Знание (глубокое) о неугодничестве может быть основано только на собственном – неугодническом! – опыте.

Наполеону и Гитлеру теория стаи была известна только в объеме первой и второй ступеней. Следовательно, всю свою жизнь оба они были только угодниками.

А вот Сталин что такое неугодник знал.

Подхалимы воспевали Иосифа Виссарионовича по‑разному. Пока он был жив, подвзлизывали и так, и эдак, и по‑всякому, но главного, что определяет масштаб личности, – его взаимоотношений с неугодниками, прежде всего с Преемником – не заметили. Это естественно: что такое неугодник, подхалимам прочувствовать и, как следствие, твердо знать и с успехом использовать при построении модели мира не дано.

Лучшие среди авторов‑суверенитистов замечают, что Сталин от Гитлера отличался тем, что если Гитлер вокруг себя терпел только подхалимов, то Сталин, наоборот, выделял тех, кто ему возражал и ради интересов дела был готов отстаивать высказываемое мнение даже под страхом принудительного аскетизма сибирских лесоповалов. Примерам несть числа. Хотя в литературу попадают рассказы отнюдь не о неугодниках, а о военачальниках, самостоятельность которых невротического происхождения.

Гитлер, выбирая для опоры подхалимов, был, безусловно, прав – с точки зрения завоевателя. Только пирамида из абсолютных подхалимов и может обеспечить сверхвождю молниеносные победы. Так и было – столь стремительно, как Гитлер, никто Европу не завоевывал. После Наполеона, конечно. Умеренно вооруженным войскам Гитлера сдавались гигантские снабжённые горами оружия армии. Лучшие в мире танки и их численное превосходство не спасли также и советских «защитников Родины» – летом 1941‑го года комсомольцы разбегались дивизиями.

Но удивлявший адептов суверенитизма блицкриг только до тех пор может быть успешен, пока психика сверхвождя не надломлена надлогичным (для ума суверенитиста) сопротивлением единичных неугодников. А вот когда психика сверхвождя надломлена, когда блицкриг провалился, пирамида из подхалимов из наиэффективнейшего инструмента победы становится наиэффективнейшим инструментом собственного поражения. (Третий Рейх не развалился немедленно только благодаря умению Гитлера убеждать себя вопреки действительности (!), что победа близка. Почитайте воспоминания его окружения, скажем, за два последних месяца Войны – диву даёшься.)

Противостоять феномену взаимоотношений сверхвождей и неугодников, при невозможности сдержать потребность некрофилов в войнах, вождь может только двумя способами:

– первое, на метанацию не нападать,

– второе, в момент наступления в великой войне перелома заменить окружение сверхвождя из подхалимов если уж не на неугодников, то хотя бы на сочных невротиков.

Но Гитлер, будучи неспособен понять феномен неугодника, не понимал и особенностей этапов любой великой войны – осенью 1941‑го он высшего командного состава войск не сменил, а если кого и снял, то заменил их на ещё больших подхалимов. Скажем, он отстранил от дел последних аналитиков вроде начальника штаба сухопутных сил Третьего Рейха Гальдера, который теорией стаи хотя бы в объёме Лебона владел. То есть Гитлер сделал прямо противоположное тому, что сделал бы человек, освоивший вторую ступень теории стаи в полном объёме.

Засилие подхалимов продолжалось в Третьем Рейхе и все последующие годы: кто подхалимничал перед Гитлером в начале Мировой войны, те и сопроводили фюрера до последнего в его жизни бункера. Уже есть исследования, собирающие вместе идиотизмы немецкого руководства на завершающем этапе войны – к примеру, «Самоубийство» больного породистым суверенитизмом Резуна‑«Суворова» («когорта» или «иудовнутренник»).

А вот Сталин, у которого ныне модно открывать какие‑то уж совсем особенные сверхзавоевательные намерения (все вожди втайне мечтают о ещё более высоком положении – это не особенность), в начале Войны и до нее действовал иначе. В руководство из моря подхалимов он настойчиво пытался привлечь тех немногих, кто хоть как‑то мог сохранять верность своему если не логическому мышлению, то индивидуальному неврозу. Другое дело, что русскому человеку лезть во власть за падло.

Конечно, выдвиженцы Сталина, маршалы и генералы, не были неугодниками – ибо они должны были психоэнергетически подчинить полки, дивизии, заводские коллективы и армии. А такого уровня власть без некрофилической «харизмы» невозможна.

Что и говорить, в деле подбора кадров Сталин от Наполеона и Гитлера отличался, но не в этом ярче всего проявляется величие Сталина. Полнота освоения третьей ступени проявляется не столько по отношению к неугодникам вообще, сколько по умению выявить современного ему Преемника.

Преемник и обстоятельства вокруг него интересны любому неугоднику как таковые – просто потому, что интересны, как интересно всё своё, родное и в данный момент значимое. Но размышление над этими обстоятельствами ценны и для вождей, желающих власти над миром или самопожертвенно решивших пожертвовать своей жизнью в вечности ради мирского благополучия метанации.

Преемник в каждом поколении на планете один. Почему это так, разговор долгий. Долгий хотя бы потому, что начинать его надо, как это ни удивительно, с человека неожиданного – Понтия Пилата. И с феномена призвания. Здесь и начинается четвертая (третья‑А) ступень теории стаи – всеобщего принципа родовой памяти, который в отличии от первой ступени (передача отрицательного массива «неадекватностей») открывает путь к положительному знанию. Но это уже высший пилотаж.

Неугодник, уже позволивший себе научиться пользоваться интуицией, может обратиться к книге «Понтий Пилат: психоанализ не того убийства».

В зловонной массе писателей‑суверенитистов различить того единственного автора, общение с которым можно считать за великую жизненную удачу, Сталин смог – тогда, когда его не различал никто.

Всё, что вещают прихвостни ныне утвердившейся в Кремле «иудо‑внутреннической» стаи о взаимоотношениях Сталина и Михаила Булгакова, полное враньё.

Все 90‑е годы XX века охлос повторял следующее преподанное СМИ внушение: дескать, Сталин преследовал всё сколь‑нибудь самостоятельно мыслящее, прежде всего кацманов, фридманов и залкиндов и даже Михаила Булгакова. Дескать, «критик коммунистических порядков» Михаил Булгаков бедствовал, и поэтому якобы (!) мечтал присоединиться к эмигрировавшим во Францию двум братьям. Остановила его только, дескать, ностальгия (по берёзкам и другим специфическим растениям России?), ну и, конечно, запрет гонителя всего мыслящего Сталина. Словом, если б‑де не Сталин, то Булгакову ой как бы хорошо жилось. Был бы ещё более знаменит, например.

Всё враньё, от начала до конца! Всё наоборот: если б не Сталин, Булгакову жилось бы несравнимо хуже – во всех смыслах. И в высоком, и в бытовом.

Начнем распускать нить «иудо‑внутреннической» нахлобучки постепенно.

Начать проще всего с материального уровня. Булгаков, начиная с середины 20‑х годов, далеко не бедствовал. Если верить «иудо‑внутреннической» пропаганде, то это два эмигрировавших в благополучную Францию брата должны были помогать одному бедолаге, застрявшему в треклятой России. Даже простая арифметика и та на стороне этой концепции предположения: двум одного содержать легче, чем одному – Двух.

Однако вовсе не братья помогали Михаилу, а он систематически высылал им деньги. Вот так материально бедствовал «гонимый» критик коммунистических порядков (на тот момент «иудо‑внутреннических»)…

У такого материального благополучия должны быть социальные причины – крупные гонорары всегда зависят от благосклонности какой‑либо иерархии (или её вождя). Только несведущие полагают, что писатель становится известным только за солнечность своего таланта. Так если и случается, то раз в несколько столетий. Или реже.

На самом деле известным становится тот, кому сделана реклама. Другое дело, что очень часто рекламирующий старается остаться в тени.

Тут возникает ряд вопросов.

Реклама – это что, только прямой призыв покупать книги и посещать постановки? Или есть иные приёмы?

Кто именно сделал Булгакову рекламу? И как?

И вот тут‑то мы и выясняем: рекламу Михаилу Булгакову сделал товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. Лично.

Михаила Булгакова действительно травили и подставляли ему ножки – со всех сторон. И действительно запрещали. Но только инициатива эта исходила отнюдь не от Сталина, как то учат идеологи разграбившей Россию «иудо‑внутреннической» субстаи. Как легко будет догадаться из нижеследующего, Булгакова гнали противостоявшие Сталину.Да, Булгакова преследовали троцкисты – более корректно, «иудовнутренники». Например, директора театров.

Спектакли по произведениям Булгакова постоянно пытались снять с репертуара – и только личное распоряжение Сталина их возвращало.

Поразительная цифра – вдумайтесь в неё – Сталин шестнадцать раз (!!!) побывал на «Днях Турбиных»! Шестнадцать раз! Число невозможное.

Шестнадцать раз!

Эта громадная цифра говорит о многом.

Очень о многом.

Надо только её уметь истолковать. Хотя бы психологически достоверно.

Возможно только три варианта объяснения такого количества посещений.

Первое. Сталин от этой вещи отчаянно торчал, подобно истеричной старшекласснице, влюблённой, как это обычно бывает, в какого‑нибудь актёра‑педераста.

Второе. Сталин чувствовал, что в «Дни…» вплетено некое тайное знание об устройстве жизни – и хотел его познать.

Первое объяснение даже обсуждать не буду. А вот на втором остановиться можно. После смерти Сталина в госхранилища были переданы из его личной библиотеки только те книги, на которых были его пометки. И таковых набралось пять с половиной тысяч! И каких книг! Что, такой человек не мог что‑то понять в «Днях…»? Не верю!

Я читал «Дни…» раз восемь, и не вижу в них ровным счётом ничего, кроме бытового суверенитизма. Как и в «Собачьем сердце» или «Роковых яйцах». «Мастер и Маргарита» – другое дело. А в этих утехах современных «иудо‑внутренников» – не вижу!

Поэтому и напрашивается третье объяснение: Сталин каким‑то способом понял, что Михаил Булгаков Преемник, преемник высшего жречества Гилеи– Московии‑России – и своим личным посещением постановок поддержал его прежде, чем преемничество проявилось со всей мощью в «Мастере и Маргарите».

Отсюда и это невероятное число «шестнадцать».

Но мы отвлеклись от того простого, но интересного вопроса, каким образом Сталин лично сделал рекламу Преемнику?

Итак, Булгакова в очередной раз запрещают. Но тут директора театра подзывают к телефону и он слышит голос со всем знакомым кавказским акцентом, голос, от которого у директора подгибаются колени, трясутся поджилки… Этот голос вежливо так, но очень весомо, сообщает, что он узнал, что на следующей неделе будут идти «Дни Турбиных» и он, несмотря на занятость, решил на спектакле присутствовать. Директор, пришепётывая от волнения, вытирая пот и сдерживая нервный тик, выражает свой полный восторг… Он кланяется. Роняет трубку. Опять кланяется… И тут же идет всем рассказывать, как сильно он любит Михаила Булгакова и его творчество и что вчера он ругал Булгакова в состоянии затмения. Да и вообще его неправильно поняли… Дескать, он и вчера хотел сказать, что Булгакова возвращает в репертуар.

Михаил Булгаков умел быть весёлым человеком, был, что там говорить, сатириком, и любую ситуацию, даже нравственно возвышенную, не мог не пересмеять.

Сохранились на сей счёт и мемуары….

СТАЛИН. Теперь скажи мне, что с тобой такое? Почему ты мне такое письмо написал?

БУЛГАКОВ. Да что уж!.. Пишу, пишу пьесы, а толку никакого!.. Вот теперь, например, лежит в МХАТе пьеса, а они не ставят, денег не платят…

СТАЛИН. Вот как! Ну, подожди, сейчас! Подожди минутку.

Звонит по телефону.

Художественный театр, да? Сталин говорит. Позовите мне Константина Сергеевича. (Пауза). Что? Умер? Когда? Сейчас? (Мише). Понимаешь, умер, когда сказали ему.

Миша тяжко вздыхает.

Ну подожди, подожди, не вздыхай.

Звонит опять.

Художественный театр, да? Сталин говорит. Позовите мне Немировича‑Данченко. (Пауза).

Что? Умер? Тоже умер? Когда?.. Понимаешь, тоже сейчас умер…

(Е. Булгакова. Воспоминания)

Есть еще и воспоминания Константина Паустовского, похожие. Видимо, есть и ещё – но свидетельства не важны, одной цифры «шестнадцать» вполне достаточно, чтобы на основе простых соображений восстановить всю картину.

Ясно, что вся театральная Москва была в курсе этих удивительных колебаний маятника. И за происходящим следила, затаив дыхание. Со всё возраставшим интересом. Со всё возрастающей истерией. И на постановки по Булгакову валила валом. И не потому, что была достаточно умна, чтобы понять исключительность Булгакова (для этого тогда надо было уметь видеть будущее – об этом ниже).

Сборы публика делала. Обеспечивая Булгакову гонорар. Но на самом деле Булгакову гонорары обеспечивал Сталин. Вместе с известностью и признанием (хотя бы видимостью) – что так важно для работоспособности всякого автора.

Лучшей рекламы, чем этот маятник с участием высшего лица государства, придумать труд[8].

Сталин «интересовался» не только «Днями Турбиных (Белой гвардией)». В доме Булгакова постоянно находились глаза и уши Сталина. Делалось это настолько тонко и ненавязчиво, что кто из знакомых докладывал – а это были по меньшей мере несколько человек, – сам Булгаков определить не мог. (Вполне совпадали с Михаилом Афанасьевичем по духу и информировали «Святослава» из высоких побуждений?)

А еще Сталин читал всё, что писал Булгаков, ещё в рукописи. «Мастера и Маргариту», понятно, тоже – ведь история написания романа занимает более одиннадцати лет. Пилат, опять Пилат!.. Имеющий уши (хотя бы знакомый с концепцией дхвани), да слышит!

Можете вы представить череду сменивших Сталина в Кремле ничтожеств за подобными занятиями? Чтение рукописей, личная помощь в виде шестнадцати посещений на постановку, которая с высоты его развития явно была пустой, звонки директору– «иудо‑внутреннику»: слушай, да?.. Именно поэтому сменившие Сталина в Кремле деятели ничтожества, и всегда ими были, а Сталин, бывший неугодник, – гений.

Так каким же образом из тысяч и тысяч писателей‑лизоблюдов (суверенитистов) можно практически выделить ещё только будущего высшего жреца? Ясно, сделать это можно только силой грандиозных возможностей бессознательного.

А набор его разделов у разных людей разный.

Чтобы на научной конференции обсуждать – на равных – брачное поведение бабочек, надо пробежать с сачком не одну сотню километров.

Чтобы обсуждать красоту неба, надо по меньшей мере обладать зрением.

Чтобы уметь понимать, чем неугодник принципиально отличается от бескрайнего моря подхалимов (исполнителей‑суверенитистов), надо хотя бы на мгновение шагнуть за пределы стаи. Побывать в шкуре неугодника.

Из того, что Гитлер не представлял себе, что такое неугодник следует, что он ни на секунду не переставал быть подхалимом. Ни в школе, ни в окопах Первой Мировой, ни на равных общаясь с художниками, ни, тем более, когда стал большим папой Европы.

Наполеон тоже не просто, как выразился Лев Толстой, «самонадеянное ничтожество» в период разграбления Европы, но, что очень важно, таковым ничтожеством был всегда. С самого детства его душонка была ничтожной, стадной, подхалимской, вождистской. Потому Наполеон и не умел любить Россию ни в какой период своей жизни.

Весь поначалу окружавший Сталина в Кремле кагал тоже состоял из ничтожеств (ни один не помог Булгакову).

Все они знали жизнь только плоской, в объёме она им не давалась – самонадеянные ничтожества.

А вот Сталин видел в объёме. Хотя ни один биограф Сталина не выявил, когда именно Сталин из дерьма стал перебираться на уровень теории стаи. Не выявил не потому, что это трудно, просто у Сталина еще не было достойного его биографа – тоже умеющего видеть жизнь в объёме.

Писать о Сталине имеет право только неугодник. Или тот, кто таковым был, но стал «Святославом» – прорусским правителем Гилеи‑Московии‑России.

До Толстого более полувека не могли написать историю войны 1812 года, хотя попыток было неисчислимо много. Смысл войны 1812 года в противостоянии неугодников великой орде Наполеона, «иудо‑внутренническому» прообразу антихриста‑«сына». Но вот пришёл Толстой – и у войны 1812 года появился объём.

Певец сибирских просторов Виктор Астафьев, которого нынешние патриоты, до тошноты насмотревшиеся на правоборцев‑демократов, представляют как совесть русской нации, перед смертью в 2001 году сказал, что книга о Великой Отечественной ещё не написана (моя «Россия: подноготная любви» с этой мыслью, судя по письмам читателей, каким‑то образом до этого захолустья дошла ещё в 1999‑м!). Опубликованы библиотеки книг, розданы Ленинские, Государственные и Нобелевские премии – а книги нет. Только умный человек мог сказать такое.

Точно так не написана ещё и биография Сталина.

Чтобы написать биографию Сталина, надо, чтобы её автор хотя бы попытался ответить на некоторые естественные для неугодника вопросы:

Откуда товарищ Сталин узнал теорию стаи?

Были ли у Сталина при освоении теории стаи учителя‑люди? Или всё осваивалось только по механизмам родовой памяти?

Если Сталину помогла некая организация, то куда она исчезла? Или как себя проявляет в наше время?

И, если никаких консультантов не было, главное:

Каким образом Сталину удалось «вычислить» Булгакова?Ведь в 1926 году Булгаков как мыслитель ещё ничего собой не представлял? Сталин что, умел заглядывать в будущее? Если это ему удавалось, то умея оценить значение «темы Понтия Пилата», кем с точки зрения родовой памяти был Сталин?

Куда ни кинь, удивительные взаимоотношения Сталина и Булгакова – ключ не только к постижению личности Сталина, но и к проблеме государственного благополучия России.

Сталин к тому моменту, когда он перехватил у «иудо‑внутренников» власть над Россией, неугодником, понятно, уже не был. Если бы он им был, троцкисты выставили бы его из Кремля в первый же день, а охрана и пальцем бы не пошевелила.

И заботился Сталин о Булгакове, увы, не из неугоднических чувств.

У вождя интерес всегда один – вождистский.

В теории стаи есть раздел, который до сих пор нигде мной не рассмотрен: властелином мира может стать только тот из сверхвождей, кто в своем развитии побывал в шкуре неугодника хотя бы по механизмам родовой памяти. Или достиг уровня неугодника – правда, затем низринулся.

Знакомому с Библией хотя бы в русле церковно‑иерархических толкований, воспринять эту идею легче: сатана, древний змий, дракон – высшее проявление принципа власти – некогда был Люцифером, то есть «сыном зари», сыном Божьим, ангелом света, архангелом, ведавшим полноту истины (насколько это возможно для творения). Потом от Бога он отвернулся, но память о знании, некогда ему как неугоднику открытому сохранил.

Тема эта обширна. В этом удалённом от посторонних глаз чудесном замке есть поразительные по красоте уголки… Дворик у вросшего в землю дома… Полуподвальное окно… Печка в глубине комнаты… И книги… Много книг.

Вождь Сталин так ценил неугодника‑Преемника потому, что только неугодник может извлечь из «кладовых» родовой памяти неожиданные нигде не циркулирующие приложения теории стаи. Подхалимы здесь бесполезны: «кладовые» (ступень три‑А) родовой памяти для них закрыты. Им доступны одни «помойки» (ступень первая).

В силу того, что Преемник на поколение один, заменить его другим неугодником невозможно. Не успел он что‑то сформулировать, так скажем, про полуподвальное окно в одном из московских двориков (каждое слово этой тайной фразы понятно только прочитавшему «Мастера и Маргариту» и «Психоанализ не того убийства») – и всё, для вождя исчезли все надежды на мировое господство. Для него лично. Навсегда.

Достойный стать властелином мира (или низринувшийся из неугодничества, чтобы оберегать метанацию) неугодников до времени притеснять не будет, потому что они та незаменимая почва, на которой может произрасти следующий Преемник – для потомка этого обладающего объёмом видения вождя. Или десятиюродного брата.

Вспоминается запись разговора двух писателей, один из которых был, кажется, Чехов. Один другому говорит:

– Вот умрёт Толстой и всё рухнет.

– Что – всё?

– Да вообще – всё…

Преемник Толстой умер в 1910‑м – и началась Первая Мировая война. А Булгаков умер в 1940‑м, а в 41‑м началась Великая Отечественная…

Сталинцами сейчас называют себя странные люди.

По моему разумению, настоящему сталинцу должно нравиться то, что нравилось Сталину, и не нравиться то, что Сталину не нравилось.

Сталин из всех умевших связно писать выделял только Булгакова – а ныне называющие себя сталинцами от упоминания имени Михаила Афанасьевича злобно трясутся.

Сталин – «внешник», и «верных ленинцев», любителей кутежей, чужих особняков и опусов Маркса, внука двух раввинов, перестрелял – как бешеных собак! – не случайно. Они – «иудо‑внутренники». А «сталинцы» на Маркса молятся.

Был бы я главраввином и хотел бы убить дело Сталина, именно таких бы и нанял в «сталинцы». Но по счастью для главраввината, они сами пристраиваются в хвост.

Настоящий сталинец – или неугодник или «внешник», но некогда неугодник, судя по весьма ограниченным сведениям, именно таким был и Святослав.

Сталина постоянно винят, что он не подготовил себе смену – дескать, виноват не кто‑нибудь, а он, Сталин, что весь последующий XX век в Кремле одно ничтожество сменяло другое.

Но инструкциями и внушениями можно подготовить только подхалимов, если правителей, то только вассалов, лакеев какой‑либо мировой стаи, центр которых вне России, что‑нибудь вроде Ельцина. Но «Святослава», прорусского вождя‑«внешника» с неугодническим прошлым можно подготовить, только соединив его с Преемником – то есть с теорией стаи.

Заботясь о Булгакове, Сталин, всё‑таки, заботился не только о себе – и это можно доказать.

Если бы Сталин хотел попользоваться высшими достижениями в теории стаи самолично (то есть если бы он был всего лишь кандидатом во властелины мира, но не «Святославом»), он бы мог засадить Булгакова в лагерь (с самым красивым ландшафтом в Союзе), перевезти в него хоть все книжные фонды Государственной библиотеки, а для поднятия настроения обитателей этого «рая» выкладывать узоры на клумбах из черной и красной икры – и читать всё написанное Преемником самому и только самому (или вместе с родственниками).

Но мудрый Сталин поступил иначе. Он сделал Булгакову рекламу – причём так, что Булгаков догадался, кто его облагодетельствовал, только лет через десять, когда и написал «Пастыря». В этом величие тоже Сталина: хотя до‑мастер‑и‑маргаритное творчество Булгакова и могло воспалить «профессиональных оппозиционеров», однако Сталин решил придать Булгакову сил для исполнения служения высшего гилейского жреца (написания «Мастера…»).

Не стоит полагать, что раз после убийства Сталина до сего дня новый «Святослав» не объявился, то усилия Сталина пошли прахом. Благодаря Сталину удалось «зацепить» Льва Николаевича Гумилёва. Того самого Льва Николаевича Гумилёва, который после допросов «иудо‑внутренников», лёжа на асфальтовом полу под лубянскими нарами, писал стихи про Россию как самое лучшее место на земле, и на Сталина нисколько не обижался. А «Святослав» придёт. Только придёт он особенным образом. Это наши демократы сами лезут во власть, а русскому человеку лезть самому за падло Он будет приглашён. Видимо, кем‑то из высшего гилейского жречества.

Врут они, что Сталин о высших кадрах не заботился. Заботился. Только вот те, кого ныне допускают до информационных площадок, и чьи оценивающие Сталина голоса только и слышны, настолько ничтожны, что не в состоянии подняться до уровня, на котором становится понятно, каким образом Сталин расчищал дорогу следующему «Святославу».

Ей‑Богу, чем больше узнаю о Сталине, тем больше начинаю его уважать. Различить Преемника ещё прежде, чем он завершил «Мастера и Маргариту»!

Я не отказываюсь от всего того, что написал в «Катарсисе» о темных сторонах личности Сталина, включая и те, которые до «Катарсиса» нигде не были раскрыты, но цветы к его бюсту вместе с экземпляром этой книги непременно отнесу. Скажем, у Кремлёвской стены. Но, может быть, и в другом месте.

С таким местом, действительно, есть проблема. Подобно тому как о Сталине ещё не написана достойная его книга, так до сих пор не создан и достойный ему памятник.

Дело не в грандиозности проекта. А в том, что до сих пор подчёркивалась вождистская сторона этого человека, а велик он стороной противоположной. Постигается Сталин через его помощь высшему гилейскому жрецу. И что меня особенно поражает, помог тайно для всех – и всю жизнь по этому поводу молчал!

Последнее для меня высший пилотаж – меня хотя в связи с «Катарсисом» и хвалят, причём люди явно выдающиеся, но мне всё мало и начинаю хвалить себя сам. Почти на манер Александра Сергеевича: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» А Сталин смолчал – и молчал всю жизнь.

Я, конечно, не скульптор, но и не настолько лишён вкуса, чтобы предложить памятник в виде фигур Сталина и Булгакова, рука об руку идущих в сторону Солнца.

Величие Сталина в его первой точке пересечения с Булгаковым. А в то время Булгаков ещё ходил в продранных ботинках и каждый день пил разливное пиво (более дешёвое, чем бутылочное) в одной из самых дешёвых забегаловок Москвы.

Как это ни пошло на первый взгляд, но именно таким и видится мне будущий высший гилейский жрец, автор «Мастера и Маргариты». Он Сталина не видит, а ведь Сталин со своей вечной трубочкой наверняка выходил «на плэнер», чтобы увидеть равного себе. (В то время Сталин ходил по улицам Москвы один, без охраны – отважный был человек, ведь Гражданская война закончилась лишь формально, «иудо‑внутренники» не стеснялись устраивать террористические акции.) Сталин умел конспирироваться, так что не удивлюсь, если в вечности узнаю, что в той пивной, в которую обычно заходил Булгаков, однажды вдруг появился сухорукий человек кавказской внешности с наглухо надвинутой на глаза кепкой, заказал пива (для конспирации?!) и в ожидании вытащил из кармана трубку и, набив её «Герцоговиной Флор», не торопясь, закурил…

Я не знаю, как в этой на первый взгляд отнюдь не величественной сцене передать, что встретились два величайших человека XX века, и как при этом передать идею родовой памяти и метанации, но, видимо, можно. Да и Понтий Пилат там отнюдь не лишний…

«Странное напряжение пульсирует вокруг имени „Понтий Пилат“ – и счастлив тот, кто в это напряжение вовлечён.

Ничто не случайно: последнюю восьмую редакцию «Мастера…» всего лишь сорокадевятилетний Михаил Булгаков завершал ценой невыносимых болей. Одними из последних его слов были: «Чтоб знали… Чтоб знали…» Так беллетристику про любовь и ведьм не пишут…

Трудно поверить, что до сих пор никто зашифрованного в романе Тайного Знания понять не смог, потому напрашивается предположение, что у посвященных есть основание молчать. Так ли один страх?

Грандиозные орды обычных булгаковедов по всему миру шуршат шелухой, не в состоянии подтянуться даже к ключевому вопросу: с чего это Маргарита так ценила роман мастера? В чём причина столь мощной зависимости от романа красивейшей женщины, сверхженщины, сверхтипичной женщины и потому – королевы Великого Бала?

Познание глубинной психологии, понятно, лишь первая ступень к Тайному Знанию…

Читать «КАТАРСИС» можно начинать с любого тома, более того, это ещё вопрос, с какого лучше. Напоминаем: катарсис – слово, как полагают, греческого происхождения, означающее глубинное очищение, сопровождаемое наивысшим наслаждением.

Странный интерес пульсирует вокруг имени «Понтий Пилат» – и воистину счастлив тот, кто в эту странность вовлечён…»

Аннотация к «Психоанализу не того убийства»

Счастье – это когда тебя понимают. Это другая формулировка принципа «подобное к подобному». Михаил Булгаков знал, что за границей его понимать некому. А здесь, в Гилее, его понял сам Сталин, первый за последнюю тысячу лет «Святослав». Так что Булгакова, неугодника и Преемника, вымести из России и поганой метлой было бы невозможно. Как и вообще всякого неугодника.

Помните про две системы познания – для дураков и умных?

Нижеприведённый текст комментариев Евангелия о самом Понтий Пилате ровным счётом ничего не говорит. Так, упражнение для тех, кто, оказавшись на балконе рядом с представителем главраввината, о роли которого в мировой системе власти догадывается не так уж и мало людей, сумел бы воспользоваться редкой возможностью и овладеть мёртвой водой. Упражнение упражнением, но ведь очевидно, что перед владеющим теорией стаи со страниц Евангелия открывается совсем другая картина, чем перед суверенитистами. Иная.

Психологически достоверная. Что бы ни говорил суверенитист, как бы профессионально он себя не расхваливал, но для него Евангелие не более чем дурилка.

А ведь Евангелие в свете теории стаи открывает грандиозные возможности.

Глава двенадцатая из третьего тома «Катарсиса» – «Понтий Пилат: психоанализ не того убийства»

ЖЕНЩИНА И КРЕСТИТЕЛЬ

– Понимаю… Я должна ему отдаться, – сказала Маргарита задумчиво.

…рожу Азазелло перекосило смешком, – но я разочарую вас, этого не будет.

М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 19 («Маргарита»)

…Королева Марго Валуа, с подачи которой отсекают голову её любовнику…

…Маргарита, пьющая кровь барона Майгеля из черепа Берлиоза (Берлиоз – упрощённый вариант мастера: Христа пытается уничтожить не тонким, а потому притягательным искажением Его образа, а путём грубым и потому менее эффективным – Его отрицанием)…

…Интерес толпы в Варьете, когда кот Бегемот отрывает голову конферансье (в демонологии Бегемот – высший бес среди бесов, принимающих облик животных; Маргарита – повелительница бесов, соответственно, Бегемот – самый скорый исполнитель именно её воли, своеобразный начальник охраны)…

…Уна, вокруг которой отрезанные головы разве что не громоздятся. Даже уходящий в Галилею Киник, человек, защищенный здоровым мировоззрением, чувствует, что ему по воле наместницы хотят отрезать голову…

Естественно, немедленно вспоминается известный евангельский эпизод с усекновением головы Иоанна Крестителя.

Эпизод этот тоже, если вчитаться, оказывается наполнен тайным знанием – толпарями упорно не замечаемым.

Ибо сей Ирод, послав, взял Иоанна и заключил его в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что женился на ней.

Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего.

Иродиада же, злобясь на него, желала убить его; но не могла.

Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святый, и берёг его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его.

Настал удобный день, когда Ирод, по случаю дня рождения своего делал пир вельможам своим, тысяченачальникам и старейшинам Галилейским.

Дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним. Царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе.

И клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства.

Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя.

И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя.

Царь опечалился; но, ради клятвы и возлежавших с ним, не захотел отказать ей.

И тотчас послав оруженосца, царь повелел принести голову его.

Он пошёл, отсёк ему голову в темнице, и принёс голову его на блюде и отдал её девице, а девица отдала её матери своей.

Ученики его, услышавши, пришли и взяли тело его и положили его во гробе.

Марк 6:17‑29

Взглянем на происходящее глазами Иродиады, но не глазами царицы, украшенной дорогостоящими атрибутами власти и вызывавшей безотчётный пиетет у толпы, а глазами её – как невротического элемента стаи. Функциональное назначение этого элемента принято обозначать словом «женщина».

Вернее, не столько взглянем, сколько постараемся вжиться.

Женщина Иродиада живёт с мужем – Иродом Антипой. У неё прежде уже был муж– Ирод Филипп. Ирод Антипа и Ирод Филипп сводные братья (отец – Ирод Великий, матери – разные). Ирод Филипп был лишён отцом, Иродом Великим, права на царствование в пользу Ирода Антипы. Видимо, Филипп был слабоват как вождь – так, обыкновенный карьерист, не лидер и, уж конечно, не мыслитель; отнюдь не неугодник – уехал жить в Рим. Таким образом, отпуская Филиппа и прибирая к рукам Антипу, Иродиада приобретала царство.

Из всех остальных деталей жизни Иродиады также видно, что любила она не мужей, а власть. Невзирая на то, что последствия её поступков бедственны для её соплеменников. Так, Ирода Антипу она принудила выгнать предыдущую жену, дочь одного из арабских царей, из‑за чего возникла война с арабами, война, которую евреи проиграли.

Сама Иродиада – потомственная правительница, внучка Ирода Великого ещё от одной его жены, то есть оба мужа были ей сводными дядьями.

Когда выходишь замуж за брата мужа, то для преодоления препятствия совести требуется некоторое усилие. Обычно в таких случаях они производят, выражаясь психоаналитическим языком, вытеснение. В результате чего в её выдуманной психологической «реальности» предыдущего мужа (Филиппа) нет – ну не было его никогда и всё! – а есть только муж Ирод. Словом, она впервые замужем. И возмущения народа поведением своей обмаранной царицы она просто не понимает. Распространённый вариант подкрепления: отказ от религии, которая прелюбодеяние осуждает.

Если угодно, это можно назвать религиозной реформацией.

Но все приведённые выше детали, которые сохранены светской историей и которые несложно найти в справочниках, для постижения основ жизни не важны: главные попали в Евангелие – помыкавшая своим мужем Иродиада преуспела в преодолении нравственных препятствий и была властолюбива со всеми сопутствующими чертами: некрофиличностью, гипнабельностью, стадностью, неадекватностью, невротичностью, истеричностью, завистливостью и т. п.

Итак, живёт женщина с мужем, живёт, но вот на границе супружеского дома начинает маячить мужчина – поджарый (подолгу постился в жаркой пустыне; да и вообще толпа ценила Крестителя не за мысли, которые он высказывал и которые она не понимала, а за внешний антураж, который полностью соответствовал представлениям толпы о пророке, усиленный пост – часть этого антуража; Христос постом не злоупотреблял, чем вызывал у толпы нарекания), и этот мужчина, обращаясь к её мужу, начинает требовать: «…не должно тебе иметь жену брата твоего» (Марк 6:18).

Кто для Иродиады Иоанн Креститель? С точки зрения реалий женской психологии?

…Вспоминается рассказ одного человека времён «внутреннического» периода якобы социализма, когда Библия была ещё запрещена – и, в силу одного только этого, воспринималась как ценность, а порой и как великая сила. Обратился ли упомянутый человек истинно или «как все», не суть важно: нам сейчас достаточно, что он стал читать Библию как слово Божье. Состояние известное: новые мысли просто переполняют душу! И кажется, что стоит только другим о некоторых евангельских идеях рассказать, как они тоже с упоением начнут вчитываться в отточенные слова Писания, изменятся, начнут мыслить, постигать, станут чище, порядочней, лучше… Этот новообращённый тоже пытался своё потрясение передать окружающим – всем подряд. В том числе и одной девице – с которой только что познакомился.

Рассказывает он ей взахлёб, листая, зачитывает особо содержательные, интересные, с точки зрения его уровня развития, места. Она кивает, восторгается, повторяет многие фразы: «Нагорная проповедь»; «все – братья‑сёстры», «нравственная, чистая жизнь, главное – честная»… Человек этот на верху блаженства, чувствует себя миссионером, учеником Христа, «ловцом человеков». ..

А тут эта девица ему и говорит:

– Ну хорошо, а когда, наконец, мы в постель‑то ляжем?..

Как говорится, немая сцена.

Эта девица его слова, конечно, понимала – так, как они вообще обычно всё понимают.

Усилие мысли, возможно, и было, но оно, как оказалось, отступило перед закреплённой тысячелетиями психологической схемой: если женщина видит мужчину, который согласился с ней разговаривать, к ней обращается, её выделил из ряда прочих, то, следовательно, что бы он ни говорил – это всего лишь прелюдия. Известно к чему.

Эта девица не исключение. Во всех сектах и посвященные всех церквей знают: мужчине проповедовать женщине бесполезно. Она всё равно будет представлять то, что, даже всего лишь разговаривая с мужчиной, обычно представляет. Она может кивать. Может читать указанное в Писании место. Рассуждать о преобразующей силе Святого Духа. Но известная психологическая схема всё равно пересилит.

Причём неважно, фригидная она явно или скрывает это за кривляньями.

С детьми или без оных.

Замужем или «свободна».

И так далее.

Ведь проповедующий в силу того уже, что к ней обратился и, следовательно, её выделил, – в её чувствах на неё уже покусился, то есть он – её потенциальный любовник. Ничего не происходит? Медлит? Пустяки! Неважно. Прелюдия увлекательней собственно процесса. Так что потенциальный – всё равно что состоявшийся. Главное – любовник.

Тем более, если он, как в случае с Иродиадой, недоволен наличием у неё взаимоотношений с другим мужчиной.

Такова жизнь.

Практика.

Такова психология реальной женщины.

Иродиада не исключение.

Вспомните: в Евангелиях везде отмечается, что со словами обличения Иоанн обращался только к Ироду. Потому что и в те времена тоже обращаться к женщине было бесполезно – тем более что, как и в случае всякой «королевы красоты», надеяться на обнаружение у неё критического мышления, основывающегося единственно на нравственности, не приходилось.

Итак, для Иродиады возмущающийся «поджарый» – любовник. Объект страстной любви. Но не только потому, что он «обратил на неё внимание» и запрещал ей, выражаясь психоаналитически, канализировать часть сексуальной энергии с Иродом Антипой.

Необычная худоба! Она свойственна не только постникам. Ещё она отождествляется с людьми больными. А болезни просто так не появляются – нередко это признак яркой некрофилии. Иными словами, худоба – это своеобразный оккультный «знак могущества», запускающий невроз страстной любви.

В сущности, худоба – это всё, что визуально воспринимала женщина Иродиада от Иоанна Крестителя – напрямую он с ней не общался, если она его видела, то только издали. Или его, поджарого, представляла – по рассказам подруг, ей подобных. Или верной прислуги.

Итак, Иродиада чувствовала себя в классическом любовном треугольнике:

– скучный муж;

– она, любимая и умная;

– пылкий, ничего не боящийся, даже смерти, возлюбленный.

Но почему Ирод – скучный? Ведь его, насколько мне известно, во всех религиозных деноминациях представляют эдаким сексуально одержимым маньяком? И даже весельчаком – пиры‑де любил и вообще.

Вывод о сексуальной одержимости Ирода делается якобы на основании того, что он готов был отдать полцарства за то, что посмотрел на юную подтянутую плоть танцующей дочери Иродиады, своей племянницы. Похотливый, дескать, царь, для него центр всего – половые органы.

Не знаю, кто сформулировал этот утвердившийся в иерархобогословии вывод: женщина ли, которая не представляет, как устроен мужчина, богословские ли авторитеты‑врали (те самые нравственные уроды, которые поддержали иерусалимских коллег в той вере, что женщина, взятая якобы в прелюбодеянии, – первая в Иерусалиме шлюха).

На самом деле жизнь устроена так, какова она в действительности, а не так, как хочется её видеть толпе и авторитетам.

Сколько лет было Ироду?

Судя по тому, что у Иродиады была великовозрастная дочь, ей было как минимум лет под сорок, соответственно, Ироду было больше.

Сексуальность – если под сексуальностью понимать весь спектр взаимоотношений с противоположным полом – после сорока иная, чем в первой молодости. Да и в двадцать лет не всякий мужчина бросается на всё, что шевелится, пусть даже после длительного воздержания. А Ирод не был обречён на воздержание даже, что называется, с младых ногтей. Обилие денег, бессознательная активность всех служанок в присутствии наследственного вождя, подкреплённая предугадыванием материального благополучия вне зависимости от продолжительности взаимоотношений… Попойки в компании других подобных иродов, непременной составляющей которых были «доброжелательные» гетеры или кинеды… Словом, никакие просто женские формы не могут заинтересовать пресыщенного и перешагнувшего сорокалетний рубеж наследственного правителя – во‑первых, потому что сорокалетнего, во‑вторых, потому что пресыщенного, в‑третьих, потому что правителя.

Вот если бы впасть в транс…

Тогда – другое дело.

Ирод в транс и впал – разгорячённый алкоголем и от танца племянницы, наследственной королевы красоты, властительницы, обладательницы родовой памяти о разнообразных «знаках могущества», в том числе посвященной в технологию подачи «знаков могущества» телодвижениями якобы эротического танца. Ирод и в этом отношении – обыкновенный элемент иерархии стаи.

Итак, скучен царь Ирод хотя бы потому, что быстро становится скучен вообще всякий уже порабощенный торчок. Кстати, весьма вероятно, что Ирод был импотентом – пьянство, личная безнравственность (Христос перед Распятием, кстати, не сказал ему, в отличие от Пилата, ни слова – всё равно не поймёт, умер ещё задолго до Великой Пасхи). Тип «сексуальности» его жены, выражаясь языком Фрейда, явно анально‑накопительский: преступление против брата, преступление против предыдущей жены, преступление против своего народа. И это только то, что сохранилось в письменных источниках…

Вот и получается треугольник:

– скучный торчок;

– королева красоты;

– поджарый…

Всё тот же любовный треугольник, что и у королевы Марго, Маргариты, Уны! Иродиада – та же королева Великого шабаша: ведь подавляющие мать и дочь – одно. В своё время и Иродиада могла ввести в такой транс, что любой торчок был готов отдать даже полцарства. А Ирод‑раб и вовсе отдал ей всё.

Да, всё тот же любовный треугольник, и то же внутри него нестандартное поведение: обезглавливание «возлюбленного»!

Отсечённая голова – характерная деталь.

Кстати, ещё одна немаловажная деталь: голову Крестителя Иродиада не выбросила. Это следует из того, что ученики похоронили, как написано, лишь туловище (Матф. 14:12; Марк 6:29). Надругательство? Да, бывает, люди устраивают глумление над телом врага. Но подавляющее, если не абсолютное большинство людей, к усопшим испытывают пиетет – в том смысле, что похороны даже врагов должны быть достойными и вообще состояться. И если бы голова Крестителя Иродиаде не была нужна для дальнейших манипуляций, то что стоило, скажем, начальнику дворцовой охраны приказать уборщице отнести голову к телу. Или хотя бы на помойку – там бы её ученики Иоанна подобрали. Однако ученики смогли похоронить лишь туловище. Следовательно, Иродиада голову сохранила.

Головы она желала. Именно головы, а не прекращения проповеди, как пытаются нам внушить иерархобогословы. Во‑первых, Креститель уже давно всё сказал, а во‑вторых, его можно было просто задушить или заколоть. Или отсечь голову, но на блюде во дворец не приносить.

Что Иродиада сделала с отрезанной головой?

В Евангелии не написано.

Зачем писать – мыслящий и так легко догадается.

Очевидно, что наследственная царица сохранила голову с целью время от времени её созерцать (в оккультном смысле слова). Так поступали не только женщины Средневековья, подобные королеве Марго. И неважно, как это любование сами созерцающие рационализировали. Верить самообъяснениям некрофилов‑невротиков бессмысленно.

Итак, Иродиада удивительным образом напоминает Уну: жена властителя некой территории (пусть лишь Галилеи, незначительной части провинции Сирия), она в состоянии ввести в транс торчка одним лишь танцем (в «Понтии Пилате» – стражников из засады), а в любовном треугольнике обезглавливает возлюбленного – чужими руками – руками мужа!(Пилат это чуть не выполнил буквально, а потом – как компромисс! – голову лишь размозжил.)

Такое совпадение не случайно.

И вообще, поведение двух особо гипнабельных «патрицианок»‑современниц не может быть психоэнергетически не связанным.

Кстати, это подразумевает общность предка – пусть далёкого. Ведь общая травма, застревающая в родовой памяти, собственно и обеспечивает основу для психоэнергетического объединения в единую стаю.

Очевидно, кто‑то кого‑то «вёл».

Уна – Иродиаду?

Или Иродиада – Уну?

Кто кого?

Действительно, Уна и Иродиада, находясь в одной провинции одновременно, будучи в административной иерархии почти на одном уровне, не могли существовать друг от друга психоэнергетически независимо.

Они присутствовали друг в друге даже в логических построениях.

Видеть в Клавдии Прокуле и Иродиаде лишь соперниц – упрощение.

Соперничество, безусловно, важный фактор их жизни, определявший ряд чувств и мыслей. Скажем, можно не сомневаться, что обе перед мужьями обличали «эту дрянь». У каждой были причины друг друга ненавидеть. Одна видела величие царей, и дед её строил великие дворцы, а другая видела ничтожество потомков этих царей – и жила в одном из дворцов, построенном Иродом Великим, а теперь принадлежащем Риму.

Но они всё равно систематически встречались на «дружеских посиделках».

Как это обычно бывает – чтобы похвастаться.

Несмотря на то, что их несхожие мужья не сообщались. (С одним Иисус беседовал, а с другим – нет. Как мы узнаём из Евангелия, «подружились» Пилат с Иродом лишь после Распятия; тут одно из двух: или их объединила общность преступления, или Пилат, как несколько более высокопоставленный в иерархии, снизошёл к бесперспективному тетрарху Галилеи просто для того, чтобы досконально выведать, как перед ним вёл себя Иисус.)

А вот Иродиада и Уна, каковы бы ни были оттенки их дружбы‑ненависти, являлись, как это обычно и бывает, близкими копиями друг друга.

Кто у кого был в психоэнергетической зависимости – Уна у Иродиады или Иродиада у Уны – один из вопросов, разбираемых в главе «Парадоксы самоощущений в семье префекта‑прокуратора». Сейчас для решения поставленной задачи вполне достаточно того осознания, что гранд‑дамы одна другую повторяли. (Как, впрочем, психоэнергетически не были изолированы и дочери‑жёны первосвященников иудейских.)

А раз повторяли, раз в жизни одной была отсечённая голова «любовника»‑пророка, то, следовательно, и другая непременно – бессознательно – проваливалась в тот же синдром властительницы. Уже из одного только описания пиршества у Ирода мыслящий человек может убедиться, что и жена Пилата тоже бредила отсечённой головой своего возлюбленного.

Кто из двух возмечтал раньше?

Вернее, у кого прежде проснулась эта унаследованная от предков мечта и достигла силы страсти?

Кто первым её исполнил?

Была ли у Иродиады голова Крестителя первой?

Скорее всего, Уна и прежде держала в руках отсечённые головы: это «знак могущества» на высшем уровне посвящения любого правителя‑мага, и Уна не могла не пройти какие‑нибудь ритуалы вроде того, которым правящая сектантская иерархия пыталась подчинить разум Пьера Безухова.

В Евангелии о жене Пилата как буквальном головорезе прямо не говорится – кто был цензором субъевангелий, читатель разберётся несколько позже. Да и так ли уж обязательно об этом сообщать? Достаточно сказать, что Иродиада заказала голову Иоанна Крестителя на блюде – и дальше всё с Уной понятно.

Тем более, если вспомнить, как подробно в Евангелии рассказано об активном участии завистливой жены Пилата в казни другого Пророка – Иисуса. Вообще несложно догадаться, что это Уна была против побиения Иисуса камнями – неминуемо была бы подпорчена голова «любовника»… И воля её, как мы знаем, была исполненена.

Итак, если вспомнить, что Уна, как наследственная высшая правительница, не могла не хотеть сделать Пилату карьеру, то немедленно перед глазами появляется восходящая луна, тёмные проулки улиц на пути к кварталу удовольствий и смутные тени охранников‑преторианцев, заломивших кому‑то руки и притаившихся в ожидании идущего на любовное свидание ряженого мужа их госпожи…

Глава тридцать седьмая из третьего тома «Катарсиса» – «Понтий Пилат: психоанализ не того убийства»

ТАЙНЫЙ ЯЗЫК «БАГРЯНИЦЫ»

Тогда воины правителя, взявши Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк

И, раздевши Его, надели на Него багряницу;

И, сплётши венец из тёрна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!

И плевали на Него и, взявши трость, били Его по голове.

И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие.

Матф. 27:27‑31

У Марка изложение скуднее, ни единой дополнительной детали, Лука и вовсе не сообщает ничего. Опасное, видимо, место.

Иоанн, который, напомним, набрался мужества поведать о корнях реальной жизни церкви, только достигнув глубокой старости, в рассматриваемом эпизоде тоже должен был добавить ту самую деталь, которая могла кардинально изменить смысл официозной полуправды. И он её добавляет!

Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нём никакой вины.

Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек!

Иоан. 19:4,5

Вот оказывается, в чём дело! Если бы Христос был в «багрянице» только во дворе претории, то Пилат вполне мог Его в таком виде и не увидеть. Одели, поглумились – и обратно переодели. Однако, что для неугодников важно, Пилат Его увидел!

Эпизод этот иерархобогословами всех деноминаций трактуется одинаково: после того как евреи своим экзальтированным поведением при въезде Иисуса в Иерусалим фактически признали Иисуса царём, римляне сделали то же самое – да исполнятся чудесные пророчества Ветхого Завета о Христе как царе‑Администраторе! Нам, дескать, в укрепление веры.

Чудеса и исполнение пророчеств как основание веры… На это «повелись» Иуда с Петром, и не они одни, а в веках «повелись» и элементы известных иерархий.

В чём же действительный смысл происходивших событий?

Почему Иисус допустил именно такое над Собой надругательство?

С кем Он Своим видом хотел облегчить общение?

Евреям римское одеяние не говорило ровным счётом ничего, так же, впрочем, как и легионерам, набранным в основном на территориях восточных провинций Империи; следовательно, трабея была надета кем‑то в претории, кто был знаком с римскими традициями. И человек этот претории не покидал – легионеры же стояли в оцеплении и в Гефсимании, и вокруг Голгофы.

Богословы говорят, что воины могли обрядить Христа только в подручный материал – армейский кроваво‑красный плащ. Он, дескать, похож на царский (древних римских царей! – A . M .), вкупе с «тростью» – полный антураж царя.

Жаль только не добавляют, что для того, чтобы кроваво‑красный армейский плащ мог в глазах римского сотника стать царским одеянием, его надо было завязать не как армейский плащ, а на манер трабеи.

Вообще говоря, трабеи были только трёх типов и отличались только цветом (см. Жреческие коллегии в Раннем Риме. М.: Наука, 2001. С. 90).

Трабеи пурпурного цвета носили только жрецы (различных коллегий, кроме авгуров).

Пурпурные с чем‑либо белым (полосой, белым полем) носили цари.

Пурпурно‑Алые (ближе к цвету кроваво‑красного армейского плаща) носили авгуры.

Но на Христа была накинута «багряница»! Да и сомнительно, чтобы кто либо в претории решился ходить в царском одеянии.

Пурпурно‑Алые трабеи могли носить не только авгуры, но и цари – но только те из них, кто был кооптирован в авгурскую коллегию. Положение авгура выше положения царя – потому и такая трабея.

Значит, Иисус в «багрянице» был не столько царём, сколько авгуром?

Это меняет дело.

Авгуры рукополагали на царство. Происходило это следующим образом: претендент на царство преклонял колена, авгур возлагал ему на голову руку, затем специальным жезлом (lituus) разделял небосвод на две части – если первая появившаяся птица оказывалась в правой половине, это считалось благоприятным знамением от богов.

Священный жезл авгура был изогнут, но, несмотря на это, у древних он ассоциировался с… копьём! Объяснений тому, видимо, можно найти немало. А может, всё проще простого: священный жезл по форме больше всего напоминал фаллос.

Итак, кого увидел Пилат – а он после первой беседы с Христом уже не мог не задуматься особенным образом, – когда со двора претории ввели Иисуса?