела дыру; посмотрела в неё — Давида не было — мне стало немножко не по себе. «На кухне?»

Поднялась и спустилась; на кухне никого не было; глянула на время — очень много времени — за окном Луна, такая большая.

«Где он?»

В дверь постучались.

«Кто это?»

Пошла к двери.

— Кто?

— Рори.

Открываю дверь и вижу Рори; её лицо полностью закрыто, только глаза видны.

— Зачем ты здесь?

— Войти можно?

— Давида нет здесь…

— И хорошо. Мне нужно… Мне нужно спрятаться у кого-то.

— Спрятаться у кого-то? От кого тебе нужно спрятаться?

— Не важно. Побуду у тебя…

— А если Давид придёт?

— Пока не важно.

— Заходи, ладно.

Она зашла и подниматься начала по ступеням; как-то неуверенно всё это делала; я даже подумала, что она немножко напилась.

Я пошла за ней; она была в широкой какой-то одежде; у меня возникло очень плохое предчувствие.

Мы оказались в комнате.

— Запри, — прозвучал её голос.

Я заперлась.

Она прямо в одежде легла на мою постель; постель у меня огромная, поэтому я легла рядом с нею. Она недолго лежала мёртвой, стала шевелиться и обняла меня; возникло такое чувство, что она плачет. Мне было плакать не о чем, поэтому я просто молчала. Я всё думала о том, как реагировать мне, если кто-то постучится в дверь; ещё я думала о том, что это может мне вообще просто снится.

— Ты точно здесь, Рори? — произнесла я.

Она ничего мне не отвечала; прижалась ещё крепче ко мне — я аж пискнула.

Мы лежали так минут пять; мне захотелось пукнуть, но я что-то постеснялась, поэтому очень тихо это сделала; через некоторое время жутко завоняло. Рори перестала ныть; кажется, она стала хихикать. Я решила, что нужно было пукнуть немного погромче. Это меня расстроило. Я улыбнулась. Рори отвернулась от меня. Я отвернулась от неё; через некоторое время мы прижались попами друг к другу. Я сложила руки на груди и закрыла глаза. Вскоре я уснула.

— Фрэнсис здесь?

— Фрэнсис ушёл. А что?

— Я искала его. Он мой, Сара. Он — мой!

— С чего ты взяла, что он вообще чей-то? Кто ты?

— Он является моим! Не трогай его, Сара.

— Он не чьим не является! Кто ты?

— Тебе нет дела до Фрэнсиса, Сара! Тебе нужен Давид!

— Мне не нужен Давид! Он мой брат!

— Ты видела бумаги, Сара! Он не может быть твоим братом! Он не любит тебя, Сара. Завоюй его сердце!

— Мне не нужно его сердце…

— Ты заблуждаешься! Тебе не нужен Фрэнсис!

— Я и не говорила, что Фрэнсис мне нужен…

— Зачем тогда ты пытаешься озлобить меня?

— Разве я пытаюсь?

— Ещё как пытаешься, Сара! Ещё как пытаешься…

— Тебе кажется всё это.

— Ты хочешь взять себе и Давида, и Фрэнсиса, Сара! Ты и Рори хочешь забрать себе! Что ты будешь делать с ними, Сара?

— Мне не нужны они. С чего ты взяла это?

— Я знаю про тебя всё, Сара. Я всё про тебя знаю.

— Я не верю тебе. Даже я про себя знаю не всё.

— Я наблюдаю за тобой со стороны, Сара. Мне видно всё это! Можно сказать, что я и являюсь тобою, Сара.

— Ты не можешь быть мною! О чём ты говоришь?

— О нас, Сара. Я говорю о том, что нужно нам, Сара.

— Кому это, нам?

— Тебе и мне.

— Кто ты?

— Всего лишь твоё отражение в зеркале.

— Здесь нет зеркал.

— Но где-то они есть…

— Что тебе нужно от меня?

— Измени тактику, Сара. Завоюй Давида! Потом ты сможешь завоевать Фрэнсиса… А Рори уже сразу станет твоей!

— С чего ты взяла, что все эти люди мне нужны?

— Мне они нужны, Сара. Выходит, что и тебе они тоже нужны.

— Ты говоришь что-то странное.

— Просто пытаюсь доказать тебе одну вещь…

— Мне не нужно ничего доказывать!

— Ещё как нужно. Иначе как мы доберёмся до их души?

— До чьей души? И зачем нужна их душа?

— Сара, Сара… Однажды ты проснёшься и увидишь весь мир совершенно другим.

— Что-то я сомневаюсь… Хотя всё может быть.

— Не нужно сомневаться, Сара.

— Почему ты постоянно называешь меня по имени?

— Потому что я его знаю, Сара.

— Очень жалкое объяснение.

— Знаешь, Сара…

— Прекрати!

— Тебе не нравится твоё имя?

— Мне всё нравится…

— Что-то незаметно. Тебе нужны эти люди, Сара. Очень нужны. Почему Рори замотала своё лицо? Что она скрывает?

— Я не знаю. Просто ей так удобно ходить.

— Не знаю, Сара. Не знаю… Удобно ей или нет; но она что-то скрывает. Может быть, ты проснёшься сейчас и откроешь её лицо?

Я проснулась. Рори лежала рядом.

— Ты спишь?

Она не отвечала. Я перевернула её осторожно на спину и посмотрела: глаза её были закрыты. Я потянула за тряпку и медленно сняла её с лица; когда мой взгляд оказался на лице, я так сильно испугалась, что упала с кровати на пол. Я побежала к столу, достала из шкафчика фотоаппарат и сфотографировала её лицо. Потом снова натянула её тряпки обратно. Я подсоединила фотик к компу и достала из него эту фотку; поставила её на рабочий стол фоном; и выключила компьютер.

Я сидела абсолютно без мыслей до самого полудня; меня бросало то в холод, то в жар.

— Ты знаешь, что он сделал? — крикнула она.

— Не знаю. Но зачем убивать его?

— Он сильно избил одну девушку, Давид.

— Откуда ты знаешь моё имя?

— Он её избил, Давид. Что ты, мразь, делал с нею ещё? — крикнула она и замахнулась ножом, дошла до его глаза.

— СТОЙ! — крикнул я снова.

— Ты даже не знаешь, какое это дерьмо, Давид!

— Не знаю. Ты избила его и без того…

— Разве я избила его, Давид? Я ударила его один раз по животу и пару раз шлёпнула по щекам… Ты бы видел, что он сделал с ней!

— Оставь его…

— Я не выполняю приказы. Я делаю то, что сама хочу.

— Оставь его…

— Если бы ты видел эту девушку, то твоё мнение резко бы изменилось, Давид.

— Отпусти его…

— Хорошо, Давид. Но если я его отпущу, то как ты найдёшь его?

— Зачем мне искать его?

— Как это зачем, Давид? Тебе не понравится то, что ты узнаешь через пару часов.

— А что я могу узнать через пару часов?

— Нечто такое, что тебе точно не понравится… Сара уже всё сделала.

— Что ты сказала?

— Сара… твоя сводная сестра… Она всё сделала, Давид.

Я посмотрел в пол; сжал сильно глаза и хрустанул шеей.

— Мне не слышится? Ты говоришь о моей сестре сейчас?

— С сестрой всё хорошо, Давид. Хотя не исключено, что она очень переживает.

— Переживает из-за чего?

— Ты доберёшься до дома, да всё узнаешь, Давид. Она спит сейчас. Ей невероятно больно.

— Саре больно?

— И Саре тоже.

— А кому ещё?

— Но не этому же куску дерьма, Давид!

— Он человек.

— Человек не избивает других людей; это грязная тупорылая агрессивная макака, Давид!

— А что ему сделала эта женщина? Которую он избил…

— Я не знаю. Может быть, она не так на него посмотрела? Или не так пошевелила рукой… Может быть, сделала не то выражение лица?! Или совершила не те действия? Я же не наблюдаю за ними, Давид. Что с ними происходит, мне неизвестно, Давид. Советую тебе пойти домой, Давид.

— Я уйду домой, а ты его убьёшь!?

— А с чего ты взял, что я хочу его убить? Быть может, это ты хочешь убить его, Давид?!

— Я? А причём тут я?

— Ты имеешь к этому исключительное значение!

— Никакого значения… Что ещё за значение?

— А может быть, она произнесла не те слова при нём… Советую тебе пойти домой.

— Он жив будет?

— Я жутко в этом сомневаюсь, Давид. Ты такой беспомощный сейчас… Но я обещаю, что его не будет уж так сложно найти… Его семью…

— Семью? Какого чёрта?

— Родных… Его детей.

— Какого чёрта ты городишь эту чепуху?

— Ну, он же нас сейчас слышит. Почему бы не сказать это всё?

— Ты угрожаешь ему!

— Это ты ему угрожаешь, Давид!

— Что? Я против этого!

— Мне что-то так не кажется… Иначе, почему я здесь? Я знала, что ты сидишь в этом месте… Посмотри в окно, Давид.

Я подошёл медленно к окну и увидел, что там стоит толпа людей в масках; я обратил внимания на их голые руки — там были не только белые люди, но и чёрные. Я испугался. Она вышла из помещения, и они пошли куда-то. Я подбежал к этому парню и начал поднимать его. Он молчал, не смотрел на меня. Когда я поднял его и спросил, всё ли нормально, он кивнул и пошёл прочь; кажется, он похрамывал. Я подошёл к тому месту, где сидел и поднял зажигалку, схватил косяк; всё это я положил в карман.

Через несколько часов я оказался дома и почувствовал странный запах. Я не мог поверить, что это была она; я растёкся в улыбке и обо всём забыл. Поднялся наверх и потянул за дверь Сары — она была заперта; я прислонился ухом — ничего не слышно. Я пошёл до своей комнаты и увидел дыру; я не стал подходить и подглядывать… Я решил подождать, когда они выйдут. Тем более, Рори сказала, чтобы я к ней не подходил больше.

Мои ноги ужасно болели, поэтому я был обрадован тем, что теперь валялся на своей койке; шторы были кем-то закрыты — я шторы не имел привычки закрывать; может быть, мама? С улицы послышался лёгкий шум; я повернулся на бок, к стене, и начал разглядывать узоры — они превращались в лица людей и в морды животных; я играл с воображением и узоры эти двигались так, как мне этого хотелось. Моя рука оказалась на стене — я ощутил шероховатость обоев, их холод; обои эти клеила мать — она просила помочь меня, но я убегал — было лень, наверное — хотелось играть с другими детьми; однако я не помню, чтобы рядом были другие дети, кроме Сары. Отец мало появлялся в моей жизни; он больше любил общение с дочерью; когда я входил в её комнату, — если отец сидел с ней, он тут же уходил, гладил меня по голове — максимум; однако не обижал меня, не шлёпал за провинности; как-то раз я ударил случайно Сару — она заплакала — прибежал отец и грозно так посмотрел на меня, схватил сестру и унёс её от меня — наказывать не стал; правда, он со мной не общался около месяца тогда; не знаю, понял ли я, что из-за этого случая он не разговаривал со мной, но обижать Сару я больше не стал; всё-таки это была же случайность, а когда он стал игнорировать меня, мною чувствовалось, что виноват полностью я; если бы сейчас что-то подобное бы произошло, то я бы не стал с ним общаться!

Сара — ещё та плакса! Она постоянно ходила в слезах — это меня ужасно бесило; я не понимал, как можно столько плакать; я пытался спрашивать её, но она мне не отвечала — бежала к папочке; он её успокаивал; её, конечно, и мать успокаивала, однако это случалось реже; самое странное, что на меня особо никто внимания-то и не обращал; иногда мать приходила и рассказывала мне какие-то истории — они были ужасно скучными; конечно, веселее было с отцом — но это было странное веселье — потому что это веселье происходило за моей стеной — он веселил Сару; она смеялась, он смеялся; как-то она рассказала, что он так щекотал её, что она сикнула в трусики; я приспустил слюну после этой информации.

Но однажды я обратил внимание, что у Сары начали вырисовываться формы: грудь, задница, талия, ноги, волосы были всё длинней; отец перестал с нею общаться вообще! Она начала общаться больше со мной, но мне было крайне некомфортно, потому что она любила носить обтягивающие шмотки; как-то раз она щекотала меня, у меня встал член; я так сильно испугался, что оттолкнул её и убежал в ванную, заперся там и сидел около получаса; Сара барабанила в дверь, но я не открывал — она ужасно после этого обиделась, однако я заметил, что шмотки стали надеваться шире. Мы много на самом деле общались, но о постороннем; о друг друге мы ничего не хотели знать; а однажды я рассказал ей, что на неё обратил один мальчик внимание — после этого мы вообще перестали общаться.

Я размышлял обо всём этом; и даже не понял, как уснул. Сердце билось сильно; иногда я просыпался и смотрел вверх; размышлял о том, который час; в итоге я проспал так до самого вечера.

Когда я поднялся и вышел из своей комнаты, заметил, что дверь Сары чуть приоткрыта — я вошёл: пусто. Я прошёлся и сел на стул перед компьютером; на столе лежала бумага, а рядом ручка; было написано: «Я не стала удалять то видео; если захочешь, можешь удалить его!» Я включил компьютер и отвернулся; смотрел на входную дверь — никого; вскоре прозвучало приветствие, и я повернулся, поднял взгляд; меня охватил такой дикий ужас от увиденного, что я свалился со стула и ударился головой о пол. Я резко поднялся и схватил монитор в руки, потянул его на себя, кинул его на пол и начал топтаться на нём. Я не знаю, почему я так делал, однако от увиденного, я просто охуел! Лицо Рори… Я…

Я побежал в свою комнату и залез под кровать, развернул конверт и насыпал в ладонь травы; вылез и оторвал листок из блокнота, что был на столе; насыпал туда это дерьмо и завернул; это был второй косяк, который я сделал; я облизал его и поднёс ко рту, чиркнул жигой — вдохнул.

Дым оказался у меня в лёгких, но я стал таким злым, что начал пинать свой стул; поднял его и уебал о стену — он упал на пол. Я закричал.

Косяк валялся на полу; кажется, меня немного пёрло; я поднял косяк — он дымился; вставил его в рот и затянулся; горечь попала в горло, и я закашлял; косяк снова упал на пол, а я сел рядом и кашлял ещё сильнее.

Кашель прошёл; я поднялся и пошёл в комнату Сары; поднял монитор и увидел Рори — я потянул монитор на себя, шнур вырвался и экран потух; я ебанул его о стену. Выбежал из комнаты сестры и побежал к себе. Косяк дымился, я поднял его и снова вдохнул — сейчас пошло намного лучше.

«Это не сон?»

— Пидорас! — закричал я во всю глотку.

Я взял стул и кинул его в окно; оно разбилось, и стул вылетел со второго этажа вниз. Обои развлекали меня своими рисунками; улица поила уши мои сладкими звуками, но я был крайне неспокоен и слишком зол, чтобы ловить гедонистические ощущения.

— Ааааааааааааааааааааааааа! — не сдержался я.

Упал рядом со стеной; кажется, из моих глаз пошли слёзы. Я наклонил голову вниз и подбирал взглядом части пола, не обращал на них внимания, переключался на звуки — слеп от этого; понимал, что моя задница ловит холод; глаза сильно заболели, я их потёр — пошли звёздочки; я глядел по сторонам и ничего не видел.

— Я же говорила, что ты захочешь его убить, Давид.

Я узнал этот голос и крепко сжал свои глаза — всё равно ничего не видно.

— Рори ты больше не увидишь — это очевидно. Что ты хочешь сделать, Давид?

Я потянулся к косяку и закурил.

— Улица ждёт тебя… Мы знаем, где он живёт. Как ты поступишь?

Я выдохнул дым и посмотрел, как он уходит в окно.

— Не думаю, что мне стоит долго здесь находиться… Мне найти тебя позже?

— Не нужно искать меня. Почему я не увижу Рори?

— Мне так кажется…

— Зачем она тогда приходила сюда?

— Интересный вопрос, Давид… Но ты спрашиваешь не у того человека.

— Мне нужно спросить это у Рори. Но ты сказала, что я не увижу её больше.

— Однако я тебе сказала, что ты захочешь убить этого парня…

— Это был точно он?

— Мне сложно ответить на этот вопрос. Я видела, как Рори зашла в квартиру; потом я видела, как она оттуда выбежала вся… в крови. Я вошла в эту квартиру и увидела там лишь одного человека; я вырубила его, позвала своих, мы его дотащили до того места, где ты находился наедине с собой.

— Как-то бредово это всё звучит?!

— Не доверяешь мне?

— А с чего бы мне доверять тебе?

— Я рассказала тебе правду, Давид!

— Откуда я могу знать, что это не ты сделала?

— Верно. Тогда тебе придётся найти Рори. Знаешь, где она живёт?

— Откуда мне это знать?

— Я тебе сейчас подскажу, — сказала эта девушка и подошла ко мне.

— Кто это был, Давид?

— Какая-то девушка… Ты видела Рори?

— Да, — осторожно произнесла я и постаралась крайне осторожно смотреть в глаза брату; его эмоции бегали по лицу и пытались что-то изобразить, но я не могла прочесть это и начала немножко даже волноваться, переживать; мои глаза заслезились, где-то внутри стало больно; я посмотрела осторожно вниз, не видя ничего перед собой; замерла и сжала сильно челюсть; язык мой гладил зубы изнутри; я нащупала рукой дверной косяк и оперлась на него; медленно пошла в свою комнату, ничего не соображая; что со мной?

— Сара?

Я не слышал, что он говорил; слышала своё имя; он шёл за мной, я не оглядывалась; перешагивала тяжело по полу и увидела пятно крови — остановилась.

— Рори что-то сказала тебе?

— Она вообще почти ничего не произнесла… Она даже не показала мне лицо.

— Что с ней?

Я застыла и ещё раз посмотрела на кровь; потом посмотрела в сторону ванной. Я повернулась к Давиду и замахнулась рукой; начала его колотить.

— Какого хера? Что ты творишь? Сара, ёбтвоюмать!?

Я не вижу ничего перед собой и просто бью его; он даже не сопротивляется.

— Это ты виноват! Это виноват ты! Долбаный придурок! Ты виноват во всём этом!

Колочу его.

Он толкает меня и убегает вниз по лестнице; я падаю на пол и ударяюсь коленками; начинаю рыдать.

Из-за чего я плачу? Из-за Рори? Из-за себя? Из-за Давида?

Через минут десять я резко успокаиваюсь — плакать больше нечем. Глаза мои ничего не видят перед собой; я часто моргаю… я моргаю часто, но это не помогает; где-то в желудке начинает сильно жечь; так сильно, что я кричу от боли и ударяюсь головой о стену; я начинаю бить себя головой о стену, чтобы боль в желудке заглохла.

Теперь я хочу удариться лбом со всей силы и разворачиваю своё тело — напротив меня на стене что-то красное. Видно плохо — что это? Палец ударяется о стену и замирает — что-то мокрое; на лице возникает отвращение.