Я думаю, что переводчики делают огромную работу; хорошие переводчики делают работу, которая никому не подвластна, а отличных переводчиков... их просто нет! 8 страница

Мне жаль, что я так и не научился общаться с матерью; я всегда был таким. Даже когда я не принимал наркотики, до всего этого, я и недели не мог выдержать рядом с этой женщиной; честно говоря, до приёма наркотиков я считал, что этот человек, который зовётся моей матерью, вообще мне не нужен, и я рад был бы, чтобы она вообще исчезла из моей жизни. После наркотиков я изменился и стал настолько сильно любить свою мать, что боялся своих прежних мыслей о том, что мне было всегда с нею плохо; я посчитал, что она располагала лучшим воспитанием, которое только можно было придумать. Сейчас я опять не принимаю наркотики; уже довольно-таки давно… И я опять хочу сбежать от неё. Мне не нравится находится даже рядом с нею. Говорят, что мужики выбирают своих жён по своим матерям; якобы, какие матери, такие и жёны; если я выберу девушку, которая будет похожа на мою мать, скорей всего, я просто повешаюсь, потому что жить с такой ведьмой просто невыносимо; я не ощущаю себя мужчиной, я чувствую себя мальчишкой, который должен вприпрыжку бегать перед своей мамашей и дёргать её за юбку, чтобы она дала монетку на ещё одну модель машинки. Мама моя, пойми, у меня теперь совершенно другие притязания, другие игрушки, и мне от тебя ничего не надо, кроме денежной помощи; может быть, я слишком прямо говорю об этом, но когда-нибудь ты поймёшь, что мои проблемы с деньгами временны; когда-нибудь я возмещу для тебя твои материальные потери, если ты за них так печёшься; я уверен в том, что эти копеечки, которые ты тратила на меня, я смогу возместить тебе до того, как ты растеряешь все свои сбережения. Когда-нибудь, я верю, я смогу выплатить тебе любую сумму, которую ты назовёшь, чтобы избавиться от тебя и никогда больше не наблюдать тебя в своём поле зрения; мне иногда интересно, что ты, моя любимая и заботливая мамочка, выберешь — эти деньги или редкие часы, которые мы сможем проводить за разговорами и совместным молчанием. Ты неразумное порой существо сбиваешь меня с толку и ежедневно доказываешь, что деньги для тебя значат больше, чем терпение и счастье твоего сына; почти постоянно я слышу укоры в свой адрес из-за того, что мы тратим деньги на мои потребности.

Что мы купили мне за этот год:

Недавно мы купили колонки за 14 тысяч.

Наушники за 7 тысяч.

Два телефона: один за 12 тысяч, а другой за 6.

Вентилятор для процессора: 2 тысячи.

Электронная книжка: 7

Диктофон: 1 тысяча.

Бритва: 1 тысяча.

Колонка для микрофона: 20 тысяч.

Несколько книг, совокупность покупки: 6 тысяч.

Ещё одни колонки, которые сломались: 10 тысяч.

2015 год обошёлся тебе для меня в 80 тысячи.

За этот год я получу зарплату в размере: 7*12=84+84 за прошлый год;

Там была гитара за 6 тыс. и пианино за 20.

106-168=62/24=3 тыс в месяц на еду.

Мой рост 179 сантиметров; мой вес колеблется от 55 килограмм до 60-ти. Я ем два раза в сутки. Я думаю, что я не стал бы тратить деньги на некоторые покупки, чтобы довести свой бюджет на еду до тысяч 5-ти, но их бы мне хватило, чтобы я не помер с голода. Я и сейчас питаюсь не слишком разнообразно. Не думаю, что я за эти два года потратил много твоих денег мама, однако укоры я слышу только по поводу них и того, что я наркоман. Не думаю, что ты готова когда-нибудь понять меня. Я думаю, что поэтому наши пути и должны расходиться, потому что твоё непонимание ведёт к тому, что я перестаю понимать тебя. Вероятно, у нас разные языки для общения; если бы ты была моим отцом, может быть, ты была бы мягче со мной, потому что сейчас ты пытаешься вести себя как мужчина, быть твёрдой, однако, когда у тебя не получается произвести эффект или впечатление, ты рассыпаешься на глазах, становишься стеной и перестаёшь соображать адекватно, начинаешь злиться и кричать, я тоже начинаю кричать; мне это надоело. Мне хватило криков с Катей.

Она говорит, что кормит меня; а я иногда думаю, что тут можно подохнуть с голода, потому что в холодильнике не найти ни одной нормальной еды, хотя он забит полностью.

Может быть, у меня слишком много претензий, однако если бы я получал зарплату, то тратил бы её сам на то, что хочу покушать; я почти не ем того, что они могут приготовить из продуктов в холодильнике, а возможности мне самому купить что-то нет, потому что мне не дают моих денег!

Если полагать, что гауссиана говорит нам о вероятностях, которые могут случиться в окружающем нас мире, то мы можем впасть в заблуждение, потому что эта теория является провалом в том смысле, в каком хотят чтобы её понимали; я считаю, что эта теория была создана, чтобы намекнуть на определенное взаимодействие мозга с реальностью, ведь если считать гауссиану той структурой, которая исходит из составляющей человеческого понимания вероятностей, то данная теория может оправдать себя и будет считаться неким ложным постулатом, который было бы неплохо проверять и отвергать при возможности; конечно, не всегда, а лишь в те моменты, когда что-то внутри нас может сказать, что данная теория в этих условиях нетрудоспособна.

— Ты сидишь здесь, — показывает на парня, на его стул — через секунду он упирается взглядом... — Или на этом полу? Ха-ха-ха, Джонс, ты слышал, как я пошутил? — и он свалил какого-то бедолагу на пол.

— Вонс, тебя слышал весь бордель!

— Детки, обходим их, это дядя Вонс со своими... — кхарк: плюёт в Джонса, который летит в сторону того бедолаги, который совсем не понимает, как здесь оказался.

— Пропусти Джонси тётеньку Галушу, иначе она укусит тебя за твой обхудалый зад так, что ты и вовсе позабудешь этого доходягу! — указывает на того бедолагу, о коем мы вели речь выше; кто-то вдруг тянет его за шкварник вверх:

— Ты вообще ничего не собираешься делать, чтобы защитить себя или как?

(на его лице бандана, а голос тих и неспешен)

— Воу-воу-воу! Ты кто? Ты попутал? Ты что-то не так решил сделать сегодня, и начал именно с этого момента?

— Так курьёзно меня ещё никто не встречал... — бандана приоткрылась, показались глаза, голубые.

— Ох, это Фрэнк!.. А кто твой друг, Фрэнк?..

— Вонс, ты перепутал... Фрэнк спит.

— ЧТО?

— Фрэнк... (пытается взять какого-то огромного бугая за края одежды — тот падает на пол и храпит)

— Тётенька Галуша, кого вы привели сюда? Кто этот быдлан, что залупается на нас и наших шавок?

— Я же не могу, ребятки, следить за каждым посетителем, который захаживает сюда только для ополаскивания глотки! Что ты? Кто ты? Отвечай!

Таинственный парень обращается к бедолаге, что валяется на полу; я за ними наблюдаю с барного кресла и тяну третью пинту пива; так вот, напомню, он обращается к этому... который на полу, ага:

— Ты хочешь снова лежать на полу, или...

— Или что? — это Вонс вступает в беседу, портит её своим перегаром и взвизгиванием (походит на свинью сейчас), кряхтит через каждое слово и кашляет, изо рта так и валятся слюни и догорающая сигара.

Рядом со своим ухом я слышу «шелест стебля» и нежный голос: «Отодвинься, а?»

— ТАК ТВАРИ ЕБАНЫЕ, КТО СДВИНЕТСЯ С МЕСТА — ВСЕМУ ПИЗДА ПРИДЁТ! ВСЕМУ ПРИДЁТ ПИЗДЕЦ! — И сзади этого таинственного гостя появляется горящий фитиль с какой-то охуенно-здоровой бандурой на конце, если, конечно, считать это концом.

«Знаешь, РИК, это будет конец, если ты сейчас потихоньку не поднимешься и нахуй не съебёшься со своим спасителем! Я же эту книгу пишу. ДВИГАЙ НАХУЙ из этого борделя!»

Бедолага поднимается и бежит в сторону двери, открывает её...

— Я сейчас выстрелю!

Это кричит Фрэнк и неожиданно пердит на весь бордель. Падает; как полагается, храпит.

Тётенька Галуша ведёт какого-то до боле странного и низкого, ссутулившегося мужичка в зелёном сюртучке наверх в интимное убранство двух сестёр, которые заехали ещё на прошлой неделе и ждут, не дождутся с ним встречи.

— Именно с вами! — произносит через нос тётушка и бросает нелепый взгляд на Фрэнка, рукой указывает своим: мол, утащите его отсюда.

Они ей: «ЕГО?» (смеются и уходят, Фрэнк, огромный боров, продолжает лежать и храпеть)

— Так вот, мы к вам... господин... Ну... как бы... мы не знаем даже... а вот если бы... конечно, нас устроит и немного по-другому... однако ж... как бы вам это... ну, если бы вы, может быть, хоть немножко... давайте мы...

— Присядьте, — трепещет тётушка Галуша: — Давайте просто присядем, а то вот, сёстры эти... они всё никак с вами разговор не могут наладить. Знаете, а мы можем и выйти на этот раз, а?! (сама стоит у двери и закрывает её уже, но не выходит, а, наоборот, напирает, и всё ближе и ближе касается вот этого самого интимного пространства чисто для двоих людей; троих... плюс сёстры)

— Так давайте мы уже сами?.. Или как вот это называется... Может быть, немного так... или, скорей всего, иначе... Как же начать всё это... А... Или лучше с другой буквы?

— Ну, начните, пожалуй, с «А», а потом переключитесь на другую какую-нибудь букву... — говорит смело ссутулившийся мужичок.

— Вы посмелее сеструлечки... Вы хоть для начала продемонстрируйте свои манеры.

— А, вы знаете... Вот сегодня мы здесь навели порядок! (показывает на край комнаты, где всё красиво поставлено и убрано)

— Манеры, дорогие!.. (трепещет руками)

— А... вот этот маникюр мы делали специально для вас... господин...

— Ма-не-ры... Расскажите ему своё имя, дорогие мои...

— Нас зовут... сестры Цукеры.

— Ох...

— Я смотрю вас это заинтересовало, господин... Тьфу ж ты... Сама аж запамятовала...

— Да нет, простите, любезная, просто я, кажется, на иголочку сел.

— Ох, эти ваши шуточки, любезный наш... (смеётся тётушка и сёстры немного мычат что-то: возможно, это смех)

— Нет, правда... Смотрите... — показывает на руку, в пальцах которой он сжимает что-то тоненькое: — Иголочка!..

— Ох, господин на иголочку сел... Божечки мои! Иисусе вас спасли!

— ... Или хорошее зрение, знаете ли... (фыркнул в сторону иконы)

Тётушка неблагозвучно выругалась, высморкалась и вышла из комнаты.

— Так вот... Мы вам уже представились...

— Честно говоря, я думал, что фокус с меня уйдёт на тётушку Галушу и совсем не подготовился к речи...

— Фокус? Какой... знаете ли, фокус?..

— Я говорю о том... О, боже... Чёрт! Тьфу ты!.. Ах!.. Неужели мне придётся всё это выдумывать самому?.. (даже не знает, в какую сторону ему смотреть, потому что ни в кого не верит)

— Давайте, мы начнём...

— Слава... Ох, бо... (выдыхает очень протяжно)

— Мы вот давно уже о вас знаем, господин... Можно? (это одна шепчет другой что-то в ухо)

«Секреты от меня...» — думает господин в зелёном сюртуке, но ничего не предпринимает, чтобы воспрепятствовать появлению этих секретов. Может быть, он надеется, что они ему всё расскажут?

— Всё сейчас вам вот и расскажем!..

«Всё расскажут...» — пожимает в руках руки (свои же).

— Всё сейчас и расскажем... (хихикают)

«Всё расскажут...» — тоже подхихикивает им.

— Всё вот и расскажем... (уже громче)

— Сейчас расскажут, — это уже тётушка Галуша шепчет своим за дверью и отгоняет их, чтобы они не шумели.

ОНИ спускаются вниз и оказываются перед огромным телом, что выше я назвал Фрэнком.

— Это огромное неотёсанное бревно лежит здесь сутками и нихрена не хочет платить! Как она его вообще держит здесь?

— Вроде бы он что-то такое знает...

— Что-то такое? Это какое? Это такое или ТАКОЕ?

— ЭТО ТАКУЩЕЕ!

— Вот ТАКУЩЕЕ?

— ТАКУЩЕЕ!

У одного из них потекли слюни и упали на голову Фрэнка. Тот стал храпеть ещё громче. На балюстраде появилась тётушка Галуша и издала протяжный стон, означающий: «Помолчите!»

Храп Фрэнка нас вряд ли заинтересует в данной ситуации, да и от тётушки Галуши меня уже изрядно тошнит, поэтому я хочу поведать вам об одной группе, что собралась на третьем этаже этого второсортного (а первосортный вы сможете найти только в Инглии!) занюханного борделя.

— Эй, полегче! — кричит на меня тётушка Галуша.

Говорю с вами, но уже тихим шёпотом: так вот, ребятки мои, мы теперь находимся над группой каких-то странных людей, лиц коих мы разглядеть не в силах из-за притушенного света, но они о чём-то тайном слишком громко для шёпотка разговаривают, поэтому мы с вами, если, конечно, шуметь сильно не будем, то можем и послушать.

— Я прокрадывался по полю с мешком конопли, а забыл, что, несмотря на то, что я невидимый, мешок-то видно!

(кто-то хихикает)

— Если кто засмеётся ещё раз!..

— Мы тихо... Мы тихо...

— Так вот... А дед этот... Он закричал...

(хихикают)

— Тише... Тише...

Шёпотом:

— Он кричит мне: (ещё тише) Эй, кто бы ты ни был! Выйди на свет! Я тебя пристрелю!

— А ты? (душит другого, чтобы не хихикал)

— А я кидаю этот мешок на свет, а сам просто стою на месте... Он достаёт фонарь и тыкает в мою сторону — нет никого. Кричит мне снова: «Ты пригнулси поди?»

— Пригнулси? Ахах)

— Да заткни ты рот! Ты что, учитель языка?

— РУССКОГО!

— Хватит орать... ща эта карга придёт...

— А он мне продолжает заяснять, грит: «Я сейчас стрелять буду то вверх, то вниз, рано или поздно попаду в тебя, тварюка!»

— Не тварюга, а тварюка шоли?

— Ага... Только если ещё раз его перебьёшь, я тебя подожгу!

(все хихикают и сжимаются в одного; теперь напротив друг друга сидит девушка и парень)

— ТЫ ПСИХ И ШИЗОФРЕНИК!

И в потолке осталась огромная дыра (девушка улетела).

— Да брось ты, автор! Не такая уж она у меня и огромная... Даже изящная. Эй, Мигера! Стой!

Теперь дыра стала ещё больше. И, похоже, изящней.

— Рик?! Тебя просто зовут Рик?.. Блин! я думала, что ты из какой-нибудь далёкой страны... типа... как же её... Росса?.. (ехидно улыбается и смотрит под углом)

— А Инглия?.. Как же Инглия?

— Я была в Инглии. Там всё так... обыденно.

— Говорят, там люди порой даже не ходят пешком!..

— Это правда. Для этого специально отведено куча парков; ты удивишься, когда увидишь, как они передвигаются.

— Как?

— Ты удивишься! А я мечтала... мечтала побывать в Россе...

— А что там?

— Там, говорят, живут странные люди! Там много снега и... мой брат Чак не позволял мне даже выходить из своей комнаты!

— Но как ты смогла добраться до... (оглядывается вокруг) А где мы? (смотрит ей в глаза) И кто ты?

— А мы, Рик, в Пустыне! И я — Жозефина, — она сняла маску и её лицо озарила белоснежная улыбка, чуть желтоватые локоны упали на её плечи, а глаза тревожно посмотрели в сторону, откуда услышался мной жалобный стон или плачущий крик... что-то такое тоскливое. — Мне нельзя было... Наверное... Может быть... О, Рик... Ты первый из людей, который не принадлежит моей семье... кто видел меня такой.

— Я думаю, что это совсем не поэтому... Смотри! — и Рик тянет указательный палец в сторону поднимающегося пламени, что виден очень отчётливо.

— Мне кажется, Рик, что нам нужно туда?!

— Ты уверена?.. Ж-ж-жо-жо-жо...

— Что?..

— Жозе-Жозе... Но... т-там же... опас-опасно!

— Я могу оставить тебя здесь, если хочешь, Рик!

«Мы отошли шагов сто от бара...»

— Нет!.. Я согласен. Иду... Всё... Иду...

Обиженно плетётся за Жозефиной, которая опять накидывает на себя арафатку и идёт вперёд, к пожарищу.

— Ты думаешь, нас никто не заметит?

— Гонишь, дорогая, — улыбается: — этот огонь виден только для нас двоих!

— Ну и в кого мне опять превратиться? (он смеётся) Идиот!

— Давай в ту!.. Помнишь, такие чёрные ресницы, большой зад...

— Эта чёрная?..

— Ха! Да нет... Белая!

— А... та? Вот эта?! — показывает себя.

— Да не... Эта заебала уже!

— А что тебе в ней не нравится?

— Глаза поуже хочу...

— Хочешь глаза поуже?.. Ммм... Так?

— Ух... Да... ты накинула мне пару сантиметров.

— Давай только не снова как у того негра, ладно?

— Меньше?

— Бля, ну я же не чёрная дыра, сука! Ты идиот! Меня чуть не разорвал на куски тогда!

— Стой, Беатриче! Что это за два тела, что прутся сюда?

— Нас снова застукали?!.. Боже. Когда же я получу свой миллиардный оргазм?! (смеётся)

— Боже? Ты снова об этом?

— Нас обязывают на этот раз быть политкорректными. Мы же крутые супергерои!

— К чёрту этого опиздюлившегося бога, скажу я тебе, дорогая!

— Я ЗДЕСЬ, ДЕТИ МОИ!

— Ахах, Дантэ!..

— Вера?..

Он остыл и перестал гореть. Беатриче пришла в свою форму — синяя по бокам, а в центре ослепительная как кристалл; сзади неё невозможно ничего разглядеть, однако и фигуру её увидеть тоже невозможно. Дантэ, словно тлен, весь чёрный и ссушенный говорит:

— Ты появилась снова... Вера... Я же просил... Когда я с Беатриче... Я прошу... Я стесняюсь, мам!

— ВЫ ЗАНИМАЕТЕСЬ ЭТИМ У МЕНЯ НА ГЛАЗАХ УЖЕ СОТНИ ЛЕТ И НИЧЕГО ДО СИХ ПОР НЕ БЫЛО ИЗМЕНЕНО Я ПОЯВЛЯЮСЬ КОГДА ХОЧУ И КОГДА ХОЧУ Я УХОЖУ ОТ ВАС МНЕ НЕДОСТАТОЧНО ВИДЕТЬ ТЕБЯ И ТВОЮ ВОЗЛЮБЛЕННУЮ КОГДА ТЫ ЭТОГО ХОЧЕШЬ Я ХОЧУ ЧТОБЫ ИНОГДА МНЕ МОЖНО БЫЛО САМОЙ ВЫБИРАТЬ СРОК В КОТОРЫЙ Я ПРИЙДУ И НАКОРМЛЮ ТЕБЯ СВОИМИ БЕСЕДАМИ И РАЗГОВОРАМИ СЫН МОЙ ЭТА ДЕВУШКА ВЗЯЛАСЬ ИЗНИОТКУДА И ВНИКУДА ОДНАЖДЫ И УЙДЁТ ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ ЧТО МОЯ ВЕЧНАЯ БЕДА Я МОГУ ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО С МОИМ СЫНОМ И БОЛЬШЕ НИ С КЕМ НА ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ И ВО ВСЕХ ВИДИМЫХ РЕАЛЬНОСТЯХ И ВСЕЛЕННЫХ ВО ВСЁМ КОСМОСЕ ПРОСТИ МОЙ БОЖЕ НО КОГДА Я ПОНЯЛА ЧТО МОГУ ОБЩАТЬСЯ ТОЛЬКО С СОБОЙ И СО СВОИМ СЫНОМ А ДАЖЕ СКАЗАТЬ НЕВЕСТКЕ НИЧЕГО НЕ МОГУ МНЕ СТАЛО СТРАШНО И Я РЕШИЛА ПРОСТО УСНУТЬ СЫН МОЙ Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ЧТОБЫ ТЫ ИНОГДА РАССКАЗЫВАЛ ОБО МНЕ ЕЙ А Я ВСЁ СДЕЛАЮ ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ УЗНАТЬ ЕЁ ИСТОРИЮ ВЕДЬ ПАМЯТЬ ЕЁ ПОДВЕЛА ОДНАЖДЫ И ТЕПЕРЬ ОНА НЕ В СОСТОЯНИИ ВСПОМНИТЬ ДЕТАЛИ КОТОРЫЕ СЛУЖИЛИ ЕЙ ОПОРОЙ КОГДА ОНА ЕЩЁ НЕ БЫЛА ТАКОЙ ВЕДЬ ОНА ЯСНО ПОМНИТ ЧТО У НЕЁ БЫЛО ДВА РОДИТЕЛЯ ИМЁН КОТОРЫХ ОНА ТАК И НЕ ВСПОМНИЛА Я ЗНАЮ ЧТО У ВАС ЕСТЬ НЕКОТОРЫЕ СВОЙСТВА ОРГАНИЗМА ЧТО ТЫ СЫН МОЖЕШЬ ИЗЛУЧАТЬ ОЧЕНЬ ЯРКИЙ И ГОРЯЧИЙ СВЕТ КОТОРЫЙ МОЖЕТ РАСПЛАВИТЬ ВСЁ ЖИВОЕ ВО ВСЁМ КОСМОСЕ А ОНА МОЖЕТ ЗАМОРОЗИТЬ ЭТО ВСЁ И ПРЕВРАТИТЬ В ВЕЧНЫЙ ЛЕДНИК Я ЗНАЮ ЧТО ЕСЛИ ВЫ ЗАМОРОЗИТЕ ЧЕЛОВЕКА А ПОТОМ РЕЗКО РАЗМОРОЗИТЕ ТО ОН УМРЁТ ПОТОМУ ЧТО КЛЕТКИ И СТРУКТУРЫ В НЁМ РАЗРУШАТСЯ В МОМЕНТ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ТЕМПЕРАТУРЫ ЕСЛИ ТОЛЬКО ВЫ КОГДА-НИБУДЬ НЕ СМОЖЕТЕ ПОДОБРАТЬ ОПТИМАЛЬНУЮ СТЕПЕНЬ РАЗМОРОЗКИ ПРИ КОТОРОЙ ОРГАНИЗМ НЕ РАЗРУШАЕТСЯ Я ЗНАЮ ВЫ ПРОБОВАЛИ ЭТО УЖЕ ДЕЛАТЬ И НЕ РАЗ Я СЛЕДИЛА САМА ЗА ЭТИМ НО ВЫ ТАК И НЕ ПРИНЯЛИ МОИ УКАЗАНИЯ ЧТОБЫ ПРОСТО ИДТИ ВРЕМЕНИ СВОИМ ЧЕРЕДОМ ПОЭТОМУ УМЕРЛО ДОСТАТОЧНО ЛЮДЕЙ А ТЕПЕРЬ ВЫ ОБВИНЯЕТЕ СЕБЯ ВЕДЬ БЫЛИ ПОДРОСТКАМИ ЯКОБЫ И НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЛИ А СЕЙЧАС ВЫ ВДРУГ ВСТАЛИ ВЗРОСЛЫМИ ТАК Я СПРАШИВАЮ СЫН МОЙ НЕ НАСТАНЕТ ЛИ ТО ВРЕМЯ КОГДА ВЫ СНОВА ПОЧУЕТЕ СЕБЯ ПОДРОСТКАМИ ТЫ НИ РАЗУ НЕ ГОВОРИЛ ЕЙ ОБО МНЕ А ОНА НИ РАЗУ НЕ РАССКАЗЫВАЛА ТЕБЕ О СЕБЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРИЧИНА КРОЕТСЯ В ЭТОМ Я ПОНИМАЮ ЧТО ЛЕЗУ НЕ В СВОЁ ДЕЛО НО МНЕ УЖАСНО ТОСКЛИВО СКУЧНО И НЕУЮТНО Я РАССКАЖУ ТЕБЕ ВСЕГО ЛИШЬ ОДНУ ТАЙНУ НАПОСЛЕДОК ОДНАЖДЫ ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ КОНТРОЛИРОВАТЬ СВОЙ ГНЕВ И РАЗОЖГЁШЬ СВОЁ СВЕЧЕНИЕ ДО ТАКОГО МАКСИМУМА ЧТО ДАЖЕ ОНА НЕ В СИЛАХ БУДЕТ СДЕРЖИВАТЬ НЕ ТОЛЬКО ТЕБЯ ДА И СЕБЯ ТОЖЕ СТАНЕТ ГОРЯЧЕЙ И СОЖЖЁТ В СЕБЕ ПОСЛЕДНИЙ ЛЁД РАСТВОРИТСЯ В НЁМ И СТАНЕТ ОБЫЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ ТЫ СЫН НИКОГДА УЖЕ НЕ БУДЕШЬ ОБЫЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ ЧТО ТЫ ПРЕДПРИМЕШЬ ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ ДОЖДАТЬСЯ ОДНАЖДЫ ЕЁ СМЕРТИ ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ СО ВСЕЙ ЗЕМЛЁЙ КОГДА ПОЙМЁШЬ ЧТО СРОК ЖИЗНИ УВЕЛИЧИВАЕТСЯ С КАЖДЫМ ГОДОМ КАК ТЫ БУДЕШЬ ОХРАНЯТЬ ЭТУ ЗЕМЛЮ А ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ ПОТОМ КОГДА ПОЙМЁШЬ ЧТО НАЧНУТ ОХОТИТЬСЯ ЗА ЛЮДЬМИ ЖИВУЩИМИ ОЧЕНЬ ДОЛГО ВЕДЬ НЕКОТОРЫМ ДРУГИМ НЕ ХОЧЕТСЯ ИМЕТЬ НИКАКИХ КОНКУРЕНТОВ И НАКОНЕЦ КОГДА ОНА УМРЁТ ОДНАЖДЫ ЧТО ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ СЫН МОЙ ОСТАВШУЮСЯ ВЕЧНОСТЬ

— Я просто не дам растопить её лёд!

— ЗНАЛ БЫ ТЫ СЫН ЧТО ЛЁД ЕЁ НАХОДИТСЯ НЕ ТОЛЬКО В ГЛУБИНЕ ТЕЛА

— Прощай, мама!

— Ты не оставил мне выбора, Дантэ, ты такой молчаливый! Не подумай, пожалуйста, ничего обо мне плохого... Знай, мой ласковый и самый любимый: я хочу в твоём теле видеть одного тебя и больше никем не хочу заменять тебя, хоть и знаю, что ты можешь поменять своё тело в любую секунду и придать ему любую угодную твоему разуму и сознанию форму... Просто я хочу поинтересоваться: почему ты ни разу не предложил мне сменить у себя лицо или сделаться чуть толще или стройнее, или быть очень тощим...

— Я просто ждал, когда ты решишься сама предложить пойти на этот эксперимент! Я, знаешь ли, ни разу ещё не смотрелся в зеркало... Когда я пытаюсь смотреть в него, мой взгляд разрывают изнутри сотни вулканов и из глаз брызжет лава, которой захлебнуться может всё, что находится рядом со мной; иногда же просто напор может быть настолько сильным, что языки пламени превращаются в сильный и точный луч, который выходит из глаз и разламывает на части всё, что только попадётся ему на пути. Я ни разу не видел себя в зеркале, любимая, а без этого мне сложно придать своему телу абсолютно любой вид — если только именно телу, а не лицу.

— Ты знаешь, а мне даже приятно... Я думаю, что рано или поздно мы найдём тебе зеркало, которое сможет обуздать твой гнев, но я ни за что ни за что в мире не соглашусь поменять твоё прекрасное личико ни на что в жизни! Если только изрядно постараться и сделать из тебя слишком тощего или очень жирного идиота!

— Если мы найдём этому применение... А что ты думаешь насчёт того, что я люблю, чтобы ты меняла свою внешность... Я уже и забыл, какое у тебя настоящее лицо...

— Ты его ещё ни разу не видел... Может быть, когда-нибудь я тебя с ним познакомлю.

«Никогда не думал, что первым свободным негром станет человек с фамилией Фридом. О нём у нас ходили легенды...»

— Когда отменили рабство?.. Снова (лёгкий смех).

— Рабство?.. Да чёрт его знает!.. Лет пять-шесть назад. А чо? Ты намекаешь, что с тобой не так обращаются? Знаешь ли, за такие заявления можно получить пулю в зад... (минута молчания) Однако если тебя и правда кто-то оскорбляет или намекает на твой цвет кожи... Хм... Его, скорей всего, повесят.

— Пулю в зад ему лучше! Солевую. Хе... (плюёт в плевательницу)

«Неспешным шагом я прошатался по этим захолустьям это время, пока рабство уже не действует... Нет власти рабства! Теперь ебать будут и белых! ВСЕХ».

— В первую очередь, белых! Ладно, они испоганили историю один раз. Однако «два»... Хаха, это жёсткий перебор!

— А ты не думаешь, что это провокация чёрных? Нашёлся идиот, который решил, что прошлые изменения никак не коснулись совести белокожих, поэтому решил устроить сильную, мощную волну проверки — устоит ли белое население от очередной оккупации черножопых мразей!

— Мразей?.. (плюю) Так они нас что ли называют?

— Шутишь? Они всех так называют! Любого! Даже белого!..

— Это сейчас... А раньше?

— Пять лет прошло. Какое ещё раньше?

— Всё-таки в первый раз, когда это было, прошло лет двести, как всё утряслось и забылось... Белые хорошо старались.

— Неважно они старались, раз в очередные минуты снова пошла такая пляска. Чёрное население вновь стали рабами! Блять, да это хуйня полнейшая! Какой белый мог додуматься?

— Может быть, это те, коричневые?..

— ТЕ?

— О них я буду говорить намного позже, иначе разразится скандал. Наш автор живёт в нелёгкие времена.

— Автор наших мыслей?

— Идей, мыслей...

— Ты думаешь, на него это вообще как-то может влиять? Он умер сотни лет назад.

— Если не тысячи, — врывается третий голос. Хриплый и басистый.

— Тем не менее, до конца или до середины, он не может раскрывать всех своих карт... и ему, знаешь ли, нужно очень хорошо подумать, прежде чем писать что-то вызывающее не только его личный интерес, но интерес тех, кто может слушать его мысли, переведённые в символы.

— Говорят, что некоторые из них слышали его мысли прямо из головы его!

— Такого не бывает! Даже в наше время! Ахах! Бросьте (третий голос).

— Бывает или нет, но нужно быть осторожным и нам, дабы ему, раньше времени, не отрезали голову или ещё что-нибудь нелёгкое в его жизни вдруг бы не приключилось... Была долгая война, и никто не знает причин, почему она приключилась...

— Из-за его смерти?

— Мы знаем, что она началась задолго до его рождения, однако в открытую начали говорить об этом чуть позже...

— После его смерти?

— Хуй его знает! Хуй его знает!

— Так, так, так!.. Знаешь ли... (смотрит на огромного бугая, он самый большой в этой группе) От кого-то несёт дерьмом... Кто-то жутко перетрухал... Упс... Это от меня. Пардон.

Эти подонки смеются. Группа располагается в небольшом помещении, запертом, тухлом, воняющим помоями и трупами.

— Ты ржёшь громче всех! Иди сюда!.. (берёт его за гриву и тащит ближе к стене) Я ни раз уже говорил, что тому, кто будет смеяться, хихикать или улыбаться я отстрелю яйца. Я говорил это? (смотрит на него, ну, на того, которого за гриву сюда привёл — тот машет отрицательно головой) Вы что думаете?

У всех глаза вниз. Никто не хочет быть в ответе за будущую смерть...

— Я думаю...

— Ты заткнись... Иначе я тебе ещё раньше прошибу мозги! (обращается ко всем) Вас здесь, семеро ублюдков, которых я хочу предупредить: сегодня идём на дело!

— На дело? Дело! Ура! Наконец-то дело!

— Дело? Что ещё за дело? (хрипло и недоверчиво)

Вызывающе (это девушка): «Дело? Хм... Что-то новенькое...»

— Откуда взялась эта барби?

— Барби? Барби! Что ещё за барби?

— Заткнись, Мартин!..

— Мартин? Что ещё за?.. А...

— Да, Мартин. Это ты.

— Подожди... Так что за дело, Луис?

— Ха, Диппер! Ты решил меня подстегнуть? Думаешь, отвлечёшь меня, и я не отстрелю тебе яйца? (целится ему в мошонку)

— За что, Луис? За что?

— Много звуков издаёшь, пока я не собираюсь шутить, а только придумываю что-то смешное... Это выводит из себя, Диппер!.. Это выводит... Ну вот видишь... Ты снова улыбнулся.

— Что? Какого хрена? Я не лыбился! Что с твоими глазами, Луис? Ты смотришь не туда? Я не смеялся! У меня даже губы не двигались! О чём ты, Луис?

— О чём я, Диппер? Смотри, Диппер... Все на нас уставились. Я здесь главный, а ты мне хочешь сказать, что я не прав! Диппер... Как меня видит публика? Ты хочешь сказать перед ними всеми, смотри на них, Диппер... Видишь эти лица? Оглянись... (тот рассматривает лица и снова кривит улыбкой)

— Кажется, он снова улыбнулся, — произносит женский голос.

— Что за?.. Диппер... Это правда?

— Луис, да разве я мог? Что это за девка вообще? Я впервые её вижу!

— И я! Луис, и я впервые вижу её! Кто это?

— Стойте... Вы хотите сказать, что никто из вас её не знает? Просто я думал, что это чья-то подружка! Диппер?

— Что? Я вообще её не знаю...

— Диппер... А как же мы? Как же всё то, что ты мне говорил под Луной? (она говорит это и лживо улыбается)

— Под какой нахрен ещё Луной? Я тебя не видел ни разу! Что за чёрт, Луис? Ты веришь мне или какой-то оголтелой сучке?

— Сучке? Луис... Ну вы посмотрите на него... Три дня назад он мне обещал всего себя и ещё много чего вдобавок, а теперь говорит, что я сучка, и что видит меня впервые?! Как ему можно вообще доверять?

Все грубо смотрят на Диппера.

— ЧТО БЛЯТЬ? КАКОЙ НАХРЕН ЧТО? ЧТО БЛЯТЬ? ЛУИС...

Луис целится в мошонку.

— Стой, ЛУИС, я всё объясню! ЛУИС, СТОЙ!

Курок щелкает, и пуля уже смотрит в сторону яиц Диппера.

— Так что, Диппер? Ты знаешь эту... леди?

По лбу Дипперу ползёт очень крупная капля.

— Если эта капля, Диппер, упадёт до твоего ответа, то твои яйца скажут тебе аривидэрчи, бро!

— То есть, они встретятся, — улыбается леди.

— Конечно, сестра. Потом пуля будет в его башке...

— СКАЖИ ИМ!

— Пусть встречаются; я вижу, что ему необходимы отношения в подобном стиле!

— Диппер? Скажешь, что-нибудь напоследок?

— Какого хрена, Луис? Я просто улыбнулся... У меня нервы. Мне было не по себе. В нашей группе какая-то девка... (кто-то на заднем фоне: какая-то?) КАКАЯ-ТО ДЕВКА ЕБЁТ ВАМ МОЗГИ, Я ЕЁ НЕ ЗНАЮ И НИ РАЗУ НЕ ВИДЕЛ!

— Что-о-о, Диппер!? А как же наш поцелуй?! — шлёт ему поцелуй ладонью.

— Диппер, Диппер, Диппер...

— Не делай ошибки, Луис!

— Ладно, Диппер. Твоя взяла. Предлагаю тебе последнее решение: придумай очень смешную историю, которая развеселит всех ребят, да и твою подругу. Только поспеши Диппер... Мой палец устал... Мои руки трясутся, Диппер. Мне сложно, понимаешь... Знаешь... Сделай так, чтобы анекдот не рассмешил и меня, потому что я не сдержусь и нажму на крючок.

— А-а-а-а! (отбирает пистолет у Луиса и приставляет к девушке) Ну что, блять, суки, довыёбывались? Смешную историю? Ахах, блять, щас её мозги окажутся на твоей рубашке, Луис! За сраную улыбку и лживую историю этой бабы вы решили убить меня! Своего союзника! Идиоты! Вы идиоты!

— Хорошо, хорошо, Диппер... Только успокойся...

— Успокоится, Луис?! А давай-ка мне ты расскажешь историю! Давай-ка мне ты расскажешь своим сраным языком свою сраную историю?!

— Не выражайся, Диппер (подхихикивает Луис) тут же дама.

— Ты смеёшься? Какого хрена тебе, Луис, это можно делать? А мне, твоему сраному слуге, делать этого нельзя?

— С чего ты взял, что тебе нельзя этого делать? Это же была шутка, Диппер?! А, парни?