День четвертый. Маска смерти 4 страница

— Пришлось, — выдавил Харри и подтянул штангу чуть ближе к ключицам. — С ним был его адвокат, Юхан Крон.

— И что?

— Ну, Крон начал с того, что мы применяем к его клиенту недозволенные методы давления, что купля-продажа секса в Норвегии вполне законна и что наши попытки заставить уважаемого хирурга нарушить закон о врачебной тайне тоже могут заинтересовать прессу.

— Да господи боже ты мой! — воскликнула Катрина, и голос ее задрожал от ярости. — Речь идет об убийстве!

Харри никогда еще не видел ее в таком состоянии, поэтому ответил наимягчайшим тоном:

— Послушай, у нас не получится напрямую привязать убийство двух женщин к диагнозу их детей. Тут может быть простое совпадение. И Крону это отлично известно. Так что никак не мог я этого Идара задержать.

— Да уж. Все, что ты можешь… лежать здесь и ничего не делать!

Харри почувствовал боль в ключицах и понял, что Катрина, как ни печально, совершенно права.

Она закрыла лицо руками:

— Прости… Я просто… Сумасшедший денек выдался.

— Ох, — простонал Харри из-под штанги, — помоги, пожалуйста…

— Но с другой стороны! — Она отняла руки от лица. — Мы можем зайти с другой стороны. Из Бергена!

— Нет, — просипел Харри, выдохнув последние молекулы воздуха, остававшиеся в его легких. — Берген нельзя рассматривать как самостоятельную версию. Ты бы не могла…

Он посмотрел на нее снизу вверх, ее темные глаза наполнились слезами.

— Помоги себе сам, — прошептала она и улыбнулась. Это было так неожиданно: перед ним как будто стояла совершенно другая женщина — с удивительным светом во взгляде и абсолютно ледяным голосом. — Хоть ты сдохни!

Он в отчаянии услышал, как ее шаги удаляются и замирают где-то за пределами зала и как хрустят его кости, и тут же красные точки заплясали у него перед глазами. Он выругался, взялся за штангу покрепче и попытался ее отжать. Она не пошевелилась.

Катрина была права — он мог тут запросто сдохнуть. Это единственное, что было в его власти. Смешно, но правда.

Он изловчился, наклонил штангу и услышал, как оглушительно загремели блины, упав на пол. Сама штанга приземлилась с другой стороны скамейки. Он сел и бессмысленно уставился на гантели, разложенные на стойках вдоль стен.

Харри принял душ, переоделся и по лестнице поднялся на шестой этаж. Плюхнувшись в кресло, почувствовал, как болят мышцы, — сладчайшее ощущение, которое означало, что завтра он будет совершенно разбит.

Он прослушал автоответчик, где помимо прочего было и сообщение от Бьёрна Холма с просьбой перезвонить.

Когда Холм поднял трубку, в ней раздавался душераздирающий рык, сопровождавшийся ревом электрогитары.

— Что? — спросил Харри.

— Дуайт Йоакам, — ответил Холм и сделал музыку потише. — Дьявольски сексуальный малый, да?

— Я имею в виду, что случилось?

— Готовы результаты экспертизы по письму Снеговика.

— Выкладывай.

— Ничего особенного в смысле текста — обычный лазерный принтер.

Харри молчал, он знал, что у Бьёрна что-то есть.

— А вот бумага, которую он использовал, — не простая. Никому в нашей лаборатории такая раньше не попадалась, поэтому, собственно, нам и потребовалось немного больше времени. Короче, это васи — японская бумага ручного изготовления, что-то вроде папируса. Ее обычно определяют по запаху, потому что при изготовлении используют кору кустарника мицумата. К тому же наша бумага — вообще особенного типа, называется коно.

— Коно?

— Купить такую можно только в специальных магазинах, знаешь, такие есть лавки, где продаются старинного образца перья для письма по тысяче крон, специальные чернила и кожаные блокноты… Знаешь наверняка…

— Откуда? Не знаю я.

— Вот и я не знаю, — признался Холм. — Но мы выяснили, что в Осло есть только один магазин, где продается бумага коно. Называется «Ворсе», находится на Гамле-Драмменсвейен. Я побеседовал с продавцом и выяснил: теперь такие вещи у них покупают редко, потому они больше и не заказывают. Перестал народ разбираться в качестве и прочих вещах, — так он говорит.

— То есть…

— То есть продавец даже и припомнить не мог, когда в последний раз продавал бумагу коно.

— Ага… И это, стало быть, единственный такой магазинчик?

— Да, — ответил Холм. — Был еще один в Бергене, но они давно отказались от подобного ассортимента.

Холм замолчал в ожидании следующего вопроса. Дуайт Йоакам продолжал во весь голос хоронить свою любовь. Харри молчал.

— Харри?

— Я думаю.

— Да быть не может! — усмехнулся Холм.

Это был уже исчезающий образчик провинциального юмора, над которым Харри потом будет долго хмыкать, даже и не понимая, что тут, собственно, смешного. Но теперь было не до смеха. Харри кашлянул:

— Что-то мне кажется, неспроста это: вряд ли убийца не подумавши пошлет следователю, который работает над его делом, такую редкую бумажку. Он же наверняка знает, что мы все это проверим, тут даже не надо слишком много детективов по ящику смотреть.

— Может, он не знал, что она редкая? — предположил Холм. — Может, бумагу вообще не он покупал?

— Тоже возможно. Но что-то говорит мне, что Снеговик не из тех, кто допустит такой дурацкий промах.

— Но допустил же.

— Нет, это не промах, это умысел. Он рассчитывал на то, что мы выясним, что это за бумага.

— Чтобы что?

— Ну, это классическая схема. Нарциссического плана серийный убийца разыгрывает пьесу с собой в главной роли — в роли непобедимого, могущественного героя, который в конце концов одержит верх.

— Над кем?

— Ну… — Тут Харри впервые произнес это вслух. — Над тем, кто ему под стать, так же опасен и такой же Нарцисс. Надо мной.

— Почему он выбрал тебя?

— Не знаю. Может, он знает, что я единственный в Норвегии полицейский, который поймал серийного убийцу. Он считает, что я бросил ему вызов.

Может, он знает, что я единственный в Норвегии полицейский, который поймал серийного убийцу. Он считает, что я бросил ему вызов. На это указывается и в письме, он же там вспоминает про Тувумбу. Не знаю, Холм. А как называется магазинчик в Бергене?

— Флеск! — представился старичок с сильным бергенским выговором: «л» он выстрелил коротко и остро, протянул «е-э-э», повысив тон в самой середине, а «с» сильно приглушил. Петер Флеск, так забавно произносивший собственную фамилию, оказался пыхтящим, громкоголосым и открытым человеком. Он охотно рассказал, что занимается антиквариатом с младых ногтей и специализируется как раз на бумаге, перьях, кожаных бюварах и прочих письменных принадлежностях. Большинство его покупателей были постоянными клиентами, как правило, пожилыми, как и он сам.

На вопрос Харри о писчей бумаге коно Флеск с сожалением в голосе ответил, что ее уже много лет нет в магазине.

— Это, конечно, дела давно минувших дней, — сказал Харри, — но, может быть, раз уж ваши покупатели сплошь постоянные клиенты, вы вспомните, кому продавали коно?

— Ноккену вроде, Мёллеру. И Киккусену из Мёлларена. Записей у нас нет, но у старухи моей память — капкан.

— Составьте, пожалуйста, список: полное имя, адрес и примерный возраст. И пришлите мне на имейл…

— Имейлов не держим, — перебил его пыхтящий старик. — И не предвидится. Факсом могу отправить, давайте номер.

И тут Харри осенило. Правда, если человека осеняет, для этого всегда есть причина.

— Конечно, за давностью лет всего не упомнишь… Но не было ли среди ваших покупателей Герта Рафто?

— Железного Рафто? — улыбнулся Петер Флеск.

— Вы что, о нем слышали?

— Да тут о нем все слышали. Нет, он у меня ничего не покупал.

Комиссар полиции Бьярне Мёллер часто повторял: для того чтобы выявить единственную возможность, надо исключить все остальные возможности. Поэтому следователь должен не огорчаться, а радоваться, когда очередная версия срывается. К тому же Харри всего лишь «осенило».

— Ну что ж, и на этом спасибо, — поблагодарил он. — Будьте здоровы.

— Рафто ничего не покупал у меня, — вдруг раздался голос Петера Флеска, — зато я у него покупал.

— Что?

— Так, всякую мелочишку. Бэушные серебряные зажигалки, перья золотые. Такие вещи. Иногда я это покупал. Хотя и знал, откуда они.

— И откуда же они?

— А вы что, ничего не слыхали? Ходили разговоры, что он прихватывает такие штучки с мест преступления.

— А покупать, значит, не покупал…

— Рафто не интересовался нашим товаром.

— И бумагой? Бумагой тоже не интересовался?

— Минутку, там старуха моя что-то говорит…

Флеск прикрыл трубку ладонью, Харри слышал только отдельные звуки: сначала оклик, потом тихий разговор. А потом Флеск убрал руку и сообщил с тем же занятным бергенским выговором:

— Она мне напомнила, Герт Рафто и впрямь получил остатки бумаги. В обмен на голландскую серебряную подставку для ручки. Я ж говорю: у старухи память будь здоров.

Харри положил трубку и понял, что поездки в Берген ему не избежать.

Все-таки в Берген.

Было уже девять вечера, а на столичной Брюнсалле в доме номер шесть на втором этаже все еще горел свет. Со стороны это шестиэтажное здание казалось обычным учреждением: модный фасад, красный кирпич, серая сталь. Впрочем, изнутри тут тоже все напоминало учреждение, поскольку работа почти всех здешних сотрудников — а их насчитывалось около четырехсот — была по-инженерному будничной: компьютерщики, лаборанты, исследователи, фотографы и так далее.

Однако на самом-то деле в здании располагался Национальный департамент борьбы с организованной преступностью, как его называли теперь, а раньше — Главное управление криминальной полиции Норвегии, или сокращенно КРИПОС.

Итак, было уже девять вечера, и Эспен Лепсвик к этому времени успел отпустить всех своих людей, занимавшихся расследованием убийств, так что в ярко освещенной комнате перед ним сидел только один человек.

— Да. Пока немного, — сказал Харри Холе.

— Это такой приличный синоним к «ни хрена», правильно? — Эспен Лепсвик потер пальцами глаза. — Ну что, может, пропустим по пивку, и ты мне расскажешь, что вы там накопали?

Харри рассказывал, пока Эспен Лепсвик вел машину вниз к центру города, к Министерству юстиции, чьи здания высились по обеим сторонам улицы. Когда Харри закончил, они сели за столик в популярном заведении, где было полно жаждущих пива студентов, еще более жаждущих адвокатов и полицейских.

— Я хочу взять с собой в Берген не Скарре, а Катрину Братт, — поделился Харри. — Перед тем как двинуть к тебе, я просмотрел ее бумаги. Она еще, конечно, довольно зеленая, но, судя по документам, уже поработала над двумя делами об убийствах там, в Бергене. И, насколько я понимаю, рулил расследованием тогда ты.

— Братт, ну конечно, помню! — Эспен Лепсвик просиял и поднял палец, заказывая бармену еще пива.

— Ну и как, доволен ты ею?

— Чертовски доволен, чертовски… способная девка. — Лепсвик подмигнул Харри, и тот поймал его взгляд — взгляд усталого человека с тремя пустыми пивными кружками на столе. — Если бы мы оба были свободны, я, черт возьми, занялся бы ею вплотную. — И он допил оставшееся пиво.

— Я имел в виду… Ты думаешь, она нормальная?

— Нормальная?

— Ну да. В ней есть что-то такое… не знаю, как сказать. Что-то экстремальное.

— А, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Эспен Лепсвик медленно кивнул и попытался сфокусировать взгляд на лице Харри. — Послужной список у нее, конечно, идеальный. Но, между нами говоря, слышал я от одного мужика кое-что о ней и ее супружнике.

Лепсвик поискал на лице Харри хотя бы немного одобрения, не нашел, но все равно продолжил:

— Ну, понимаешь… Плетки и наручники, садо-мазо… И, конечно, они ходили в такие клубы специальные.

— Это не мое дело, — сказал Харри.

— Нет-нет, конечно, и не мое! — перебил Лепсвик и поднял обе ладони, как бы защищаясь. — Это всего лишь слухи. Только знаешь что? — Лепсвик хохотнул и перегнулся через стол, чтобы Харри не пропустил его признание. — Я бы дал ей надеть на себя какой-нибудь ошейник.

Харри, очевидно, не смог сохранить равнодушно-каменное выражение лица, потому что Лепсвик дернулся, будто внезапно пожалел о своей откровенности, сел прямо и продолжил в нейтрально-информационном тоне:

— Профессиональная дама. Умна. Настойчива и энергична. Довольно сильно нажимала на меня, чтобы я помог ей с кое-какими закрытыми делами. Но абсолютно нормальная, даже слишком: такая, знаешь, закрытая, сдержанная. Думаю, что вы составите идеальный тандем.

Харри улыбнулся в ответ на это саркастическое замечание и встал:

— Спасибо за совет, Лепсвик.

— А как насчет ответного совета? Вы с ней… а?

— Мой совет, — сказал Харри, выкладывая на стол сотенную купюру, — оставь машину здесь.

Глава 14

День девятый. Берген

Ровно в 8.26 шасси самолета, следовавшего рейсом DY604 из Осло, коснулись мокрого асфальта аэродрома Флесланн.

26 шасси самолета, следовавшего рейсом DY604 из Осло, коснулись мокрого асфальта аэродрома Флесланн. Да так резко, что Харри выскочил из сна, как пробка из воды.

— Выспался? — спросила Катрина.

Харри кивнул, потер глаза и посмотрел в иллюминатор: дождливо и серо.

— Ты говорил во сне, — улыбнулась она.

— Хм. — Харри не хотел спрашивать, о чем он говорил. Зато он вспомнил, что ему снилось. Не Ракель, нет. Она теперь не снилась ему даже по ночам. Он оторвал ее от себя. Они оба оторвались друг от друга. А снился ему Бьярне Мёллер, его шеф и учитель, который ушел однажды в бергенские горы, а потом, через две недели, его нашли в озере Ревур. Поступок этот Мёллер совершил, потому что он — как и Зенон с его больными суставами — не видел больше в жизни смысла. Пришел ли Герт Рафто к тому же выводу? Или он все еще где-то здесь, в городе?

— Я позвонила бывшей жене Рафто, — сообщила Катрина, пока они шли через зал прилетов. — Ни она, ни дочь не желают разговаривать с представителями полиции. Не хотят, чтобы им опять сыпали соль на рану. Ну и хорошо: рапортов нам будет более чем достаточно.

Возле терминала они сели в такси.

— Ну что, приятно вернуться домой? — спросил Харри, перекрывая голосом ритмичный стук дождя по стеклу.

Катрина равнодушно пожала плечами:

— Я терпеть не могу дождь. И терпеть не могу, когда бергенцы утверждают, что дождь здесь идет не так часто, как хотелось бы столичным жителям.

Проезжая мимо Данмарксплас, Харри посмотрел на вершину горы Ульрикен. Она была покрыта снегом, вверх поднималась кабинка фуникулера. Они проехали мимо змеиного гнезда дорожных развязок у озера Стуре-Лунгегорсванн и оказались — о, радостный сюрприз! — в центре города.

Харри и Катрина зарегистрировались в гостинице сети «Рэдиссон САС», что стояла на Брюггене. Харри спросил, не хочет ли Катрина переночевать дома у родителей, но та ответила, что из этого вышло бы только лишнее беспокойство, да и вообще она никому не сказала о своем приезде.

Они получили пластиковые карточки — ключи от номеров — и молча поднялись на лифте. Катрина при этом смотрела на Харри и улыбалась, как будто тишина в лифте была само собой разумеющейся шуткой. Харри уставился в пол и надеялся, что его тело не посылает Катрине ложных сигналов. Или не ложных.

Двери лифта наконец разъехались, и вскоре ее бедра завиляли перед ним по коридору.

— Ну что, каков план? — спросил он получасом позже. Оба успели разложить вещи и встретились в холле гостиницы.

Катрина растянулась в длинном кресле и перелистывала свой обтянутый кожей ежедневник. Она переоделась в элегантный серый костюм, отчего сразу слилась с толпой остальных постояльцев гостиницы, в основном коммерсантов.

— Ты встречаешься с Кнутом Мюллер-Нильсеном, начальником убойного отдела, — сказала Катрин.

— А ты пойдешь к нему?

— Тогда мне придется здороваться и болтать со всеми подряд — и весь день насмарку. Кстати, будет здорово, если ты вообще про меня не станешь упоминать, а не то они обидятся, что я не зашла поздороваться. А я поеду на улицу Ой-йурдсвейен, побеседую со свидетелем, который последним видел Рафто.

— Хм. А где это было? — спросил Харри.

— У верфи. Свидетель видел, как тот припарковал машину и вошел в Нурнес. Машину он так и не забрал. Округу прочесали, но никого не нашли.

— Так, а потом что мы делаем? — Харри потер подбородок. Если им предстоят официальные встречи, то надо бы побриться.

— Ты пробежишься по полицейским рапортам вместе с человеком, который тогда участвовал в расследовании и, между прочим, до сих пор работает в управлении.

Он освежит дело в памяти. А ты попытаешься взглянуть на историю под новым углом.

— Нет, так не пойдет, — возразил Харри.

Катрина оторвала взгляд от ежедневника.

— Тот следователь, — продолжил Харри, — даст мне только ту информацию, которая подтверждает его старые выводы. А с рапортами я предпочитаю ознакомиться тихо-спокойно у себя в Осло. Сейчас же я хочу потратить время на то, чтобы поближе познакомиться с Гертом Рафто. Скажи, сохранились ли где-нибудь его личные вещи?

Катрина покачала головой:

— Родные передали все его имущество в Армию спасения. Кстати, вещей было совсем немного: какая-то мебель да одежда.

— А его квартира?

— После развода он жил один в квартире в районе Саннвикен, но она давно уже продана.

— И что, у семьи не осталось никакой дачи, летнего домика, родового гнезда?

Катрина помедлила:

— В полицейских рапортах значится летний домик где-то на Финнёй в Федье. В таких случаях дачи переходят по наследству. Возможно, домик остался. Я позвоню жене Рафто и выясню.

— Думаю, она не захочет говорить с представителем полиции.

Катрина в ответ только хитро подмигнула.

У стойки портье Харри взял зонт, но не успел он дойти до Рыбного рынка, как тот вывернулся под порывами ветра, а когда Харри, пригнувшись, добежал до здания Управления полиции Бергена, зонтик превратился в живописные лохмотья.

Пока Харри стоял внизу возле охранников и ждал комиссара Кнута Мюллер-Нильсена, ему позвонила Катрина и сообщила, что семья Рафто по-прежнему владеет летним домом на Финнёй.

— Но жена с тех пор там ни разу не была. Дочь, как она считает, тоже.

— Поедем туда, — сказал Харри. — Я освобожусь примерно к часу.

— О'кей, я достану катер. Давай встретимся на Сакариасбрюгген.

Кнут Мюллер-Нильсен оказался добродушным с виду увальнем с вечной усмешкой во взоре и кулаками размером с теннисную ракетку. Горы бумаг на столе были такими огромными, что казалось, его занесло снегом. Он сидел, заложив свои кулачищи-ракетки за голову.

— Значит, Рафто, — сказал Мюллер-Нильсен, предварительно поведав, что в Бергене дождь бывает не так часто, как хотелось бы столичным жителям.

— Похоже, полицейские в Бергене имеют привычку время от времени бесследно исчезать. — Харри ткнул пальцем в фотографию Рафто, которая была у него среди остальных документов.

— Почему это вы так считаете? — спросил Мюллер-Нильсен у Харри, а тот тем временем нашел себе в не занятом бумагами углу кабинета простой жесткий стул.

— Еще Бьярне Мёллер, — напомнил Харри.

— Точно, — согласился Мюллер-Нильсен, но нерешительность в голосе его выдала.

— Тот, что исчез во Флёйен.

— Ну конечно! — Мюллер-Нильсен стукнул себя по лбу. — Трагическая история. Он тут пробыл так недолго, что я попросту не успел… Считается, что он свел счеты с жизнью, разве не так?

— Так, — ответил Харри, глядя в окно и думая о том пути, который прошел Бьярне от идеализма до коррупции. И все из добрых побуждений. И из-за трагических ошибок, о которых никто никогда не узнает. — Что вы можете рассказать про Герта Рафто?

Ну просто мой кармический двойник, думал Харри, слушая, как Мюллер-Нильсен описывает Рафто: тайное пристрастие к алкоголю, тяжелый характер, одиночество, отсутствие политкорректности, моральная неустойчивость и изрядно запятнанная репутация.

— Но у него, — добавил Мюллер-Нильсен, — были замечательные аналитические способности и интуиция. И сильная воля. Как будто им двигало что-то… Не знаю, какое слово подобрать… Железный Рафто был сторонник крайних мер.

Да и все, что с ним произошло, говорит само за себя.

— А что произошло? — поинтересовался Харри, косясь на пепельницу, запрятавшуюся среди бумаг.

— Рафто был склонен к насилию. И мы знаем, что он был в квартире Онни Хетланн в тот промежуток времени, когда она была убита. А Хетланн, возможно, знала, кто убил ее подругу, Лайлу Осен. В довершение ко всему он исчез. Скорее всего, утопился. Во всяком случае, мы не видим повода для дополнительного расследования.

— А мог он удрать за границу?

Мюллер-Нильсен отрицательно качнул головой.

— Почему нет?

— Даже если у него и была такая возможность, он не из тех людей, кто так поступает. Вот такой простой ответ.

— И никто из родственников или друзей так и не заявил о том, что он жив?

Мюллер-Нильсен вновь покачал головой:

— Родителей его уже нет в живых. А что касается друзей, так у Рафто их не было. С бывшей женой у него сложились настолько напряженные отношения, что она вообще не желала с ним знаться.

— А дочь?

— Вот с ней Рафто продолжал общаться. Славная, хорошая девушка, особенно как подумаешь, через что ей пришлось пройти.

Харри отметил про себя эту оговорку «особенно как подумаешь…» Такое часто можно услышать в местных полицейских отделах, где все всё друг о друге знают.

— У Рафто была дача на острове Финнёй, так?

— Да, и там преотличненько можно было скрыться. — Мюллер-Нильсен вытащил из-за головы свои кулачищи и сложил на столе. — Мы искали там, облазали с собаками все близлежащие острова. Ничего.

— Вы не против, если я поеду и взгляну?

— Да нечего там смотреть. У нас дача как раз напротив домика Железного Рафто. Так вот, его домишко совсем развалился. Глупо, что его жена не хочет продать дом, она-то никогда там не бывает.

Мюллер-Нильсен посмотрел на часы:

— Мне пора на встречу, но один из наших сотрудников, который тогда участвовал в расследовании, готов показать вам все рапорты и отчеты.

— Не надо, — отказался Харри и посмотрел на фотографию Рафто, которую по-прежнему держал в руке.

Внезапно лицо со снимка показалось ему смутно знакомым, как будто они недавно встречались. Может, видел его из машины? Может, он притворился простым парнем, таким, мимо которого пройдешь и не заметишь? Охранник на стоянке? Или продавец в винном магазине?.. Харри помотал головой, сдаваясь.

— А почему не Герт?

— То есть? — переспросил Мюллер-Нильсен.

— Вы все время называете его Железным Рафто. Его никогда не называли по имени?

Мюллер-Нильсен как-то странно посмотрел на Харри, попытался рассмеяться, но ограничился кривой ухмылкой:

— Ну уж нет… Думаю, никто и не пытался.

— Что ж. Спасибо за помощь.

Выходя из отделения, Харри услышал, как Мюллер-Нильсен его окликнул. Комиссар стоял в дверях своего кабинета, и слова, вырываясь из его рта, эхом отскакивали от стен коридора:

— Думаю, что самому Рафто это тоже бы не понравилось.

Оказавшись на улице, Харри остановился и долго смотрел на прохожих, которые, согнувшись под ветром и дождем, быстро шагали по тротуару. То странное ощущение его так и не покинуло. Ощущение, что кто-то — или что-то — все время находится рядом, следит за ним, и стоит только ему посмотреть вокруг под правильным углом и при правильном освещении, как он тотчас увидит соглядатая.

Катрина встретила Харри в условленном месте.

— Вот, позаимствовала у приятеля, — сказала она, пока они выруливали на катере от переполненной пристани.

Когда они обогнули Нурнес, Харри вдруг услышал вопль и обернулся.

Когда они обогнули Нурнес, Харри вдруг услышал вопль и обернулся. Его взгляд наткнулся на тотемный столб. Деревянные лица яростно кричали ему вслед, разевая рты. В каюте повеяло холодом.

— Это в Аквариуме морские львы кричат, — объяснила Катрина.

Харри поплотнее закутался в пальто.

Финнёй оказался совсем маленьким островком. Кроме вереска, обсыпанного каплями дождя, никакой другой растительности тут не было. Зато была пристань, к которой Катрина умело пришвартовала катер. Дачный поселок состоял из шести десятков низеньких домишек, напомнивших Харри дом в рабочем пригороде, который он видел в Соуэто.

Катрина подвела Харри по грунтовой дорожке к одному из домиков. Он выделялся среди других: краска со стен облупилась, одно из окон было разбито. Катрина встала на цыпочки и отвернула плафон над дверью. Раздался неприятный звук, из плафона высыпались дохлые насекомые и ключ, который Катрина поймала в воздухе.

— Я понравилась его бывшей жене, — объяснила она и вставила ключ в замочную скважину.

Внутри пахло плесенью и мокрыми досками. Харри сощурился в темноте, услышал щелчок выключателя, и в комнате зажегся свет.

— Дом она не использует, а электричество есть, — удивился Харри.

— Тут коммунальная сеть. За электричество платит государство, — ответила Катрина, осматриваясь по сторонам.

Домишко площадью в двадцать пять квадратных метров состоял из комбинированной кухни-гостиной и спальни. На столе в гостиной и на кухонных лавках полно пустых пивных бутылок. Стены голые, на подоконнике пусто, на книжных полках тоже.

— Тут еще подвал есть, — сказала Катрина, показывая на люк в полу. — Ну, что будем делать?

— Искать.

— Что именно?

— А вот найдем и узнаем.

— Это как?

— Важные вещи легче найти, если ищешь что-то другое. Выкинь все мысли из головы, нам нужен пустой мозг. Ты поймешь, что искала, как только увидишь это собственными глазами.

— О'кей, — задумчиво произнесла Катрина.

— Ищи наверху, — сказал Харри, подошел к люку и дернул за железное кольцо. Вниз, в темноту, вела дощатая лесенка. Он надеялся, что Катрина не заметила, что он приостановился.

К лицу липла паутина, но он шаг за шагом спускался в пахнущую сыростью, землей и ржавчиной темноту. Нащупал под лестницей выключатель, повернул, но безрезультатно. Единственным источником света в подвале был красный глазок холодильника, стоявшего у стены. Харри зажег карманный фонарик и обнаружил две двери. Кладовки.

Под визг петель он открыл одну дверь. Это была мастерская, повсюду лежали инструменты. Ну да, ведь мужик с амбициями должен делать что-то полезное, подумал Харри. А не только убийц искать.

Но инструментами явно пользовались не часто, так что, может, Рафто думал, что он создан для чего-то иного. Что он не из тех, кто строит, а из тех, кто разрушает. Резкий звук за спиной заставил Харри быстро обернуться, но тотчас понял, что застучал термостат холодильника. Харри пошел в другую кладовку и увидел бесформенную кучу, прикрытую толстым одеялом. Он откинул его, и в нос ему ударил запах земли и сырости. Луч фонарика выхватил сгнивший зонтик от солнца, выцветший пластиковый стол и стулья, а также набор для крокета. Больше в подвале ничего не было. Харри услышал над головой шаги Катрины и решил выбираться наверх. Но когда он откидывал одеяло, один из стульев отодвинулся и ножкой попал в щель между дверью и косяком. Он задвинул его обратно ногой, и вдруг его взгляд упал вниз. На стуле в луче света виднелась надпись «Электролюкс». Харри вернулся к холодильнику, в котором все еще стучал термостат. На нем тоже стояло: «Электролюкс». Он взялся за ручку и дернул, но дверца не открылась: рядом с ручкой он заметил замок.

Холодильник был заперт. Харри пошел в кладовку с инструментами и принес ломик. Вернувшись, он увидел, как по лестнице спускается Катрина.

— Наверху ничего нет, — сказала она. — Думаю, нам пора уходить. Ты что делаешь?

— Нарушаю закон в интересах следствия, — ответил Харри, который уже успел подсунуть ломик под дверцу аккурат над замком и навалился всем весом на рукоять. Ничего. Он предпринял еще одну попытку, упираясь ногой в лестницу.

— Черт побери!..

Дверца открылась с сухим щелчком, и Харри потерял равновесие. Фонарик со стуком упал на пол, из холодильника потянуло холодом. Он схватил фонарик, который откатился за спину, и тут закричала Катрина. Вопль проникал до мозга костей, низкий, хриплый, переходивший в сдавленную икоту, похожую на смех. Потом на секунду-другую наступила тишина, и она закричала снова: так упорно кричат женщины во время родов. Харри заставил себя отвернуться от нее и наконец разглядел то, что Катрина увидела первой. Все двенадцать лет холодильник исправно работал, потому, когда дверца открылась, внутри зажегся свет. Там стояло на коленях нечто скрюченное, руки скрещены на груди, голова упирается в стенку холодильника. Тело покрывала изморозь, ее белый слой был похож на грибок, который окутал его и питался им. Вот почему так кричала Катрина. Но у Харри сердце сжалось по другой причине: когда дверца отворилась, тело наклонилось вперед, голова стукнулась о край и кристаллы снега осыпались с лица на пол. И Харри увидел, что перед ним — улыбающийся Герт Рафто. Улыбка зигзагом от уха до уха была старательно вышита черными нитками. Однако прежде всего бросался в глаза нос. Носовую кость и хрящ, видимо, вырезали. Из раны торчала морковка. Снеговик был закончен.

Часть третья

Глава 15

День девятый. Восьмерка