Бухгалтерия семейной гармонии 5 страница

Таково мнение человека, который 25 лет жизни посвятил великому чуду рождения.

Итак, дома — за неимением в пределах доступнос­ти клиники Мишеля Одена — женщина сама может создать себе обстановку предстоящих родов. Она мо­жет зажечь свечи, если ей этого хочется, включить музыку, принести цветы. Она может находиться в той части своего дома, где ей хочется, и никто не будет ворчать, что она мешает.

Она может и должна сама организовать ход своих родов. Мы уже говорили о том, что в первой их трети (схватки) ее социальная активность будет велика. Ей просто необходимо заняться чем-то отвлекающим. А Дима есть все: телефон, музыка, общение, книги, недо­вязанные детские носочки.

Она позовет тех людей, которые ей сейчас нужны. Кому-то захочется увидеть маму. Кто-то не сможет обойтись без поддержки мужа. Сейчас в платных род­домах присутствие на родах отца оговаривается. Но мало кто знает: его пустят «на зрелище» — в момент появления малыша на свет. А вот туда, где он нужнее всего, на первую треть родов — подержать за руку, поговорить, подбодрить — ему нельзя.

А кому-то жизненно необходимо родить так, чтобы рядом были друзья — целая компания с фотоаппаратами и видеокамерами, шумом, шампанским, весельем

И сам малыш знает,как ему нужно прийти, кого он хочет увидеть в момент рождения.

Вот и настала пора поговорить о том, что считается чуть ли не основой родов «по Чарковскому» — о водных родах.

В сентябре 1984 года в Париже состоялся Между­народный конгресс «Вода и сознание человека». В качестве почетного гостя на этот конгресс был пригла­шен и Игорь Чарковский.

«Неслыханная вещь — Чарковский принимает роды в воде! — отмечали ученые на конгрессе. — Работы Чарковского над сознанием этих детей представляют собой одно из самых интересных исследований века».

«В облегченных условиях водной среды появляет­ся необыкновенный ребенок, — говорит сам Игорь Чарковский. — Если родители с момента рождения станут регулярно заниматься с ним плаванием, то он будет намного опережать своих сверстников в умст­венном и физическом развитии».

Многие видели фильмы, посвященные «водным детям», и знают, на что способны малыши, которые плавают с первых дней жизни.

Знаменитый кадр: на ладони у Чарковского стоит без посторонней помощи двухмесячный младенец. Шестимесячные свободно ходят — а стало быть, имеют гораздо большую возможность раньше своих сверстни­ков познавать окружающий мир, более активно разви­ваться умственно и физически.

Многие помнят и другой известный кадр из филь­ма: в небольшом бассейне из оргстекла прямо в воде спит маленькая девочка. Она лежит лицом вниз, лишь время от времени поворачивая голову вбок и приподнимая ее над водой, — чтобы сделать вдох (выдох — в воду). Глаза ее закрыты, лицо спокойно, тело рас­слаблено. Кстати, такой сон в воде — замечатель­ный отдых, малышу достаточно поспать в бассейне 3—4 часа, и он долгое время будет бодр и деятелен.

Уже доказано: роды в воде благотворно влияют на здоровье малыша. Такой ребенок не испытывает в мо­мент рождения стресса от резкого перепада температу­ры, от так называемого гидроудара — переходя на воздух из состояния гидроневесомости (ведь до рожде­ния он преспокойно плавает в околоплодных водах), светового и звукового ударов. Первый крик малыша — всегда крик боли: резко и стремительно разворачива­ются крохотные легкие в момент первого вдоха. Ро­дившись в воде, малыш имеет возможность подгото­виться к этому испытанию.

РассказываетЛена:

Моя дочь появилась на свет в теплой воде. Когда я под­няла ее головку для первого вдоха, она не закричала, а спо­койно произнесла что-то похожее на «ля-ля-ля». Я вновь погрузила ее на несколько секунд в воду, и она рефлекторно задержала дыхание, не проявляя никакого беспокой­ства. Это и было первое в ее жизни ныряние.

Кстати, страхи из-за того, что новорожденный мла­денец может захлебнуться при рождении в воде, смешны — ведь не захлебнулся же он за девять месяцев в мамином животе, а пуповина в эти минуты еще пуль­сирует, снабжая его всем необходимым, в том числе и кислородом.

Что ощущают сами мамочки, рожая в воде? В воде роды проходят легче, менее болезненно и более эффективно, женщина чувствует себя более ком­фортно. С одной стороны, она становится в воде как

бы невесомой, может находиться в ней во взвешенном состоянии, ей не приходится бороться с весом собствен­ного тела во время схваток.

Во-вторых, тепло воды уменьшает секрецию адре­налина и расслабляет мышцы.

Вода может также способствовать возникновению альфа-волн головного мозга, создающих состояние умственного расслабления. Расслабление, в свою оче­редь, способствует быстрому раскрытию шейки матки. В тех случаях, когда роды все же по той или иной причине приостановились, достаточно открыть кран — звук и вид бегущей воды восстанавливают родовую деятельность.

Роды в воде необходимы тем женщинам, у которых схватки болезненны и неэффективны, раскрытие не останавливается на пяти сантиметрах. Но вода может помочь расслабиться и всем остальным женщинам.

«Она может утешить и успокоить не хуже, чем любимый, мать или акушерка», — говорит Мишель Оден.

А влечение беременных женщин к воде до сих пор для медицины остается загадкой. Многие беременные говорят, что вода их притягивает, манит к себе, они испытывают непреодолимое желание нырять, в мечтах подолгу лежат на воде. Те, кто испытывает тягу к воде во время беременности, хорошо чувствует себя в ней и во время родов — эта тяга даже усиливается.

Другие, наоборот, говорят, что воду не любят, по­рой даже боятся, так как не умеют плавать. Но во время родов вдруг просят набрать ванну или бассейн и находятся в воде подолгу.

Бывает и наоборот: те, кто активно готовился к родам в воде, почему-то не могут родить в ней. Дело застопоривается, но стоит им выйти на минутку из бас­сейна, чтобы мы могли поменять в нем воду, — тут-то

малыш и появляется. Ничего обидного в этом нет — ребенок лучше нас с вами знает, как ему прийти в

мир.

Очень часто нас спрашивают: как добиться стериль­ности водных родов? А мы отвечаем: стерильность — это отсутствие вашего собственного страха. Если страх есть, добавьте в воду чуть-чуть марганцовки или настоя ромашки. Мы чаще всего не добавляем в воду ничего. Разумеется, бассейн или ванна должны быть тщательно вымыты и ошпарены кипятком. И — все, обычно этого вполне достаточно.

Поверьте, из десятков и десятков родивших в на­шем крохотном бассейне в Москве ни одна из женщин не вышла из него со стафилококком, которым так щед­ро одаривают мам и детей наши чудесные роддома!

Оптимальная температура воды, на наш взгляд, — 32—35 градусов. Но это тоже весьма условно. Женщи­на сама скажет, чего ей хочется — тепла или холода, в разные моменты родов ее желания бывают различны.

Сразу после рождения мы иногда обливаем малыша ледяной водой из кувшина — это настолько увеличивает его мышечный тонус, что через несколько минут после процедуры кожа его высыхает и он начинает энер­гично двигаться. У него активизируется сосательный рефлекс.

Но ведь младенец появляется на свет при темпера­туре, которая и так гораздо ниже, чем в организме матери. Зачем же еще дополнительно охлаждать его?

Действительно, до рождения человек развивается в условиях теплового комфорта — при постоянной температуре около 37 градусов. И рождение его сопряже­но с резким перепадом температуры окружающей сре­ды. Этот перепад эволюционно закреплен не только у людей, но и у всех млекопитающих (а у морских он еще больше). Но природа ошибок не делает. Значит, холодовый стресс новорожденному необходим! Чем сильнее снижается температура окружающей среды, тем сильнее становится мышечная активность ребенка. А это очень важный фактор.

Так родилась идея раннего — с первых моментов жизни — закаливания ребенка. Сегодня 2—3-дневные малыши, которых их мамы и папы без малейшего страха окунают в прорубь, уже никого не удивляют. И растут эти малыши настолько здоровыми, веселыми и спо­койными, что...

Впрочем, мы увлеклись — закаливание новорож­денных — тема одной из следующих глав.

Прочитали мы эту главу и подумали: а не многова­то ли в ней категоричных утверждений, советов? По себе знаем: большинство людей этого ох как не любят. И правильно.

Поэтому мы решили сами больше никого ничему в этой главе не учить. Пусть о том, как их малыши появились на свет, просто расскажут обычные мамоч­ки. Что они помнят о первой встрече со своими малы­шами?..

Лена:

Ну вот, привез меня Игорь, муж, в роддом. Поздно уже. Темно. Он вещи мне отдал и уехал. А я осталась.

И так мне стало страшно!.. Вот, думаю, бросили меня все... на произвол судьбы. А мне больше всего на свете в те часы хотелось даже не того, чтобы болеть перестало — просто, чтобы хоть кто-нибудь ко мне участие проявил. Сказал что-нибудь. Совершенно я была не в состоянии на­ходиться одна. Помню, все выходила в коридор — в надежде, что какая-нибудь медсестра на меня обратит внимание и я ей расскажу о своих ощущениях, а она мне что-нибудь ответит, мы с ней поговорим... А меня привели в палату, где стояло 12 кроватей — совершенно черных.

Они все были не застелены, с черными матрасами и чер­ными подушками. Дали наволочку. Сказали: «Спи». Выклю­чили свет. Как потом оказалось, я рано приехала, схваток еще не было. Я посмотрела вокруг: за окном темно, только какой-то очень одинокий фонарь, в палате темно, кругом все черное. Стра-а-шно!.. Легла и стала реветь. Лежу и реву, очень уж одиноко. Вдруг внутри у меня что-то словно взо­рвалось и потекло. Что?.. Почему?.. Ничего не понятно. Никто не приходит. Никто ничего не объясняет.

Наконец утром пришли врачи, посмотрели меня перед сменой — у них с восьми до девяти пересменка. А я, вроде как, рожать уже всерьез надумала. По лицам вижу: мешаю я им. Пересменка ведь. Стыдно мне стало, до того стыдно, что я в 8.00 на стол легла, а в 8.17 родила Арину.

И так я от всего этого устала, что даже плач ее меня ни капельки не трогал. Ее врачи там вешают-меряют, она ре­вет, а мне вроде и все равно. Я им позволила (внутренне позволила) ее забрать и распоряжаться ею по своему ус­мотрению.

Еще я ужасно боялась разрезов — мама мне говорила, что обязательно будут резать. И я все время думала: как они теперь будут меня зашивать...

Я много лет думала, представляла, как это будет, когда у меня родится малыш и я буду мамой. Просто уверена была, что буду безумно счастлива в эти минуты, такие меня будут переполнять чувства... И вдруг — практически ника­ких чувств. Разве что страх. И ведь не делали со мной там ничего особенно-то плохого: и роды вроде несложные были, и врачи на меня не кричали, никто меня не оскорблял, не обижал. Они честно делали свое дело, но... понимаете, во всем этом деле не было Души! Они низвели процесс по­явления моей малышки на свет до просто боли и борьбы с этой болью — на чисто физическом уровне. И никаких эмо­ций. А для меня почему-то самым важным было ни в коем случае не кричать во время родов — такой вот пунктик. Очень я гордилась, что вот все кричат, а я — нет.

Два дня после родов я ходила в буквальном смысле слова «по стеночке», меня качало от слабости. То, что в роддоме из родов забирают душу, мне кажется, лишает

женщину какой-то очень важной энергетической поддерж­ки, подпитки. Не в чем черпать силы. Никогда больше в жизни — ни до того, ни после — я так отвратительно себя не чувствовала. Да еще этот режим роддомовский, когда все по расписанию, все для удобства их, а ни в коем случае не твоего. Мне кажется, я там и не спала толком. В час ложились, в пять утра поднимали на процедуры. Я пришла домой с единственным желанием: спать!

Поэтому, когда мне Арину принесли в первый раз кор­мить, я, конечно же, была счастлива... но—в меру. И еще: за восемь дней, которые я так пролежала (у меня поднялась температура, и я лежала дольше, чем другие), я ни разу не подошла к детской палате, чтобы попереживать: как там она? Приносили, брала, кормила, отдавала, и вроде как до­статочно. А могла ведь в ту палату заглянуть, подсмотреть... Меня там настолько вымотали, что я была просто не в со­стоянии о ком-то еще заботиться, думать.

Только когда я родила потом Гришу — дома, я вдруг по­няла: какой же кошмар, когда ребенка вот так уносят от тебя! Как же они все это переживают там? Только что ты был с мамой одно целое, и вдруг взяли чужие руки, унесли куда-то... Кто?.. Куда уносят?.. Почему мама молчит, разрешает забрать?.. Я больше ей не нужна?.. Теперь я понимаю: она ведь чувствовала, что мне совершенно не до нее в этом род­доме. Она плакала... Тогда мне казалось, что это нормаль­но, все дети плачут. А это она меня звала, плохо ей было.

Я опять скажу: никто ничего плохого мне там не делал. И врачи были хорошие. Плохие, наверное, кричали бы, хо­рошие — нет. Но и самым хорошим из них настолько без­различны вы и ваш ребенок. Они знают только, что женщи­на родила в срок и при этом все остались живы и относи­тельно здоровы. Одно физическое тело производит другое физическое тело, и надо, чтобы это производство прошло нормально. Все. Никаких эмоций. Работаем.

Того, ради чего в общем-то и появляется новая жизнь, — Души — нет. Давно и безвозвратно утеряно. Какой же люб­ви мы ждем потом от наших детей? Энергетика на нуле, а подпитки нет.

А вот Гришу я рожала дома...

Примечание: Гришу рожали вместе с одним из ав­торов, с Юлей Железновой. Поэтому не вмешаться в последующий разговор она просто не могла.

Лена. Так вот, Гришу я рожала дома, и это был такой кайф!.. Все, что я теряла в процессе родов, — силы, энергию, вы мне тут же возмещали сполна, с лихвой. И все мы были вместе настолько, что даже описать сложно. Единениеполное.

Юля. Да! А ты помнишь, как мы все обнимались, когда (Гриша родился? Нет? Мы все трое обнялись, было здорово!..

Лена. Да, ты сказала, и я вспомнила.

Юля. Вообще мне твои роды помнятся как песня... в (нашем общем исполнении. Трио.

Лена. А Гришка, когда родился, он так на нас смотрел...

мы и не устали тогда совсем...

Юля. У меня первые роды тоже были роддомовские, вторые — домашние. И для меня это — два разных собы­тия в жизни. Связанные, разумеется, общими физиологи­ческими признаками, но — совершенно разные. И так жаль с позиций сегодняшнего понимания всего Борю — первого!.. — ему не досталось очень многих важных вещей в самом начале жизни. Любви. И радости. И ему. И мне. Нам обоим.

А теперь еще одна история. Ее рассказывают мама и бабушка. (Помните, мы говорили о «новых бабушках». Гак вот, Светлана Михайловна — одна из них.)

Итак, Светлана Михайловна:

Когда дочка сказала, что будет рожать дома, я, честно говоря, испугалась. Стала приводить всякие доводы — опасно, мол, а вдруг что-нибудь случится? Опять же — не стерильно и «ты можешь в момент родов испугаться, что тогда?" В ответ услышала: «Мама, в твоем представлении роды — это как приступ эпилепсии: женщина в ужасе кричит, а все должны бежать ее спасать!» Да, примерно так у меня лично и было. Психологически я к своим родам не была готова. Единственным, что сообщили мне в консультации, было: как только схватки пойдут через каждые 5 минут, спокой­ненько соберетесь и пойдете в ближайший роддом. А в род­доме я только спрашивала все время: «Почему так больно, когда все это кончится?!» «Не бойся, не пропустишь!» — отвечала мне умудренная опытом медсестра.

Роды дома? Да еще в воде?! А как мы вскипятим це­лую ванну воды? А микробы? А лекарства? Сразу столько вопросов и столько недоверия к ответам на них... Потом увидела фильм о водных родах. Оказывается, это может быть так красиво, так трогательно и... почему-то хочется плакать. Оказывается, бывают роды — как продолжение любовного акта; ребенок зачат в любви, с любовью выно­шен, и первое, что он чувствует, появившись на этот свет, — тоже любовь. В момент рождения его любят все окружаю­щие. Наверное, в этот момент что-то нисходит свыше, и тот восторг, та острота любви, всплеск чувств, который бывает у всех, кто присутствует на родах, — они неземные, их даже нелегко пережить. Наверное, поэтому они так кратковременны.

Это — мои впечатления от рождения внучки — дочки моей дочки. Я вошла в ванную, когда маленькая выплыла на поверхность, и я впервые ее увидела. Это было чудо!

Наверное, в жизни человека, да и вообще на свете, есть два самых больших чуда. Первое — когда встре­чаются два разных человека. Они могут даже жить на разных континентах, говорить на разных языках и воспи­тываться в разных культурах — все это неважно. Когда между ними возникает любовь — чудо! Дальше уже бы­вает по-разному, у каждого по-своему, но они пережили чудо. И второе — рождение ребенка: словно из ничего — человек!

Ах, как жаль, что поздно довелось узнать о том, что можно рожать спокойно, понимая, что именно с тобой в какой момент происходит, готовиться к этому задолго, об­щаться с будущим (хотя почему же он будущий, он — на­стоящий, просто мы его еще не видим!) ребенком, разго­варивая с ним, заботясь о нем. Как же можно после этого отдать его в чужие незнакомые руки именно в тот момент,

который так важен для всей его последующей жизни? Вы только задумайтесь, длявсей его жизни! Ту атмосферу, которую ребенок ощутит в момент своего рождения, он бу­дет искать и в своей жизни, стремиться к ней. Что это будет? Любовь? Равнодушие? Все зависит от нас с вами.

Но давно известно, что, когда человек находится в со­стоянии стресса (а рождение для малыша — стресс), фра­зы, громко произнесенные рядом, записываются на его подсознательном уровне и в дальнейшем начинают дейст­вовать как программы. А мы потом удивляемся: почему мы так надсадно и трудно живем? Ведь можно же по-дру­гому — спокойно и радостно...

А теперь слово маме— Оле:

Думаю, что началось все в подростковом возрасте, когда в журнале «Работница» я прочитала подборку пи­сем женщин о родах. Все они писали о том, какой это кош­мар — рожать. И я подумала: действительно, страшно позволить другому человеку (пусть и врачу) распоряжаться моим телом. Почему они считают, что лучше меня знают, что мне нужно во время родов? Было в журнале и интервью, взятое в роддоме у роженицы. Ее спросили, как она смотрит на то, что детей сразу же после родов забирают от матери и приносят только для кормления на короткое время — и так в течение трех-пяти дней. Моло­дая женщина ответила: «Я считаю, это правильно, после родов надо отдохнуть». А я тогда представила себе, что моего ребеночка, которого я выносила и родила, уносят чужие люди. Эти люди не испытывают к нему абсолютно никаких чувств, не подходят к нему, когда он плачет, и вообще внимание ему уделяют минимальное. Каким же будет воспринимать окружающий мир маленький человек? Да таким, каким он его увидит в первые дни жизни, — холодным, неприветливым, жестоким, равнодушным к нему. И как потом объяснить ему, что мир вовсе не та­кой — ведь это впечатление у него уже сложилось, впечаталось очень сильно.

И я с радостью узнала, что можно рожать и дома. Дома я чувствовала себя по крайней мере в безопасности. Я знала, что за все буду отвечать сама и справлюсь, а помощь мне нужна минимальная.

Я нашла курсы для беременных, выбрала себе акушерку, которая мне очень нравилась; я общалась с людьми прочла несколько книг и еще раз убедилась, что самые без*опасные и легкие роды — естественные, те, в которые не вмешиваются чужие люди.

Честно говоря, я иногда побаивалась, но больше все-таки боялась моя мама — у нее самой роды были стреми­тельными и проходили в панике.

А я не боялась. День родов запомнился мне как празд­ник, полный радостного волнения и ожидания. Многие ли женщины могут похвастаться такими воспоминаниями?

Моя дочка появилась при свете свечей, вскрикнула ра­зок и замолчала — принялась всех оглядывать вниматель­но и задумчиво.

А я смотрела на нее и не могла насмотреться...

А сейчас нам хотелось бы рассказать о событиях, которые каждый раз и нами воспринимаются как чудо, как огромный подарок судьбы — о родах в море. О родах, на которые мы зовем дельфинов. Об этой тай­не, которая так и не понята никем из нас до конца, но значение которой мы все ощущаем.

Быть может, тайна эта — вовсе и не тайна для одного человека — для Игоря Борисовича Чарковского, но у него с дельфинами свои секреты, знать кото­рые нам рано, или не дано вообще.

Дельфины — существа таинственные и необычные. Смотреть на них можно бесконечно. Слушать их голоса — тоже. Часто они приплывают к нам, когда кто-то из малышей учится спать в открытом море. Обычно возле такого ребенка постоянно дежурят взрослые, а дельфины плавают метрах в десяти от малыша. Но если взрослые отдаляются, дельфины подходят ближе к ребенку и остаются рядом с ним долгое время, мирно покачиваясь на волнах. Быть может, тоже дремлют идм кажется, они охраняют малышей, следят, чтобы с ними не случилось ничего плохого. Или они общаются между собой каким-то неведомым образом? Увы, наши крохи еще не умеют говорить, поэтому мы можем только предполагать, что происходит между ними.

Сколько лет прошло со дня первых морских родов? Сейчас уже и не вспомнить точно. Где-то около десяти

лет.

Но это было не с нами. А рассказать, наверное, следует о том, что мы с вами видели, в чем сами прини­мали непосредственное участие — о первых петербург­ских морских родах. И были они не так уж давно — каких-то три года назад. Черное море, поселок Веселое недалеко от Одессы, лето 1994 года.

Именно там появился на свет Троша. А о том, как это было, пусть расскажет мама морского первенца Оля Ковальская.

Первого сына — Антона — я родила, когда мне было 23 года. Во время беременности простудилась, потом ока­залось, что у меня еще и пиелонефрит, я попала в больни­цу, и уже в больнице у меня обнаружили порок сердца. И я стала считать себя такой больной... А кто бы не стал? Поэ­тому рожала я в роддоме, который специализировался на сложных случаях. Весь процесс родов я пролежала под ка­пельницей — обезболивающее плюс снотворное. Так что лично я первые роды без особого ужаса вспоминаю, чего я там понимала, чего чувствовала под этой капельницей?.. Ну, а о том, что ребеночку моему плохо, я не только не ду­мала, я просто и не знала тогда, что он что-то чувствует, — для меня, как для большинства женщин, ребенок начинался с момента его появления на свет. Сейчас мне с Антош­кой очень трудно. Я знаю, что он — хороший, добрый ребенок, но наладить с ним контакт мне часто ох как непросто.

Когда Антон уже подрос, мне в руки попалась книга Никитиных «Детство без болезней». Прочитать я ее так и не смогла — не хватило мужества: ведь я-то знаю, что все у меня не так. Начала читать и бросила. Очень обидно было А во вторую беременность я ее все-таки осилила! Потому что нам с Антоном надоело болеть. И мы начали обливаться холодной водой. А то ведь как: по очереди болели, постоян­но. Стали мы обливаться, и как-то постепенно изменилось ощущение самой себя в этом мире... и пиелонефрит про­шел. И я как-то автоматически решила, что и порока сердца у меня уже нет — так хорошо стало жить. Стали в бассейн ходить.

Где-то в это время я увидела телевизионную програм­му, в которой Игорь Борисович Чарковский рассказывал, как это здорово — домашние, водные роды. И я почему-то сразу ему поверила. Не в то, что это будет для меня хорошо, об этом я как раз и не думала, а в то, что это моему ребенку необходимо! Я ведь сначала хотела аборт сделать... Потом, когда узнала, что малыш мой пережил в эти дни (мне гораздо позже сказали, что дети все пони­мают), меня просто замучило чувство вины перед ним. Чарковскому я поверила, и постепенно (я уж и не помню точно когда и как именно) появились рядом люди", кото­рые занимались домашними родами. Одна акушерка мне сказала: «Чувствую я, что и мы-то вам не слишком нуж­ны в родах. Вы прекрасно сама справитесь!»

Я и сама это чувствовала. Но все же обратилась к вра­чу, который по совместительству с больничными делами еще и домашние роды принимал. Он почитал мои диагно­зы и говорит: «Нет, вам — только в больнице! Я на смер­тельные случаи по домам не езжу!»

Но как раз в больницу-то я не хотела! И тут кто-то мне предложил: «Поехали с нами на море, в летний ла­герь Чарковского! Там и родишь!» Я сразу же внутрен­не к этой идее прикипела. Надо было уговорить маму дать денег — больше мне в тот момент неоткуда было их взять. И я ей потихоньку сперва Никитиных подсуну­ла, а потом американскую книгу «Water babies», где про водные роды Чарковского рассказано. Мама все это прочитала и вдруг заявляет: «Это все здорово! Только вот в ванной рожать как-то неудобно... Если бы в море?" Представляете? И мы поехали. А маме потом все знакомые говорили:«Ты ненормальная! И дочка у тебя ненормальная». А мы с ней почему-то не боялись.

Приехали на море вечером. Темнеет. Ребята пошли место для лагеря искать. А мне вдруг стало страшно. Я ведь сознательно отказалась от помощи врачей и уеха­ла туда, где они не могли меня достать. И я их — если вдруг струшу. Но хорошо храбриться, когда телефон под рукой, а тут — только море. Стою я на берегу того моря и паникую. Но ребята мне сказали: «Запомни, если тебя в родах накроет паника, как бы ты ни была здорова, все обязательно пойдет вкривь и вкось. Но при самых не­благоприятных показателях, если ты отдаешь себя ро­довому потоку спокойно, все будет отлично. Таков закон».

Тут я почему-то сразу успокоилась. С тех пор я эти сло­ва передаю тем, кому еще предстоит рожать, так они мне помогли в тот вечер.

Только потом я узнала, что людей, которые мне тогда эти слова говорили, еще в городе по поводу меня, не толь­ко врачи, но даже и «свои» предупреждали: с такими пока­зателями у вас там точно будут два трупа. У меня же боля­чек было... Но они верили (или знали?), что никаких трупов у нас не будет. А я верила им. Мы вместе верили, что все пройдет отлично.

Две недели до родов мы прожили в палаточном лаге­ре. Сперва море после штормов было холодное. Потом по­теплело, стало так хорошо. Однажды Миша Фомин ко мне подходит (а он, так вышло, и нес основную за меня ответст­венность) и спрашивает: «Олька, ты чего не рожаешь? В чем не готова? Вспомни: что хотела сделать до родов и не сделала?»

И я вспомнила: я же хотела в церковь сходить — до отъезда еще, и не успела! Поехали в Судак в церковь. По­лучили благословение у батюшки. Потом пошли на каруселях покатались. Хотели еще в крепость пойти, но тут, чувствую: начинается...

Вернулись в лагерь. Под вечер схватки все чаще... Стемнело. И Юля говорит: «Нет, сейчас рожать не будем, поздно уже. Темно. Поспим». И рукой так надо мной помахала минут пять, все почти и прошло.

Ночью ходили купаться. А к девяти утра у меня нача­лось всерьез. И мы побежали в бухточку, которую присмо­трели для этого дела заранее. Я залезла в море. Дальше пошло так: схватка — я ныряю, отпустит — выныриваю и дышу «верхним» дыханием, как собачка; схватка — ныряю. Нырну и под водой читаю молитву — как-то само пришло захотелось. И так я растворилась постепенно в море, в словах этих, что боли практически не было. Может, она и была я ее не чувствовала. А уж вылезти на берег мне и в голову не приходило! Два часа я так работала. И знаете, это состо­яние мне хотелось впитать в себя и сохранить на всю жизнь, так было здорово! Солнце, утро, вода, камни...

Трошка родился, вынырнул, выплыл. Миша Фомин его принял и передал мне на руки. Солнышко вышло из-за горы. Лицо у Трошки — удовлетворенное, молчит... Я спраши­ваю: «А чего он не кричит?» — «Так ему хорошо, что же кричать-то...» — не помню, кто мне ответил.

Но это я уж так спросила, на всякий случай: я же видела, что он дышит, что ему хорошо.

Потом ребята положили на большой камень рядом со мной махровое полотенце, а на полотенце — Трошку, и он там спал.

Потом мы вернулись в лагерь, забрались в палатку и там вдвоем отдыхали. А к нам все заглядывали и приноси­ли фрукты и всякие вкусные вещи.

Это было 5 августа 1992 года.

С моря мы уехали, когда Трошке было 14 дней.

Теперь он уже большой. Разное бывает... Но если Тро­фим мне что-нибудь этакое устраивает, я беру зеркало, поворачиваю его к себе и меняю выражениесвоего лица. И Трошка тоже меняется.

Я не знаю, кто что помнит о своих родах... Я помню ощущение света и присутствие Бога... Можно назвать это природой или еще как-нибудь.

Юля:

Оля появилась у нас незадолго до отъезда на море, я даже не очень помню, кто ее привел к нам. До этого мы с „ей не только не работали, но и знакомы не были. Миша домин о чем-то с ней пошептался и сказал, что Оля едет с нами и будет рожать на море. Что-то такое они друг про друга сразу поняли. Мы не возражали: раз Миша решил, взял ответственность на себя, значит, он уверен, что спра­вится. Лично мне это все каким-то даже не очень реальным казалось, не слишком верилось... Хотя, по логике, все было предельно ясно и вполне реально: сроки у Оли подходили, ехали на море, значит, так она и должна была родить — чего тут верить или не верить?

Вообще этот выезд был сложный, поехали разные люди, в основном почему-то как раз те, кто сначала ехать не соби­рался. Трудно было притираться друг к другу, и, как водит­ся, всякое случалось... Но Олька — такой светлый человек! Ее ведь жизнь била и ломала, плохого было — на троих хватит, а сущности ее, души это все плохое так и не затро­нуло. Ее внутреннее состояние — всегда — свет. Такие люди очень редко встречаются. И вовсе не случайность, что именно она родила в море первой из нас, хотя, казалось бы, мы этим занимались давно и долго, а она только при­шла к нашим идеям. Она к тому моменту уже была по-на­стоящему состоявшейся личностью. Быть может, поэтому никакая особая помощь в родах ей не была нужна, только чтобы мы рядом были.