Основная проблема психокатарсиса 10 страница
В.: Да. Конечно.
П.: Кстати, Пьеро и до декадентов нес в себе некоторый потенциал облика печального любовника, во всяком случае, в том смысле, что любовником был, но в анальном смысле неудачливым: его подруги стандартно покидали его ради проходимца Арлекина — злого и беспринципного жулика, появлявшегося на сцене в новеньком костюме, сплошь сшитом из цветных треугольников и квадратов…
В.: Запоминающийся костюм. Привлекающий внимание.
П.: Да. В веках менялся не только образ Пьеро, но и образ Арлекина. Поначалу, в XVI веке, Арлекин был как бы прообразом Пьеро, который появился позднее, в следующем веке. Они были похожи не только характером, но и одеждой: цветные треугольники тогда несли совсем другой смысл — это были заплаты, подчеркивавшие бедность хозяина. Так вот, у Арлекина-Пьеро в те времена был еще один аналог! Буратино! Да-да! То самое имя! Это уже много позднее у Шарля Перро он стал мальчиком, да еще деревянным, да еще с длинным носом — символом его порядочности, из-за которой он поначалу часто оказывался обманутым: ему “натягивали нос”. Того самого Буратино, которого в своей каморке оживил папа Карло. Да-да, в каморке папы Карло ! Вот и получается, что если я, как многие говорят, похож на толстовского Пьера (Буратино?), а окончательно ему уподобился судьбой, только встретившись с тобой в твоей булгаковской полуподвальной комнатке с печкой, комнатке, которую ты при нашем знакомстве сама же, не осознавая причин, назвала каморкой папы Карло, то выходит, что добрый папа Карло это — ты!
В.: Ну, спасибо! Занятный вывод. А может это ты?
П.: В таком случае, кто из нас Пьеро? В каком-то смысле, конечно, — оба. Но согласись… Ведь из десятков, если не сотен, возможных имен этой комнаты ты выбрала только одно.
В.: Разумеется, если рассуждать только логически, то раз комната моя, и я сама ее так назвала, то… То, получатся, что я он и есть. Только не называй меня так, пожалуйста.
П.: Хорошо. Не буду. Так что если говорить об Иванушках-дурачках, всякий Пьеро, в какие бы переделки его обманом ни завлекали, все равно в конце концов получает самое лучшее. Пьер, Пьеро, Буратино, Иванушка-дурачок… Посмешище в некрофилогенной культуре. Пьер, который так не нравился Софье Андреевне. Освобождающийся от нее и получающий в жизни все самое лучшее. Как бы его ни обманывали.
В.: Но ты, я надеюсь, убедился, что обмануть я тебя никогда даже и не пыталась.
П.: Ты удивительная. И хочется идти с тобой, все время взявшись за руки и никогда твою руку не отпуская. Вот будет здорово вспомнить, когда будем старенькие? Правда?
В.: Ты уже сейчас об этом думаешь?
П.: Да нет, это я так, к слову. Но ты не думай, что раз мы с тобой так легко всякую заразу собираем — что это так уж абсолютно плохо. Это, между прочим, можно назвать проявлением дружелюбия.
В.: Чего?
П.: Дружелюбия. Ты понаблюдай, как себя люди ведут, когда разговаривают. Стоят в симметричных позах. Скажем, если стоят у перил, а один облокотился, то другой, если дружелюбно к собеседнику расположен, тоже на перила или на стенку облокачивается. Один снимет пиджак — другой тоже, если один закурит, то и другой, если курящий, — тоже. В уподоблении попытка больше понять собеседника, потому что разговор — это не только произнесенные слова . И этим дружелюбным уподоблением злоупотребляют: именно в этом положении легче нанести травму. Поэтому и говорят, что самые главные враги человеку — его друзья. Потому они все и внушают, что они наши друзья. И так повторяется, пока не появляется иммунитет.
В.: Но ведь не просто перешагнуть этот порог освобождения от “лучших подруг” и “лучших друзей”!
П.: Да, конечно, это большой плод души. Для многих неподъемный. Но есть плод еще больший — когда происходит освобождение от с детства заякоренного в душе семейного кумира. Если не Наполеона, то все равно окруженного восхищенными взорами Анатоля. Освобождение и обретение в своей жизни Пьеро…
В.: Главный из которых, как выясняется — Христос.
Глава сорок седьмая.
ЧТО РАССКАЗАЛА ЖЕНА БРАТА
(Возможно, здесь, как ни в какой другой главе этой книги важен не столько текст, сколько подтекст , то, что можно угадать между строк. Кроме того, считаю полезным сообщить читателю факт, нашему П. ко времени нижеприведенного разговора не известный: жена брата В., Ольга /отец — крупный в строительном деле начальник, мать — учительница/, несмотря на свои 22 года, — дипломированный экстрасенс-целитель. Это от П. почему-то все дружно скрывали: сама В., ее брат, сама Ольга. Но заработки ее с целительством не связаны — она получает ошеломляюще большую зарплату за простенькую, в сущности, работу пишбарышни в банке. И еще, чтобы не запутаться: в тексте упоминаются три сестры и три брата — В. /Галя/ и ее брат Сергей; Ольга, вторая жена Сергея, и ее странно погибший брат; “дорогой экстрасенс” и его сестра, тоже практикующий целитель и провидица, с ней мы впервые познакомились, когда В. вытаскивала из себя после нее спицу.)
… Ольга: Не могу больше. Надоело — хоть разводись!
П.: Подожди. Ты мне лучше скажи: ты знаешь, что там, в Центре, групповухи организовывали?
Ольга: А что это такое?
П.: Что?
Ольга: Групповуха.
П.: А ты не знаешь?
Ольга: Нет.
П.: Это когда не двое, так сказать, занимаются , а, скажем, одновременно десять.
Ольга: !..
П.: Разве, не знала?
Ольга: Я? Откуда?
П.: Значит, тебя не привлекали…
Ольга: А кто их знает, может, и занимались. От этого деятеля можно вообще чего угодно ожидать. И ведь убедит, что все так и надо. Это просто удивительно, насколько легко ему удается всех убеждать! Скажет: так — и все!
П.: А это и называется: гипноз .
Ольга: Разве?
П.: Да. Или, что то же самое, сильные подавляющие способности. Итак…
Ольга: Групповой массаж они, видела, устраивали.
П.: В обнаженном виде?
Ольга: Когда среди своих оставались, может и в обнаженном. От него все что угодно можно ожидать. Я же говорю: он на этом помешан! Я однажды туда двух девиц привела лечиться…
П.: И ты… Ничего-ничего, продолжай.
Ольга: Так они выходят и говорят: ну и что такого? Обыкновенный бабник, только и думает, что под юбку заглянуть. Целитель фигов. Смешно даже.
П.: Но тогда ты же во все это верила?!
Ольга: Верила. А я не виновата: меня мать настроила. Она, перед тем, как меня туда отвести, так все расписала, что я уже ничего не могла сделать. А что сейчас смеюсь — просто настроение хорошее. После того, как ты со мной позанимался. Спасибо. Теперь бы еще от этих гнойников избавиться…
П.: Помнится, он и тебя тоже домогался.
Ольга: Да. У меня тогда женские дела болели. Лежу я там на кушетке, сеанс значит, в голове все плывет, ничего не соображаю — и в этот момент он меня начинает целовать! И все такое. А я — все, ничего от меня не осталось, только ноги осталось раздвинуть — и пожалуйста. Не знаю, как с силами собралась, оттолкнула его и говорю: все, еще немного, и мы отсюда не выйдем. Поднялась — и ушла.
П.: А лечение?
Ольга: А мне его сеансы все равно не помогли. А теперь, как выяснилось, даже наоборот.
П.: Да, железа повытаскивали много.
Ольга: Да. А потом, ты что думаешь? После того, как выяснилось, что я его могу на фиг отправить, он тут же ко мне всякий интерес потерял. О каком тут лечении говорить? К тому же меня почти сразу и вылечили.
П.: Кто?
Ольга: А там в этот Центр женщина одна ходила полы мыть — она и вылечила.
П.: Уборщица? Она тоже из этой команды?
Ольга: Нет. Там в соседней комнате или вообще в этом помещении депутат, что ли, принимал — так вот там. Знали, конечно, что она тоже практикует, но к себе не звали. Да и она, вроде, тоже не стремилась. У них своя практика, у нее — своя. А полы — подрабатывала… Кстати, он же меня к ней и послал. Говорит, я не помог, может быть, она поможет.
П.: Значит, вылечила…
Ольга: Во всяком случае, боли прекратились. За два сеанса. Надо мной молитвы отчитала — и все. Это у нее особый дар. Из поколения в поколение передается. Еще какая-то там у нее прабабушка этим, говорит, занималась.
П.: А как же так получилось, что ты перед ним устояла?
Ольга: А на фиг он мне такой нужен? Хорошо еще, если бы по возрасту мне подходил, а то разница-то какая! Я же соображаю. Да, хорошо бы… Вот бы… О чем это я? Ах, да! А вот Гале он еще туда-сюда. Сколько ему? 45? Или больше?
П.: Если столько было тогда, то сейчас больше. Минимум 12 лет с Галей разницы.
Ольга: Да и потом, бабника, что ли, не видно? Зачем он нужен? Я и Гале говорила, что он и ко мне приставал… А она: а я зна-а-аю, он мне расска-а-азывал, это у него ме-е-етод такой… А что он ей рассказывал? Что лечил? Или что? Мы ей: вот он с той-то и с той-то. А она: а я зна-аю, в этом-то и е-есть благоро-одство — зна-а-ать и не обра-а-ащать внима-а-ание.
П.: А мне Галя говорила, что он — импотент.
Ольга: Разве??!
П.: Да. Не удивляйся: распространенное, между прочим, среди гипнотизеров явление. Взять того же Месмера. Или еще кого-нибудь из известных… Этого пытались лечить многие, но вылечила — Галя. Поэтому-то он, как она объясняет, наконец, и женился.
Ольга: Импотент? Да у него семья вроде есть. В Прибалтике.
П.: Так он еще и приезжий ?
Ольга: Да. Сюда на заработки приезжает.
П.: Так он — приезжий …
Ольга: Да.
П.: Приезжий …
Ольга: А почему это так для тебя важно?
П.: Нет-нет, все в порядке. (Ох, как больно… Больно-то как… Приезжий… Это очень важно…) Нет-нет, неважно. Значит, говоришь, семья… Что, и дети есть?
Ольга: Наверное. А хотя кто его знает — все это, может быть, вранье, и никаких детей нет. Или не от него. От него все что хочешь можно ожидать… Импотент, значит?.. Он же там с какой-то лестницы упал, позвоночник, говорил, повредил — может, у него после этого? А может, дело не в лестнице, а просто внутри весь насквозь гнилой. Он же весь гнилой! Почему бы и не это тоже? А Гале: помоги мне, несчастненькому… Какая гадость, какая гадость!
П.: Галя мне говорила, что она не его одного в Центре от импотенции вылечила.
Ольга: Она? Исцеляла кого-то? Что-то я сомневаюсь! Нет, не может быть!.. Хотя… Знаю, у одной на работе горло вылечила. Точно. Но импотентов? Нет, не знаю. Ничего не могу сказать.
П.: А как же он мог жениться, если, говоришь, у него семья?
Ольга: А ну и что? С него и это станется. А может, никакой семьи и не было никогда…
П.: А как долго это у них продолжалось?
Ольга: Сколько встречались? С год, наверное. Или полгода. Я точно не знаю.
П.: А как ты думаешь, кто из них был инициатором отношений?
Ольга: Он, конечно. Я же говорю: ни одной юбки не пропускал. И в любви объяснялся. И Гале тоже. Хотя, в сущности, она ему ни на минуту не была нужна.
П.: (Больно, очень больно… Опять приезжий… Почему именно приезжий? Что-то здесь не то… Сталин — с Кавказа, Гитлер — из Австрии, Наполеон — с Корсики…) Так… А закончилось по чьей инициативе?
Ольга: По его же. Очень некрасиво, причем, все это сделал.
П.: Как?
Ольга: Так. Некрасиво — и все. Даже не хочется рассказывать. Ему же нужно было жениться. В Москве обосноваться.
П.: Галя, знаю, в дом свой его не ввела.
Ольга: Да.
П.: А почему?
Ольга: А ты спроси: ему нужно было это? Нужды ему не было — вот она и не ввела. А если бы была, то, наверное, сделала бы, как ему нужно…
[П. не случайно обратил внимание на ту деталь, что “дорогой экстрасенс” был приезжим. В который уже раз в его жизни воспроизводилось одно и то же положение. Любая его более или менее продолжительная связь заканчивалась однотипно: после того, как очередная дама предавала, у нее вскоре (!) случалась страстная, до лихорадки, любовь. Начиналась она грязно, заканчивалась и вовсе омерзительно. Так что же тут важного? То, что женщины предают — это не новость, то, что страстная любовь случается — тоже, то, что вскоре и после — занятно, но поразительно то, что объектом страсти всякий раз оказывался приезжий. Или история приключалась на выезде. Причем объект вовсе не был интеллектуалом из какой-нибудь другой столицы, вовсе нет, они были, на удивление, даже не из провинции, а из самой что ни на есть тупорылой глубинки. Принюхивающиеся — да, но выраженных говнюков сотни тысяч и в городах, тем более в столицах, почему же непременно — глубинка? Наш П. и раньше обратил внимание на эту закономерность, еще до того, как стал писать, и даже прежде, чем стал углубленно изучать психологию. Но заметить закономерность — одно, осмыслить ее — нечто иное. Обратил внимание — и правильно сделал: в этой закономерности отражался способ существования и его самого, и тех женщин, которые оказывались рядом с ним… И вот — снова пример страстной любви, грязное начало, омерзительный конец, и опять, опять приезжий!! Правда, есть и отличие: у Гали не после, а до. Расширение пространства для размышления… В чем же разгадка? Приезжий, неважно откуда, отличается от местных немногим: манерой говорить, манерой кивать, манерой не соглашаться, и т. д. Таким образом, те, кто привык, скажем, визуально (по мимике, жестам и т. п. — это во многих случаях надежный способ) определять скрываемые за потоком слов истинные намерения собеседников, не давая себя провести своим, с приезжими могут обмануться.
Людей можно разделить на три типа: визуальных, аудиальных и кинестатических. Женщина визуального типа скажет про свою неудавшуюся прическу: мне кажется (видится), что не получилась. Аудиального типа скажет: я слышу, все говорят — не получилась. А кинестатического: чувствую — не получилось. Люди разного типа по мировосприятию существенно друг от друга отличаются. Очевидно, что женщине кинестатического типа безразлично — приезжий перед ней или нет. Злобу она все равно чувствует как злобу. А вот женщине визуального типа — не безразлично. Она оценивает намерения оказавшегося рядом зрительно. Оценивая именно внешние проявления, она определяет необходимый уровень защиты от поползновений ее поработить. Но у приезжего мимика и жесты иные; пытаясь по движениям неизвестного оценить внутренние его побуждения, ее логический, и без того женский, ум перегружается, отключается, и она впадает в гипнотический транс. В этом ее состоянии, если любой, даже среднепринюхивающийся индивид скажет “я тебя люблю” — для нее это приказ. В бессознательном смысл фразы теряет исходный смысл и превращается в приказ к определенному поведению — изображать по отношению к нему любовь. “Я” — для нее это она, “люблю” — как это делается, она видела, “тебя” — это его. Да, таковы свойства языковых безыменных перевертышей в устах подавляющих: они, минуя критическое мышление, фиксируются непосредственно в подсознании. И потом ритмически лязгают изнутри ржавым металлом: “Я тебя люблю… Я тебя люблю… Я тебя люблю… Я тебя люблю — яего люблю!..” Таким образом, приезжий, только потому, что он приезжий, обходит местных как гипнотизер, целитель, император, жулик, проповедник… Вспомним, хотя бы, Сталина. Вождь русских — нерусский, с Кавказа. Вождь немцев — Гитлер, хоть и немец, но из Австрии, другая культура, быт… Наполеон не из Франции, а с Корсики. Русские цари по крови — немцы, англичане…
То, что предававшие П. женщины влюблялись страстно, причем именно в приезжих, выявляет, что все они, эти женщины, относились к визуальному типу. Естественно, что и наш Психотерапевт сам относится к тому же типу — на разных языках долго не поразговариваешь. Двое должны или видеть, или чувствовать, или слышать. Так уж устроена жизнь, что “тайна двоих” — тайна только для несведущих, все рассчитывается, и лучше это понимать, чем недопонимать — и смириться. К визуальному типу, безусловно, должна относиться и Возлюбленная — она и относится. Отсюда и потенциальная опасность подпасть под феномен “страсти к приезжим” — что и произошло. То, что Возлюбленная — экстрасенс среди экстрасенсов, не должно вводить в заблуждение: она здоровая женщина, целителей превосходит и в чувствительности, визуальные же способности еще выше.
В закономерностях “страстной любви” есть и другие аспекты. То, что предававшие П. женщины вскоре расплачивались за свое предательство страстной любовью, и именно вскоре, тоже закономерно. Наш Психотерапевт в поисках себя от заблуждений и зависимостей пытался защититься логическими построениями. Скажем, его пилят за разбитый сервиз — он как дважды два доказывает, что он в этом виноват быть не мог, хотя бы потому, что дома его в это время не было, да и сыпался сервиз не из его рук, а из ее. Люди вообще, а женщины в особенности, свою неправоту осознать не в состоянии. Женщине согласиться с собственным несовершенством — это все равно, что от самой себя отказаться, поэтому, следуя гордости, отказываться им приходится от логики как таковой. От защищающей, заметьте, логики. А это — подверженность внушениям. Следствие — психоэнергетическая травма, она же, если исходит от мужчины подходящего возраста — страстная любовь. Вообще говоря, любое предательство порождает ложное самооправдание, а это — разрушение целостности логической защиты бессознательного, за что следует расплата в виде “любви”. Предательство — это отказ от верности, нарушение первой заповеди: “Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим…” Но расплата — страх и страсть — следует вообще за нарушение любой заповеди. Или, если вам угодно, за отсутствие живой связи с Господом. Но это уже математика высшая… Так что, очень правильно отреагировало цепкое восприятие П. — приезжий… Очень важно…]
… Ольга: А я ей говорила — нашла, из-за кого расстраиваться. Тоже мне, сокровище… Фигня… Но ведь она, если что в голову себе вобьет — хоть кто ей что объясняй, бесполезно… А все равно, я не хочу верить, что это из-за него брат мой погиб.
П.: Но ведь ты же сама пришла к этому выводу? Что авария произошла уж слишком неестественно?
Ольга: Да, сама. Но теперь верить… не хочу.
П.: Мне Галина дочка говорила, что они клали твоего брата и над ним колдовали. А потом сказали, что жить будет долго.
Ольга: Да. А потом он почти сразу погиб.
П.: Галя участвовала?
Ольга: Нет. Но… не может быть, чтобы из-за них…
П.: И, тем не менее, это возможно. Делается, к примеру, внушение не видеть красных машин. Человек пропускает машины всех цветов, вообще осторожен, но странным образом оказывается под колесами именно красной. Отрицательная галлюцинация называется. А у Гали были положительные.
Ольга: Что?!!
П.: Не знаешь? Она же в этом Центре галлюцинировала. Наяву. Часто прямо в помещении. К примеру, к ней приходила Божья Матерь и говорила, что на все, что в Центре происходит — высшая воля. Надо помогать всеми силами. Она что, разве не рассказывала?
Ольга: Нет. Странно, мне казалось, что она мне рассказывает все .
П.: Понятно. Она вообще насчет женщин не заблуждается… Так… Видения были разные. Ангелы приходили… В вышний град приглашали… Разные видения. Но, в сущности, на одну тему. Это мы сейчас, совсем недавно выяснили, что ее на них кодировали, ржавые рельсы и так далее, а раньше она всего этого знать не могла. Представляешь, как ей трудно было выпутаться?
Ольга: Наверное… Да… Подсвечник! Подсвечник!!. Мне кажется, что тот ржавый подсвечник, который мы никак не можем у меня из сердца вытащить, это мне они поставили.
П.: В каком смысле?
Ольга: В таком. Не можем. Не могу. Это их работа.
П.: Как это случилось?
Ольга: Он и с Галей в храм ходил, свечку за нас с Сергеем ставили — так подсвечник тогда и появился.
П.: Они ходили в храм? Вместе?
Ольга: Да.
П.: Когда это?
Ольга: Да была одна вечеринка…
П.: Рассказывай, рассказывай!
Ольга: Мы с Галиным братом поссорились, разбежались в разные стороны, времени много прошло — я про него и думать забыла. Другим человеком занялась. Словом, все. А тут Галя мне звонит и говорит: приходи, посидим. Она будет, этот ее, “дорогой”, а еще ее Сергей — то ли будет, то ли нет. В общем, свести захотели… Я прихожу в эту ее комнату — а там тогда чья-то мебель хранилась, что-то вроде склада было, это уж потом оттуда все вывезли, — а Сергей к стеночке прижимается — несчастный-несчастный такой. Согнулся весь. Таким влюбленным я его никогда не видела. Посидели… Они меня напоили…
П.: Напоили? Разве… Галя?.. Она же не… Ей же одной рюмки — на весь вечер!..
Ольга: Н-н… Не помню. Ничего не помню. Я же говорю: меня — напоили. Сергея тоже. А напоив, собрались и пошли в храм — свечку за нас поставить. А нас с Сергеем оставили.
П.: В храм?..
Ольга: А как же? Для него свечку, к священнику каяться — первое дело. И вообще, чувствуется, что это — его . Мы с Сергеем, соответственно, остались ночевать. А потом, никуда не денешься… — нужно жениться. А этот целитель фигов еще говорил, что только я к нему впервые на прием пришла, он за мной сразу же образ увидел. Симпатичного такого молодого человека — ну в точности Сережа. Что мы друг для друга созданы… Воля, дескать, Божья. Муть все это! Но как не верить, если он себя ведет ну чисто отец родной !
П.: Мать!
Ольга: Как?
П.: Его роль — мать.
Ольга: Как же мать, если он мужчина?
П.: Он достаточной силы гипнотизер, чтобы регрессировать сознание объекта до слоя детских взаимоотношений с матерью. Ассоциации с отцом такого глубокого транса не дают, отец позднее в жизни ребенка появляется. А мать — это конец всему. Соответственно, его начинают воспринимать как мать. В особенности, если мать подавляющая. И слушаться. И его такого рода взаимоотношения — восприятие его как женщину — устраивают. Такого рода они были и с Галей. Мать.
Ольга: Ну, это все твои штуки. Я их не понимаю. А они…
П.: Кто они?..
Ольга: Да этот экстрасенс с сестрой. Муть это — все ихнее!
П.: Почему ты так решила?
Ольга: А они даже между собой договориться не могут.
П.: В чем?
Ольга: Он говорит: друг для друга созданы, а его же сестра так отговаривала, так отговаривала, что ты, говорит, делаешь? Она хотела, чтобы я за другого вышла.
П.: За этого деятеля из банка? С мертвенной нижней половиной лица?
Ольга: Да. Мать моя тоже хотела, чтоб я с ним жила. Да они разное говорят. Правильно мама после смерти брата их выгнала. Она теперь себе другого экстрасенса нашла!.. Я говорю, муть все это!
П.: Но тогда же ты верила?
Ольга: А кто не верил? Галя верила, мать моя верила, я… И кругом тоже. А потом он сам во все это так верит, так верит … что невольно передается. Муть. Но тогда верила.
П.: Но ты же рассказывала, что тебе и до встречи с Сергеем его образ снился?
Ольга: Да, снился. Темненький и фигура очень похожа… А теперь что ж поделаешь, дочка родилась… А потом храм. Ведь сколькие стали с его подачи в храм ходить! И какие истовые православные стали! А куда денешься — Божье дело… Или ты не согласен? Божье… Никуда не денешься… А еще у меня такое ощущение, что этот с того дня ржавый подсвечник все и определил. То, что свадьба произошла, я имею в виду… И почему только я его не могу вытащить?.. И ведь чего только прежде из себя не вытаскивала, а это — нет…
П.: Ты знаешь, я против всех и всяческих внушений. Железных в особенности. Давай попробуем еще.
Ольга: Нет-нет!! Не надо!!! Нет!!! Я… Я… Я не могу сделать этого… Может, потому, что устала?..
П.: Так… Не можешь … Вот значит, как все происходило… А как ты скажешь, кто был над кем: этот деятель над сестрой или она над ним?
Ольга: Он, конечно. Они вообще вместе работать не могли. Она рядом с ним сникала. Как трава вяла. Да и он рядом с ней был не тот. Я теперь понимаю: они все друг о друге знали, всю правду — и не могли распрямляться… Или давили один другого. А когда она одна была, то такую вокруг себя ауру создавала — прорицательница, да и все тут! А почему ты об этом спрашиваешь?
П.: Сравниваю силу травм. Чем определялась их интенсивность. Их вес. От него более сильные из-за Галиного к нему особого отношения, или просто все зависит от степени некрофиличности. Сестра, оказывается, рядом сникала… Получается, скорее, от степени…
Ольга: Да. Многое у нее рядом с братом переставало получаться.
П.: А рядом с Галей, соответственно, наоборот… Скажи, а она со мной изменилась?
Ольга: Да совершенно! Другой человек! Совершенно!
П.: В лучшую сторону? Или худшую?
Ольга: Конечно, в лучшую!
П.: А конкретно? В чем конкретно изменилась?
Ольга: Распрямилась. Самостоятельная женщина стала. Уверенная в себе — все сама. Мать вообще пустила побоку. Да что тут говорить — самостоятельная, уверенная в себе… Наглая.
П.: Наглая? В каком смысле?
Ольга: Приезжает в гости — учит. Как то, как это. Утомила уже. Мало мне того, что Сергей мне все время тычет, что я на Галю не похожа, не такая работящая. А тут еще она, когда приезжает помогать, учит. Убиралась бы себе спокойно и молчала.
П.: Значит, изменилась…
Ольга: Да. Раньше ведь она как жила? К примеру, звонок в дверь. Открываем. Стоит в проеме с дочерью. Шаг в квартиру — вдруг валится вперед, на пол. Вот как есть, в пальто — так и валится. Истерика.
П.: Почему?
Ольга: Этот не любит. Так среди грязной обуви и катается. Дочь смотрит: мама, ты чего?
П.: (Больно… Как же больно… А куда денешься?.. Женщина только через своего мужчину жизнь постигает… Не разберусь… еще будет кататься… если не разберусь. И только из-за того, что кто-то чаще к р о д н о м у принюхивается, да когда “я” говорит, сопровождает телодвижениями иными, чем те, которые она видеть привыкла… Как же больно…) Так, значит, дочери вся эта история известна?
Ольга: Конечно. Мне вообще это никогда не нравилось, что она дочь во все подробности посвящает. Ей говоришь: подымайся, а она…
П.: Чем объясняла? Свои падения?
Ольга: Он не любит. Так она только из-за этого фигова…
П.: Значит, дочь в курсе всех подробностей… Не из-за любви Галя каталась. У нее депрессия была — она вообще умереть хотела. С ней было бы то же самое, если бы в Центре даже одного мужчины не было. Все равно бы падала, как ты говоришь, как есть. Только иначе бы объясняла.
Ольга: Не знаю, что ты там такое говоришь. Она была влюблена, и такое, как с Галей, бывает сплошь и рядом.
П.: Это не любовь. Это результат своеобразного кодирования.
Ольга: Так он же ее не раскодировал. Так оставил. Вот она…
П.: А он и не мог. Такого типа людям раскодирование не по силам.
Ольга: И все равно, она говорила… Опять же — каталась…
П.: Это следствие, но не любви, а того, что она позволила себе оказаться в обществе некрофилов. С ней было бы то же самое, если бы она просто в Центр ходила, а не, как ты выразилась, “встречалась”. Женщины Гитлера тоже все кончали самоубийством. Долго объяснять. Галя очень чувствительна, к тому же конституционально — сомнамбула, истероид, а истерики…
Ольга: А у меня тоже истерики стали случаться. Все ничего-ничего, а потом как грохнусь на пол! Раньше я такая не была. А вот вышла замуж… и началось. Да у меня и мама так же. И бабушка. Но мама еще не так, а вот бабушка такого жару давала, что только держись! И по полу, и как угодно!
П.: Постой-постой… Ты говоришь, Галя звонила в дверь, вы открывали, она перешагивала порог и падала?
Ольга: Да.
П.: А в других местах она падала?
Ольга: Не знаю. Нет, наверное.
П.: А почему, как ты думаешь?
Ольга: А все ясно. Здесь самые близкие ей люди. Я — лучшая ее подруга, а Сергей — ее брат. Это ее тусовка. Может быть сама собой. Расслабляется — и падает… А Сергей… он очень от нее зависит. Очень. О…
П.: У меня какая-то странная ассоциация…
Ольга: Какая?
П.: Она же дома всю жизнь просидела, только раз уехала на месяц в Крым пионервожатой. Возвращалась на самолете, подлетают к Москве, ей плохо стало, причем так плохо, что когда самолет сел, вещи бросила и пошла… Хорошо, говорит, Сергей встретил. Без вещей, как сомнамбула…
Ольга: Да, она такая.
П.: А ведь это странно! Ведь когда она ехала из Москвы, ничего с ней такого не происходило… Все было в порядке, контроль над собой не утрачивала, вещей не бросала… Свое состояние она объясняет тем, что дорога утомила. Но… Что же получается? Приближается к Москве — и сомнамбулизм! И тут — тоже: перешагивает порог — и падает. Здесь, объясняет, падает потому, что экстрасенс не любит. Но ведь когда она возвращалась из Крыма, с экстрасенсом она еще не встретилась! Да и тебя в ее жизни еще не было…
Ольга: Не бери в голову. Все бывает.
П.: Бывает, действительно, все… Но все равно странно… Какая-то закономерность?.. Так ты остановилась на том, что истерики у тебя начались, как только ты вышла за Сергея замуж?..
Ольга: Да-да. У нас это семейное.
П.: Кстати, у жены Толстого тоже нечто подобное происходило. Я сейчас в архиве музея Льва Николаевича работаю. Разные разности узнаю. Его жена Софочка его в три недели окрутила. А ей всего 18 лет было. Первую сцену она ему в первую же неделю закатила. Выкрутасничала, противостояла ему разве что не во всем, а потом стала ударять за Танеевым. Слыхала такую фамилию?
Ольга: Да. Я же музыкальную школу окончила. Рассказывай. Интересно.
П.: Идеальный стал для нее мужчина. Но соблазнить ей его не удалось по той простой причине, что он, как оказалось, был гомиком. А вот имя своего мужа, здорового мужчины, отца ее 13 детей, трепала повсюду, обвиняя в гомосексуализме. Представляешь? Здоровый мужчина с естественными желаниями для нее нечто грязное и неприемлемое, гомосексуалистом обзывает, а действительный гомик — идеал мужчины!