Глава 13. Остановка времени 7 страница

Неожиданно на большую подушку по соседству со мной кто-то примостился. От этого человека исходило тепло, от него пахло мужским запахом, который совершенно точно был мне знаком. Мужчина оказался Шурой. Я улыбнулась ему и сказала: «Как приятно видеть тебя снова! Ты привез с собой свою даму из Германии?»

- Нет, боюсь, это было невозможно - на этот раз.

О черт побери, я имела в виду вечер, а не привез ли он ее из Европы. Что он хотел сказать? Что она в Калифорнии, но не пришла на вечер? Или что он не смог привезти ее к себе домой из Парижа?

Я сделала еще одну попытку:

- Когда ты вернулся?

- Из Франции? О, около двух недель назад.

- И все прошло хорошо для тебя?

Он ответил не сразу. Пока Шура искоса оглядывал комнату, я смотрела на его профиль с красиво очерченным носом. Я ждала, все мое существо насторожилось. После показавшегося мне целой вечностью ожидания, а на самом деле после всего-навсего четырех секунд, Шура ответил: «Я действительно не знаю».

Я продолжала смотреть на него и ничего не сказала.

- У меня никогда не было таких отношений, - сказал он. - И порой мне кажется, что я убедил себя в чем-то, чего на самом деле не существует.

Шура сидел согнувшись, опершись руками на колени, его голос звучал подавленно: «И все же я вполне уверен в том, что было сказано, я помню то, что было сделано, и я знаю, что какая-то часть всего этого вполне реальна. Но подозреваю, что какая-то другая часть - нет». Он повернулся ко мне и пожал плечами: «Моя проблема состоит в том, чтобы понять, какая из них та, а какая - эта».

Так, так, оказывается, он не тратит время на сплетни.

Я встретилась с Шурой взглядом и откровенно стала читать по его глазам все, что было у него на душе. В уголках глаз была замкнутость и боль, и что-то еще прямо в центре, а что-то имело отношение ко мне, а вовсе не к кому-то там по имени Урсула. Я подумала, что он действительно видит меня сейчас, я для него не просто дамочка с симпатичными ушками. Это хорошо. Все будет хорошо, пока он не подозревает, как сильно я ненавижу красивых (я думала, она была красивой) немецких женщин, в особенности тех, кто носит имя Урсула. В конце концов, мы виделись всего лишь раз. Возможно, я не показалась ему такой же интересной, каким он показался мне. Нет, подумала я, это не правда. Я не верила в это, и мой Наблюдатель с удовольствием это отметил.

Хильда призвала всех проявить внимание.

Но я не могла стать для него такой же очаровательной, как Урсула, потому что он любит ее. С другой стороны, известно, что любовь исцеляет людей. Особенно, если дела идут не слишком хорошо, а тут появляется кто-то приятный, теплый, заботливый, чтобы помочь склеить разбитое сердце.

Внезапно я представила своего обычно хладнокровного Наблюдателя, в отчаянии сжимающего голову руками. Хорошо, хорошо, буду вести себя спокойно. Мы ведь даже не знаем, приехала ли Урсула в Калифорнию.

Когда именитый гость из Индии с тюрбаном на голове пустился представлять себя, я приникла губами к правому уху Шуры и прошептала: «Это означает, что Урсула не приехала с тобой?»

Он кивнул в знак подтверждения. Все в порядке. Может быть, она приедет на следующей неделе или еще когда-нибудь, но, по крайней мере, сейчас ее не было рядом с ним. Я старалась, чтобы мое лицо оставалось бесстрастным, и благодарила богов за то, что большинство людей не обладает полноценным телепатическим даром и не транслирует свои чувства и мысли большую часть времени. Мне было бы трудно объяснить сильную вспышку возбуждения, которую я ощутила. В общем-то, объяснить ее самой себе тоже было затруднительно.

После выступления гостя и до начала музыкального отделения вечера был сделан перерыв. Гости угощались вином и кофе, приготовленными Хильдой. Мы с Шурой вышли на просторную веранду, чтобы покурить. Шура прихватил с собой пластиковый стаканчик с вином и уселся на широкие деревянные перила. Я неожиданно вспомнила вопрос, который забыла задать ему во время нашей первой встречи.

- Между прочим, - сказала я, - не сомневаюсь, что ты, должно быть, отвечал на этот вопрос тысячу раз, но все-таки - ты состоишь в родственных отношениях с композитором Бородиным, тем, который написал «Князя Игоря»?»

- Боюсь, мы очень дальние родственники. Так что хвастаться нечем.

- Ладно, теперь будет необычный вопрос. Скажи мне, что ты собираешься делать со своей дамой из Германии. Вы с ней пришли к какому-нибудь решению насчет того, в какую сторону пойдете отсюда? Или оттуда?

Шура стряхнул с сигареты пепел:

- Да, полагаю, можно сказать, что мы приняли некое решение. Она собирается разводиться, паковать свои вещи и вскоре - сколько бы ни пришлось ждать - она приедет ко мне.

Я отметила любопытную монотонность в его голосе и решила рискнуть.

- Все это звучит очень обнадеживающе, но почему ты говоришь - ну, тон, которым ты говоришь, не соответствует твоим словам, если ты простишь мою... - я сделала извиняющийся жест.

Он покачался на перилах, посмотрел на стеклянную дверь и пробивающийся сквозь нее свет из гостиной, обдумывая ответ: «Да, скорее всего, в моем голосе не было особого восторга, возможно, потому, что слишком много раз я принимался рано радоваться. Ведь она не впервые говорит мне, что переедет сюда, однако, кажется, мне никогда не назовут точную дату».

Шура поискал глазами пепельницу, и я предложила ему треснутое голубое блюдце, которое я нашла на полу веранды. Наверное, из этого блюдечка ела кошка.

- Когда она хочет увидеться со мной, - продолжил Шура, - она извещает меня о своих планах незадолго до приезда и никогда не остается у меня надолго. И все же, пока она со мной, она говорит так, словно на самом деле намеревается переехать; когда она рассуждает о том, что изменит в моем доме это и это, ее слова звучат так, будто она не может больше откладывать переезд, хочет остаться со мной навсегда. Но потом, спустя пару недель, она всегда уезжает домой и говорит свое вечное: «Всего лишь несколько месяцев, пожалуйста, потерпи всего лишь несколько месяцев.

Я поинтересовалась: «А что в это время делает ее муж?» Шура посмотрел прямо на меня, глубокая морщина, что была у него между бровей, в отражавшемся свете показалась еще резче:

- Знаешь, возможно, это самый необычный момент в наших и без того странных отношениях; Урсула постоянно повторяет мне, что Дольф страшно расстраивается и злится из-за этого, иногда он готов даже пойти на какую-то жестокость – в конечном итоге, это нельзя исключать. И все-таки, несколько раз он поднимал трубку, когда я звонил в Германию, чтобы спросить у Урсулы о чем-нибудь важном, что не могло ждать письма. И всегда он разговаривает со мной, как со своим другом. Словно между нами ничего не изменилось, ничего не происходит. Не знаю, что и думать по этому поводу».

- Может, он просто держится молодцом?

- Нет, не похоже. Когда человеку приходится сдерживаться, в его голосе всегда чувствуется напряжение, и ты можешь довольно легко угадать это. Но в голосе Дольфа никакого напряжения нет, как нет намека на что-то, что приходится скрывать. Он говорит так, будто действительно рад слышать меня и по-прежнему меня любит как друга. Его голос звучит просто невероятно. Дольф болтает со мной о статьях в журналах и о прочей ерунде, и мы беседуем также, как обычно, когда он приезжал ко мне. Потом он со мной очень нежно прощается и передает телефонную трубку свой жене.

- Господи, Боже мой, - сказала я в искреннем удивлении. -Все это совершенно бессмысленно, не правда ли? Ведь ты ожидаешь какого-то взрыва или обвинений, или хотя бы какой-то грусти, не так ли?

- Да, - сказал Шура, - думаю, это мне и следует ожидать.

В дверном проеме возникла Хильда и поманила нас в гостиную. Пробираясь в свой уголок, я размышляла над тем, что Шура только что рассказал мне.

Он удивляется, как его женщина может играть в подобные игры; он чувствует, что что-то не в порядке, но не знает, что именно и где искать этот разлад.

Мы уселись на свои подушки, и после того, как трое мужчин, по индийской моде одетые в белые жакеты, подвязанные на груди широкими красными кушаками, поиграли минут десять, Шура очень тихо поднялся. Я вопросительно посмотрела на него. Он схватил меня за руку и повел через открытую арку в темный коридор. Пока он тянул меня вперед, у меня промелькнуло одно подозрение - я хихикнула. Шура обернулся и приложил палец к губам, призывая меня к тишине.

Я последовала за ним в маленькую комнату в конце коридора. Там обнаружился большой стол, два стула и груды книг и журналов на полу. Шура оставил дверь открытой, чтобы в комнатку попадал свет, и уселся на старинный капитанский стул на колесиках. Я села на другой. Наши колени почти соприкасались.

Я улыбнулась ему и спросила: «Да?»

Он улыбнулся в ответ:

- Я решил, что разговор с тобой куда важнее, чем прослушивание прекрасной музыки, ценителем которой я являюсь. Не возражаешь?.

- Ничуть.

- Хорошо. Я хотел поговорить с тобой о том, чем я занимаюсь.

Чем дальше, тем нелепее и чуднее. Он затащил меня в темную комнатушку, чтобы поговорить о своей работе. Я определенно заинтригована. Мне кажется, я обожаю эту изумительную личность и надеюсь, что Германия затонет в море.

Я сказала: «С превеликим удовольствием выслушаю рассказ о твоей работе».

Он начал:

- Ты представляешь себе, что такое психофармакология?

- Не совсем.

- Кажется, я уже говорил тебе тогда, в первую нашу встречу, что я химик и занимаюсь психофармакологией. Те, кто занимаются исследованиями в этой области, изучают влияние наркотиков на центральную нервную систему. Я тоже этим занимаюсь. Однако большинство ученых изучают влияние наркотических веществ на животных, в то время как я - на людях. Я не изучаю все подряд наркотики, лишь наркотики определенного вида.

- Какого определенного вида?

- Наркотики, с которыми я работаю, называются психоделиками или психотомиметиками. Предполагаю, ты что-нибудь да слышала о них.

- Ты имеешь в виду вещи вроде мескалина и ЛСД?

- Точно.

- Ну, ЛСД я никогда не пробовала, а вот один из самых удивительных и важных дней в моей жизни случился тогда, когда я приняла пейот.

Шура даже наклонился ко мне:

- В самом деле! Когда же это было?

- О Бог мой, думаю - мне нужно время, чтобы посчитать - думаю, это было лет пятнадцать - нет, больше - может быть, лет двадцать назад. В это путешествие меня взял очень интересный человек, который потом стал психиатром; его зовут Сэм Голдинг. Ты его знаешь?

Шура рассмеялся:

- Да, я очень хорошо знаю Сэма. В шестидесятых мы с ним на славу поработали; мы действительно написали в соавторстве пару статей. Впрочем, это было давно. Я не виделся с ним, по меньшей мере, год.

- Сэм - необычный человек, и он был хорошим гидом для меня. Я тоже не виделась с ним много лет. В любом случае – продолжай.

- Лет двадцать тому назад я бросил очень хорошую работу в крупной компании, название которой, я уверен, покажется тебе знакомым, - Dole Chemical.

Я кивнула.

- Я вернулся назад в университет, чтобы изучить все, что можно, о центральной нервной системе. Это был в чем-то рискованный поступок, ведь я был должен содержать жену и сына. Однако Элен пошла работать в университет библиотекарем, не сделав даже малейшего намека на протест. Она всегда и во всем поддерживала меня, храни Господь ее душу. Проучившись два года в медицинской школе, я занялся созданием частной лаборатории. Я устроил ее в большом помещении где-то в ста ярдах от своего дома. Это был подвал первого дома моих родителей. Сам дом сгорел в одно лето, и все пропало - остался лишь этот отличный подвал. Потом я долго мучился, пытаясь понять, как вести себя с бюрократией и властями, чтобы приобрести что-то вроде лицензии. Она была мне нужна для того, чтобы я мог осуществить задуманное. Эту интересную историю отложим на другой раз. Так я стал консультантом.

Я все еще пробовала на вкус эти многообещающие слова насчет истории для другого раза, и мне потребовалось мысленно повторить последнее, что сказал Шура, чтобы до меня дошел смысл сказанного.

- Каким консультантом?

- Консультантом в области воздействия психотропных веществ на восприятие человека, особенно воздействия тех наркотических веществ, которые называют психоделиками. Я начал публиковать описание всего, что я делал и открывал. Кроме того, я продолжал находить новые наркотики.

Я задвигалась в кресле, мое колено ударилось о колено Шуры, но не уверена, что я это осознала в полной мере.

- Ты нашел новые психоделики?

- Я создал несколько новых и до сих пор продолжаю синтезировать их. Каждый новый наркотик я испытываю на себе, начиная с очень маленьких доз и постепенно увеличивая количество, пока не почувствую, что наркотик действует. Это спасает немало мышей и собак, поверь мне. Если мне нравится то, что я вижу под воздействием нового соединения, я даю его членам своей исследовательской группы. Потом описываю результаты и публикую их в журнале, обычно в очень уважаемом Journal of medicinal Chemistry.

Боже! Не могу поверить! Он ИЗОБРЕТАЕТ психоделики! Я вдруг поняла, что уставилась на Шуру с открытым ртом. Я сказала:

- Это кажется одним из самых увлекательных занятий в мире, или я ошибаюсь?

- Нет, ты абсолютно права. По крайней мере, на мой взгляд, так и есть. Однако большинство людей, называющих себя психофармакологами, скажут, что я сошел с ума.

- Почему?

- Потому что пробовать новые соединения на самом себе вышло из моды. Раньше это был единственный ответственный путь для человека, считающего себя ученым, - самому оценить наркотик, предназначенный для употребления человеком, особенно, если это наркотик его собственного изготовления. Теперь ученых бросает в дрожь при одной мысли об испытаниях наркотиков на человеке, а не на животных. Когда доказываешь ему, что мышка или собака не могут рассказать, как изменяются их восприятия или чувства, он пропускает это мимо ушей. Они очень удобно устроились, и мой старомодный подход шокирует их и кажется очень странным и опасным.

- Какие наркотики ты изобрел? Могу я узнать названия?

- Ну, самый печально известный из них я синтезировал, когда еще работал в Dole Chemical, и тот факт, что мое имя связывают с этим наркотиком, заставляет некоторых людей относиться ко мне крайне недоверчиво, несмотря на то, что я не несу ответственности за причиненные этим наркотиком неприятности. Ты слышала когда-нибудь о наркотике под названием ДОМ?

- Нет, боюсь, что нет.

- И понятно почему. Большинство людей никогда не слышали о нем под таким названием. На улицах он стал известен как СТП.

- О, да, я слышала о нем, хотя и не помню подробностей. Смутно помню, как что-то такое было с названием СТП, и у людей были с ним проблемы. Правда, это было давно, когда газеты истерично писали о распространении наркотиков в Хайт-Эшбери.

Шура откинулся назад, стул под ним заскрипел:

- Ну, когда я еще работал на Dole, меня пригласили прочесть лекцию у Джона Хопкинса в Балтиморе. Я рассказал там о нескольких соединениях, включая ДОМ. Это чистой воды предположение, но единственное логичное объяснение, к которому я пришел: мне кажется, что кто-то из аудитории, должно быть, решил поработать с этим препаратом, ввести в продажу под новым названием, потому что в течение нескольких месяцев появились сообщения о новой угрозе на улицах Сан-Франциско, когда людей отвозили прямо в клинику Хайт-Эшбери. Они полностью не контролировали себя и оказывались при смерти.

- Какое несчастье!

- Очевидно, какой-то неизвестный предприниматель выпустил эту штуку в капсулах по двадцать миллиграммов в каждой, а для полной эффективности - я имею в виду абсолютной - достаточно трети от этого количества. В то время я ничего этого, конечно, не знал, потому что у меня не было причины связывать этот СТП с тем, чем я занимался. ДОМ - очень, очень сильный психоделик, но принимавшим его людям не говорили, что проходит два-три часа до того момента, когда они полностью начинают ощущать воздействие наркотика. Поэтому после того, как кое-кто глотал одну пилюлю и ничего не замечал в течение сорока-пятидесяти минут, он принимал вторую.

- Вот это да.

- Когда наркотик начинал действовать по полной программе, люди паниковали и со всех ног неслись в «скорую помощь», потому что они не могли управлять процессом. Не думаю, что хоть кто-нибудь может справиться с двадцатью миллиграммами ДОМ - даже с количеством вдвое меньшим!

- И как же тебе удалось выяснить, что это был твой ДОМ?

- На это ушло время. Я продолжал по крупицам собирать информацию из разных источников; я слышал, что это был наркотик продолжительного воздействия, больше 24 часов - конечно, при такой-то дозе; что нужно было долго ждать до начала эффекта и что СТП несет с собой Свет, Тишину и Покой.

Я кивнула:

- А, это звучит знакомо.

- Еще я слышал, что, по мнению полиции Беркли, СТП означает Совершенно Тупой Подонок.

Я рассмеялась, повторила сказанное про себя и засмеялась опять.

Между тем Шура продолжал:

- В конечном счете, ко мне просочилась информация от друга из FDA[50]. Он выследил этот наркотик по патенту, выданному Dole Chemical. И компания подтвердила, что это один из наркотиков, синтезированных мною за время работы на нее. Я послал в Управление запрос насчет уточнения данных сведений, но ответа не получил. Наконец, одному моему знакомому химику попался образец СТП, который он проанализировал. Так было установлено, что есть что. Это был мой старый приятель - ДОМ.

Шура закинул ногу на ногу, и я увидела, что он обут в сандалии. Я припомнила, что в первый наш вечер он тоже был в сандалиях.

Может быть, он всегда носит сандалии. Надо будет спросить у него как-нибудь.

- Сколько психоделиков ты изобрел на сегодняшний день?

- О, - вздохнул Шура, - больше сотни, где-то сто пятьдесят или около того. Некоторые из них не стоят того, чтобы заниматься ими дальше, другие заслуживают этого.

Неожиданно все происходящее захватило меня. Здесь сидел мужчина, который понравился мне с первого взгляда и продолжал нравиться все больше и больше - на самом деле, к этому моменту я была полностью им покорена. И только что он рассказал мне, что изобрел около ста пятидесяти галлюциногенов. Я предполагала, что они действуют, как мескалин, по крайней мере, какие-то из них, и делают доступными внутреннему взору человека другие реальности. И здесь, в маленьком кабинете Хильды, сидела я, касаясь коленями человека, который не только владел этими удивительными сокровищами и пробовал их; он создавал их - двери в мир, где растения излучали свет и Бог держал тебя за руку.

Я осознала возникшую паузу и почувствовала на себе взгляд Шуры. Я посмотрела на его бородатое лицо и поняла, что, несмотря на блуждающую полуулыбку и вальяжную позу на стуле, он внимательно наблюдал за мной.

Я искренне улыбнулась ему, чувствуя, как к горлу, словно приступ смеха, подкатывает возбуждение. Я выпрямилась в своем кресле и развела руки, помогая себе говорить:

- Не знаю, как это сказать, но я должна попытаться. На протяжении многих лет я была очарована всем этим - опытами, исследованиями - и читала Хаксли и Мишо и всех остальных, которого могла найти и кто, казалось, что-то знает об этом.

Шура кивнул. Я продолжила:

- У меня даже была тайная мечта организовать или, по крайней мере, принять участие в своеобразном исследовательском проекте для проверки экстрасенсорного восприятия до, после приема психоделика, а также во время его воздействия. И хотя из этого ничего не вышло, эта идея по-прежнему привлекает меня.

Укрытая тенью фигура моего собеседника была неподвижной. Он слушал.

- Трудно поверить, что я наконец-то встретила человека, кто занимается всеми этими вещами, изучает этот мир и не испытывает страха перед тем, что открывает. Это невероятно!»

Шура улыбнулся, потянулся ко мне и взял меня за левую руку. Он держал меня за руку, пока говорил.

- Людей, занимающихся подобными исследованиями, какие провожу я, немало, однако на сегодняшний день я единственный из всех мне известных ученых, кто публикует материалы о воздействии этих веществ на человека.

- Почему же остальные не публикуют?

- Главным образом, потому, что химики хотят заработать достаточно денег, которых хватило бы на то, чтобы содержать семью и дом, а также покупать обычные, доставляющие удовольствие вещи, так что они нанимаются в крупные компании или работают на университеты. А если ты работаешь в университете, это значит, что ты зависишь от правительственных фондов. Когда ты находишься в зависимости от правительственного финансирования или от частной компании, имеющей контракты с правительством, ты уже играешь по правилам, установленным правительством. И раз уж правительство решило, что с психоделиками слишком опасно играть кому бы то ни было, за исключением Пентагона и ЦРУ, оно финансирует лишь исследования, которые проводятся на животных, причем большая часть этих исследований направлена на подкрепление идеи о том, что психоделики опасны для человека.

- Ну, - возразила я, - разве они на самом деле не опасны, если их неправильно использовать?

Шура помолчал секунду, потом сказал:

- В общем, да, конечно, они опасны. Но что значит правильно использовать? Используй их с осторожностью, с уважением к тем изменениям, к которым они могут привести, и ты получишь исключительный инструмент для исследований. Если же ты примешь галлюциноген и пойдешь куда-нибудь гулять в субботу вечером, то ты можешь действительно попасть в дурное место - с психологической точки зрения. Просто отдавай себе отчет в том, что используешь, реши, зачем ты это используешь, и тогда ты получишь богатые переживания. Психоделики не вызывают привыкания, и они, безусловно, не уводят от действительности, однако они являются исключительно ценными инструментами, при помощи которых можно понять человеческий разум и механизм его действия.

- Гораздо больше, чем только разум, - пробормотала я, вспомнив тот день, который мы с Сэмом провели в парке «Золотые ворота».

- Ну, одна из проблем, возникающая в разговоре о подобных исследованиях, - сказал Шура, - это терминология. Для многих явлений в этой области просто невозможно подобрать адекватные определения - такие, с которыми все были бы согласны. К примеру, слово «разум» может означать лишь мыслительную функцию человека, но, с другой стороны, может употребляться для обозначения всего, что не является чисто телесным, то есть психики в целом. За некоторое время, пока пытаешься найти общий язык с кем-нибудь, кто занимается похожими исследованиями, привыкаешь к очень точному употреблению терминов.

Я продолжала неотрывно смотреть на Шуру, стараясь не выдать своего счастья. Редко мне удавалось чувствовать себя такой счастливой. Конечно, замечательная, восхитительная, молодая, умная Урсула никуда не делась (уж лучше было наделить ее всеми этими чудесными качествами), но сейчас Шура держал за руку именно меня, а не кого-то еще.

Из коридора до нас донеслись аплодисменты, раздавшиеся в гостиной. Я подумала, что вот-вот сюда зайдет кто-нибудь, посланный найти нас, и я должна воспользоваться остатками времени, чтобы подготовить продолжение нашего общения.

- Шура, пока они нас не отыскали, не мог бы ты записать одну дату там, где обычно записываешь назначенные встречи, если эта записная книжка у тебя с собой?

Он выпустил мою руку и полез в карман за бумажником. Оттуда он вынул маленький блокнот, а из кармана куртки достал ручку. Сел, приготовившись записывать.

- В феврале я устраиваю у себя дома вечер по случаю Дня св. Валентина, и хочу, чтобы ты пришел, - я назвала ему дату и время, свой адрес и сказала, как проехать к моему дому; я не могла вспомнить, давала ли я Шуре какие-нибудь свои координаты, кроме номера телефона, во время нашей первой встречи.

- Буду счастлив прийти к тебе, - сказал Шура, делая запись в своей книжечке. - У меня ничего не назначено на этот день, что могло бы мне помешать.

- На вечере будут, в основном, люди из «Менсы» (почему-то я не почувствовала необходимости объяснить, что «Менса» - это международное общество, объединяющее людей с уровнем интеллекта выше 132, или специально извиняться за то, что вхожу в это общество). Придут еще кое-какие мои друзья, а также будут мои дети - по крайней мере, трое из них, с ними вместе я живу. И, пожалуйста, постарайся прийти. Я хочу продолжить нашу беседу. У меня к тебе ужасно много вопросов, - подытожила я.

Господи! У меня к нему ВОПРОСЫ!

- Я сделаю все от меня зависящее, чтобы появиться у тебя на вечере, - сказал Шура, поднимаясь с кресла и протягивая мне руку, чтобы помочь встать. Мы как раз выходили из кабинета, когда Хильда включила в коридоре свет и прокричала: «О, вот вы где!»

Когда мы вернулись обратно в гостиную, нас тотчас же разделили и увели с собой разные знакомые. Я решила уйти с вечера, не попрощавшись с Шурой. В этом не было необходимости. Если он хотел увидеться со мной снова, то это произойдет меньше, чем через две недели. У него был мой адрес, телефонный номер, он знал, когда у меня будет вечер, и согласился прийти. Осталось посмотреть, сдержит ли он обещание. Не было никакого смысла вешаться ему на шею и вести себя, как помешанная идиотка. Я поцеловала Хильду и поблагодарила ее: «Спасибо, все было просто замечательно». Я сказала абсолютную правду. Потом взяла свое пальто и ушла, не привлекая всеобщего внимания.

Глава 19. Обольщение

На праздничный вечер я надела черные колготки, черный топ для танцев с глубоким вырезом и длинными рукавами и длинную запахивающуюся юбку расцветки пейсли[51]в темно-красных тонах, а на пояс повесила маленькие красные шарики, которые носила в ушах.

Внимательно осмотрев собственное отражение, я ощутила подлинное удовольствие. Когда в тебе всего лишь пять футов и четыре дюйма роста, мгновенно становится виден каждый лишний фунт веса. Но у тела, отражавшегося в большом зеркале в ванной комнате, были неискаженные линии. Ничего лишнего, за что нужно было бы извиняться, не висело и не выступало. Небольшие груди. Густые русые волосы, волнами спадающие на спину чуть ниже плеч, отливающие красноватым серебром на свету. Мое лицо больше не напоминало мне молодую Ингрид Бергман, но ведь и сама великая актриса не смогла бы этим похвастаться. По крайней мере, морщины у меня, в основном, были мимические, как говорят в народе, от смеха, то есть в обычных местах - вокруг рта и глаз. За последний год или около того дети часто заставляли меня улыбаться, и этого оказалось достаточно, чтобы мое лицо не обрело кислого выражения, что запросто случается, когда тебе уже за сорок и ты развелась после долгих лет мучений совместной жизни.

Напоследок я полюбовалась своими зубами, обнажив их в улыбке, и выключила в ванной свет. В темноте мне снова пригрезился высокий мужчина с внимательным взглядом, и в который раз за этот день я напомнила себе, что надо постараться не очень ждать Шуру. Он мог и не прийти. Мне хотелось верить, что он позвонит, если что, однако мы недостаточно были с ним знакомы, чтобы я могла знать это наверняка. Возможно, он согласился встретиться со слишком многими людьми, и теперь эти встречи наслоились друг на друга. Или вдруг он просто забыл посмотреть в свою записную книжку. Может, ему позвонила Урсула и сказала, что приезжает к нему навсегда, и он напрочь позабыл о моем существовании.

Первым пришедшим на вечер гостем оказался мой знакомый из «Менсы». Ему было не по себе в роли ранней пташки, и в его случае это было неизбежно. Стэнли был одним из двух людей в местном отделении «Менсы», которых можно было причислить к умственно отсталым. Он был неуклюжим, социально не адаптированным человеком. Стэнли было двадцать шесть лет, а общий уровень развития у него был не выше, чем у двенадцатилетнего ребенка. За одним исключением: у Стэнли были выдающиеся способности к математике, ко всем ее разделам. Он решал любые математические задачи со скоростью и точностью компьютера. Один из двух тестов на проверку интеллекта, которые даются потенциальным членам «Менсы», построен на математике - или так мне показалось. Я очень плохо с ним справилась, и меня зачислили в «Менсу» лишь по результатам второго теста, где математики почти не было. У Стэнли получилось точно так же, только с другим тестом.

Я взяла своего робкого гостя за руку и отвела на кухню вместе с принесенной им бутылкой вина. На кухне я выдала Стэнли пластиковый стаканчик и сказала: «Наливай себе, сколько захочешь, и, поскольку ты первый, занимай хорошее местечко у камина». Он улыбнулся и налил себе вина в стаканчик, после чего позволил мне отвести себя к длинному дивану, который я заранее придвинула поближе к большому камину.

Мой дом был построен в форме буквы «А» и снаружи производил впечатление. В доме было три этажа, даже четыре, если считать маленькую комнату под самой крышей - это была комнатка Брайана. Я сдавала небольшую квартиру на первом этаже молодой паре, мы с детьми занимали всю остальную часть дома.

Самым главным помещением в доме была гостиная на третьем этаже с впечатляющим камином, сделанным из отполированного темного камня и горной породы вулканического происхождения. Из огромных окон гостиной открывался вид на деревья и речку, которая протекала неподалеку от нашего дома. Это было отличное место для проведения вечеров; для обычной жизни такая гостиная подходила меньше. Здесь нигде не проложили изоляционный материал - окна и двери пропускали холодный воздух, и каждую зиму из прохудившейся крыши начинала капать вода. Иногда, если нам везло, новая дыра в крыше заделывалась сама, из-за того, что дерево от влаги разбухало. Но всегда оставалась парочка старых прорех, которые заставляли нас ставить на пол кастрюли и сковородки.