Основополагающие концепции 3 страница

Гарднер Мерфи (1947) развернул дискуссию об использовании Адлером компенсации лишь как защитного механизма. Если подходить буквально, то труды Адлера действительно следует понимать таким образом. С другой стороны, при более внимательном чтении, компенсация становится зонтиком для прикрытия всех механизмов преодоления. Так, Адлер говорит о мерах предосторожности, отговорках, проекции, склонности к осуждению, создании дистанции и идентификации. Хотя последователи Фрейда могут рассматривать их как защитные механизмы, которые эго использует в своей борьбе с инстинктивными побуждениями, последователи Адлера предпочитают рассматривать их скорее как средства решения проблем, которые личность использует, чтобы защитить свою самооценку, репутацию и физическую сущность, а не как защитные механизмы. Поскольку адлерианцы не принимают концепции бессознательного, такие механизмы как подавление и сублимация становятся неприемлемыми для системы взглядов адлерианцев. В адлерианской теории нет места для инстинктов, влечений, либидо и другим понятиям-допущениям.

Создатели “Журнала индивидуальной психологии” заявили, что он “посвящен холистическому, феноменологическому, телеологическому, теоретическому и социально-ориентированному подходу”, ближе скорее к взглядам Роджерса, Маслоу, другим гуманистам-экзистенциалистам и некоторым неофрейдистам, чем к тем, кто придерживаются таких схем как “причина-следствие” или “стимул-реакция”. Адлерианская психология и теория модификации поведения были ошибочно приравнены. Хотя адлерианцы и заинтересованы в изменении поведения; их главной целью является не модификация поведения, а изменение мотивации. Дрейкурс (1963) пишет: “Нашей основной задачей является не изменение поведенческих паттернов или устранение симптомов. Если пациент достигает изменения, потому что считает такое поведение выгодным на данное время, не изменяя при этом свои базовые предпосылки, мы не считаем такое изменение терапевтическим успехом. Мы пытаемся изменить цели, концепции и взгляды”.

Психотерапия

Теория психотерапии

У всех научных школ психотерапии существует своя доля успехов и неудач. Значительное число направлений психотерапии не имеют каких-либо научных оснований, однако, похоже,не менее эффективны. Следовательно, мы можем сделать вывод, что валидность психодинамической теории не несет никакой прямой связи с терапевтической эффективностью. Современные теории, подобно их предшественникам, могут исчезнуть из практики и лишь упоминаться в учебниках по психотерапии. В любом случае, независимо от валидности или жизнестойкости, любая теория должна быть учитывать контекст взаимоотношений пациент-терапевт. Как показал Фред Фидлер (1950), терапевтический успех является функцией скорее квалифицированности терапевта, чем его теоретической ориентации. Это помогает объяснить успех современных и примитивных теорий.

Еще один часто задаваемый вопрос “Существуют ли специфические техники, которые способствует терапевтическому успеху? Определенно таковой, по всей видимости, можно было бы считать раннюю позицию Роджерса, до того, как недирективная терапия стала личностно-ориентированной терапией. Для ранних недирективных школ создание теплой, ненавязчивой, безоценочной атмосферы, сосредоточение на отражение чувств и избегание интерпретаций, советов, убеждения и внушений были наиважнейшими элементами терапевтической ситуации.

Последователи Фрейда во главу угла ставят перенос, а поведенческие терапевты игнорируют его. Для многих директивных терапевтов решающее значение имеет содержание и способ интерпретации. Последователи Адлера подчеркивают интерпретацию стиля жизни пациента и его действий.

Критерии успешности терапевтического процесса различны. Некоторые терапевты решающим фактором считают глубину терапии. Для большей части последователей Адлера глубина терапии не представляет собой основного интереса, может быть, даже не представляет интереса вообще. В этой связи терапия не является ни глубокой, ни поверхностной, за исключением того, что таковой ее воспринимает пациент. На практике мы видим пациентов, которые хвалят нас за какую-нибудь особую интерпретацию, а когда мы с ними обсуждаем ее, мы понимаем, как сильно они ее исказили. В соответствие с такой произвольностью, ни система интерпретаций, ни содержание, ни глубина не являются тем решающим фактором, благодаря которому происходит исцеление.

Если решающим является не теория и не использование предписанных техник, значит ли это, что основной вклад в исцеление вносит перенос? Или равноправные взаимоотношения? Или же теплая, непринужденная атмосфера, в которой терапевт не берет на себя роль судьи и принимает пациента таким, какой он есть? Поскольку все эти, перечисленные выше компоненты входят в состав и эффективной, и неэффективной терапии, мы должны выдвинуть гипотезу, что, или терапевтическая эффективность является делом подбора определенных терапевтических отношений к определенным пациентам, или что все терапевтические взаимоотношения обладают общими факторами. Эти факторы, вариации христианских добродетелей веры, надежды и любви, по всей видимости, являются необходимыми, но недостаточными, условиями эффективной терапии.

Вера

Д. Розенталь и Джером Д. Франк (1956) обсуждают практическое значение веры в терапевтическом процессе. Франц Александр и Томас Френч (1946) утверждают:

Как правило, пациент, который по собственной воле обращается за помощью верит и ожидает, что терапевт и может и хочет помочь ему. Если это не так, если пациента принудили к лечению, терапевт должен прежде всего создать чувство раппорта, лишь после этого возможно терапевтическое изменение.

Укреплению веры пациента могут способствовать различные терапевтические механизмы. Для некоторых пациентов - простое объяснение, которое проливает свет на суть дела, для других – сложная интерпретация. Вера терапевта в себя, впечатление мудрости и силы, готовность терапевта слушать без критики – все это может быть использовано пациентом для укрепления веры.

Надежда

Степень надежды пациента от лечения может быть различной, от полной безнадежности до надежды (и ожидания) очень много, включая чудо. Эффект реализации собственного предсказания способствует склонности людей действовать в направлении исполнения своих предвидений. Поэтому терапевту следует сохранять надежду пациента на высоком уровне.

Поскольку последователи Адлера придерживаются мнения, что пациент страдает от уныние (discouragement), то главной техникой терапевта-адлерианца становится подбадривание. Выражение веры в пациента, отсутствие обвинений и избегание явных требований к нему могут дать пациенту надежду. Пациент также может черпать надежду из чувства, что его понимают. Следовательно, одной из задач терапевта является создание в терапии переживания “мы”, когда пациент чувствует, что он не одинок, когда благодаря силе и компетентности своего терапевта он чувствует безопасность и испытывает некоторое облегчение симптомов. Он также может обрести надежду в ходе опробования действий, которых ранее казались ему пугающими и неприемлемыми для него. Кроме того, юмор часто помогает сохранять надежду. Льюис Уей (1962) высказывает свое мнение: “Тот юмор, которым Адлер обладал в таком изобилии, представляет собой неоценимый капитал, поскольку если есть возможность время от времени шутить, то не может быть все так плохо”.

Любовь

Это очевидно, что пациент должен чувствовать, что терапевт заботится о нем (Adler, 1963а, 1964а). Доказательством может служить использование таких средств, как эмпатическое слушание, совместная “прорабатка” (working through), а при множественной терапии - выражение интереса к пациенту через участие двух терапевтов. Переход пациента от одного терапевта к другому или от индивидуальной терапии к групповой терапии может иметь противоположный эффект, даже если он подвергается “проработке”. Однако терапевт должен избегать таких подводных камней как инфантилизация и излишняя поддержка пациента, или принятие терапевтом роли жертвы, когда пациент обвиняет его в недостаточной заботе. В адлерианской групповой терапии группа концептуализируется как “повторное переживание семейной системы” (Kadis, 1956). Таким образом, терапевт может быть обвинен в потакании любимчикам, в чрезмерном внимании к одному и слишком малом внимании к другому пациенту.

Адлерианская теория психотерапии покоится на понятии, что психотерапия представляет собой образовательное предприятие, включающее в себя одного или более терапевта и одного или более пациента, сотрудничающих друг с другом. Целью терапии является развитие социального интереса пациента. Для достижения этого терапия должна ключать в себя изменение ложных социальных ценностей (Dreikurs, 1957). Пациент проходит через переобучение – своего стиля жизни и отношения к жизненным целям. При изучении “базовых ошибок” в своей когнитивной карте, у него есть возможность решить, хочет ли он продолжать идти старым путем или хочет двигаться в других направлениях. “В любых обстоятельствах клиент должен иметь абсолютную свободу. Он может двинуться в сторону изменения или отказаться от него, это как ему заблагорассудится” (Ansbacher & Ansbacher, 1956, р. 341). Он может принять выбор между интересом к себе и социальным интересом. Данный бразовательный процесс имеет следующие цели:

1. Стимулирование социального интереса.

2. Уменьшение чувства неполноценности и преодоление уныния, а также осознание и использование собственных ресурсов.

3. Изменения в стиле жизни личности, то есть восприятия и целей. Как уже было упомянуто, терапевтическая цель включает в себя трансформацию больших ошибок в маленькие (также как с автомобилями, некоторые личности нуждаются в “настройке”; другим требуется “капитальный ремонт”).

4. Изменение ошибочной мотивации, даже если она лежит в основе приемлемого поведения или изменение ценностей.

5. Способствовать осознанию индивидом равенства среди своих коллег и товарищей (Dreikurs, 1971).

6. Помощь в становление человеческим существом, делающим вклад в общее дело.

Если “студент” достигнет этих образовательных целей, он почувствует причастность, принятие себя и других. Он будет ожидать, что другие примут его также, как он принял себя. Он почувствует, что “мотивационная сила” лежит внутри него, что он, хотя и в пределах существующих жизненных возможностей, но активно строит свою судьбу. Симптомы уйдут и он будет чувствовать себя бодро, оптимистично, уверенно и мужественно.

Процесс психотерапии

Процесс психотерапии по Адлеру имеет четыре цели: (1) создание и поддержание “хороших” отношений; (2) раскрытие динамики пациента, его стиля жизни, его целей, а также того как они влияют на ход его жизни; (3) интерпретация, кульминацией которой является инсайт; и (4) переориентация.

Отношения

“Хорошие” терапевтические отношения - это дружественные отношения между равными. Оба, терапевт-адлерианец и пациент, сидят лицом к другу, их стулья находятся на одном уровне. Многие адлерианцы предпочитают работать без стола, поскольку дистанцирование и отделение могут породить нежелательную психологическую атмосферу. Отказавшись от медицинской модели, последователи Адлера с неодобрением относятся к участию доктора в роли актера (всемогущего, всеведущего и таинственного) и пациента – в роли подыгрывающего ему. Терапия структурирована так, чтобы информировать пациента, что творческое человеческое существо играет роль в создании своих проблем, что всякий ответственен (не в смысле обвинения) за свои действия, и что проблемы всякого основаны на неправильном восприятии, на неадекватном или неправильном обучении, и в особенности, на ложных ценностях. Эти идеи позволяют принять ответственность за изменения. Тому, чему не научились до этого можно научиться сейчас. То, чему научились “плохо”, может быть заменено лучшим обучением. Ошибочные восприятие и ценности могут быть изменены и модифицированы. С самого начала лечения не одобряются попытки пациента оставаться пассивным. Пациент принимает активную роль в терапии. И хотя он может быть в роли студента, он, все же, активный обучающийся, ответственный за успех собственного обучения.

Терапия требует сотрудничества, что означает согласование целей. Несовпадение целей может привести к тому, что терапия “ не сдвинется с места” как, например, когда пациент отрицает, что ему нужна терапия, а терапевт чувствует, что она показана ему. Поэтому, при первом (первых) интервью нельзя пропустить рассмотрения изначальных целей и ожиданий. Пациент может желать победить терапевта, подчинить терапевта своим нуждам или сделать терапевта могущественным и ответственным. Избежать таких ловушек – вот, что должно быть целью терапевта. Пациент может захотеть ослабить свои симптомы, но не лежащие в их основании убеждения. Он может искать чуда. В любом случае, до того, как терапия начнется, должно быть достигнуто согласие относительно целей, по крайней мере, хотя бы временное. Уей (1962) предупреждает:

“Отказ попасться таким образом (став жертвой призывов пациента к тщеславию терапевта или попыток добиться симпатии) дает мало шансов пациенту развить серьезное сопротивление и перенос, и в действительности, является лишь защитой терапетва против обмена ролями и против открытия, что именно он, а не пациент подвергается лечению. Лечение всегда должно быть сотрудничеством и никогда борьбой. Тяжело проверить собственное равновесие терапевта, но, по всей вероятности, успех будет достигнут только при условии, если он сам свободен от неврозов.

Адлер (1963а) сходным образом предостерегает против обмена ролей.

Поскольку проблемы сопротивления и переноса определяются исходя их расхождения целей пациента и терапевта, то на протяжении терапии эти цели будут расходиться, и общая задача будет заключаться в перестраивании целей так, чтобы оба двигались в одном направлении. Пациент привносит в терапию свой стиль жизни. Какие бы факторы ни влияли на его создание стиля жизни, вытекающие из него убеждения дают пациенту чувство безопасности. Когда пациент считает, что терапевт подвергает сомнению или угрожает его убеждениям, то он должен защищать себя, сопротивляться, даже тогда когда он согласен с терапевтом, что это в его собственных интересах (Schulman, 1964). Такие действия терапевта лишают пациента безопасности, цели обоих снова становятся явно несовпадающими. Терапевт рекомендует: “Давайте отойдем от “базовых ошибок”, а пациент заявляет: “Я не могу” - или “Я не буду” или “Мне страшно” или “Мне не по себе” или “Давайте поговорим о чем-нибудь другом”.

Принося свой стиль жизни в терапию, пациент ожидает от терапевта тот вид реакции, который, как он привык с детства, должны давать люди. Он может почувствовать себя непонятым, что его лечат не тем или, что его не любят. У него также может появиться предчувствие, что терапевт плохо относится к нему и будет эксплуатировать его. Часто пациент бессознательно создает ситуации, чтобы склонить терапевта к такому способу поведения. Поэтому, терапевт должен быть внимательным к тому, что адлерианцы называют “знаками” (scripts), и то, что Эрик Берн (1964) называет “играми”, и не подтверждать ожидания пациента. Например, пациент заявит: “Видели ли Вы когда-нибудь пациента, подобного мне?”, чтобы обосновать свою уникальность и бросить вызов способности терапевта его лечить. Ответ терапевта может быть прямым, но без сарказма: “В течение последнего часа – нет”, а дальше он может перейти к обсуждению уникальности. Поскольку оценка начинается с первого же момента контакта, то уже в течение первого интервью пациенту в общем случае даются интерпретации, обычно сформулированные в виде предположений. Это дает пациенту некоторую пищу для размышлений до следующего интервью. Он может почувствовать, что его понимают (“Я никогда не думал об этом таким образом” или “Мне стало легче, когда я лучше понял в чем дело”). Вскоре у терапевта появится возможность оценить, как будет реагировать пациент на интерпретацию, на терапию и на терапевта, возникнут первые проблески понимания структуры стиля жизни. В разыгрывании игры пациент является профессионалом, потому как он уже очень давно играет эту роль, еще с детства, тогда как терапевт по сравнению с ним является любителем. Терапевту нет надобности побеждать в этой игре. Он просто не должен в нее играть. Проиллюстрируем это – в перетягивании каната побеждает только одна сторона. Однако, если одна сторона (терапевт) не заинтересована ни в победе, ни в поражении, то она просто не берется за свою сторону каната. Это делает игру “оппонента” бесполезной, и эти двое могут приступить к более продуктивной, кооперативной игре.

В целом процесс отношений способствует образованию пациента. Для некоторых пациентов они является их первым опытом хороших межличностных взаимоотношений, отношений сотрудничества и взаимного уважения и доверия. Несмотря на время от времени возникающие неприятные чувства и трения, а также чувство пациента, что его не понимают, эти отношения могут выдержать испытание и выстоять. Пациент учится тому, что хорошие и плохие отношения не случаются просто так. Он узнает, что плохие межличностные отношения являются результатом ошибочного восприятия, неверных выводов и беспочвенных ожиданий, входящих в стиль жизни.

Анализ

Исследование динамики пациента разделено на две части. Прежде всего, терапевт стремится понять стиль жизни пациента, а, кроме этого, его цель состоит в том, чтобы понять то влияние, которое этот стиль жизни оказывает на реализацию жизненных целей последнего. Не все страдания проистекают из стиля жизни. У многих пациентов с адекватными стилями жизни проблемы или симптомы возникают вследствие попадания в непереносимые или чрезвычайные ситуации, из которых они не могут выпутаться собственными силами.

Аналитическое исследование начинается с первого момента. Та манера, с которой пациент вошел в комнату, его поза, как и куда он усаживается (особенно важно в семейной терапии), все дает ключи к пониманию пациента. Не только то, что говорится пациентом, но и то как это делается, расширяет понимание терапевта, в особенности, когда терапевт понимает сообщения пациента не в описательном смысле, а сточки зрения межличностного взаимодействия, как “сценарии” (scripts). Так, адлерианцы переводят описательное утверждение “Я запутался” в предупреждение “Не припирайте меня к стенке”. Фраза “Это привычка” выражает заявление “И это еще одна вещь, которую вам не заставить меня изменить”, таким образом пациент пытается убедить терапевта, что привычки неизменны (Mosak & Gushurst, 1971). В ходе терапии терапевт действует как детектив, за исключение лишь того, что он у него другая цель, он не стремится установить виноватого. Стремясь понять пациента он изучает любые намеки, складывает их в паттерны, одни гипотезы принимает, другие отвергает. В результате этого терапевт постепенно собирает вместе разрозненные кусочки информации, тем самым как бы решая головоломку.

Исследование стиля жизни

Одной из формальных диагностических процедур является исследование семейной констелляции пациента, чтобы установить условие, в которых сформировались те убеждения, которые стали основой его стиля жизни. Тем самым мы получаем предположения о том положении, которое имел ребенок в семье, какой путь он прошел, добиваясь своего места в семье, в школе и среди своих сверстников. Вторая часть диагностики состоит из интерпретации ранних воспоминаний пациента. Раннее воспоминание происходит в период предшествующий периоду непрерывной памяти, и поэтому может быть неточным или даже абсолютно выдуманным. Оно скорее представляет единичное событие (“Я помню, однажды…”), а не группу событий (“Мы обычно…”). Воспоминания трактуются как проективная техника (Mosak, 1958). Понять раннее воспоминание – значит понять “Историю моей жизни” пациента (Adler, 1958), поскольку люди избирательно вспоминают события своего прошлого, в соответствии со своим стилем жизни. Следующее воспоминание Адлера (1947) может служить иллюстрацией согласованности между его ранним воспоминанием и его последующими психологическими взглядами.

Одним из самых ранних моих воспоминаний является воспоминание о себе сидящем на скамье. Из-за рахита я весь перебинтован, при этом мой здоровый старший брат сидит напротив меня. Он мог бегать, прыгать и двигаться вокруг почти без усилий, тогда как для меня движение любого вида представляло напряжение и усилие. Все с великим усердием старались помочь мне, а мои отец и мать делали все, что было в их силах. В ту пору мне должно было быть около двух лет.

В одном воспоминании Адлер упоминает неполноценность органа, чувство неполноценности, подчеркивает “свое желание свободно двигаться – видеть все психические проявления в виде движения” и социальное чувство (Mosak & Kopp, 1973).

Собрание ранних воспоминаний, история жизни пациента, дает возможность установить происхождение “базисных ошибок” пациента. Стиль жизни - это что-то вроде личной мифологии. Личность будет вести себя так, как если бы мифы были правдой, потому что для нее они таковы. Когда греки верили, что Зевс живет на Олимпе, они относились к этому как к истине и вели себя так, как если бы это было правдой, причем ныне мы относим это верование к области мифологии. Хотя то, что Зевс существует, не является истиной, но существование Олимпа является верным. Таким образом, в мифах есть “истины” или частичные “истины”, и есть мифы, которые мы путаем с истиной. Последнее является базисной ошибкой.

Базисные ошибки могут быть классифицированы следующим образом:

1. Сверхобобщения. “Люди враждебны”. “Жизнь опасна”.

2. Ложные или недостижимые цели “безопасности”. “Один неверный шаг и ты – покойник”. “Я должен быть приятным для всех”.

3. Неправильные восприятия жизни и ее требований. Типичным убеждением может быть “Жизнь никогда не даст мне никакой передышки” или “Жизнь так тяжела”.

4. Преуменьшение или отрицание своих достоинств. “Я глуп” и “Я недостойный” или “Я – всего лишь домашняя хозяйка”.

5. Ложные ценности. “Быть первым, даже если тебе придется карабкаться по головам других”.

Кроме того, терапевта также интересует, как пациент воспринимает свои достоинства.

Ниже образец краткого описания стиля жизни. Даже краткое описание стиля жизни позволяют пациенту и терапевту формулировать свои первоначальные предположения, его можно использовать как вопрос, который следует обсудить и исследовать. Ниже приводится типичное резюме стиля жизни.

Резюме семейной констелляции.

Джон – младший из двух детей, единственный мальчик, который после девяти лет рос без отца. Его сестра была так не по годам развитой, что Джон утратил уверенность в себе. Так как он посчитал, что он никогда не станет знаменитым, то он решил, что может быть сможет стать известным, если его негативное поведение привлечет к внимание других. Он приобрел репутацию “священного ужаса”. Все должно быть так, как хочется ему, никто не может егоостановить. Он следовал основному принципу сильного, маскулинного отца, от которого он перенял, что побеждает сильнейший. Поскольку дурная слава приходит при совершении чего-то осуждаемого, то Джон рано стал интересоваться сексом и рано начал половую жизнь. Это также усилило его маскулинность. Поскольку оба родителя страдали увечьем, и по-прежнему “занимались этим”, Джон явно решил, что без какой-нибудь физической неполноценности весь мир будет ему тесен.

Резюме ранних воспоминаний

“Я пугался жизни, и даже тогда, когда люди говорили мне, что нечего бояться, я по-прежнему боялся. Женщины устраивают мужчинам тяжелые времена. Они предают их, они наказывают их, и они мешают тому, что мужчины хотят делать. Настоящий мужчина ни от кого ничего не берет. Всегда кто-то мешает. Я не собираюсь делать то, что другие хотят от меня. Другие называют это “плохим”, и хотят наказать меня за это, но я не воспринимаю это таким образом. Делать то, что я хочу – это всего лишь часть того, что значит быть мужчиной”.

“Базисные ошибки”

1. Джон чрезмерно преувеличивает значение маскулинности и приравнивает ее к совершению тех действий, которых ему хочется.

2. Он настроен не на ту же волну что и женщины. Они считают его поведение “плохим”; он считает свое поведение всего лишь “естественным” для мужчины.

3. Он всегда готов к сражению, чтобы защитить свое чувство маскулинности.

4. Он воспринимает женщин как врагов, даже несмотря на то, что он стремится к ним за комфортом.

5. У него вырывают победу в последний момент.

Достоинства

1. Он – водитель. Когда он прикладывает свой ум к любой вещи, он заставляет ее работать.

2. Он способен к творческому решению проблем.

3. Он знает, как добиться того, что хочет.

4. Он знает, как привлечь к себе внимание.

5. Он знает как “хорошо” попросить женщину.

В течение курса лечения многое другое также подвергается анализу. Стиль жизни - это нечто последовательное, поэтому он будет проявляться во всем поведении пациента – физическом поведении, языке и речи, в создании фантазий, снах, в настоящих и прошлых межличностных взаимоотношениях. В ходе каждого интервью терапевт внимательно наблюдает за поведением, речью и языком. Иногда диалоги будут сосредоточены на настоящем, иногда – на прошлом, часто – на будущем. Свободные ассоциации и “болтовня”, за исключением тех случаев, когда последнее служит терапевтическим целям, рекомендуется исключить прежде всего. Хотя анализ сновидения является интегральной частью психотерапии, пациента, который говорит только о сновидениях, мягко отговаривают (Alexandra Adler, 1943). Анализ продолжается в виде исследования взаимодействия между стилем жизни и жизненными целями, – каким образом стиль жизни оказывает влияние на личностные функции и дисфункции по отношению к жизненным целям.

Сновидения

В отличие от точки зрения Фрейда, по которой сновидение было попыткой решения старой проблемы, Адлер воспринимал сновидения как деятельность направленную на решение проблем с ориентацией на будущее. Сновидение воспринимается адлерианцами как некая предварительная репетиция возможных действий. Если мы хотим отложить действие, то мы забываем сон. Если мы хотим отговорить себя от некоторых действий, то мы пугаем себя ночными кошмарами.

“Сновидение”, - говорил Адлер – “является “фабрикой эмоций”. В нем мы создаем настроения, которые подталкивают нас к действиям следующего дня или уводят нас от них. Обычно люди говорят: “Я не знаю почему, но я проснулся сегодня в паршивом настроении”. За день до своей смерти Адлер сказал своим друзьям: “Я проснулся с улыбкой…, поэтому я помню, что мои сны были хорошими, хотя сами сны я уже не помню” (Bottome, 1939). Подобно тому, как ранние воспоминания отражают долговременные цели, сновидения - это ответы на непосредственные проблемы. Исходя из идеи уникальности личности последователи Адлера отвергают теорию фиксированного символизма. Нельзя понять сновидение без знания того, кто видит сон, хотя Адлер (1936) и Эрвин Вексберг (1929) все же обращаются к некоторым наиболее часто встречающимся темам сновидений. Уей (1962) предостерегает:

Снова вспоминаются два мальчика, которых приводил в качестве примера Адлер (1964а), каждый из которых хотел быть лошадью, один – потому что он должен был бы нести ответственность за свою семью, другой – чтобы превзойти всех остальных. Это должно быть полезным предостережением против проведения интерпретаций по словарю.

Интерпретация сновидения не заканчивается с анализом содержания, а должна включать в себя целевую функцию. Сновидения играют важную роль в лечении, они выносят проблему на поверхность и указывают направление действий пациента. Дрейкурс (1944) описывает пациента, которой выдел периодически повторяющиеся сны, короткие и с отсутствием действия. Эти сновидения пациента отражали его стиль жизни, его понимание “самого лучшего способа избежать проблем, а именно ничего не делая…Когда в его сновидениях стали происходить какие-то действия и они стали активными, то в своей жизни он тоже приступил к действию”.

Переориентация

Переориентация пациента в любой терапии начинается с предварительного, мягкого или энергичного убеждения пациента, что изменение в его же интересах. Нынешний образ жизни пациента обеспечивает ему “безопасность”, но не счастье. Поскольку ни терапия, ни жизнь не предоставляют гарантий, не хотел бы он рискнуть частью своей “безопасности” ради возможности большего счастья, самореализации или ради какой бы то ни было цели, которая должна у него быть по его представлению? Эта дилемма не решается легко. Подобно Гамлету, пациенту хочется узнать будет ли “мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться”.

Инсайт

Аналитические психотерапевты часто придают главное значение инсайту, основываясь на предположении, что “базисные изменения” не могут произойти без него. Убеждение, что инсайт должен предшествовать изменению поведения часто приводит к длительному лечению, к поощрению тенденций некоторых пациентов становиться “более больным”, лишь бы избежать или отложить изменения, и к увеличению их самопоглощенности, а не к их самопознанию. Тем самым пациент освобождает себя от ответственности за свою жизнь до тех пор, пока он не достигнет инсайта.

Второе предположения, разделяемое многими пациентами и терапевтами, проводит различие между интеллектуальным и эмоциональным инсайтом (Ellis, 1963; H. Papanek, 1959), дуализм, которого придерживающиеся холистического взгляда придерживающиеся холистического взгляда адлерианцы не разделяют. Этот и другие дуализмы, такие как сознательное против бессознательного, действительно присутствуют в субъективном ощущении пациента. Но эти антагонистические силы являются творениями пациента, которые позволяют ему отложить действия. Создавая “противоборствующие силы”, он ждет результата битвы, вместо того, чтобы начать решать те проблемы, которые ставит перед ним жизнь. При этом совесть у него может быть совершенно чиста, поскольку он является жертвой конфликтующих сил или эмоциональной блокировки. Пока пациент не достиг инсайта, решение проблем переносится на будущее. Инсайт, как определяют его адлерианцы, представляет собой понимание, переведенное в конструктивное действие. Он отражает понимание пациентом целенаправленной природы своего поведения и ошибочных восприятий, а также понимание роли, которую и то и другое играют в его жизнедеятельности. Так называемый интеллектуальный инсайт просто отражает желание пациента играть игру терапии, а не игру жизни. Он играет игру, как назвал ее Адлер, “да-но” (Adler, 1964b). “Да, я знаю, что мне следует делать, но…”