Грай на нуждах людей, создавая армиюи фанатичных приверженцев. 4 страница

Конец — делу венец, он определяет все. Именно от того, как завершилась задуманная комбинация, зависит, кто получит славу, деньги, награду. Ваши расчеты должны быть кристально четкими, вы должны постоянно держать их в уме. Следует также обдумать, как отогнать стервятников, что описывают круги в небе в ожидании лакомого куска — того, что осталось от вашего детища. А еще вы должны предвидеть множество возможных срывов, из-за которых появится искушение начать импровизацию. Бисмарк преодолел эти опасности, потому что планировал все до самого конца, не изменяя свой курс под влиянием кризисов, и никогда не позволял кому-либо стяжать его славу. Достигнув же намеченной цели, он удалился, подобно черепахе, убравшей голову в панцирь. Такой самоконтроль под силу полубогам.

Если вы видите на несколько шагов вперед, планируете свои ходы до самого конца, вас больше не будут терзать переживания или тяга к импровизации. Четкость видения избавит вас от тревоги и неопределенности — двух первопричин многих провалов. Научитесь видеть финал — и вы не испытаете разочарования.

•. Образ:

боги Олимпа. -невзирая на людские дела с облаков, они видят наперед окончание всех великих грез и мечтаний, ведущих к трагедии и несчастьям. И боги смеются над нашей неспособностью предвидеть и над тем, как мы обманываем сами себя.

Авторитетное мнение. «Разве не много проще совсем не входить, чем войти, чтобы выйти? Словом, никоим образом не следует подражать тростнику, который поначалу выбрасывает прямой длинный стебель, но затем, как бы устав и выдохшись, начинает завязывать частые и плотные узелки, точно делает в этих местах передышки, свидетельствующие о том, что у него не осталось ни былого упорства, ни былой силы. Гораздо правильнее начинать спокойно и хладнокровно, сберегая свое дыхание и свой порыв для преодоления возможных препятствий и для завершения начатого. Приступив к нашим делам, мы на первых порах управляем ими и держим их в своей воле, но позднее, когда они уже сдвинуты с места, они управляют нами и тащат нас за собой, так что нам только и остается, что идти следом» (Монтень).

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА

Стратегам хорошо известно — план должен включать альтернативные варианты и быть гибким. Если вы слишком жестко привязаны к своему плану, то не сумеете отреагировать на внезапные повороты судьбы. Изучив варианты развития предстоящих событий и выбрав цель, вы должны подумать об альтернативных вариантах и быть готовым к тому, чтобы, если потребуется, двигаться к цели не по торной дороге, а по боковой тропке.

Многие, однако, не столько теряют от излишне детального планирования и ригидности, сколько от привычки к постоянной импровизации. Таким образом, в рассмотрении оборотной стороны этого закона нет большого смысла, потому что ничего хорошего не выйдет из того, что вы откажетесь быть предусмотрительным и обдумывать все в деталях до конца. Если вы достаточно ясно мыслите и просчитываете все варианты, вы понимаете, что будущее не определено заранее, а значит, нужно быть гибким и уметь адаптироваться. Только имея четкие цели и перспективный план, вы Достигнете свободы.

ЗАКОН 30
Добиваясь успеха не показывай усилий

Ваши действия должны казаться естественными и выполняемыми с легкостью Весь труд и пот, вложенные в них, как и все хитрые трюки, следует скрыть. Действуйте без видимых усилий, так, словно могли бы сделать гораздо больше. Не поддавайтесь искушению похвастаться, как тяжело вы потрудились, — это только породит лишние вопросы. Никому не раскрывайте своих приемов, иначе их применят против вас

СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОНА (1) Японская чайная церемония, называемая Таною, восходит своими корнями к глубокой древности, но достигла особенной утонченности в XVI столетии благодаря известнейшему ее адепту и последователю Сенно Рикю. Хотя Рикю происходил из простой семьи, он достиг огромной власти, став для всемогущего правителя Хидейоши не только любимым мастером чайной церемонии, но и советником в том, что касается красоты и изящества, и даже в политике. Аля Рикю секрет успеха состоял в том, чтобы все выглядело естественным, а усилия, которых стоила работа, были бы скрыты от глаз. Однажды Рикю со своим сыном шли в дом своего знакомого для совершения чайной церемонии. По пути сын заметил, что прелестные старинного вида ворота у входа в дом, куда они направлялись, придают дому поэтичный уединенный вид. «Мне так не кажется, — ответил отец, — сразу понятно, что их привезли сюда издалека, из какого-нибудь горного храма, и видно, что перевозка стоила немалых денег. Если владелец дома столько сил вложил в установку ворот, это не могло не отразиться на его чайной церемонии». Что и произошло в действительности. Сенно Рикю вынужден был рано покинуть церемонию, не в состоянии выносить то, что не могли скрыть хозяева, — вымученность и тяжеловесность. В другой раз, наслаждаясь чаем в доме своего знакомого, Рикю увидел, как хозяин вышел из дома, светя себе в темноте фонарем, срезал с дерева лимон и вернулся. Гость подумал: хозяину, наверное, показалось, что аромат лимона может украсить поданное блюдо, и он импульсивно принял рещение спуститься за ним в сад. Непосредственность этого экспромта показа-

художник КАНО ТАННЬЮ Дате Масамуне как-то послал за Таннью, чтобы тот расписал пару золотых ширм по семь футов высотой. Художник сказал, что, по его мнению, для этого подойдут черно-белые рисунки, и отправился домой, после того как тщательно всё обдумал и рассчитал. На следующее утро он пришел рано и начал с того, что приготовил много туши и опустил туда лошадиную подкову, которую принес с собой. Затем он наставил отпечатки подковы по одной из ширм. Потом, взяв широкую кисть, нарисовал между отпечатками множество линий. Тем временем Масамуне зашел посмотреть, как работает художник. Он не смог сдержать раздражения и буркнув: «Что за мерзкая мазня!» — убрался к себе. Слуги сказали Таннью, что их

господин сильно разгневан. «Значит, не нужно было ему смотреть, пока работа не закончена», — ответил художник. Тем временем он взял кисточку поменьше и стал наносить там и сям мазки, и, по мере того, как он делал это, отпечатки подковы превращались в крабов, а широкие мазки — в стебли тростника. Затем он повернулся ко второй ширме и всю ее забрызгал каплями туши, которые, когда он добавил несколько мазков тонкой кистью, стали превращаться в ласточек, проносящихся над плакучими ивами. Когда Масамуне увидел законченную работу, он был потрясен умением художника не меньше, чем перед этим был возмущен безобразным, как ему показалось, отношением того к работе. «Японская чайная церемония», А. Л. Садлер

лась Рикю пленительной. Но лимон был подан позже, к осакскому рисовому торту. Рикю стало ясно, что все произошло по заранее продуманному сценарию, — лимон срезали, чтобы украсить дорогостоящее блюдо. Действие хозяина более не выглядело экспромтом. Внезапно стало ясно, что хозяин изо всех сил старался продемонстрировать свою утонченность. Все поняв, Рикю вежливо отказался от торта, извинился и откланялся. Всемогущий правитель Хидейоши однажды пожелал посетить Рикю для совершения чайной церемонии. Вечером накануне его визита начался снегопад. Рикю, человек изобретательный и скорый на выдумки, прикрыл от снега камни-ступеньки, что вели через сад к его дому, положив на каждый камень по круглой подушке. До рассвета он вышел в сад и, увидев, что снег больше не идет, аккуратно снял подушки. Когда прибыл Хидейоши, он насладился безыскусной красотой вида — камни-ступеньки в форме правильных кругов, окруженные снегом, — и отметил, что этот знак учтивого внимания ценен вдвойне, поскольку выглядит столь естественно, что не наводит гостя на мысль о том, каких трудов стоило хозяину добиться этого. После смерти Сенно Рикю его идеи продолжали оказывать глубокое воздействие на чайную церемонию. Сегун Токугава Йоринобу, сын великого императора Иеясу, был учеником и последователем Сенно Рикю. В его саду был установлен каменный фонарь работы известного мастера, и дайме (владетельный князь в Японии) Сакаи Такадаиу спросил, нельзя ли ему как-нибудь зайти, чтобы увидеть его. Йоринобу отвечал, что почтет это за честь, и велел садовникам привести сад в порядок к его визиту. Садовникам этим, незнакомым с принципа-

ми Таною, форма фонаря показалась неправильной, а его окошки — слишком маленькими и старомодными. Они привели местного ремесленника, который увеличил отверстия. За несколько дней до визита вельможи Йо-ринобу обходил сад. Увидев измененные оконца, он впал в ярость, готовый выхватить меч и разрубить глупца, который изуродовал фонарь, нарушил его естественную гармонию и лишил цели визит Сакаи.

Отбушевав, Йоринобу успокоился и припомнил, что покупал он когда-то два фонаря и что второй находится в саду на острове Кишу. Он за большие деньги нанял китобойную лодку и лучших гребцов, каких смог найти, приказав доставить ему фонарь через два дня, — задание, мягко говоря, не из легких. Но моряки гребли день и ночь, ветер был попутным, и они сумели прибыть вовремя. К радости Йоринобу, фонарь оказался еще прекраснее первого, ведь он стоял нетронутым двадцать лет в зарослях бамбука и, покрывшись нежным мхом, приобрел изумительную патину старины.

Когда вечером того же дня прибыл дайме Сакаи, он был восхищен фонарем — тот превзошел все его ожидания, выглядел как естественный элемент сада, его неотъемлемая часть. Он и представить не мог, сколько времени и усилий потребовалось Йоринобу, чтобы создать такое впечатление.

ТОЛКОВАНИЕ

Для Сенно Рикю вершиной красоты было неожиданное, почти случайное проявление естественности и изящества. Эта красота являлась нежданно, казалась не требующей ничьих усилий. Природа создает подобное, согласно своим законам, но людям, чтобы добиться такого эффекта, необходимо приложить старание и смекалку. Если они не

МАСТЕР БОРЬБЫ Жил однажды борец, настоящий мастер, который владел тремястами шестьюдесятью приемами и захватами. У него был любимый ученик, и он за время обучения передал ему 359 из них. Как-то вышло, что последний свой прием он так и не собрался показать. Прошло время, и молодой человек достиг таких успехов, что одерживал верх над каждым, кто бросал ему вызов. Он так возгордился, что как-то похвастался перед самим султаном, что мог бы легко победить учителя, и не делает этого только из уважения к его возрасту и в благодарность за учение. Султана возмутила такая непочтительность, и он приказал немедленно устроить схватку между учителем и

могут скрыть, каких усилий им стоило достижение результата, все идет насмарку. Ворота были доставлены слишком издалека, срезанный лимон выглядел надуманным. Часто приходится пускаться на выдумки и ухищрения, чтобы достичь желаемого результата, — подушки на снегу, гребцы, всю ночь проведшие на веслах, — но ваши зрители не должны заподозрить, уловить и тени намека на ту работу, физическую или интеллектуальную, которая стоит за всем этим. Природа не раскрывает нам своих приемов, и то, что имитирует природу, притворяясь легким и не требующим усилий, приближается по могуществу к самой природе. СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОНА (2) Великий артист Гарри Гудини однажды назвал свое выступление «Невозможное возможно». И в самом деле, у тех, кому довелось быть свидетелями его умопомрачительных исчезновений, было ощущение, что происходящее на сиене противоречит всем разумным представлениям о человеческих возможностях. Однажды вечером, в 1904 году, зрители — 4000 жителей Лондона — заполнили театр, чтобы увидеть, что будет делать Гудини, принявший вызов высвободиться из пары наручников, про которые было объявлено, что это самые крепкие кандалы из когда-либо изобретенных. На них было установлено шесть пар замков и по девять механических затворов на каждой манжете. Мастер из Бирмингема пять лет посвятил их изготовлению. Эксперты, изучившие их, признали, что никогда не видели ничего более замысловатого, на их взгляд, изощренная сложность замков делала побег невозможным. Толпа видела, как эксперты надежно закрепили оковы на запястьях Гудини. За-

тем артист вошел в черный шкаф на сиене. Шли минуты. Чем больше времени проходило, тем более несомненным всем казалось, что эти кандалы станут первым поражением Гарри. В какой-то момент Гудини вышел из шкафа и спросил, нельзя ли временно снять наручники, чтобы он смог скинуть пальто — в шкафу очень жарко. Его оппоненты отказались удовлетворить просьбу, подозревая, что просьба была хитрой уловкой, попыткой определить, как действуют замки. Тогда, не помогая себе руками, Гудини приподнял пальто над плечами, затем ему удалось перевернуться внутри пальто. Зубами он извлек перочинный нож из жилетного кармана, а потом, двигая головой, разрезал пальто. Проделав все это и освободившись от него на глазах у одобрительно зашумевших зрителей, восхищенных его ловкостью и сноровкой, Гудини снова вошел в шкаф. Наконец, достаточно долго протомив зрителей в ожидании, Гудини вышел из шкафа во второй раз, торжествующе поднимая вверх свободной рукой снятые оковы. По сей день никто не знает, как ему удалось освободиться от них. Хотя это заняло у него около часа, он ничем не выдал своей озабоченности, не проявил и тени сомнения. Все выглядело так, словно он нарочно тянул время, чтобы усилить драматизм момента, пощекотать нервы зрителям, — ведь, по всей видимости, для него испытание было просто веселой игрой. Жалобы на жару были, очевидно, лишь частью представления. Очевидцам этого и других выступлений Гудини казалось, будто он играет с ними: эти оковы для меня ничто, словно говорил он, я бы мог освободиться уже давно, мне нипочем и более сложные замки. Позднее Гудини выбирался из опутанной цепями набальзамированной туши «морского чудовища» (создание, напоминающее отчасти

учеником в присутствии всего двора. После удара гонга юнец ринулся вперед с воинственным воплем, но вот беда. — наткнулся на неизвестный ему, триста шестидесятый прием. Мастер схватил бывшего ученика, поднял ею над головой и что есть силы бросил оземь. У султана и придворных вырвался приветственный крик. Когда султан спросил мастера, как же ему удалось победить такого сильного противника, тот признался, что придерживал один прием как раз для такого случая. Затем он рассказал о горестных жалобах мастера стрельбы из лука, который учил всему, что знал сам. «Среди тех, кого я обучил стрельбе, — сокрушался он, — не нашлось ни

одного, кто бы не постарался в конце обучения использовать меня как мишень». Рассказ Сзади, пересказанный в книге «Ремесло власти», Р. Дж. X. Сью

осьминога, отчасти кита). Он сам запечатывал себя в огромный конверт, из которого исчезал, не разрывая бумаги. Он проходил сквозь кирпичные стены. Подвещенный высоко над землей, выскальзывал из смирительной рубашки; прыгал с моста в ледяную воду в наручниках на запястьях и с цепями на ногах. Он погружался в стеклянный сосуд, полный воды, со скованными за спиной руками, и пораженные зрители, затаив дыхание, наблюдали, как он пытается освободиться, около часа находясь в воде без акваланга! Каждый раз казалось, что он на волоске от смерти, — и каждый раз он избегал ее и представал перед потрясенной аудиторией настоящим суперменом. Он ничего не рассказывал о своих методах и приемах, не давал даже намека на то, как выполнялись им те или иные трюки, — он заставлял зрителей и критиков теряться в догадках, и их бесплодные попытки объяснить необъяснимое способствовали созданию репутации и возрастанию власти Гудини. Самым, пожалуй, головоломным трюком было исчезновение слона весом в десять тысяч фунтов на глазах у публики — номер, который он повторял на сиене на протяжении почти пяти месяцев. Никто не мог объяснить, как он это делал, ведь в зале, где он показывал номер, для того чтобы спрятать слона, просто не было места. Легкость, с какой Гудини проделывал свои эскапады, заставляла подозревать его в контактах с потусторонними, оккультными силами, в сверхчеловеческих психических способностях, дающих ему власть над телом, и т. п. Но немецкий артист Клеппини объявил, что ему известен секрет Гудини: он просто использовал хитроумные технические устройства. Клеппини заявил также, что превзошел и победил Гудини в освобождении из наручников в Голландии.

Гудини не обращал внимания на всевозможные догадки вокруг его методов, но не мог стерпеть очевидную ложь, и в 1902 году он вызвал Клеппини на дуэль в наручниках. Клеппини согласился и через шпиона выведал комбинацию, которая должна была отпирать французские наручники с комбинационным замком. По его данным, именно эти наручники хотел использовать Гудини. План Клеппини состоял в том, чтобы выбрать для себя эту пару наручников, что должно было выбить из колеи Гудини, которому пришлось бы сражаться с механическими затворами. В вечер дуэли, как и планировал Клеппини, Гудини предложил ему выбрать наручники, и он выбрал пару с комбинационным замком. Ему даже удалось скрыться с ними на минуту за ширмой, где он быстро проверил наручники и вновь появился перед публикой, уверенный в своей победе. Гудини повел себя так, словно заподозрил обман, и отказался замкнуть наручники на Клеппини. Артисты заспорили, прямо на сцене начали толкать друг друга и даже подрались. Это продолжалось несколько минут, затем Гудини, рассерженный и взъерошенный, сдался и защелкнул наручники на запястьях Клеппини. Клеппини начал попытки освободиться. Что-то не срабатывало — только что он открывал наручники за ширмой, а сейчас проверенный код не действовал. Он потел, ломал голову. Прошел час, другой, зрители покинули зал. Наконец, измученный и униженный, Клеппини сдался и попросил, чтобы его освободили. Наручники, которые Клеппини сам открывал за ширмой, используя кодовое слово «C-L-E-F-S» (в переводе с французского «ключи»), теперь щелкнули и открылись только в ответ на слово «F-R-A-CI-D» (по-английски «обман»). Клеппини не мог понять, когда Гудини удалось совершить эту подмену.

Не показывай всего, на что способен. Мудрый человек не открывает своих знаний и талантов до конца, если хочет быть за них почитаемым. Он позволит тебе узнать о них, но не разобраться в них Никому не должно знать, до какого предела простираются его способности, чтобы не разочароваться. Никто никогда не сможет постичь его полностью. Ибо догадки и предположения о широте талантов человека порождают большее благоговение, нежели точное знание пределов его возможностей, как бы велики они ни были. Бальтазар Грациан, 1601—1658

ТОЛКОВАНИЕ

Хотя мы не знаем наверняка, как Гудини выполнял большую часть своих непостижимых трюков, но ясно одно: оккультизм там был ни при чем, так же, как и магия, — властью и могуществом Гудини обязан упорному труду и бесчисленным тренировкам, хотя то и другое великий артист скрывал от всего мира. Гудини никогда не полагался на случай, везение — день и ночь он изучал механизмы разных замков, исследовал древнейшие трюки цирковых фокусников и жонглеров, штудировал книги по механике, не пропускал ничего, что могло бы пригодиться. Каждую минуту, когда Гарри Гудини не занимался исследованиями, он тренировал свое тело, поддерживая невероятную гибкость суставов, учась тому, как управлять мышцами и регулировать дыхание.

В начале карьеры Гудини старый японский циркач, с которым они вместе выступали, научил молодого артиста древнему трюку: как глотать шар из слоновой кости, а затем снова извлекать его. Юноша постоянно репетировал этот трюк, используя маленькую очищенную картофелину на нитке — он учился проталкивать картофелину туда и обратно с помощью мускулатуры глотки, пока не укрепил мышцы настолько, что смог проделывать трюк и без нитки. Организаторы шоу с наручниками в Лондоне обыскали Гудини перед началом представления, но никто не догадался заглянуть ему в глотку, где он мог прятать миниатюрные инструменты, которые помогли ему вскрыть замки. Но Клеппини все же глубоко заблуждался: не инструменты, а тренировки, работа и исследования делали возможными чудеса Гудини.

Гудини обвел соперника вокруг пальца, вся сиена была разыграна им как по нотам. Он позволил Клеппини узнать код французского замка, после чего предоставил тому выбрать именно эти наручники. Затем, инсценировав стычку, ловкий Гудини сумел изменить код замка. Он тренировался в выполнении этого трюка неделями напролет, но зрители не видели его пота, который оставался за сиеной. К тому же Гудини никогда не нервничал, он заставлял нервничать других (специально тянул время, которое ему требовалось, чтобы ускользнуть от опасности, нагнетая обстановку и заставляя зрителей ерзать в тревожном ожидании). Его игра со смертью, всегда изящная и легкая, придавала ему вид супермена.

Вам, как человеку власти, необходимо постоянно искать и бесконечно репетировать, прежде чем выходить на люди. Никогда не демонстрируйте публике те неимоверные усилия, которые стоят за вашим спокойствием и уверенностью. Некоторым кажется, что подобная откровенность демонстрирует их честность и усердие, но на самом деле она лишь выставляет их слабыми — наводит на мысль о том, что, приложив столько усилий, того же результата смог бы добиться любой, или о том, что они не соответствуют своему месту. Оставьте ваши старания и ухищрения при себе, выглядеть все должно так, словно вы наделены легкостью и излишеством богов. Никому не известен источник божественной власти, все видят только результат ее действия.

КЛЮЧИ К ВЛАСТИ

Первые представления о мощи пришли к человечеству при столкновениях с силами природы — вспышка молнии в небе, неожиданное наводнение, стремительность и свирепость дикого зверя. Эти силы не нуждались в раздумьях, не требовали планирования — их мощь проявлялась во внезапности появления, в гармоничности, во власти над жизнью и смертью. И в наши дни обладание силой именно этого типа кажется нам наиболее притягательным. С помощью науки и технологий мы воссоздаем стремительность и грозную мощь природы, но не в полной мере: "' наши машины шумят и ломаются, они требуют большого труда, который невозможно скрыть.

Даже самые искусные творения мастеров не в состоянии искоренить нашего восхищения перед тем, что движется бесшумно и без усилий. Власть, которую имеют над нами дети, заставляющие нас идти у них на поводу, объясняется обольстительным очарованием существ менее рефлексивных, более нежных и непосредственных, чем мы. Мы не можем вернуться в это состояние, но если нам удается имитировать подобную непринужденность, мы вызываем у окружающих некое первобытное благоговение, какое всегда пробуждала и пробуждает в человеке природа.

Один из первых европейских писателей, изложивших этот принцип, принадлежал к среде, максимально неестественной, ко двору эпохи Возрождения. В своей «Книге придворного», опубликованной в 1528 году, Бальдассаре Кастильоне описывает чрезвычайно изощренные и составляющие целый кодекс манеры истинного придворного. И ко всему, объясняет Кастильоне, обхождение придворного должно отличать то, что он называет «spezzatura» — способность придавать трудному вид простого. Он настоятельно рекомендует придворному «овладеть искусством держаться в любых ситуациях с известной непринужденностью, скрывающей любую искусственность и сообщающей всему, что говорят или делают, простоту и естественность». Нас восхищает виртуозность мастеров, однако это восхищение возрастет многократно, если творения отличает изящество и легкость, — «в то время как... очевидность тяжких усилий и труда до седьмого пота полностью лишает привлекательности и обесценивает всё, какую бы ценность это ни имело».

Понятие «spezzatura» пришло из мира искусства. Все великие мастера ревностно хранили свою работу в тайне. На суд публики представляли лишь полностью законченные произведения искусства. Микеланджело даже Папе Римскому не позволял наблюдать за тем, как он работает. Мастерская художника Возрождения всегда была закрыта как для публики, так и для покровителя, не из опасения, что украдут идею, а потому, что произведение, которое видят в процессе работы над ним, многое теряет: исчезает магия, волшебство, обдуманная и тщательно создаваемая атмосфера простоты и естественной прелести.

Живописец Возрождения Вазари, бывший к тому же замечательным искусствоведом и первым художественным критиком, высмеивал Паоло Учелло, нарушавшего законы перспективы. По его мнению, в работах Учелло слишком явственно сквозили усилия, прилагаемые им, чтобы справиться с этим недостатком, — это делало картины вымученными, ремесленный труд в них перевешивал вдохновение. Ту же реакцию и сейчас вызывает у нас исполнитель, неспособный скрыть, каких усилий ему стоила работа: все удовольствие от ее плодов исчезает при виде того, как человек выбивался из сил. При этом вместо наслаждения произведением ощущается неловкость. Те исполнители, которые не показывают напряжения, вселяют в нас покой, создавая иллюзию того, что их мастерство — не результат труда, а некое естественное их качество (даже если в действительности им приходится трудиться не меньше, чем первым).

Понятие «spezzatura» касается любой формы власти, поскольку власть чуть ли не полностью зависит от видимости и иллюзий, создаваемых вами. Ваши публичные выступления подобны произведениям искусства — они должны быть яркими, захватывающими, даже развлекающими. Обнажите скрытые механизмы своего творения — и ^* вы немедленно станете простым смертным. То, что доступно пониманию, не вызывает благоговейного чувства — мы говорим себе, что и сами справились бы не хуже, будь у нас столько денег и времени. Не поддавайтесь искушению продемонстрировать, как вы творите, — куда умнее скрыть механизмы своего искусства.

Талейран применял эту концепцию каждый день своей жизни — и это способствовало тому, что его окутывала аура власти. Он никогда не любил слишком тяжело работать, но заставлял других выполнять работу для него — шпионаж, расследования, детальный анализ. Имея в своем распоряжении результаты этого гигантского труда, сам он, по крайней мере внешне, никогда не был в напряжении. Когда его осведомители сообщали, что должно произойти то или иное событие, он в светской беседе мог обронить, что предчувствует его неизбежность. В результате его стали считать провидцем. Его краткие лаконичные высказывания и остроты всегда полно и точно характеризовали ситуацию. Они, однако, были не экспромтами, а результатами серьезных исследований и размышлений. На всех, кто его знал, включая самого Наполеона, Талейран производил впечатление человека, обладающего безграничной властью, — впечатление всесильности в первую очередь было обусловлено изяществом и внешней легкостью, с которой он добивался осуществления своих замыслов.

Есть и другая причина, по которой желательно скрывать закулисную сторону ваших дел: любые сведения, просачивающиеся вовне, могут быть использованы окружающими против вас. Вы лишаетесь преимуществ, которые дает молчание. Нам, как правило, хочется, чтобы мир узнал о наших достижениях, — хотим потешить свое тщеславие, заставить восхищаться нашей сноровкой и мастерством, хотим даже сочувствия к своему тяжкому труду, к часам, затраченным на достижение нашего уровня артистизма. Научитесь контролировать эту тягу к болтовне — иначе добьетесь противоположного результата.

Помните: чем большей тайной окутано то, что вы делаете, тем более грозной кажется сила, которой вы наделеныСоздается впечатление, что вы, и только вы, в состоянии выполнить то, что вы делаете, — а авторитет человека, обладающего уникальным даром, высок безмерно. Наконец, если вы достигаете задуманного с легкостью и изяществом, люди верят, что вы способны на большее, если приложите больше старании Это порождает восхищение, граничащее со страхом. Ваши силы неисчерпаемы — никто не в состоянии измерить их до дна.

Образ, скаковая лошадь. Вблизи мы видим напряжение, с которым наездник управляет лошадью, слышит тяжелое, прерывистое дыхание. Но на расстоянии, с которого зрители наблюдают за лошадью, кажется, что она летит по воздуху, как олицетворение изящества и легкости. Держите окружающих на расстоянии, соблюдайте дистанцию, и им будет видна только ваша непринужденность

Авторитетное мнение. «Если дело, каким бы мелким оно ни было, выполняется играючи, это не просто свидетельствует о мастерстве, но часто заставляет оценивать его выше, чем оно есть на самом деле. Так происходит оттого, что наблюдателям кажется, будто человек, который работает хорошо и без усилий, способен и на большее» (Бальтазар Граииан)

ОБОРОТНАЯ СТОРОНА

Секретность, которой вы окружаете свои действия, должна выглядеть беспечной по духу Стремление скрыть свою работу может произвести неприятное впечатление, даже навести на мысли о вашей ненормальности: вы принимаете игру чересчур всерьез. Гудини скрывал секреты своих трюков, но тщательно следил, чтобы это выглядело игрой в таинственность, одним из обязательных атрибутов шоу. Не показывайте свою работу, пока она не закончена, но если вы будете слишком акцентировать свои старания задернуть занавес, то уподобитесь живописцу Понтормо, который в последние годы жизни с таким усердием прятал от всех свои фрески, что это свело его с ума. Не забывайте о пользе самоиронии, относитесь к себе с юмором.

Бывают и такие случаи, когда лучше обнародовать свою «кухню» работы над тем или иным проектом. Все определяется вкусом аудитории и тем, правильно ли выбран для этого момент. П. Т. Барнум знал, что его публике приятно чувствовать себя участниками шоу, что люди приходят в восторг, когда удается раскусить трюк, возможно, отчасти потому, что разоблачение обманщиков — людей, которые скрывают от масс источники своей власти, — отвечало демократическому духу Америки. Публике импонировал и юмор шоумена, и его честность Барнум учел это и довел принцип до крайнего выражения, когда, находясь на вершине популярности, опубликовал автобиографию, включавшую разоблачения его собственных трюков.