Геном <-> мозг <-> тело <-> культурная среда <-> общество <-> Вселенная. 9 страница

В работах нашей лаборатории теория функциональных сис­тем получила развитие главным образом в исследованиях нейрональных основ поведения и психики. Результаты эксперимен­тальной работы лаборатории отражены во многих публикациях сотрудников [Александров, Максимова 1985, Александров и др. 1986, Безденежных, Пашина 1987, Гаврилов 1987, Горкин 1987, Карпов 1984, Максимова 1979, Максимова и Александров 1987, Шевченко 1982 и др.] и в ряде обобщающих статей [Швырков 1978, 1987 и др.]. В настоящей же работе предпринята попытка представить развитие некоторых основных теоретических поло­жений теории функциональных систем и разрабатываемый на ее основе системно-эволюционный подход к проблеме соотноше­ния мозга, психики и сознания.

В развитие системных идей П.К.Анохина предлагаемый сис­темно-эволюционный подход основывается, во-первых, на том, что единственной и общей для всех наук онтологией в настоя­щее время является теория эволюции; во-вторых, на том, что Вселенная состоит из систем — устойчивых объединений эле­ментов — различного уровня сложности, и, в-третьих, на том, что соотношение систем со средой осуществляется функциональ­ными системами — избирательными совокупностями элементов, активность которых обеспечивает устойчивость системы в соот­ношениях с определенной средой.

ЭВОЛЮЦИЯ, МОЗГ И ПСИХИКА

Проблема соотношения мозга и психики обычно представля­ется как психофизиологическая, причем психика и мозговые процессы рассматриваются как формы движения материи раз­ного уровня. Поскольку уровни движения материи возникают в процессе эволюции Вселенной, рассмотрим возникновение моз­га и психики с позиций системно-эволюционного подхода, ко­торый требует, чтобы любое явление выделялось для анализа в соответствии не с субъективными критериями, принятыми в той или иной традиционной науке, а с объективными эволюцион­ными критериями — этапами изменения организации материи. Как считает Я.А. Пономарев, использование эволюционных кри­териев характерно для новой «действительно преобразующей формы познания» [1982].

По современным космологическим представлениям в эволю­ции Вселенной можно выделить два противоположных направ­ления: с одной стороны Вселенная расширяется и остывает, что в конечном итоге должно привести к ее деградации [Шкловский 1979], с другой — в ней происходит увеличение организации ма­терии, описываемое в общем виде в терминах неравновесной термодинамики [Пригожий 1985]. Организация материи нача­лась сразу после Большого взрыва с объединения кварков в про­тоны, протонов и электронов в нейтроны и нейтронов и прото­нов в ядра гелия, дейтерия и лития [Берне 1986]. В дальнейшем образовывались самые разные ядра, но сохранялись только ус­тойчивые [Слыш 1985]. Ядра, обрастая электронами, давали ато­мы, которые объединялись в молекулы с различным временем жизни, так что для дальнейшей эволюции оставались также только устойчивые объединения атомов.

На Земле объединения (полимеризация) молекул нуклеоти-дов и аминокислот дало полинуклеотиды и белки, причем полинуклеотиды в первичном бульоне оказались способными размно­жаться путем комплементарного матричного копирования (бу­дущие гены) [Альберте и др. 1986, т.1, с. 21]. Началась биологи­ческая эволюция , основными факторами которой до сих пор остаются случайные изменения полинуклеотидов (мутации) и ес

тественный отбор тех из них, которые наилучшим образом приспособлены к выживанию и размножению в изменяющей среде. На этой стадии соотношения полинуклеотидов со средой могут быть выражены простой формулой: геном <-> среда.

Объединение полинуклеотидов, белков и мембранных фосфолипидов дало прокариотические клетки, которые эволюцио­нировали в сторону накопления числа и разнообразия генов, так как выживание их в изменяющейся среде определялось генети­ческими программами, аккумулировавшими отобранные в эво­люционном процессе адаптивные формы соотношения клеточ­ных процессов со средой как удачные сочетания генов [Медни­ков 1982, Dawkins 1978]. Селективная ценность накопления раз­нообразных генов ограничивалась, однако, конкурентными от­ношениями между самими генами внутри клетки за субстраты [Козлов 1983].

Образование эукариотических клеток из объединения прокариотических [Студитский 1981, Шопер 1981] увеличило число экспрессируемых генов в клетке за счет их пространственного разобщения и, следовательно, устранения конкуренции генов в разделенных мембранами различных частях ядра и дифференци­рованных органеллах клетки. Тем самым значительно повыша­лась устойчивость организма, так как в разной среде могли ис­пользоваться разные гены.

Объединения некоторых эукариотических клеток в много­клеточные организмы позволило еще раз увеличить число эксп­рессируемых генов за счет их пространственного разобщения в дифференцированных тканях многоклеточного организма, по­скольку сама дифференцировка представляет собой «... способ пространственного разобщения продуктов несовместимых генов в многоклеточных организмах» [Козлов 1983, с. 54] .Это привело к еще большему возрастанию устойчивости в разнообразной среде таких организмов.

Активные адаптивные соотношения со средой у любого орга­низма являются реализацией генетической программы его жиз­ненных циклов, поэтому, опуская соотношение генов с протоплазматическими и мембранными процессами, на данной ста­дии эволюции формулу соотношения организма со средой мож­но представить так: геном <-> тело <-» среда. В этом случае имеют

место только процессы жизнедеятельности — физиологические процессы обмена веществом и энергией между телом и средой. Информационный обмен осуществляется между организмами на уровне геномов.

Следующее увеличение генома было достигнуто за счет устра­нения конкуренции генов не только в «пространстве» организ­ма, но и во времени. Сначала временная регуляция экспрессии генов в разных тканях осуществлялась с помощью метаболитов, выделяемых во внутреннюю среду организма всеми клетками [Евгеньева 1976, Мертвецов 1986]. Затем у некоторых организ­мов образовались специализированные нервные клетки, в кото­рых число экспрессируемых генов резко превышало число экспрессируемых генов в клетках других тканей и которые своей активностью осуществляли регуляцию экспрессии генов, т.е. метаболических процессов в разных тканях. С этого времени накоп­ление экспрессируемых генов и, следовательно, возможных адап­тивных соотношений организма со средой стало осуществляться главным образом в нервных клетках, что под давлением отбора вело к увеличению числа и разнообразия нейронов, так как чис­ло экспрессируемых в одной клетке генов оставалось ограничен­ным. Считается, что больше половины всех структурных генов, преодолевших барьеры эволюции, — это гены, кодирующие бел­ки мозга млекопитающих [Hahn a. oth. 1982]. В мозгу мыши, например, экспрессируется около 140 тысяч генов, причем более 100 тысяч уникальны для мозга, что обусловливает огромное разнообразие нейронов [Hahn а. oth. 1982].

В развитие идей П.К.Анохина об интегративной деятельности нейрона [Анохин 1975, с. 347] мы отказались от представления об активности нейронов как реакции на синаптический приток и сформулировали общебиологическое представление о природе этой активности [Швырков 1985, 1986].

Как и любая живая клетка, нервная клетка в своем метаболиз­ме реализует генетическую программу жизненного цикла, поэто­му нуждается в определенных метаболитах, поступающих от дру­гих клеток. Потребности разных нейронов индивидуальны, так как в них экспрессируются индивидуальные наборы генов. Им­пульсная активность нервных клеток возникает при несоответ­ствии потребностей определяемого генетической программой

метаболизма клетки и реально поступающих метаболитов из крови и от других клеток как при генетически обусловленном измене­нии метаболизма данной клетки, так и при изменении потока метаболитов, поступающих от других клеток.

Появление нервной системы изменило формулу соотношения организма со средой на геном<->нервная система<->тело<-> среда именно потому, что в ее клетках экспрессируется наиболь­шая часть всего генома. Таким образом, с эволюционной точки зрения мозг оказывается не телом, как долгое время считали физиологи, а своеобразным внутренним экраном, образовавшимся в процессе эволюции между генетической программой и ее вы­полнением через телесные процессы и изменения объективных внешних соотношений тела со средой. При сопоставлении с объективными внешними соотношениями тела со средой актив­ность нервной системы оказывается одновременно и их внут­ренним, пристрастным, диктуемым потребностями генетической программы (именно и только поэтому субъективным!) отраже­нием и регулятором, т.е. психикой. Психика и нервная деятель­ность оказываются, таким образом, не последовательными эта­пами (или уровнями развития) материи, а лишь разными аспек­тами рассмотрения процессов одного и того же уровня, а имен­но - специальных процессов организации ранее менее скоорди­нированных физиологических процессов обмена энергией и ве­ществом между организмом и средой. Поэтому психика и явля­ется «продуктом» не любой, а лишь особым образом организо­ванной материи — мозга. Последовательными уровнями органи­зации материи, отражающими этапы эволюции, являются физи­ологические телесные и регулирующие их нервно-психические процессы; для разделения нервных и психических процессов эво­люционного основания не обнаруживается. Представлять же пси­хические процессы «вне законов Земли», т.е. вне эволюции, зна­чит, оставить материалистические позиции в психологии [Ломов 1.984, с. 107].

Необходимо отметить, что к выводу о единстве и даже иден­тичности мозговых процессов и психики приходили многие ис­следователи, в том числе Г.Спенсер, И.М.Сеченов, И.П.Павлов, В.М.Бехтерев, И.С.Беритов, П.К.Анохин и другие, однако до последнего времени при сопоставлении, даже теоретическом,

психики как субъективного отражения объективного мира и пси­хики как деятельности мозга возникали непреодолимые трудно­сти (см. например, [Ломов 1984, с. 346 и далее]). Эти трудности были связаны с несопоставимостью традиционных онтологичес­ких представлений в психологии и нейрофизиологии. Психоло­гия давала описание «процессов субъективного отражения объек­тивного мира», причем «... в терминах свойств и отношений вне­шних объектов» [Веккер 1974, с. II], а физиология — описание деятельности мозга в терминах функций его элементов. Как мы уже отмечали [Швырков 1985], несопоставимость этих описаний неизбежно вела к дуализму.

Не останавливаясь на критике структурно-функционального подхода в нейрофизиологии и процессуального подхода в психо­логии (она приведена в других публикациях) [Швырков 1978, 1985, 1986], отметим, что в результате исследований, проведенных в нашей лаборатории, установлено, что нейроны различных обла­стей мозга животных специализированы не относительно каких-либо физиологических или психологических функций или про­цессов, а относительно элементов субъективного опыта, т.е. це­лостных поведенческих актов, как врожденных (например, вдох или открывание рта), так и приобретенных в ходе эксперимента (например, нажатие на одну определенную педаль) [Швырков 1985, Shvyrkov 1986]. Нейроны одинаковой специализации обна­руживаются в различных областях мозга, т.е. образуют целую функциональную систему, а разные мозговые структуры разли­чаются не функциями, а специализацией нейронов относитель­но разных актов, причем древние структуры содержат, вероятно, нейроны только врожденных актов [Александров и др. 1986, Кар­пов 1984, Швырков 1987].

Заключение о специализации нейронов именно относительно элементов субъективного опыта основывается на том наблюде­нии, что поведенчески специализированные нейроны активиру­ются при всех вариантах осуществления данного акта. Посколь­ку внешние объективные соотношения животного со средой, например при нажатии на определенную педаль, могут быть каж­дый раз разными, так как эти нажатия осуществляются живот­ным из разных поз, левой или правой лапой и т.д., и «одним и тем же» этот акт является только в субъективном мире животно

го, так как отражает этап его индивидуального обучения, то по­веденчески специализированные нейроны оказываются специа­лизированными именно относительно конкретного элемента субъективного опыта.

Специализация нейронов относительно актов, а не функций или процессов объясняется тем, что и в фило- и в онтогенезе в процессах проб и ошибок формируются и подвергаются есте­ственному отбору не функции или процессы, а соотношения организма со средой. В «проблемной ситуации» осуществляются самые разнообразные пробные акты. При этом акты, дающие нужный результат, т.е. решающие проблему, оказываются для животного одним и тем же адаптивным актом, а все ошибочные — также одним и тем же, но неудачным, и это — единственный способ для животного дифференцировать свои соотношения со средой, в то время как «сенсорные», «моторные» и т.п. процессы и функции являются лишь различными аспектами рассмотрения единого процесса поведения.

Специализация нейронов относительно элементов субъектив­ного опыта означает, что 1) в мозговой активности отражается не «внешний мир», а соотношения конкретного организма с вне­шним миром и 2) отражение конкретного соотношения осуще­ствляется просто активацией соответствующей системы нейро­нов. Поэтому описание деятельности мозга в терминах активно­сти нервных элементов, специализированных относительно эле­ментов субъективного опыта, есть одновременно и описание со­стояния субъективного мира. Следовательно, для разделения нервных и психических процессов у животных не обнаруживает­ся не только эволюционного и теоретического, но и экспери­ментального основания .

В развитие идей П.К.Анохина о системогенезе мы экспери­ментально показали, что приобретение нового поведенческого акта в обучении на нейрональном уровне выражается в специа­лизации части прежде молчавших клеток резерва [Горкин 1987, Shvyrkov 1986] и вся совокупность функциональных систем по­веденческих актов, т.е. разнообразно специализированных ней­ронов данного животного, отражает историю его соотношений со средой в фило- и онтогенезе [Швырков 1985, Швырков 1986, Shvyrkov 1986]. Резерв молчащих неспециализированных нейро

нов одновременно и определяет, и лимитирует возможности обу­чения конкретного животного. Поведенческая специализация нейрона означает, возможно, его дополнительную «микродиффе­ренциацию», так как имеются некоторые данные об изменении экспрессии генов в нейронах в процессе обучения [Black 1984].

Поскольку связь обучения с усиленным синаптогенезом хо­рошо показана [Rosenzweig 1985], можно предположить, что но­вые системы формируются за счет усиления синаптических кон­тактов вновь специализированных нейронов, причем не между собой, так как эти клетки находятся в разных отделах мозга, а, вероятно, с нейронами прасистем, которые включаются при до­стижении новых пробных актов и являются «внутренними» системообразующими факторами в обучении и определяют зависи­мость приобретения нового опыта от уже имеющегося старого.

Из вышесказанного следует, что анализ активности нейронов в сопоставлении с внешним поведением является прямым мето­дом объективного изучения субъективного отражения объектив­ных соотношений организма со средой. Это субъективное отра­жение, или субъект поведения, состоит из функциональных сис­тем поведенческих актов различного фило- и онтогенетического возраста. Данные системы активируются как изнутри организма, т.е. потребностями генетической программы, так и снаружи, т.е. текущими соотношениями организма со средой. Активации как от генома, так и от среды всегда начинаются с древнейших сис­тем [Швырков 1987], что обусловливает постоянное «опережаю­щее отражение действительности» [Анохин 1978, с. 7], посколь­ку внешнее «линейное» последовательное поведение представляет собой реализацию систем от новейших к древнейшим и в конечном итоге к удовлетворению потребностей клеточного ме­таболизма, сформировавшихся на заре жизни.

Во время осуществления одного акта внешнего поведения оказываются одновременно активированными нейроны многих систем разного фило- и онтогенетического возраста, совокуп­ность которых мы называем состоянием субъекта поведения, и внешнее поведение представляет собой проявление динамики состояния различных функциональных систем, определяемой экспрессией генов в разных нейронах, структурой межсистем­ных отношений, отражающей видовую и индивидуальную исто

рию соотношений данного организма со средой и его реальны­ми текущими соотношениями с конкретной средой.

С развитием нервной системы, таким образом, динамические соотношения организма со средой становятся не просто жиз­нью, т.е. обменом веществом и энергией, но и в полном смысле поведением, т.е. обменом еще и информацией, так как эти соот­ношения со средой осуществляются теперь и через нервно-пси­хическую память — совокупность установленных в пробах и ошиб­ках и аккумулированных в специализации нервных клеток адап­тивных поведенческих актов.

Приведенные данные позволяют, как нам кажется, говорить о решении психофизиологической проблемы на уровне живот­ных. Это решение открывает возможность изучать психику, т.е. состав и взаимоотношения элементов субъективного опыта жи­вотных объективными физиологическими методами.

ОБЩЕСТВО, СОЗНАНИЕ И МОЗГ

Анализ эволюционного процесса с системных позиций по­зволяет выделить некоторые общие системно-эволюционные принципы. Во-первых, системы высшего порядка сложности образуются путем иерархического объединения систем предыду­щего уровня; при этом возможные адаптивные соотношения системы более высокого порядка со средой, определяемые ком­бинаторикой состояний ее элементов, изменяются качественно и получают возможность возрастать количественно. Во-вторых, функциональные системы образуют не иерархию, а историю, так как добавление новых функциональных систем не устраняет прасистемы, а лишь отодвигает их «в глубь истории». В-третьих, ус­тойчивость систем определяется разнообразием их функциональ­ных систем, и естественному отбору подвергаются не признаки, структуры или функции, а разнообразные соотношения систем со средой, так как именно они оказываются разрушительными или адаптивными для системы в целом.

В развитие идей П.К.Анохина о принципиальном изоморфиз­ме систем разного уровня сложности [Анохин 1978, с. 84] эти же

принципы можно распространить и на дальнейшую эволюцию, и следующим уровнем систем признать объединение животных в семьи, группы, стаи, и т.п. Адаптивные соотношения этих систем со средой, или функциональные системы, проявляются как опре­деленные видоспецифические формы зоосоциального поведения, такие, как совместное выведение потомства, общественные пост­ройки или групповая охота. На стадии человека объединения осо­бей в системы чрезвычайно усложняются за счет многократных объединений родов в племена, племенные союзы и т д. [Морган 1934] и образования государств и их объединений, что характерно для специфически человеческой социальной формы движения материи.

Рассмотрение эволюции социальных систем выходит за рам­ки настоящего сообщения; нам важно лишь отметить, что, так же как системы других уровней, социальные системы организо­ваны иерархически [Афанасьев 1980], социальные функциональ­ные системы, накапливаемые обществом в процессах соотноше­ний с природой и другими обществами и адаптивные для устой­чивости и развития социального организма, отражают историю этих соотношений и в совокупности образуют общественное со­знание.

Сначала носителями таких функциональных систем, или об­щественных знаний, являются отдельные группы людей, осуще­ствляющих определенную форму соотношения родового обще­ства со средой, например добывание пищи или изготовление орудий труда. Эти функциональные системы подвергаются есте­ственному отбору и фиксируются прежде всего в языке, а также в продуктах труда, коллективных представлениях и других со­ставляющих «экзосоматической эволюции». При этом как «...эво­люция религиозных представлений происходила не путем пол­ной их смены, а путем наслаивания нового на сохраняющееся старое» [Рыбаков 1987, с. 754], так и эволюция современных на­учных представлений может быть рассмотрена как надстраивание все новых социальных функциональных систем над прасистемами [Поппер 1983, Тулмин 1984]. То же справедливо и для языка на всех уровнях его рассмотрения. [Березин, Головин 1979, Журавлев 1986, Ярцева 1985].

Количество и разнообразие функциональных систем, кото­рые может запасти общество, определяется количеством и раз

нообразием составляющих его членов и соответственно степе­нью выраженности разделения труда. С появлением письменно­сти накопление социальных функциональных систем, т.е. обще­ственных знаний, становится практически неограниченным. Книги, однако, содержат лишь потенциальные социальные фун­кциональные системы, так как любые знания могут быть исполь­зованы обществом, только когда их носителями оказывается ка­кая-либо совокупность взаимодействующих людей, для которых эти знания являются одновременно индивидуальными.

Предлагаемые системно-эволюционные представления о струк­туре общественного сознания реализуют традиционный для материалистического обществознания исторический подход и перекликаются с современными подходами как в естествознании [Пригожий 1985], так и в психологии [Асмолов 1986, Поршнев 1979, Принцип...1978]. Они ни в коей мере не решают проблемы структуры общественного сознания, но дают основание рассмат­ривать с единых системно-эволюционных позиций как пробле­му соотношения психики и мозга, так и ту поистине головолом­ную задачу «...по вычленению, выделению самого предмета изу­чения — сознания, которое предстает перед исследователями в разных ипостасях...» [Любомирова, Толстых 1986], и позволяют избежать порочной «эмпирической многоаспектное™» [Поно­марев 1982] в описании феномена сознания и внести вклад в создание пока отсутствующей «...дееспособной методологии изу­чения реального состояния общественного ( а стало быть, и индивидуального) сознания...» [Любомирова, Толстых 1986].

Индивидуальное сознание с древнейших времен и до сих пор часто рассматривается как «непосредственно данное», что имеет такие же основания «очевидности», как и движение Солнца вок­руг Земли. При большом разнообразии современных психологии (деятельности, установки, общения, отношений, когнитивной, инженерной, психоаналитической и т д.), использующих различ­ные методы и понятийные аппараты, во всех явно или не явно принимается старый интроспекционистский тезис, что «... психо­логия ведет свои исследования методом самонаблюдения и в этом отношении не похожа на другие науки» [Спенсер 1897, с. 309]. Несмотря на общеизвестную сокрушительную критику интрос­пекции, в том числе и главным образом самими психологами,

нерешенность психофизиологической проблемы и невозможность вследствие этого использовать для объективного изучения созна­ния данные физиологии мозга по необходимости приводили к тому, что самонаблюдение и вербальный отчет испытуемого оставались «судом последней инстанции» при исследовании сознания.

С системно-эволюционных позиций, как и все человеческие знания, существующие представления о структуре индивидуаль­ного сознания являются социальными функциональными систе­мами, сформированными социальными организмами в ответ на запросы практики общения. Само выделение индивидуального сознания, или «души», возникло, вероятно, из необходимости прогнозировать поведение соплеменников как для успешной совместной трудовой деятельности, так и для распознавания воз­можных враждебных действий, для чего требовалось знать их «намерения». Уже в самых примитивных «коммуналектах» [Роуз 1981] имеются обозначения психических процессов, свойств и состояний, которые не могли сформироваться иначе, как обоб­щенные статистические характеристики внешнего поведения человека и животных.

Современная психологическая терминология, будь то процесс восприятия, состояние внимания или свойство нейротицизма, также отражает лишь характеристики внешнего поведения. Тер­мин «эмоция», например, пришедший в интроспективную пси­хологию как обобщение различных «чувств» первобытной и со­временной «бытовой» психологии, таких, как радость или гнев, относится к социальному внешнему поведению, которое харак­теризуется специфическими сигнальными признаками, такими как улыбка или виляние хвоста, угрожающие позы или рычание и т.п. Все современные «чисто психологические» методы изуче­ния психики и сознания (экспериментальные, тестовые, опросики и т.п.) также принципиально могут характеризовать лишь внешнее (реальное или воображаемое) поведение человека в раз­личных ситуациях. Что в действительности происходит в «субъек­тивном мире», т.е. в голове испытуемого, остается полностью скрыто как от самого испытуемого, иначе объективная психоло­гия была бы просто не нужна, так и от психолога, иначе суще­ствовало бы не множество психологии, а одна объективная экс­периментальная психология. Не зная истинных причин тех или

иных (даже собственных) поступков и состояний, люди видят их в субстанциированных обобщенных характеристиках внешнего поведения: «чувства толкают...», «разум повелевает...» и т.п.

Усвоение индивидом общесоциальных функциональных сис­тем осуществляется главным образом через язык — исторически сложившуюся структуру социальных функциональных систем, фиксирующую совокупное общее дробление мира соответствую­щим обществом — носителем языка [Журавлев 1982]. Поэтому вербальный отчет о состоянии сознания может быть дан только в терминах социальных функциональных систем, усвоенных инди­видом, что замыкает порочный логический круг и делает оправ­данным известное тютчевское «мысль изреченная есть ложь».

Тот факт, что в одном сознании обнаруживаются многочис­ленные «Я» [Кон 1978], и диалогичность сознания [Джиллеспи и др. 1986] приводят к предположению, что иллюзия возможности «самонаблюдения» возникает при наличии «диалога», т.е. соот­ношения через речевую память, этих «Я». Тем самым объясняет­ся зависимость результатов интроспекции от полученного через язык образования конкретного человека и «совпадение» этих результатов на протяжении тысячелетий с изменяющимися кон­цепциями состава «души», психики и сознания.

В развитие идей П.К.Анохина о «сквозном» значении резуль­тата как системообразующего фактора и на основании очевид­ной зависимости содержания индивидуального сознания как от окружающей культуры, так и от индивидуальной истории, ло­гично принять, что единицами индивидуального сознания могут быть только такие, сначала пробные соотношения индивида с социальными функциональными системами, которые дают ин­дивиду полезный приспособительный результат, т.е. удовлетво­ряющие какую-либо из его потребностей, поскольку человек ничего не может сделать, не делая это вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей.

Таким образом, в отличие от поведенческих актов — опыта соотношения тела со средой — элементы индивидуального со­знания представляют собой индивидуально преломленный через историю обучения конкретного человека опыт соотношения со средой социальных систем, так как именно функциональные системы общественного сознания усваиваются конкретным че

ловеком в процессах социального и профессионального обуче­ния и становятся индивидуальными знаниями, т.е. индивидуаль­ными социальными функциональными системами, составляю­щими сознание, или личность, человека. Поэтому сущность че­ловека как существа социального есть отражение всех обществен­ных отношений. Следовательно, этапам эволюции соответствует не физиологическое и психическое, а индивидуально-средовая психика и индивидуально-социальное сознание.

С системно-эволюционных позиций очевидно, что нет ниче­го социального, что не было бы вместе с тем и (дополнительно организованным) биологическим, химическим, физическим и т.д. Появление в эволюции систем высшего порядка организации не отменяет и не снимает развития систем предыдущего уровня, а, наоборот, требует такого развития. Многоклеточные организмы образованы клетками, несущими генетическую информацию о жизненном цикле всего организма, т.е. потенциально значитель­но более сложными, чем одноклеточные организмы или бакте­рии, любая сумма или не запланированная генетически внешняя организация которых не может дать многоклеточного организ­ма. Прогрессивная биологическая эволюция видов и форм их поведения — это прежде всего эволюция генома [Мазин 1980] и числа и разнообразия нейронов и их связей в усложняющемся мозге, которые дают селективные преимущества организму имен­но в социальной системе, освоившей соответствующую экологи­ческую нишу. Поэтому равно хорошо доказанные, обычно про­тивопоставляемые друг другу утверждения о том, что биологи­ческая эволюция идет на уровне генов [Dawkins 1978], популя­ций [Майр 1974], или биосферы в целом [Кордюм 1982], в дей­ствительности не противоречат друг другу.

Возникновение в эволюции сообщества животных и зоосоциальных форм их поведения обусловленно, естественно, появле­нием соответствующих видоспецифических генов [Эрман, Пар-сонс 1984] и, как мы теперь знаем, видоспецифических нейро­нов, что объясняет легкость, с какой бобер, например, обучается строить плотину, и невозможность такого обучения зайца. Чис­ло и разнообразие нейронов запаса у высших животных, особен­но социальных, определяет не только их способности к обуче­нию в реальном поведении, но и «рассудочную деятельность»

[Крушинский 1977], т.е. способность совершать пробы и ошибки «в уме», не реализуя их во внешнем поведении, что имеет оче­видную селективную ценность, особенно в «выработке страте­гии» межиндивидуального поведения [Смит 1981].

Человек как биологический вид появился в результате пере­строек в геноме его общего с другими гоминидами предка [Джиллеспи 1986]. Это способствовало образованию огромного мозга с большим разнообразием нейронов. Число нейронов человечес­кого мозга постоянно пересматривается в сторону увеличения, и в настоящее время принимается, что «...мозг человека состоит из 10 в одиннадцатой степени нейронов: это приблизительно столько же, сколько звезд в нашей Галактике. Не найдется и двух нейро­нов, одинаковых по виду» [Стивене 1982, с. 31]. Этот мозг, в свою очередь, обусловил возможность образования и развития специфически человеческих социальных систем.