Внимание: это была самая искренняя и откровенная работа за всю историю мирового искусства 2 страница
Шум сердца и бульканья желудка и кишечника; голос женский и мужской; много чужих голосов, но эти два голоса были чаще… Мы и их должны любить — так снова сказали: в школе, в телевизоре, моя и его бабушка, мой и его дедушка — если честно, его и моя бабушка, его и мой дедушка… Это вроде как… Ладно… Вы поймёте это немножко позже, когда он меня обнимет… Я обнималась с парнями… Я любила их… Но так как его… Боже… Какой там?! Это несравнимо, потому что эта любовь безупречна — нет ничего, что может разрушить её, потому что она описана системой — это грязная и ненавистная нам обоим любовь, которая и вовсе была бы нам не нужна, если бы не…
Боже… Он меня обнял. Его прикосновения… Чем старше мы становимся, тем они редки и ещё более смущают меня и мою девственность. Он тоже девственник. Он не хочет торопить меня, да и я не настаиваю, чтобы он потерял эту священную изюминку, которая стала горькой в наше время, в нашем поколении, где… где потерять девственность считается нормальным уже в любом возрасте.
— Терпи, — говорит он. — Сейчас нам обоим больно, но они смотрят на нас, поэтому нам стоит улыбнуться, Сара.
Мы улыбаемся нашим родителям. Его и моим… Эти люди постоянно вместе и ни на секунду не расстаются друг с другом — эта приторность немного настораживает и меня порой даже тошнит; мать иногда улыбается, когда видит меня блюющей в туалете — она знает, что я не пью и не употребляю наркоту.
— С кем она снова гуляла?
— Мам, отстань… Я не знаю…
— Давид! Постой… Ты… Почему я замечаю в вас напряжённость? Что-то не так между вами?
— Мы живём в одном доме; это уже меня сильно напрягает!
Мне видно из-за угла, что он нервничает. Он мне не говорил, что его это напрягает… Он не врёт мне, нет… Он просто не говорил об этом… И не потому, что я не спросила…
— Ты придумал это сейчас что ли?
— Ты не понимаешь, мам! Мне сложно смотреть на неё…
— Ты хочешь её?
Я прикусываю губу и думаю о том, что он скажет ей… эта женщина порой меня сильно бесит! Её муж… Я ненавижу, когда он запирается со мной в комнате и часами… Блин, он просто изводит меня разговорами об этих идиотах, которые обитают во дворе, в школе, в местной библиотеке, блять, я не знаю, даже в борделях. «Это нормально, когда парни там появляются… Всем хочется расслабится, деточка!» — говорит он, а я вижу, как его зрачки расширяются; мне хочется вмазать этому козлу, потому что я часами слышу из соседней комнаты звуки криков моей матери, когда он её трахает!
— Я ненавижу эту женщину, — говорю я шёпотом, а разговор между сыном и матерью продолжается:
— Я хочу её сделать счастливой…
— Глупости какие… Ты способен на это, мальчишка? Даже твой папаша на это не способен…
— О чём ты говоришь?
Мать вздыхает и смотрит резко в пол, теперь в потолок и снова на Давида:
— Я просто запуталась, сын.
— Сын? Не сынуля и даже не сыночек… Сын?
— Ты хочешь свою сестру или нет?
— Нет. Или ты ожидаешь от меня услышать что-то другое?
— Это не проблема, если ты её хочешь… Мне кажется, что она была бы не против. Мы уезжаем с отцом на месяц. Что ты с нею будешь делать?
— Я?
— Ты появился из моей утробы первым; потом вышла эта стерва!
— Твой муж тоже думает, что я извращенец?
— Это очевидно. Мы воспитали идеальных исчадий ада…
Мать целует Давида в голову и уходит. Давид смотрит на меня и показывает мне средний палец.
— Запихай его себе в жопу, придурок!
— Заткнись, овца! Будешь много пиздеть, я сделаю из тебя шлюху!
Он ударяет стену и бежит за мной. Я с криками убегаю на верхний этаж, закрываю дверь и прячусь под кроватью. Он заходит и громко кричит:
— Где же прячется эта шлюшка?
Под кроватью лежит огромная бита, которую я тихо подтягиваю к своему лицу. Он медленно идёт по комнате и резко открывает дверь шкафа; я слышу:
— ТВАРЬ! Решила поиграть со мной?
Медленно идёт к кровати; моя бита сильно ударяет его по ногам, и он падает и корячится от боли.
— Какого хера, Сара? Какого блять ёбаного хера?
— Ты назвал меня шлюхой, идиот! Так нельзя называть свою любимую сестрицу!
— Да у меня выбора нет! Я-НЕ-ЛЮБЛЮ-ТЕБЯ-ШВАЛЬ!
Она замахивается своей дубиной, и я закрываю только лицо:
— Давай, сука! Хуярь! Мне плевать!
У меня появляются слёзы. Эта дура ударила меня сильно; я падал и ударился головой об пол. Мне очень больно, но я готов играть до конца!
— Бля, зачем ты закрываешь лицо, мудила? — ржёт она. — Я сейчас легко могу ударить тебя по яйцам! Тебе важней защитить своё милое личико, красавчик, что ли, чем свой невъебенный аппарат для доставления наслаждений мелким сучкам?
— А мы уже готовы обсуждать эти темы?
Она бросает биту на пол и уходит.
Я лежу и думаю о том, что стоит пойти сегодня в то место… Я давно там не был; дошли слухи, что в этой быдларне прибавилось народу; они ищут кого-то; они кого-то хотят отпиздить… Мне было бы интересно походить вместе с ними… Конечно, я ещё не отошёл от того случая… Год назад… Я гулял с этими гопниками, а они… они избивали какого-то мажора… кровь была, это было интересно, пока кто-то из этих уебанов не достал ножик… крови стало больше, и из интереса выросла опасность… Я бежал оттуда… За мной никто не гнался, но я так сильно уёбывал… Когда я оказался дома, Сара сразу почувствовала запах мочи…
— Ты обоссался?
— Пошла на хуй! Не доёбывайся до меня! Просто ИДИ-НА-ХУЙ!
Я взял ладонью её лицо и отшвырнул; папа сказал, что она ударилась об лестницу. Отец ничего со мной не сделал — никакой реакции — это ещё хуже, чем если бы он избил меня или сказал мне что-то…
— А что бы он тебе сказал? Я просто ушла в комнату и заперлась там на неделю… Ты мне только через полгода рассказал, что наблюдал убийство! Бля, Давид, ПОЛГОДА! Мы с тобой не общались ПОЛГОДА!
— Я слышал, как ты мастурбировала вчера…
— Что, прости?
— Не, я просто… слышал звуки ебущихся людей и твои вздохи…
Она покраснела и посмотрела мне прямо в глаза:
— Продолжай.
— Я думал, что ты мне расскажешь об этом…
— Я? У тебя дырка в стене!
— Ну… Со стороны это выглядит не так, как если бы я был тобой…
— Тогда зачем ты дрочил сам в этот момент?
— Что?
Я покраснел и посмотрел ей прямо в глаза.
— Твой глаз вилял из стороны в сторону: либо ты там тортик резал, либо…
— Закрой рот, овца! Кто-то нас подслушивает…
Давид встал; я сидела и смотрела в сторону окна, потому что он когда говорил это, смотрел туда — одна очень плотная птица обосралась в этот момент — не каждый день такое увидишь; я раньше не верила, что птицы способны на такое, но теперь я окончательно разочаровалась в полёте…
Я услышала резкий звук и увидела, как Давид таскает нашу мать за волосы с криками:
— Ещё раз, дура тупорылая, будешь нас подслушивать, я тебя выебу!
— Прости, прости… Просто… Прости, Давид!
— Это наше дело!
На крики прибежал отец и замахнулся на сына; Давид крикнул ему:
— Стоять! Ты же понимаешь, что я не просто так это сделал?!
Отец застыл в образе замахнувшейся рукой статуи и с гневом смотрел на сына; мать рыдала.
— Она подслушивала! — закричала я.
Отец кинул руку в мою сторону, Давид отвернулся; отец сильно ударил ему в живот; взял жену и отвёл её на первый этаж.
— И что сегодня было?
Это начала сестра говорить за ужином. Я заметил, что все старались избегать взгляда друг друга.
— Мне кажется, что мне можно подслушивать… Я переживаю за вас… Я за вас волнуюсь… — неуверенно и запинаясь произнесла мать.
— Что сам думаешь, Давид?
Давид поморщился от еды и настроился говорить, он крихтанул гортанью и очень низким голосом сказал:
— Мне понравилось, что ты ударил меня в живот. Ты защищал свою женщину. Это был смелый поступок… Я не стал бы защищать свою сестру тем же способом…
Отец усмехнулся и освободил мозг от мысли:
— Почему?
— Она не моя девушка. Зачем мне её защищать таким образом?
Отец усмехнулся повторно и добавил к эмоциям несколько слов:
— То есть, чтобы защищать сестру, тебе нужно её регулярно трахать?
Сара засмеялась и подмигнула мне, облизнула губы и начала трогать свою грудь. Мама посмотрела на Сару очень странным взглядом и тоже подмигнула мне; в этот момент отец начал смотреть на неё, на мать, а она продолжила ряд действий добавив облизывание губ и сказала:
— Если я потрогаю свою грудь, можно ли мне тебя, Давид, увидеть сегодня около восьми вечера голым рядом с моей постелью?
Отец нахмурился и задал интересный вопрос:
— А разве ты должна спрашивать подобное у сына, а не у меня?
— Я знала, что наша мамаша ещё та шлюха! — кричит Сара и бросает в неё куском картошки.
Они начинают смеяться, а отец встаёт и уходит.
Я поднимаюсь и натягиваю куртку.
— Куда ты? — кричат хором обе.
— Прогуляюсь…
— Трус решил прогуляться под вечер? Ты не боишься, что тебя пизданут где-нибудь в гаражах?
— Я не знаю. Мне плохо…
Сара вырывается из стула и подбегает; она так ласково смотрит мне в глаза, я улыбаюсь ей… Через секунду я стою на коленях, потому что эта сука дала мне по яйцам.
Подходит мать, и я закрываю лицо руками. Я слышу, как отец кричит с кухни, чтобы я закрывал свои шарики, иначе они не смогут больше работать на меня.
— Лучше бы ты её оттаскал за волосы, дорогой, — говорит мать и целует меня в лоб; уходит.
Подходит отец; говорит:
— В этот раз я целовать тебя не буду… Впрочем как и в остальные разы… И я сегодня добр, поэтому по яйчишкам ты тоже не получишь.
Уходит.
В социальной сети у меня за день скопилось около ста сообщений. На некоторые я отвечаю; другие я просто открываю и удаляю, даже не читая. Иногда я смотрю фотки тех, кто мне пишет, но это происходит очень редко. В этом плане я работаю на удачу! Однажды я целых полгода переписывалась с классным парнем; он пригласил меня к себе, и я рискнула… Когда я зашла к нему, он стоял напротив своего друга… Или что-то типа того… Я сильно испугалась, думая, что они хотят меня изнасиловать… Или что-то типа того… Было странно, когда они через секунду накинулись друг на друга и начали целоваться. Поэтому в этом плане я решила работать на удачу!
Сегодня ко мне приходит подруга; мне бессмысленно писать её имя, потому что через пару лет, вероятно, подруга просто исчезнет из моей жизни. Она постоянно говорит о парнях; она называет это «пробованием»; поэтому можно сказать, что она перепробовала сотни парней. Она говорит обо всём, что связано с их телом; я бы даже не сказала, что она говорит в основном о членах; такое чувство, что она о каждой детали парня говорит одинаково часто.
— Ну а что тебе нравится в парнях? — говорит она и мечтательно смотрит в потолок, моргает игриво глазками, отводит взгляд в сторону и теперь он устремляется прямо в меня, куда-то внутрь; мне становится страшно и возникает такое чувство, что она смотрит прямо в мою душу.
— Какой-то глупый вопрос… У меня не было парня… Я даже не знаю…
— То, что у тебя не было парня, это понятно… — она мечтательно смотрит вверх и палит в меня своим сладким дыханием: — Когда рядом такой братишка, мне кажется, сложно сосредоточиться даже на своём теле…
— Теле?
Я знала, что она полная дура.
— Меня не волнует тело…
Овца!
— А что тебя волнует, милая? Возможно ли мне узнать это? — она искренне хихикает и загорается, когда слышит снизу голос моего долбанного брата. — Боже… — говорит она и падает на кровать.
— Мне очень нравится…
Я перестаю её слышать, потому что понимаю, что в её комнате опять эта бестия. Я постоянно на взводе, когда думаю об этой девушке… Она бывает у нас дома не так часто, но каждое её посещение доводит меня до отчаяния. Я не знаю, чем она меня так бесит… Моё сердце дико стучит; такое чувство, что я так сильно её ненавижу, что хочу избить до полусмерти. Чем она меня так напрягает?
Я беру книгу и стараюсь вникнуть в то, что рассказывают мне символы; но смех этих идиоток меня просто до невозможности бесит… Я захожу на порносайты, чтобы не думать об этом; чтобы переключиться, но это меня не интересует, когда эти дуры там хохочут! Я знаю, что они постоянно говорят о разных парнях… Однажды я подслушивал их, а потом неделю не мог прийти в себя… Эта зараза, её подруга… она постоянно говорит о парнях — она раздевает их до гола и тщательно исследует их тело; самое ужасное то, что она знает абсолютно всё о том, что волнует этих парней… Я всегда думал, что парни зациклены на сексе, на машинах, на девушках, деньгах и драках; но эта девушка… она никогда не говорит о том, что её парни зациклены на сексе, на машинах, на девушках, деньгах и драках. И я не могу понять, что собственно в ней не так! Но я её терпеть не могу!
— У тебя есть глазок, я так понял, — говорит это чудо, что находится рядом со мной. — Можно?..
— Да мне плевать!
Я отворачиваюсь, а этот тип начинает мастурбировать. Я затыкаю уши наушниками, а потом обнаруживаю, что рядом с этим придурком разлеглась моя мамаша… Я всегда знал, что мои родители ебанутые!
— Они вчера дрочили на то, что вы там делали…
Я заливаюсь смехом.
— Мы просто говорили…
— У тебя есть возможность говорить?
Я хмурю брови…
— Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду?
— Твоя подруга… Она такая…
— Соблазнительная!? — перебиваю его и почему-то ударяю кулаком по столу.
— Что?
— Мы стоим рядом, а ты смотришь только на неё! Думаешь, что я не вижу?
Сжимаю кулаки.
— Зачем ты нервничаешь?
Удивлённо сморит на мои реакции.
— Я ревную. Разве непонятно?
— Меня мама так не ревнует даже…
— Так у неё есть ковбой!
— А ты хочешь, чтобы я был твоим ковбоем?
Он подсаживается ко мне очень близко. Я не понимаю, что происходит с моим лицом: радость, смешанная с отвращением.
— Ты придуряешься? Если так, то меня от тебя тошнит!
Отворачиваюсь от него и вдруг понимаю, что по моему плечу ходит что-то гладкое; я сдерживаю улыбку и поворачиваюсь — оказывается, этот придурок водит по плечу моим дилдо!
— Ебать! — я пугаюсь.
Он смеётся.
— Ты думала, что я тебя трогаю, сестрица?
Я даю ему пощёчину.
Он смеётся.
Я резко поднимаюсь на ноги и со всей силы пинаю его в грудь ногой. Он падает на пол и, задыхаясь, стонет.
Теперь смеюсь я.
— А ты думал, что я буду нежнее обращаться с тобой, братец? Ты, походу, хочешь трахнуть мою подругу!
Он стонет. Я подбегаю к нему и со всей силы падаю на пол, на свои колени; мне больно, но я улыбаюсь.
— Отвечай мне, мразь! — беру его за лицо и ударяю своим лбом об его лбище!
Он стонет. Мне тоже больно, но я смеюсь.
В комнату вбегает кто-то и нас растаскивают. Эти ручища… Огромные ладони… Я сразу понимаю, что это моя мать. Вбегает отец и видит, как встаёт Давид. Он ударяет его по яйцам. Давид падает и стонет снова. Отец смеётся и кричит:
— Так тебе, пидарок! Нехуй залупаться на свою сестру…
— Так значит, я ударил не того? — умоляющим взглядом смотрит отец на Давида.
— Даже если ты ударил того — зачем его бить по яйцам? — удивлённо заявляет мать и наливает суп в мою миску; я уклоняюсь от её рук — кажется, я боюсь каждого её движения.
Вдруг слышится очень громкий звук пердежа. И все поворачиваются на Сару.
— Я даже не хочу выяснять, почему ты это решила сделать прямо за столом! — говорит строго мама.
— Это молитва! — отчётливо и громко заявляет Сара.
— И вы хотите, чтобы я её трахнул? — поднимаю бровь я и начинаю хлебать супчик.
— Это твоя обязанность, Давид, — говорит серьёзно папа. — Ты сказал, что не будешь иначе её защищать!..
— Может быть, и тебе её трахнуть? — говорит мать. — Иначе ты совсем необоснованно её защищаешь!
— Получается, что бог нас трахает? — издаёт звук Сара. — Он же нас оберегает…
— Судя по моей прибавке к зарплате, меня даже начальник трахнуть не хочет! — говорит удивлённо отец.
— Если бы твоим начальником был мужчина, то он бы тебя мог этим порадовать… — рассуждает мать.
— Твой начальник мужчина, но он тебя этим почему-то не радует! — заявляет отец.
— Меня учителя не трахают… — жалобно говорит Сара.
— А ты им предлагала? — неожиданно спрашиваю я.
— Я им предлагала своего брата, но они почему-то отказываются…
Я осматриваюсь и говорю смело:
— Ты слышишь это, Сара?
— Слышу что?
— Ты обосралась со своей шуткой — никто не смеётся!
— Мама говорила, что в детстве я однажды обосралась тебе на лицо, — говорит Сара.
— А мама не рассказывала тебе историю, как однажды я нассал тебе в рот?
— Что? — удивляется мама. — Я такого не помню… А что это за история? — смотрит на отца.
— А… — отвечает отец. — Помнишь, как они спали на двухэтажной кровати? Этот сорванец любил подниматься наверх и прудить оттуда, будто с высотки!
— Так он случайно нассал мне в рот, когда я бегала по полу? — удивлённо говорит Сара и пьёт фруктовый сок.
— Нет, — отвечаю я. — Просто…
— Это смешно, но ты спала на первом этаже, а он обоссался на втором.
— А… Те несколько капель?! — радостно озвучивает мысль мама.
— А мне казалось, что у неё весь рот был набит… — ехидно замечаю я.
— Давид, ты ошибаешься, — рассуждает беспристрастно отец. — Весь рот был набит у тебя, когда она обосралась…
— Несколько капель… — говорит Сара и смотрит на меня.
— Если ты облизнёшься, овца, я воткну эту ложку в твой лоб! — говорю я.
— Ты даже свой хуй в тёлку воткнуть не можешь! О чём ваще речь? — хохочет мама.
— Ты ещё не трахался? — удивлённо заявляет отец. — А почему ты не поможешь брату, Сара?
— Ну я вожу же домой эту девушку… А она его бесит…
— Она сексуальна… — говорит мать.
— Мне понравилось дрочить на неё… Однажды я фантази…
Я прерываю сестру, потому что с улицы доносятся какие-то звуки.
— Это бьющиеся бутылки? — испуганно произносит отец.
Он встаёт и медленно идёт к двери.
— Что там? — шепчу я на ухо папочке; тот отпрыгивает и с ужасом падает на пол.
— Какого хера, Сара? — шёпотом заявляет он.
— А, блин…
— Я был так сосредоточен! Чёрт!..
— Папа… Вчера, когда ты смотрел на мою грудь в глазок, ты был более сосредоточенней!
— Это очевидно, дорогая… Я просто рассуждал о том, у кого из вас грудь красивей…
— Тебе нравятся черномазые?
— Мне нравятся черномазые, — говорит мать и с улыбкой смотрит на отца.
— Это и ясно, — говорит Давид. — В детстве я постоянно слышал о том, как ты любила делать минет чёрным парням.
— Я и сейчас была бы не против… — говорит мать и ударяет отца по плечу. Давид тянет ему руку, поднимает его и со всей силы даёт ему по яйцам.
— Похоже, если эта привычка войдёт традицию нашей семьи, мне придётся задуматься о смене партнёра… — говорит рассеянно мать и тянется, чтобы обнять отца.
— Давай лучше сменим детей, дорогая?
Я не выдерживаю и ударяю отца в живот.
— Разве так делают за хорошую шутку, доченька?
Я вдруг понимаю, что моя щека горит — это мать ударила меня.
— Стерва! — кричим мы обе.
Я со слезами убегаю к себе наверх.
Лежу на кровати и слушаю, что происходит за дверью, которую я сильно хлопнула. С жадностью я ловлю ушами звуки шагов, которые проносятся рядом с дверью; кто-то приближается, и я сильно прижимаюсь к кровати и ещё сильнее начинаю рыдать — но звуки исчезают и за стеной слышится хлопок — это Давид — я начинаю плакать и кричать от злости!, останавливаюсь и прислушиваюсь!, — тихо; улыбаюсь…
— Давид… — говорю шёпотом.
Сама про себя думаю, что он всё равно не услышит меня. Может быть, крикнуть? Потом мне станет стыдно… А если я крикну, а он не придёт? Будет ещё хуже… Да и чего я разревелась… Из-за пощёчины? Блин, да я её заслуженно получила! Я опираюсь на локотки и понимаю, что у меня юбка на спине — моя задница полностью открыта, а я никогда не надеваю трусов!
— Слушай, я бы тебе отлизала… Но меня смущают плачущие девушки…
Это голос моей подруги. Я оборачиваюсь и вижу её.
— Симпатичная вульвочка… У меня даже слюнки потекли… А почему мы до сих пор с тобою не мылись в душе?
— Я боюсь, что ты меня оттрахаешь…
— Не бойся, милая, я не обижаю целок!
Гладит меня по бедру. Я молчу. Она гладит нежнее, а я тайком прислушиваюсь к тому, что там делает Давид. Какой-то шум… И кажется, я возбуждаюсь…
— Ты потекла! — заливается смехом подруга; я оборачиваюсь в сторону зеркала и вижу, как она смотрит мне прямо в пизду — это меня возбуждает настолько сильно, что я резко оборачиваюсь к ней и кидаюсь на неё — мы падаем на пол и смотрим прямо в глаза друг друга; за стеной шум замолкает… Я начинаю соображать и успокаиваюсь, начинаю отодвигать своё лицо от её лица, как вдруг осознаю, что она вцепилась своими губами в мои губы. Я нихренашеньки не понимаю! Я просто в ахуе! Что блять происходит? И мне кажется, что мне даже как-то плевать…
Слышится сильный удар за стеной.
Подруга слезает с моих губ и произносит:
— Я очень надеюсь, что твой брат это видел!
Я смотрю на неё и не понимаю…
— Что ты сейчас сказала?
— Я очень надеюсь… — говорит она очень тихо. — Что твой братишка… (облизывается) Это смог увидеть!
— Ты думаешь, он никогда раньше не видел поцелуев? — говорю я, но понимаю, что хотела сказать что-то другое.
— Я думаю…
— Он видел, как целуются люди, Рори…
— Либо другие не люди, либо я не человек, — говорит она и встаёт на колени; она как-то странно смотрит по сторонам…
— Ты резко поднялась… — говорит Давид.
— Ты был сзади? — тихо спрашивает Рори.
— Ты спрашивает потому, что тебе нравится, как это звучит?
Рори сверкает глазами и смотрит прямо на меня. Она неожиданно вспыхивает и кричит:
— Я хочу, чтобы ты ушёл!
Давид уходит, громко стуча ногами по лестнице.
Она падает на пол; я не вижу её эмоций, потому что она отворачивается от меня. Это заставляет меня думать… Я не настолько умна, чтобы размышлять о другом человеке; однако либо она очень огорчена, либо она невероятно счастлива… Я не удивлюсь, если оба варианта эти искорёжили ей сейчас лицо.
— У меня между ног парилка! — единственное, что произносит Рори.
Я дошёл до этого места через шесть часов после того, как увидел поцелуй Рори и Сары. Я сильно ударил по стене и побежал к ним, но когда я оказался рядом и увидел эту негритянку на коленях, повёрнутую задницей ко мне; я залип — если честно, то я даже не понял, как оказался в их комнате… в смысле… в комнате своей сестры… просто… её бампер был стоп-сигналом для меня.
— А что ты хотел сделать?
— Я не знаю… Ударить, может быть?
— Ну, Давид, если ты парень, это ещё не значит, что всё, что ты хочешь делать, это ударять!
— А что ты знаешь об этом?
— О гневе? Или о ревности?
— О женщинах…
— Твоя сестра — не женщина!
— Я поэтому и спрашиваю…
— Влюбился в негритоску?
— Я не знаю, но отрицать это не буду…
— Она красива… Твоя сестра…
— Да, я знаю…
— Поговори с ней…
— О чём?
— Ну… ты влюбился в негритоску… Расскажи сестре об этом… Может быть, она тебе отдастся?!
— Она старше меня… Я не думаю…
— Погоди… Сара тебе отдастся!
— Что?
— Она красива…
— Мне что-то отвечать вообще надо на это? Ты же сам сказал, что я влюбился в негритоску?!
— Я часто видел эту бабу… Тебе нужно произвести на неё впечатление! Просто так она за тебя не зацепится…
— Почему ты так считаешь?
— Она постоянно с кем-то ошивается… То с одним, то с другим — либо она крайне привередлива, либо она просто шлюха…
— …
— И то, и другое требует определённых навыков!
— А если она крайне привередлива, то она… может быть, она…
— Да не… Ну… Я не знаю, Давид… Я же не её клитор, который за этим тщательно следит…
— Ты не похож на её клитор…
— Ты не видел её клитор!
— Ты говнистый! Я не думаю, что её клитор такой же говнистый, как и ты…
— Каким бы он ни был говнистым, или сладчайшим, Давид, до него нужно добраться!
— И ты мне предлагаешь трахнуть свою сестру?
— Надо потренироваться на клиторах похуже…
— А чем клитор моей сестры хуже клитора Рори?
— А ты считаешь, что они одинаковы?
— Если только на вкус…
— Ахахах! Тебе срочно нужно у кого-нибудь отлизать! А потом ещё у кого-нибудь… Со временем ты по вкусу клитора сможешь отличить одну девку от другой; если повезёт, то когда-нибудь ты сможешь отличить девку от простой девушки, а шлюху от целки!
— По вкусу клитора?
— По вкусу клитора!
— И ты так можешь?
— Я и не то могу, брат!
— Я даже не знаю… Мне кажется, ты полную хуйню сейчас гонишь!
— Рано или поздно тебе придётся попробовать чей-нибудь клитор! Ты хочешь, чтобы какая-то негритоска стала первой?
— Я не знаю… Если бы ты не сказал, что я влюблён в неё, то я бы это с такого ракурса бы не разглядывал…
— Тогда считай, что этого разговора просто не было! Она постоянно с кем-то ошивается… Тебе такая нужна?
— Я ещё не задумывался о нужде…
— В твоём возрасте я стольких тёлок переломал! Эта поленница до сих пор топит моё сознание!
— Может быть, Рори — это особое топливо?
— Негритоска?
— Ты что, расист?
— Мне не нравятся чёрные бабы… У всех свой вкус, Давид… Я бы и прикасаться к этой грязи не стал!
— Рори, мне кажется, очень чистоплотна…
— Негритоска?
— Блять, а кто ещё?
— Так и говори — негритоска!
— Эта негритоска очень чистоплотна, как мне кажется…
— Это уже нонсенс, Давид! Она же чёрная?!
— Хачи тоже чёрные… Но они же моются!
— Они коричневые!.. Они не такие чёрные как негры… Да и если размышлять, кому бы я голову быстрей разбил: хачу или черномазому, то я бы выбрал чёрного…
— И как ты отнесёшься к тому, что я начну с ней встречаться?
— Да ей плевать на тебя, Давид! Чёрным нравятся чёрные; хачам нравятся хачи; белым нравятся белые; узкоглазым нравятся узкоглазые… какие ещё бывают?
— Я не знаю. Мне нет разницы, какой человек и как его определяют другие люди… все эти классификации мешают правильному пониманию места человека в жизненном цикле… приходится постоянно думать о том, что кто-то лучше другого…
— Было бы классно, если бы все люди были бы белыми! Не правда ли?
— Если я скажу тебе истинную мысль, ты не ударишь меня?
— Я сомневаюсь, что ты тот человек, который сможет выпросить у меня даже слабого толчка… Мне тебя и вовсе задевать не хочется… Я не любитель мужских прикосновений…
— А я люблю обнимать людей…
— Давид… Это педорастия! Два мужика обнимаются… Я когда-нибудь таких убивать буду…
— Мне кажется, ты перебарщиваешь…
— Если ты ссышь, то брось! Я знаю, что ты имеешь странные наклонности — у тебя необычная семья… Если хочешь обнимать мужиков, то вперёд — я тебя не трону; но если тебе встретится такой же, как я — тебе не жить, Давид! Я о тебе, брат, забочусь. Мужские прикосновения… Это педерастия, Давид.
— А рукопожатия?
— Я сломаю тебе руку, если ты тронешь меня… Несколько раз я смогу вытерпеть… Но всему приходит предел…
— А девушки? Как ты обращаешься с девушками?
— Ну, это совсем другой мир, Давид. Мужчин мы избиваем; женщин мы ласкаем. Если ласкать начнут мужчин, что останется женщинам? Как ты думаешь, кто избивать может женщин? Очевидно, что это может делать только латентный гомик! Ты такой мягкий, Давид; я не удивлюсь, если ты будешь избивать свою женщину. Если так, то, может быть, тебе и вправду выбрать эту негритоску? Этим пидорасам полезно получать пиздюлей!
— Ты расист?
— Я не расист. Я просто ненавижу это ублюдочное равенство… Когда-то мы вышли из Африки; мы все были чёрными… Но мы освободились от этого! Мы стали выше и чище! Какого хуя эти черномазые до сих пор марают землю своими телами?
— Я даже не знаю, что мне сказать на это… Ты даже не представляешь насколько я зол сейчас внутри…
— И как ты хочешь решить проблему своей злости?
— Я хотел бы тебе просто голову разломать на куски!
— Из-за черномазых?
— Из-за черномазых, из-за хачей, узкоглазых, зелёных, пурпурных, любых…
— А что, ты хочешь ебать их тёлок?
— Что?
— Ты хочешь ебать их тёлок, Давид?
— Причём здесь это?
— А зачем ещё нужны эти уроды?
— Мы все прекрасны…
— Как ты можешь знать это, если являешься белым парнем?
— Причём здесь это? Какая разница, какого я цвета?
— Давид (смеётся сам) если бы ты был чёрным, например, то этого разговора никогда бы не было… Нахрен ты плачешь? Ты баба что ли? Только тупые соски плачут, Давид. Ты этим хочешь произвести на меня впечатление? Я не твой отец… Я знаю, что твой отец — полнейший размазня! Он уродливо вас воспитывал, и ты не можешь быть виноват в том, что являешься таким ущербным… Ты влюбился в негритоску!.. Потом ты влюбишься в хача. Что дальше? Ты станешь целоваться с мужчинами, а дальше переключишься на животных и вскоре будешь просто ебать деревья и землю? Ты обезумишь! Ты станешь совершенным психом! Это и хочет местный властитель! Этого и хочет тайная организация педерасов и любителей животных! Этого хотят ебучие массоны и богачи! Этого хочет правительство и специальные тайные разведывательные службы! Если ты будешь ебать землю, то кто нахрен обратит на тебя внимание? Ты будешь совершенно не опасен для общества, для окружающих, для микробов и бактерий! Всем будет похуй на тебя, Давид! Тёлки и парни будут обходить тебя стороной; твоё сознание будет кусаться! Твоя память, Давид, исчезнет… Вскоре ты накидываться будешь на кого ни попадя и нахрен перережешь всех, кто будет рядом! Это повезёт, если ты просто будешь насиловать людей; но ты можешь начать их убивать!