Чаях ничто не оживляет в нас воспоминания — когда само прошлое для нас мерт­во, когда оно утратило для нас былое значение. 1 страница

И. П. Павлов утверждал, что ассоциация и условный рефлекс (условная или временная связь) «сливаются». Это верно в том смысле, что нельзя, как мы с са­мого начала сказали, обособлять ассоциацию представлений от замыкания цель­ных рефлекторных дуг. «Слитие» ассоциации с условной временной связью пре­одолевает это обособление. Помимо того, оно позволяет видеть единство всего ряда разнообразных связей, начиная с тех, в которых не осознаются ни элементы в них входящие, ни самая их связь, а только конечный психологический эффект связывания (как, например, связь — «ассоциация» — зрительных и мышечных воздействий предмета, в результате которых воспринимается глубина), и кончая связями, в которых осознаются самые элементы, в них вступающие. (Именно эти последние связи между психологически данными элементами и являются ассо­циациями в более узком, специфически психологическом значении этого термина.)

Только при таком объединении всех этих связей общие законы, их регулирую­щие, выступают в своем истинном универсальном значении.

Связывая таким образом ассоциации с (условным) рефлекторным процессом, важно осознать следующее: условный рефлекс или временная связь в павловском их понимании отнюдь не соответствуют ассоциации в традиционном понимании старой эмпирической ассоциативной психологии.

Прежде всего образование условной (или временной) связи не зависит от од­ной лишь смежности двух раздражителей во времени. Образование условного реф­лекса не сводится к механической подстановке одного стимула на место другого просто в силу их временной смежности. Такое представление о «классическом павловском условном рефлексе», распространенное среди американских пред­ставителей теории «обусловливания», не соответствует павловской концепции. Согласно последней, существеннейшую роль в образовании условной связи игра­ет «подкрепление».

Таким образом, образование связей оказывается подчиненным взаимоотноше­ниям индивида с окружающим миром. Тем самым преодолевается механицизм старой ассоциативной теории.

Новое, павловское понимание условной связи никак не может служить осно­вой для старого понимания ассоциации. Для осуществления «слития» условной связи и ассоциации или наложения ассоциации на условную связь требуется, на­оборот, коренное преобразование старого понятия ассоциации, построение новой ассоциативной теории.

Говоря о «слитии» ассоциации с условной связью, многие сейчас попросту сводят ассоциацию к замыкающейся в коре физиологической связи. Это неверно. Такое сведение означало бы упразднение ассоциации как психологического поня­тия, а она должна быть сохранена как таковое. Замыкание связи в коре — это нервный, физиологический процесс (и без него ассоциации не бывает). Эта связь получает свое психологическое выражение, когда в результате замыкания нерв­ной связи в коре (условный рефлекс в его физиологическом выражении) для че­ловека замыкается связь отраженных в восприятии, представлении или мысли объектов. Эта связь и есть ассоциация в ее психологическом выражении'.

См. дальше о синтезе (формой которого является ассоциация) и анализе как физиологических и психологических понятиях.

Ассоциацию нельзя ни оторвать от целостного рефлекторного процесса, пси­хологическим выражением которого она является, ни свести к одному лишь нерв­ному, физиологическому факту замыкания нервной связи в коре. Таким образом, понятие ассоциации должно быть сохранено в психологии; вместе с тем оно долж­но быть преобразовано. Разработка психологической теории ассоциаций на базе (Ьизиологического учения об условных связях — одна из важных очередных задач психологической науки. Ее разрешение должно привести к формулировке ряда общих закономерностей психической деятельности, которые сейчас обычно ис­кусственно втискиваются в главу о памяти.

***

Рефлекторная, отражательная деятельность мозга — это деятельность аналитико-синтетическая. Анализ и синтез образуют ее основной состав, ее остов. Замыкание связей, ассоциаций — это наиболее общая форма синтеза аналитиче­ски выделяемых элементов. Ощущение и восприятие — чувственный образ вещей и явлений окружающего мира — возникают в результате анализа (и синтеза), спе­циальной дифференцировки (и генерализации) раздражителей. С возникновени­ем ощущений и восприятии воздействующие на мозг раздражители выступают в качестве объектов; анализ и синтез объектов приобретают психологическое содер­жание. Переходя в анализ и синтез объектов, их чувственных качеств, физиоло­гический анализ и синтез раздражителей, не переставая, конечно, оставаться и физиологическими процессами, становятся процессами психологическими, харак­теризующими процесс познания в целом, начиная с чувственных его форм.

Наличие и в чувственном отражении анализа и синтеза означает, что вопреки кантианской философии и вюрцбургской психологии отношения отражаются не только мышлением, но и чувственным восприятием. Восприятие, как созерцание вещей и явлений действительности в их связях и отношениях, и чувственное мышление как деятельность, выявляющая эти связи и отношения в чувственном содержании действительности, непрерывно переходят друг в друга. В реальном процессе познания мы имеем переход восприятия в мышление, мышления в вос­приятие.

Дальнейший переход анализа и синтеза как деятельностей, характерных для познавательного процесса в целом, к анализу и синтезу как операциям собственно мышления обусловлен переходом от анализа и синтеза непосредственных чувст­венных образов к анализу и синтеза словесных «образов»'.

В психической деятельности человека существенную роль играют словесные («второсигнальные») ассоциации. Под словесными ассоциациями при этом разумеются ассоциации не между словами (по созвучию и т. п.), а между обозначаемыми ими предметами или явлениями, так же как образные («первосигнальиые») ассоциации — это ассоциации не между образами, а между предметами, отра­жением которых они являются.

' В попытке понять мышление как движение анализа и синтеза в их взаимосвязи некоторые психоло­ги усматривают не более, не менее как сведение мышления к физиологическим закономерностям, отказ от его психологической трактовки. Анализ и синтез, таким образом, вовсе изгоняются из пси­хологической концепции мышления; они признаются исключительным достоянием учения о выс­шей нервной деятельности как учения физиологического. С другой стороны, некоторые физиологи объявляют, что понятия анализа и синтеза, которыми оперирует павловское учение о высшей нерв­ной деятельности, не имеют якобы ничего общего с понятиями анализа и синтеза, с которыми имеет дело психология. И одно и другое, как видим, неверно. Психологические понятия анализа и синтеза не сводятся к физиологическим, но не могут быть обособлены от них. Поэтому психологическая Объективация мысли в слове является необходимой предпосылкой для распространения на мышление рефлекторного анализа. Мышление, оперирующее с мыслительным материалом, объективированным в слове, всегда есть взаимодействие мыслящего субъекта с объективированным в слове содержанием знания. Распространить принципы, лежащие в основе рефлекторной концепции, на мышление — это не значит свести мышление к элементарным рефлексам, утратив, таким образом, его специфику; это значит понять его как взаимодействие познающего человека с объективированными в слове итогами общественного опыта, как общение человека с человечеством.

На каждой ступени познания характер анализа, синтеза, обобщения изменяется в зависимости от того, что анализируется, синтезируется, обобщается. (Очень показательно это выступает, например, при сопоставлении первосигнальной генерализации и понятийного обобщения.) В свою очередь и самый переход к новой ступени познания совершается в результате анализа, синтеза, обобщения содержания предшествующей ступени. Вместе с тем наличие одних и тех же общих процессов анализа, синтеза и обобщения — хотя и выступающих в различных специальных формах — на всех ступенях познания обусловливает единство познава­тельного процесса, своей реальной основой имеющее единство его объекта — бытия, раскрывающегося в процессе познания. В силу единства познавательного процесса, выражающегося в этой общности основных его операций на всем протяжении процесса, падает дуалистическое противопоставление чувственного познания и рационального, падают эмпиризм и рационализм. Вместе с тем различие ступеней познания сохраняется. На каждой ступени оно выступает в качественном своеобразии анализа, синтеза, обобщения'.

Вводя понятия анализа, синтеза, обобщения в психологическое исследование мышления, нельзя не поставить вопроса о том, как эти понятия в психологиче­ском исследовании соотносятся с понятиями анализа, синтеза, обобщения, кото­рыми оперируют логика и теория познания.

Ответ на этот вопрос вытекает из того, что уже было сказано о взаимоотноше­нии психологии мышления и логики. Логика и психология мышления относятся к тому же познавательному процессу; психология мышления исследует этот про­цесс в закономерностях его протекания, в закономерных зависимостях результата этого процесса от условий, в которых он совершается; логика фиксирует соотноше­ния между мыслями — результатами познавательного процесса, которые имеют место, когда мышление оказывается адекватным бытию. В соответствии с этим логика изучает соотношения различных продуктов познания в системе знания в смысле уровня заключенного в них анализа; теория научного познания (эпистемология) изучает эти же соотношения на различных этапах исторического разви­тия знания; психология же изучает анализирование и синтезирование как мысли­тельные процессы или деятельности индивида в причинных закономерностях их протекания (см. выше, гл. II, общая часть, § 2).

теория мышления как аналитико-синтетической деятельности «накладывается» на физиологиче­скую трактовку анализа и синтеза и вместе с тем не сводится к ней. ' Специфические формы анализа и синтеза, характерные для абстрактного мышления, проанализи­рованы нами выше (см. гл. II). Основная отличительная особенность анализа в области мышления заключается в том, что он переходит в абстракцию, направленную на выделение явления в чистом гиде, т. е. в абстракцию от привходящих, сторонних обстоятельств, которые осложняют явление и маскируют его существенные закономерности.

Анализ и синтез (и производные от них абстракция и обобщение) — основные процессы мышления. Закономерности их протекания и закономерные соотноше­ния между ними — основные внутренние законы мыслительной деятельности.

Смысл такой постановки вопроса заключается, конечно, совсем не в том, что­бы свести все конкретные мыслительные операции (арифметические, геометри­ческие и т. д.) к этим общим категориям, утеряв, таким образом, их многообраз­ную специфику. Каждая из многообразных мыслительных операций должна быть понята и объяснена в своей конкретной специфичности. Но нельзя построить об­щую теорию мышления, не вскрыв и то общее, что объединяет все эти частные операции, не поняв каждую частную операцию как специфическую форму прояв­ления общего. Для того чтобы построить общую теорию мышления, надо понять каждую частную мыслительную операцию как результат движения и специфиче­скую форму проявления одних и тех же общих им процессов анализа и синтеза, абстракции и обобщения и показать, как сам анализ и синтез (и производные от них абстракция и обобщение) приобретают каждый раз новые специфические фор­мы. В ходе такого исследования мышления специальные мыслительные операции должны выступить как частные формы анализа и синтеза, как результат их дви­жения; с другой стороны, самый анализ, синтез и т. д. должен применительно к соответствующим объектам и условиям выступить в виде этих частных опера­ций. Этим определяется программа, общее направление психологической теории мышления.

Исходным и определяющим для этой теории является то, уже выше сформу­лированное положение, что основной способ существования психического — это его существование как деятельности, как процесса. Раскрытие закономерностей мышления как процесса является поэтому основной задачей психологического исследования. Все «образования» умственной деятельности, будь то образы, по­нятия или уже сложившиеся способы действия, операции, так называемые умст­венные действия, — должны быть в психологическом исследовании раскрыты как результаты психических процессов, как производные от этих последних.

В этом положении ничего, по существу, не меняет тот, сам по себе, конечно, фундаментальный факт, что человек в ходе своей умственной деятельности, в процессе общения, обучения усваивает знания, истины, принципы и способы действия, выработанные человечеством в ходе его общественно-исторического развития. Усвоение по внутренней психологической, а не только результативной своей характеристике (сводящейся к голому факту наличия определенных зна­ний, их усвоенности) само есть их анализирование, синтезирование и обобщение, и именно эта деятельность должна быть предметом психологического исследова­ния при изучении усвоения знаний. Знания, за которыми не стоит собственная аналитико-синтетическая, обобщающая работа мысли, — это формальные знания. Когда говорят, что человек как индивид не открывает, а лишь усваивает уже до­бытые человечеством знания (хотя есть люди, которые сами их добывают), то это, собственно, значит лишь то, что он не открывает их для человечества; но лично Для себя он все же должен их открыть.

Концепция, которая исходит из исследования мышления как процесса, как Деятельности (анализирования, синтезирования, обобщения) и изучает все мыс­лительные образования как результаты мыслительной деятельности, раскрывая за всеми ее продуктами процесс, закономерно к ним приводящий, коренным обра-

зом Противостоит концепциям, принимающим результат мыслительной деятель­ности как исходное, данное.

Только первая из этих концепций в состоянии выйти за пределы феноменалистических описаний, голых констатации и дать подлинное объяснение мыслительной деятельности и ее результатов.

Доказательством этому может служить гештальтистская теория (получившая особенно законченное и утонченное выражение в книге Вертгеймера «О продук­тивном мышлении»)'. Первая особенно примечательная ее черта заключается именно в том, что в ней все сводится к соотношению так или иначе структуриро­ванных «ситуаций», которые человек видит перед собой как данное; из поля зрения вовсе исчезает процесс, та мыслительная деятельность (анализирования, син­тезирования, обобщения), в результате которой человек так или иначе видит си­туацию, геометрический чертеж и т. д.

Такой подход неизбежно приводит к голому феноменологическому описанию последовательно выступающих итогов мыслительной деятельности без раскры­тия условий и путей, которые к ним приводят, к констатации того факта, что че­ловек сначала «видит» ситуацию, чертеж и т. п. так-то, а потом «увидел» объек­тивно ту же ситуацию иначе, в иной структуре, без надлежащего объяснения того, почему это произошло. Между тем исследования² показывают, что динамика раз­личного «видения» одного и того же чертежа производив от хода мыслительной деятельности, в которую этот чертеж включается. То или иное «видение» черте­жа, выделение то одной, то другой линии и объединение выделившихся линий в ту или иную фигуру закономерно определяются анализом условий задачи. Этот анализ осуществляется через соотнесение условий задачи с ее требованиями, т. е. через синтетический акт. Выделение одних или других линий, объединение их в одни или другие фигуры при разном «видении» — это результат чувственного анализа и синтеза.

Чувственный анализ и синтез чертежа и отвлеченный, понятийный анализ и синтез условий и требований задачи представляют собой, по существу, единый про­цесс, протекающий одновременно на разных уровнях. В нем ничего нельзя понять, если обособить друг от друга чувственное и логическое, восприятие и мышление.

Только обратившись к изучению этой сложной аналитико-синтетической дея­тельности, можно вскрыть объективные закономерности мышления. Необходи­мость за каждым внешним результатом вскрывать в психологическом исследова­нии психический процесс, за ним непосредственно скрывающийся, выступает еще острей при анализе бихевиористических теорий.

В порядке иллюстрации возьмем центральное для бихевиоризма понятие «пе­реноса». В бихевиористской концепции это понятие имеет ясный смысл. Перенос здесь означает, что определенный способ действия, имевший место в одной ситуа­ции, при решении одной задачи, выступает затем в другой ситуации, при решении Другой задачи. Это простая констатация непосредственно внешне наблюдаемого факта и больше ничего. Бихевиористу ничего другого и не надо. Он ограничива­ется феноменологической констатацией факта и не ищет его объяснения, потому что исходит из позитивистской, прагматической методологии. Он не стремится

' WertheimerM. Productive Thinking. - New York and London, 1945. Мы имеем в виду работы, которые будут освещены в другой пашен книге, специально посвященной проблеме мышления и путям ее психологического исследования.

проникнуть во внутреннее содержание поведения и осуществить его психологи­ческий анализ, поскольку для радикального бихевиориста принципиально суще­ствуют лишь внешние реакции.

Но что означает это понятие переноса в системе нашего философского и пси­хологического мышления, если выдавать его за нечто большее, чем констатацию внешнего факта, еще ждущего психологического анализа? Оно означает подмену характеристики мыслительной деятельности констатацией ее результата (неиз­вестно как, т. е. в ходе какого процесса сложившегося). Перенос принципа или способа действия с одной задачи на другую — это результат, за которым стоит процесс, требующий своего изучения. За переносом стоит обобщение', которое в свою очередь является производным от анализа и синтеза. «Перенос» ничего не объясняет, он обозначает факт, который сам требует психологического объясне­ния. Как показывают проводящиеся в последнее время у нас исследования, пере­нос решения с одной задачи (вспомогательной) на другую (основную) осуществля­ется лишь в результате включения их обеих в одну общую аналитико-синтетическую деятельность. Такой перенос предполагает соотнесение обеих задач (синте­тический акт) и анализ условий одной из них, исходя из требований другой. В двух (в каком-то отношении все же разных) задачах можно увидеть одну и ту же задачу, допускающую одно и то же решение, если проанализировать каждую так, чтобы выделить в них общее. Принцип, способ действия, мысль не лежат, как вещь, готовые, данные так, чтобы можно было, обнаружив их в одном месте, про­сто перенести затем в другое место. Перенос, выдаваемый за объяснение мыш­ления (решения задач), превращается в метафору, в образное, метафорическое выражение. Его подлинный прямой смысл должно раскрыть психологическое исследование, а это можно сделать, лишь вскрыв процесс, который стоит за пере­носом.

Для того чтобы можно было объяснить результаты мышления «переносом», надо сперва объяснить самый «перенос» закономерным ходом мыслительной дея­тельности. Главная работа мысли при переносе решения с одной задачи на дру­гую — это работа по анализу последней. От степени ее проанализированности за­висит быстрота, легкость переноса на нее принципа решения, заключенного во вспомогательной задаче. Этот установленный проводящимся у нас исследова­нием (К. А. Славской) факт с полной определенностью свидетельствует о невоз­можности объяснить мыслительную деятельность (решение задачи) «переносом» принципа, как бы перемещением его — наподобие вещи — с места на место, не объяснив самого «переноса» ходом мыслительной деятельности, которая к этому результату (решению) приводит.

Нет смысла задерживаться на детальном раскрытии результатов исследований «переноса» решения. Это лишь небольшая иллюстрация, которая дается здесь только для того, чтобы подчеркнуть общую принципиальную линию — направ­ленность психологического исследования прежде всего на изучение мышления как процесса, как аналитико-синтетической деятельности. Речь идет при этом не просто о признании одного, хотя бы и очень важного, положения о процессе как

' В этой связи нельзя не учесть павловской трактовки «транспозиции» (во II и III томах «Павлов­ских сред»). За транспозицией одной и той же формы И. П. Павлов вскрывает обобщение отноше­ний — пространственных, временных (например, обобщение по «прерывистости»). См. «Павлов­ские среды», т. III, с. 392 и др.

основном способе существования психического; речь идет об основной линии пси­хологического исследования, о его главном направлении, о системе психологиче­ского думания.

3. Соотношение психического и нервного в рефлекторной деятельности мозга

Анализ рефлекторной нервной деятельности мозга показывает, что в ходе этой деятельности возникают новые — психические явления (ощущения, восприятия и т. д.). Тем самым закономерно возникает новый объект исследования и встают новые задачи его изучения — задачи психологии. Самый ход рефлекторной дея­тельности закономерно приводит к возникновению психических явлений; значит, самые результаты физиологического изучения высшей нервной деятельности при­водят к необходимости его продолжения в новой форме — исследования психоло­гического.

Рефлекторная деятельность коры — это одновременно деятельность и нерв­ная, и вместе с тем психическая; и та и другая — это одна и та же отражательная деятельность мозга, рассматриваемая в разных отношениях. Всякая психическая деятельность есть вместе с тем нервная деятельность; высшая нервная деятель­ность есть вместе с тем психическая деятельность. Поэтому возникает задача ее изучения не только в качестве нервной, определяемой физиологическими закона­ми нервной динамики (процессов возбуждения и торможения, их иррадиации, концентрации и взаимной индукции), но и в качестве психической (как воспри­ятия, запоминания или мышления и т. д.).

Каждая наука изучает явления действительности в специфической для данной науки системе связей и отношений. Для физиологии действительность выступает как совокупность раздражителей, воздействующих на мозг, на анализаторы; для психологии — в качестве объектов. (То, что для физиологии мир выступает в ка­честве раздражителей, а в качестве объектов мир выступает для психологии, не исключает того, что предметом не только физиологического, но и психологиче­ского исследования могут быть также сигнальные раздражители, т. е. раздражите­ли, взятые в качестве сигналов, а не собственно раздражителей.)

Сначала — до возникновения организма, способного реагировать на раздражи­тели, — бытие, действительность существует в виде процессов и вещей. С возник­новением организмов явления материального мира (вещи, процессы) выступают соотносительно с организмами, на которые они воздействуют, и в качестве раз­дражителей. Это взаимодействие совершается в «онтологическом» плане. Пока вещи выступают только в качестве раздражителей, еще отсутствует гносеологиче­ский план; здесь нет еще ни объектов, ни субъекта в собственном смысле слова. В процессе воздействия раздражителей на организмы, обладающие рецепторами (анализаторами, органами чувств), и их ответной деятельности возникают ощу­щения. Появление ощущений означает появление психики.

Раздражители, отраженные в ощущении, могут действовать в качестве сигна­лов, не осознаваясь как объекты. Экспериментальным доказательством этого по­ложения являются опыты, свидетельствующие о том, что испытуемый может пра­вильно реагировать на чувственный сигнал, не осознавая сигнала, на который он отвечает (Э. Торндайк, Л. И. Котляревский и др.). Явления (вещи, процессы),

служащие раздражителями и выступающие по отношению к организму, его орга­нам (анализаторам) в качестве таковых, осознаются, когда они выступают в каче­стве объектов. Осознание вещи или явления как объекта связано с переходом от ощущения, служащего только сигналом для действия, для реакции, к ощущению и восприятию как образу предмета (или явления)'.

Собственно сознание (в отличие от психического вообще) начинается с появ­лением образа предмета (объекта) в специальном гносеологическом значении это­го термина.

Поскольку психическая деятельность есть рефлекторная деятельность мозга, на нее распространяются все законы высшей нервной деятельности; без их при­влечения объяснение психических явлений не может быть полностью осуществ­лено. Психологическое исследование должно, следовательно, выступить не как нечто, что может быть противопоставлено физиологическому изучению высшей нервной деятельности и, таким образом, обособлено от него, а как его закономер­ное продолжение, сохраняющее и использующее при объяснении психических явлений все результаты физиологического исследования нейродинамики. Вместе с тем в психологическом исследовании те же процессы, которые изучает физио­логическое учение о высшей нервной деятельности, выявляются в новом специ­фическом качестве. Взятые в этом новом качестве, они детерминируются отноше­ниями, от которых абстрагируется физиология.

Так, например, заучивание, т. е. определенным образом организованное запо­минание, рассматриваемое в физиологическом плане, есть организация подачи воздействующих на мозг раздражителей (концентрированных или распределен­ных и т. д.). Поэтому на процесс заучивания (точнее, на процесс, который в другом плане выступает в качестве заучивания) распространяются все законы нейроди­намики корковых процессов. Однако, объясняя результат заучивания действием этих закономерностей, мы берем его не в качестве заучивания. Например, вопросы о том, работает ли ученик равномерно в течение всего года или сосредоточивает работу над учебным материалом на предэкзаменационном периоде, и о том, как распределяются раздражители, воздействующие на мозг, и как то или иное их распределение влияет на его работу, — это явно разные вопросы. Вторая его по­становка абстрагируется от целого ряда взаимоотношений, которые включает первая. Физиология как таковая при рассмотрении явлений в свойственном ей аспекте, не знает и не должна знать заучивания как такового, как учебной дея­тельности человека. Когда тот же процесс, который в физиологическом плане представляет собой ответ мозга на определенным образом организованную по-

' «Сигнал» и «образ» характеризуют ощущение в двух разных планах. (Точнее, сигналом вообще яв­ляется не ощущение как таковое, а ощущаемый раздражитель.) Понятие «образ» выражает отноше­ние ощущения (восприятия и т. д.) к объективной реальности; понятие «сигнал» — отношение двух ощущаемых (воспринимаемых и т. д.) реальностей в их связи с действием, которое они обусловли­вают. Поскольку благодаря ощущению раздражитель как физический (химический) агент превра­щается в ощущаемый раздражитель, можно охарактеризовать ощущение и в его отношении к раз­дражителю — а не только к объекту - термином «образ», выделив затем образ в его гносеологическом отношении к объекту как сознательный образ или образ осознаваемого предмета. Таким образом, ощущение и т. д. в его отношении к объективной реальности, к вещи всегда есть «образ» этой по­следней независимо от того, выступает ли она как объект или как неосознаваемый в качестве тако­вого раздражитель. Более специальное содержание понятия образа связано со специфической сфе­рой познавательного отношения субъекта к осознаваемому объекту.

дачу раздражителей, выступает в качестве заучивания, неизбежно выступают новые зависимости запоминания от деятельности человека и тех отношений, в которые в ходе этой деятельности он вступает, к тому, что им запоминается.

Для организации деятельности человека знание именно этих зависимостей и закономерностей, которым они подчиняются, практически особенно важно. Задача их раскрытия падает на психологию.

При распространении на психическую деятельность действия физиологиче­ских законов высшей нервной деятельности (законов нейродинамики нервных процессов) психические явления выступают как эффект действия физиологиче­ских законов. Говоря, что психические явления выступают как эффект действия физиологических законов, мы лишь в другой форме выражаем то положение, что физиологические законы высшей нервной деятельности распространяются на психические явления. Это последнее утверждение в спою очередь предполагает, что высшая нервная деятельность и психическая деятельность — это одна и та же деятельность. Так же, например, при распространении законов химии на физио­логические, вообще биологические явления (биохимия), эти последние выступают как эффект действия химических закономерностей. При этом, однако, физиоло­гические процессы представляют собой новую, своеобразную форму проявления химических закономерностей, и именно эта новая, специфическая форма их про­явления выступает в законах физиологии.

Подобно этому, физиологические законы нейродинамики, распространяя свое действие на психические явления, получают в них новую, своеобразную форму проявления, а эта новая специфическая форма их проявления получает свое выра­жение в законах психологии.

Иными словами, психические явления остаются своеобразными психическими явлениями и вместе с тем выступают как форма проявления физиологических за­кономерностей, подобно тому как физиологические явления остаются таковыми, выступая в результате биохимических исследований и как форма проявления за­кономерностей химии.

В результате раскрытия биохимической природы физиологических явлений происходит не их исчезновение как явлений специфических, а углубление наших знаний о них. Как бы глубоко ни были вскрыты биохимические закономерности замыкания корковых связей и пищеварения, рефлексы не перестанут быть реф­лексами, а пищеварение — пищеварением.