Генеральное сражение — не начало движения, и, тем более, не конец, а точка отсчета, с которой восхождение убыстряется до скорости курьерского поезда. 4 страница
П.: А так и есть: с разными людьми ты разная. Свидетельствую! Я это заметил. У тебя дочь любит соперничество, ей в общении — главное победить, так ты с ней, иной раз, сама строгость, но опять-таки с оттенком соперничества. Однажды я видел, как ты с матерью своей разговаривала по телефону, так у тебя появилось выражение лица — ну в точности ее. Такого выражения лица я у тебя никогда не видел, особенным образом поджатые губы, причем, зло поджатые. “Зло” может быть чересчур сильное слово, скажем помягче: едко. А со мной ты сама нежность, даже иной раз думаешь: возможно ли такое, чтобы женщина могла быть такой нежной и тактичной… Ведь женщины обычно грубы.
В.: Согласна. Я всегда говорила, что женщины более жестоки, чем мужчины.
П.: Такое вот у тебя свойство: принимать облик того человека, рядом с которым ты оказалась. В особенности, если это подавляющий индивид. Хотя, разумеется, каждый конкретный случай нужно проверять. Ведь возможен и другой вариант: ты можешь быть сама собой, тем более, если рядом биофил. Но и рядом с биофилом может произойти и рестимуляция какой-нибудь невротогенной ситуации. А ты… Так… Скажи сама , подсознание пусть скажет, первое, что приходит в голову: лисица с ядовитыми зубами — это рестимуляция стресса или отражение человека?
В.: Отражение. Я — зеркало.
П.: Как ты сказала? Зеркало? Отражаешь, того, кто оказался рядом… Человек-зеркало… Женщина-зеркало в логове сатаны . Захватывающий сюжет для книги!.. А наипризнаннейшие экстрасенсы не в состоянии распознать столь очевидный случай зеркальности. И, не понимая, что происходит, описывают самих себя.
В.: Да, я — зеркало. И хорошо, что ты это заметил. И понял.
П.: Так. Значит, приняла облик того человека. Этот человек сам такой. Лиса с ядовитыми зубами. Кстати, а кто тебя так определил?
В.: А как раз та самая, которая мне спицу воткнула. Между прочим, втыкая, улыбалась. Очень приятная улыбка. А сама…
П.: Та самая? Сестра?
В.: Да. Она меня так определила, когда я хотела с ней хорошие взаимоотношения наладить. Пирог испекла, принесла к ней домой, с открытой душой пришла, а она мне сказала, что я жадная и лисица, которая втирается, а потом вонзает зубы.
П.: Так. Все один к одному… А этот хищник, стервятник или коршун — это от кого?
В.: Это…
П.: Надо понимать — от брата? От “дорогого”?
В.: Да.
П.: У тебя с этими словами связана психоэнергетическая травма.
В.: Да нет у меня больше ничего!
П.: Не открывай глаза! Я же вижу по характерному выражению лица, что есть травма. Я произнес слово “коршун” — выражение лица изменилось. Да к тому же, ты мне не в первый раз про этого “коршуна” говоришь. Где она? Внутри тебя или снаружи?
В.: И там, и там
П.: В какой части тела?
В.: В голове. Частью внутри ее, а частью — снаружи.
П.: Что это за предмет?
В.: Штопор.
П.: Штопор? В черепе?.. Да… Значит, металлический. Блестящий?
В.: Нет. С ржавчиной.
П.: Понятно. На удивление однотипный материал. Нужен он тебе?
В.: Нет. Все. Я его уже вынула.
П.: Есть что-нибудь еще? Вне или внутри?
В.: Вне. Я сейчас освобожусь. Так. Все.
П.: Есть еще что-нибудь?
В.: Нет, больше ничего нет. Да и хватит. Мне и так вся эта история с Центром комедию напоминает. Знаешь, какой образ перед глазами появляется?
П.: Какой?
В.: Маска, на которой намалевана ухмылка. Дурацкая, во всю маску ухмылка.
П.: Этот образ — это что? След от стресса?
В.: Нет. Просто образ. И вообще, у меня такое ощущение, что того, что происходило со мной в Центре, как будто не было. Или не со мной происходило…
П.: Так. Хорошо. Но это сейчас — ухмылка, после того как мы столько из тебя вычистили. И такую большую работу осознания провели. А ведь не встреться мы, ты бы и дальше… умирала. А камень и поныне в почке… Будем надеяться, что обойдется без операции.
В.: Не обойдется.
П.: Да?.. Но ведь… ведь ты и раньше могла понять, что с этими приписываемыми тебе характеристиками не все в порядке: два признанных экстрасенса тебя видят по-разному. Причем брат с сестрой. Можно бы догадаться, что это они сами про себя?
В.: Теоретически можно, но как, если все это — штопором? И никуда от него не денешься — ввинчен. А потом они довольно много одинакового говорили. Например, что от меня черная энергия исходит. Что где бы я на курсах не села, пусть хоть в стороне, хоть на последнем ряду, говорили, что я притягиваю к себе всеобщее внимание. Говорили, хочу быть в центре внимания, да и вообще, что я ни сделаю — все зло… И только ты разглядел во мне детскую наивность и интереснейшего собеседника.
П.: Так ведь это же правда! Чем дольше мы с тобой общаемся, чем больше я с тебя снимаю психоэнергетических травм, тем более интересным собеседником ты становишься. Причем заметно меняешься, и я тебе об этом уже говорил.
В.: С кем поведешься, от того и набере…
П.: Понимаю, что ты хочешь сказать. И, тем не менее, это — твое .
В.: Мое?! Я надеюсь, что я не более чем твое влияние. Я — отражение тебя. Я же — зеркало .
П.: Это не так. Вернее, не совсем так. Твое в тебе все равно всегда сохранялось, даже когда оказывалась в гуще целителей. Ты же говорила мне: была с ними не согласна, говорила, что только Христос имеет право вмешиваться в биоэнергетическое поле человека. Еще до того говорила, когда эти слова превратились в пустую формулу и все вокруг стали ее повторять как заклинание. Твое в тебе твоим и осталось.
В.: Так — да. Мне часто хотелось сказать “нет”, но я ничего не могла поделать и говорила: “да… да… да… да…”
П.: Здесь нет противоречия: конкретное поведение — это некоторый баланс между тем, что твое, и тем, что тебе ввернули штопором или вдавили цилиндром. А третий компонент баланса — влияние непосредственное . Но вряд ли твои “да” — только их вмешательства. В этом есть опасность самооправдания, дескать, раз зеркало, то сама ни за какие поступки не отвечаю. Ведь, в конце концов, закономерен вопрос: а как ты вообще в Центре оказалась?
В.: Я же не знала. А потом там слова такие правильные произносятся. Иконы, свечи, крестики нательные… Молятся. Все кругом их хвалят. Восхищаются ими. Или их ругают. Гонимые получаются. Говорят, как Христос и Его ученики… Как тут сразу разобраться? Спасибо тебе… За то, что ты для меня сделал.
П.: Опять! Ты сама! Бог! Но вот, что я думаю… Это твое свойство отражать внутренний облик других людей и в первую очередь подавляющих, хотя в некоторых ситуациях и опасное, одновременно твоя защита. Ведь они бессильны тебя использовать так, как бы этого хотели. Я имею в виду, использовать твои биофильные качества. Ведь ты же немедленно как бы преобразовываешься в их облик, и они начинают видеть в тебе конкурента, опасного для них, подавляющего, коршуна или лисицу, человека, который притягивает к себе внимание, потому что это — сжигающее их вожделение, где бы они ни сели. Да они попросту боятся ! Боятся человека, о котором подозревают, что он знает всю их подноготную!! Хотя вряд ли позволяют это себе логически осмысливать, а если осмысливают, то наверняка пытаются скрыть.
В.: Вот точное слово — сжигающее! Сжигающее вожделение .
П.: Так мы же все-таки писатель, а не хухры-мухры.
В.: Ну вот, началось!
П.: Так. Не будем расслабляться. Как ты скажешь, мы уже достаточно обсудили проблему наших с тобой ссор? Достаточно, чтобы вытащить эту спицу?
В.: Достаточно.
П.: Будешь вытаскивать?
В.: Буду. Только…
П.: Что? Вперед или назад?
В.: А почему ты это спросил?
П.: Потому, что кто знает, может быть, там на спице есть какие-нибудь зазубрины? И назад не вытащить.
В.: Ты прямо как видишь. Зазубрины действительно есть. Как на рыболовном крючке. Но вытаскивать все равно надо назад. Тем же путем, каким и воткнули.
П.: Ну так вытаскивай.
В.: Ой! Ой!
П.: Больно? Может быть, помочь?
В.: Нет, не надо, я сама. Ой!.. Все…
П.: Прекрасно. Как твое самочувствие?
В.: Замечательно. Во всем теле чувство легкости, и голова — такая ясная! А лоб — прохладный.
П.: Хорошо. Ощущение: еще позанимаемся или на сегодня достаточно?
В.: Достаточно.
П.: Хорошо. Вспомни что-нибудь приятное. Случалось ли у тебя в последнее время что-нибудь приятное?
В.: Приятное? Случалось. И очень часто. А то, чем мы сейчас занимаемся, разве не приятное? Разве это не прекрасно, что я на тебя не буду больше понапрасну наскакивать? Разве это не чудесно? Разве от этого не должно хотеться улыбаться?..
И как написали бы в романах: “Он почувствовал нежное прикосновение затрепетавших губ. Он закрыл глаза, и ему показалось, что все тепло взаимопонимания, которое только может вместить мир, ласково прильнуло к его телу. Он…”
(Это безобразие! Такие вещи стали писать в философско-медицинских трактатах! И это — взрослые люди! Просто какой-то ужас! После “Он” вычеркнуть, вымарать и забрызгать сверху чернилами!!! — Редактор.)
Глава тридцать вторая.
МОДНЫЙ ДОКТОР
Если бы автор верил в переселение душ, то он был бы вынужден признать , что “модный доктор” (“дорогой экстрасенс”, как его называла В.) есть очередное воплощение той сущности, которая в прежнем воплощении была Гришкой Распутиным — столько у этих двоих людей общего!
Тут и:
— монастырское прошлое;
— групповухи (участие в групповом сексе);
— соучастие в самых гнусных преступлениях;
— массовое обожание со стороны женщин;
— пользование деньгами поклонниц;
— умение останавливать кровь;
— целительство психогенных заболеваний, которые по недоразумению и невежеству считают неизлечимыми;
— скабрезные нашептывания пациенткам во время сеансов “целительства”;
— истовая преданность Православной вере;
— пьянство;
— частое молитвословие и “покаяния”;
— требование к поклонницам хранить подаренные им иконы;
— благословение на их (Гришки и “дорогого”) деятельность от высших православных иерархов;
— будуарный способ влияния на государственные решения, и т. д.
Однако, поскольку души не переселяются, то удивляться остается только чистоте типа очередного “Божьего человека”. Причем, подобию спонтанному, потому что “дорогому экстрасенсу” в условиях советской тотальной цензуры и тотального неиздания неавторитарной литературы познакомиться с материалами о Распутине возможности, скорее всего, не было.
Современники Распутина пишут, что Гришка — явление типическое: дескать, разве что не в каждой русской деревне были такого типа мужики, слово которых для многих деревенских баб было последней инстанцией. Распутин интересен разве что тем, что оказался фаворитом в семье не сельского кулака, а императора и самодержца России.
Григорий Распутин, действительно, вошел в историю потому, что в падении царской России (иными словами: организации в стране кровавого шабаша ленинщины и сталинщины) ему приписывают роль более значительную, чем коммунистической и всем прочим деструктивным партиям вместе взятым. И приписывается не без основания: до появления Распутина народ бескрайней Российской империи по своему обыкновению власть боготворил, боготворил он ее и после воцарения Ленина, Сталина и последующих им подобных правителей, и поколебать его веру не могли никакие при царизме революционеры-бомбисты, а при социализме диссиденты, но вот появление при дворе последней российской императрицы — “святой” Александры Федоровны — конокрада Гришки Распутина привело к уничтожению не только царственного дома Романовых, но и, в каком-то смысле, России.
Народ не сопротивляется, когда его дурят, потому что ценит даруемое ему при этом состояние восторга (любит покайфовать), но благоволит народ только к таким формам одурачивания, наслаждаясь которыми, он огражден от поводов к пробуждению критического мышления. На всякое одурачивание должна быть соответствующая манера: если уж пришел хищник грабить родину, то пусть при этом изволит говорить красивые слова — про обретенную новую родину, про сердечную к ней любовь, про ее исключительность, про преданность народу, Богу и всему остальному. И повторять эти формулы надо всегда — во всяком случае, при свидетелях. Так все и поступали — Гитлер, Ленин, Сталин, Наполеон (завоевывая Египет, он на радость ограбляемого населения даже принял ислам) и прочие.
А вот Гришка Распутин этого правила игры не соблюдал. Он устраивал омерзительные по своему цинизму попойки, оплачивать которые он демонстративно заставлял с обожанием взиравших на него дам — смиренных набожных “послушниц” (что им особенно нравилось) старца (в православном смысле слова), — они оплачивали даже услуги проституток. Он во всеуслышанье глумился над императрицей, говоря, что она лопнула бы от злости, узнай, что он вытворяет в вышитой ее царственными ручками специально для него рубахе. Но она не лопнула. Не лопнула даже тогда, когда те немногие из чиновников, которые за годы пресмыкания и подхалимничания в иерархиях сохранили остатки совести, докладывали о деяниях Гришки-конокрада — она впадала в злобные истерики, кричала, что на ее Друга, старца, святого, “дорогого Григория” (так она его часто называла) возводят понапраслину, — он свят, ниспослан ей самим Небом, а если что и замечено, то это был не он, а его двойник, и т. п. Утихнув, императрица отдавала распоряжение (в культурной, разумеется, форме) своему супругу-императору и он, который называл свое отношение к супруге любовным, приказы, сходившие с ее тонких анально-изогнутых губ, выполнял.
В результате, на смену минимально честным чиновникам и министрам приходили те, кто, чтобы получить место в иерархии поближе к “помазанникам Божьим”, не чурались угодничать перед “святым старцем” — в любой форме. Григорий же из многих желающих, чтобы не утратить власть над императрицей-немкой (как и сверхпатриотичный император Гитлер, сверхпатриотичная Александра Федоровна по крови — немка), в своих требованиях и наставлениях против шерстки ее не гладил, а только в приятном ей направлении — “немецком”, угадывая неосознанные еежелания , потому хаял главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, добивался и добился его смещения и затем назначения на эту должность другого — бездарного; в министры тоже предлагал “верных” — прогермански (антирусски) настроенных индивидов. В условиях русско-германской войны (как части I Мировой) это не могло не привести к ухудшению положения на фронте, то есть смерти сотен тысяч русских солдат.
Разумеется, не будь Распутина, первая дама России, у которой случались сны об уничтожении в огне всего дома Романовых, приблизила бы какого-нибудь другого “конокрада”, но если бы вдруг рядом с ней не случилось ни одного, то и в I Мировой войне Россия одержала бы победу над немцами, как это бывало и в прежние времена, и как это произошло во время II Мировой. И авторитаризм в России не носил бы названия ленинщины и сталинщины, а назывался как-нибудь иначе.
Здесь не случайно подчеркивается, что Григорий Распутин был конокрадом. Времена меняются в том только смысле, что с изменением способа производства меняются и воззрения на относительную тяжесть различных преступлений. Убить ребенка и украсть лошадь — в глазах Божьих преступления по тяжести равные, просто потому что они преступления. Но для обывателей в разные времена и эпохи более страшным кажется одно, а не другое. В наше время выхватить из чужой коляски ребенка и, наступив ему на хрупкую головку каблуком, раздавить ее, кажется более ужасным, чем увести лошадь. Но во времена Гришки Распутина на его родине в Тобольской губернии все было наоборот. Детей в семьях рождалось много, половина умирала (от недокорма, убивались сами, или их убивали) — и это было привычно, ничего особенного. А вот лошадь, лошадь — это было святое. Утрата лошади, кормилицы, тем более единственной, могла означать голодную смерть не одного ребенка, а нескольких, и даже всей семьи. Григорий Распутин, духовный авторитет высших иерархов государственной религии и сановников светской власти России начала XX века, начал сразу с конокрадства.
Для национальных духовно-нравственных авторитетов это типично. Скажем, Махамат, основатель ислама, во главе первых в него “уверовавших” начал с грабежей караванов; Сталин, один из столпов и видимая глава атеистической веры — с грабежей банков; Гитлер, идейный вдохновитель арийской религии, еще ребенком был замечен как заводила ребяческих игр (хотя с точки зрения формальной юриспруденции это и не преступление, но для человека, задумывавшегося над закономерностями человеческого бытия, это несомненный признак будущих анально-деструктивных “успехов” ребенка); аналогично и Будда Шакья-Муни после своего “просветления” на удивление не утратил самого базового качества мирского правителя-изувера — способности вызывать массовый восторг у обывателей; и т. п. Теперь и Григорием Распутиным пытаются пополнить этот ряд признанных “героев веры”. С благословения высших иерархов господствующей Православной церкви выпускаются монографии, в которых доказывается, что Григорий Распутин на самом деле был истинным верующим, христианином, старцем, Божьим человеком, посланцем Неба — что для авторов следует из его словес, безусловной верности государственной религии, паломнических подвигов и дружбы с ним высших пастырей нации. Поступки же его, как духовно недосягаемого подвижника, дескать, просто неверно истолкованы. Почему взялись подготавливать Гришку к канонизации — вполне понятно: ведь если Православной церковью был причислен к лику святых многолетний друг Гришки-конокрада Иоанн Кронштадтский (в современной терминологии — стадионный проповедник, к нему стекались толпы восторженных паломников), причислена и подельщица Гришки императрица Александра Федоровна, то в таком случае должен быть канонизирован и сам Распутин. Иначе… Иначе движение анализирующей мысли приведет к осознанию того, что “святые” Иоанн Кронштадтский и императрица Александра Федоровна не суть таковы, что они на самом деле вовсе не люди Божьи, а лишь символы иерархии. Развитие этой мысли неминуемо подведет к внимательному рассмотрению прочих канонизированных “святых”. Те, кто хоть немного размышлял над житийной литературой, понимает, что культивируемый в них тип “святых” — своеобразные “свои ноги” государственной иерархии (теми, кто их “проглотил”, можно манипулировать как угодно, а кто воспротивился — на кол). Всякое же аналитическое рассмотрение “своих ног” для иерархов опасно: оно может привести к обвальному развенчиванию прочих символов. А там уж недалеко и до осмысления истинного предназначения икон. А затем, глядишь, и заповеди Божьи попытаются прочесть в том виде, в каком они были начертаны Господом, без отменяющих их толкований. Поэтому иерархия государственной религии будет упирать не на то, что с людьми происходило в результате общения с Гришкой, а на его словеса и перетолкованные поступки.
“Дорогой экстрасенс” коней, возможно, не крал. Но зато был как минимум соучастником вовлечения девятилетней девочки в групповой секс. Однако нам не кажется, что эта особенность биографии существенно отличает его от царицыного “Друга”. В том и другом случае гнуснее преступлений — с точки зрения современников — трудно придумать.
“Дорогой экстрасенс”, как и Гитлер, импотент, и может показаться, что тем существенно отличается он от Гришки — ведь в вину Григорию якобы осуждающие его многочисленные авторы вменяют именно похотливость, его хвастовство многочисленными победами, наем проституток и пользование энтузиастками, о хихиканье которых в спальне “Божьего человека” сохранились отчеты полицейских филеров. Однако кроме этого хихиканья никаких более веских доказательств нет: противозачаточных средств в его шкафчике не находили; не настаивал он и на уколах “Тестовирона”. Но, в сущности, полагать, что в ряду сильных гипнотизеров-импотентов (среди них такие известные имена, как король магнетизеров Месмер, Фрейд и т. д.) он составляет исключение, — оснований нет.
Могут, конечно, возразить, что-де была в Тобольской губернии деревня, в которой жила венчанная супруга Гришки-конокрада, у которой были дети, называвшие Григория “папой” и бравшие у него деньги. Если не останавливаться на варианте типичной для пьяни ранней импотенции, то дети у жены Распутина вполне объяснимы: у “конокрадов”, как и вообще в любой субкультуре, стабильные союзы образуются только с себе подобными. У женщин же, способных ужиться с конокрадом, в смысле деторождения возможны самые вычурные комбинации отцовства. Оглянитесь вокруг: импотенция официального мужа деторождению отнюдь не мешает, в чем вы можете убедиться на примере, скажем, ваших соседей. (По статистике разве что не каждый десятый — стерильный импотент, что не мешает ему иметь детей, жену и благоговеющих любовниц. С детьми выручают сердобольные соседи, а механизм того, как женщины получают удовольствие с импотентами даже без буквального на них дефектирования мы рассмотрим подробнее в главе “Шабаш”.)
Подозревать Распутина в импотенции есть серьезные основания. Примечателен следующий факт: многие знали об особенной близости Распутина с лучшей подругой императрицы — А. А. Вырубовой. Она каждый день навещала его без свидетелей. После убийства Распутина революционные матросы хотели из Вырубовой сделать козла (козу?) отпущения павшего режима, поэтому когда она была в заключении в Петропавловской крепости, она настояла на врачебном освидетельствовании, в результате которого было констатировано, что Вырубова — девственница. Из этого все делают вывод, угодный Вырубовой, — что-де в интимной близости со “святым старцем” она быть не могла. Однако… Факт ее девственности действительно примечателен, и прежде всего потому, что Вырубова замужем была. Супруга себе она выбирала с помощью своей лучшей подруги — императрицы Александры Федоровны. Претендентов на обладающую столь колоссальным влиянием придворную даму было предостаточно, и подружки из многих выбрали, по их мнению, наиболее благородного, достойного и мужественного — лейтенанта Вырубова. Однако после интимной с ним близости выяснилось, что лейтенант — патологический садист, истерик и импотент. Естественно, что Вырубова осталась девственницей. После интимной с ним близости. В течение полугода.
Ни ревнивая императрица, ни ее лучшая подружка не обладали свойством меняться, так было во всем — очевидно, не менялись и их ассоциативные предпочтения мужчин. Так что, вполне естественно, что девственница Вырубова ею же и осталась и после интимной близости с Распутиным. Точно так же, как оставались девственны и “любовницы” Гитлера. Вкусы императрицы и ее конфедантки Вырубовой невольно вызывает ассоциации с секретаршами Гитлера, которые за образец идеального мужчины кроме “эротичного” фюрера выбрали офицера без мужских в крови гормонов. Они же, как ревностные католички, набожно осеняя себя крестными знамениями, благоговейно произносили имя фюрера (словосочетание “святой старец” чистокровные арийки, возможно, попросту никогда не слышали). Ничего удивительного, что в письмах императрицы ее способный к деторождению супруг император Николай II (выпить любил, но не запойный; и вообще мужик, похоже, был свойский), был всего лишь “дружком” (с маленькой буквы), а “дорогой Григорий” — “Другом” (с большой), святым старцем, авторитетом во всем.
Есть и еще одно соображение психологического порядка, которое указывает на возможное выполнение Вырубовой специфических услуг для “дорогого Григория”, схожих с теми, что оказывала Гитлеру Ева Браун. Дело в том, что Григорий, как и Гитлер, исповедовал тот принцип, что для того, чтобы возвыситься, надо предельно унизиться. Что делал Гитлер, известно, а вот как унижался Григорий? Что он делал такого, что у него появлялась такая над Россией власть? Исследователи ничего об этом не говорят, потому что на людях Григорий, как и Гитлер, все время пребывал в садистской роли. Но без противофазы садо-мазохистского маятника находиться в одном положении невозможно. Роль Вырубовой странна, странны ее конфиденциальные каждодневные посещения Распутина, и в особенности они наводят на размышление тем, что на допросах Вырубова о них явно врала. Это отмечают все исследователи, которые держали в руках протоколы ее допросов. Почему ей надо было врать, если она с Гришкой, как она заявляет, творила “Божье дело на благо России”? Что она скрывала, что даже не испугалась гнева революционных матросов, по обыкновению кровавого? (Матросы поверили Вырубовой, как Ленину, как крестьяне — Софье Андреевне, и т. п.)
Возвращаясь к “дорогому экстрасенсу” и развивая аналогию с реинкарнациями, заметим, что по индуистским верованиям каждое последующее воплощение отнюдь не точное повторение предыдущего. Некоторые отличия есть всегда.
Если предположить, что копрофилия Гришки Распутина все-таки не доказана, то “дорогой экстрасенс” отличается от любимца императорской семьи и православных иерархов тремя чертами: он художник, копрофил и верит в переселение душ . Все эти три черты не случайны и существуют не сами по себе — они взаимосвязаны. В частности, все три эти черты мы встречаем у Гитлера, который тоже был художником, копрофилом и верил, что является реинкарнацией императора Тиберия. Все это не случайно.
Художничество — это не просто размазывание красок по различным поверхностям, это не просто символ превосходства над окружающими, это еще и характерные формы “половой” жизни.
Всем известно, что для того, чтобы молодому человеку утвердиться в артистической среде, ему приходится изменить свои представления о своей половой принадлежности. “Приходится” — слово неточное: оно извращает причинно-следственную связь. На самом деле в артисты стремятся люди определенного склада, которым доставляет удовольствие властвовать над сидящей рядами в партере толпой. Это — анально-накопительский тип характера, что, среди прочего, проявляется и в том, что у его обладателя главная эрогенная зона — анус. Это уже почти буквальный гомосексуализм. Часто это и импотенция, как в случае “дорогого экстрасенса” и Гитлера.
В среде художников вкусы и предпочтения те же, что и у артистов. Иногда, впадая в покаянный пафос, они начинают оправдываются тем, что для того, чтобы продаваться, художнику необходимо имя, а имя художнику делают галерейщики и критики — те же в оплату принимают только натуру. Но и без галерейщиков и критиков “голубизна” является в среде рисующей богемы обязательной формой существования. Другое дело, что художники, в отличие от актеров, свою голубизну не афишируют. Не из стыдливости, а по причине способа зарабатывания денег. В зависимости от территории проживания одни из них хорошо зарабатывают на росписях храмов и тиражировании икон. Другие существуют на средства восторгающихся меценатов, а тут принято иногда расплачиваться картинами с аллегорическим содержанием, с претензией на глубинное познание мира. Художники, несмотря на “голубое” хвастовство в компании своих, перед внешними изображают из себя реинкарнированных святых и делают это вполне профессионально, вводя в заблуждение, разумеется, только тех, кто хочет и любит верить . Поэтому о гомосексуализме художника Гитлера даже в наше время говорят с ноткой сомнения, несмотря на множество на то указаний.
Питье мочи в среде магов-целителей возведено в ранг высшей добродетели. Трудно, если не невозможно найти пособие по целительству без главы “Как приучить себя к урине”. Но “дорогой экстрасенс” даже в среде целителей смог в этом смысле выделиться.
В самом начале знакомства В. восторженно рассказывала П. о некоей женщине, которая выхаживала “дорогого”, когда он лежал парализованный, убирала из-под него, обмывала, и так до тех пор, пока он сам (!) чудесным образом не встал. После этого женщина скромно ушла в сторону без всякой награды — памятник, дескать, ей, атеистке, надо поставить за ее христианскую душу! П. в этом рассказе сразу показались подозрительными два момента. Во-первых, если любитель мочи сам встал, то, скорее всего, сам и улегся, попросту говоря, он — симулянт. Случаи симулирования парализаций достаточно распространены. Больными этого типа занимался сам Адлер, в честь кого их и называют “адлеровскими паралитиками”. Адлер выявил, что имитацией паралича симулянт очень много выигрывает на психологическом уровне: он обретает над окружающими абсолютную власть — не он должен подстраиваться под интересы остальных, но остальные вынуждены подстраиваться под ритмы его дефекаций. В сущности, на психологическом уровне он в доме становится ханом — ему вынуждены подчиниться все. Адлеровские больные не примитивны: они владеют системой Станиславского лучше профессиональных актеров. В нужный момент они действительно чувствуют боль и от нее корчатся — иначе их игру распознают. А в другой нужный момент — скажем, очень хочется пить, а подать некому — могут встать, напиться и вновь распластаться в жалостливой позе. А еще они никогда не разыгрывают парализаций левой руки, если, скажем, в детстве был ушиб правой.
Во-вторых, не менее подозрительно и поведение женщины. Наблюдения показывают, что часто так называемые верующие, сметая со своего пути любые препятствия и нравственные ограничения, добиваются доступа в операционные для участия в ампутациях или в палаты с парализованными, в обоих случаях пренебрегая более важными своими обязанностями; для оправдания и доказательства своего права на такое поведение манипулируют христианской терминологией, хотя отнюдь не христиане. И побуждения у них отнюдь не христианские. Тем более, порочны мотивы атеистки, женщины отвергшей даже идею Бога! Мотивом ее подмываний “дорогого экстрасенса” также не был интерес к нему как к личности или как к мужчине. Будь так, после его “чудотворного исцеления” она вправе была потребовать награды и эту награду получить: от личности — дальнейшего общения, от мужчины — супружества или иных форм общения. Но не потребовала. “Ушла в сторону”. Люди уходят в сторону только по одной причине — нет больше достаточно мощного стимула, притягивающего к месту событий. В случае с этой женщиной все прозрачно: индивид поднялся и стал ходить в горшок, а не к ней на руки. Иначе говоря, она потеряла интерес, вернее, ее этого “интереса” лишили. Естественно, что женщина, явно относящаяся к столь распространенному в нашей некрофилогенной культуре типу копрофилов, “ушла в сторону”.