Когда раскалывается мир
Schizophrenia (шизофрения) — слово, известное всем; известно всем также, что это — тяжкое психическое заболевание. Буквальное значение слова (schizo — раскалываю, phren — душа, ум, рассудок) как нельзя более точно определяет сущность психических расстройств, возникающих при этой болезни. Человек перестает осознавать себя целостной личностью, его эмоции и чувства становятся противоречивыми, неадекватными; мысли теряют конкретность и целенаправленность; поведение делается немотивированным, даже нелепым... Главное же расстройство, возникающее у больных шизофренией, — это амбивалентность, двойственность побуждений, эмоций, восприятия, мыслей — словом, то, что в обыденной речи называется «раздвоением личности».
Классическая психиатрия полагает, что природа шизофрении исключительно эндогенна (то есть порождена внутренними причинами). Однако расстройства, подобные эндогенным, возникают и у психически здоровых людей — в кризисные периоды жизни. Сходство душевных расстройств, свойственных подростковому возрасту, с шизофреническими замечали многие психологи и психопатологи. Сходство это не только внешнее: подростковая психика действительно приобретает на определенном этапе «болезненные» черты. Они бывают выражены более или менее ярко, проявляют себя в полном объеме или частично. В ситуации кризиса эти преходящие расстройства становятся более глубокими, заметно похожими на болезнь. Юноше порой ошибочно ставят диагноз шизофрении, поскольку его сознание расщепляется, раскалывается; а происходит это, когда раскалывается, разрушается его мир.
...Мать сына-студента пришла с тривиальными, на первый взгляд, проблемами: «хвосты», парень не является на зачеты, ситуация на грани отчисления из вуза. А теперь бросил учиться вовсе; ничем не занят, ничем не интересуется, поведение и реакция непредсказуемые... Сын — от смешанного брака. Отец — грузин, живет сегодня на родине, сделал там карьеру. Но это теперь, а раньше вся семья жила в Москве, здесь родители закончили аспирантуру, защитились... Отец — доктор наук, мать — кандидат. Когда Грузия стала отдельной страной, отец решил: ему следует жить именно там — естественно, с семьей. Несколько лет семья с сыном-подростком провела в воюющей, чужой для матери стране. Попадали под обстрелы, мерзли зимой, стояли в очередях, с трудом кормились. Впрочем, все это легло на плечи жены — муж много и очень успешно работал. Ноша для нее оказалась непосильной, тем более что был выбор: родители в Москве, а там — совсем другая жизнь. Началось существование на две страны: расставаться с мужем она вовсе не хотела, а у него и работа, и карьера, и будущее — всё в Грузии... Сына буквально разрывали надвое: он сменил множество школ, грузинских и русских. Теперь — живет и учится в Москве, не знает, что будет завтра...
Юноша стройный, очень худой, по-южному красивый, бледный до желтизны, лицо застывшее как маска... Отвечает неохотно, прячет глаза... Пытается утрировать грузинский акцент, ерничает; но все это — с совершенно неподвижным лицом... Все это — совсем не смешно и настолько неадекватно, что производит жутковатое впечатление. «Где вам,— спрашиваю,— хотелось жить, здесь или в Грузии?» — «Не знаю. Когда я здесь, я рвусь к отцу; но и в Грузии долго оставаться не могу». — «Вы говорите по-грузински?» — «Как по-русски». — «А вы вообще-то кем себя считаете?» —«Как раз этого я понять не могу... Я не знаю, кто я, не знаю, какой язык у меня родной, не понимаю, где я живу... И вообще — живу ли? Я даже не знаю, чего я хочу. А раз так, сами подумайте, зачем мне учиться, какой в этом смысл?»
На этот вполне резонный вопрос ответить, пожалуй, нечего. Я пытаюсь сказать ему, что жизнь пусть даже и в невыносимых, нечеловеческих условиях имеет смысл. Мой пациент остается по-прежнему безучастным, но уже не прячет глаза; быть может, он меня услышал...
Печально, но факт: собственные родители лишили ясности и смысла жизнь своего ребенка. Но, скажут многие, виноваты ли они в том, что их жизнь совпала с переломным периодом жизни страны? Нет, их вина иного рода; впрочем, и не вина, наверное... Они ведь и сами страдают, мать, во всяком случае; она ведь понимает, что произошло: «Если бы вы видели, какой он был раньше веселый... Что же мы наделали?!»
Когда разрушается привычная жизнь, рассыпается устоявшийся быт, распадаются связи — дружеские, родственные, человеческие,— неустойчивая (именно неустойчивая, а не больная изначально) психика подростка оказывается особенно уязвимой. Когда подобные катаклизмы происходят в масштабе целой страны, ребенку есть где укрыться, у него есть возможность уцелеть. Семья способна и должна оказаться между ним и враждебным миром, защитить его и уберечь его сознание от расщепления, от мучительной раздвоенности. Эта семья рухнула, не защитила — юное сознание не выдержало, раскололось.
Психохирургия
Менее всего психологическая помощь и психотерапияпоходят на хирургию: и способы воздействия на болезнь, и степень опасности душевных расстройств для жизни человека — всё это, как правило, несопоставимо. Однако бывают случаи, когда обстоятельства вынуждают и психотерапевта действовать столь решительно, что становится ясно: не такое уж бескровное наше занятие; приходится иногда резать по живому, без анестезии.
Эта история — в полной мере история болезни, но и в более «мягких» ситуациях возможны подобные взаимоотношения...
...Они пришли на прием вдвоем, вдвоем они и живут: мать и дочь. Отец умер, когда девочке было три года. Мать не вышла в другой раз замуж: «Решила, что должна посвятить себя дочери!» «Мы всегда вместе, — говорит мать, — вообще у нас удивительная связь, никаких тайн друг от друга». Удивляться, действительно, есть чему. Они поразительно похожи: жестикулируют, говорят, ходят совершенно одинаково, совершенно одинаково одеты и пострижены. Девушка двадцати лет выглядит вполне органично и в парусиновых башмаках на веревочной подошве, и длиннющей хламиде «экологического» цвета; коротенький бобрик ей очень и очень к лицу. Мать одета в подростковом вкусе и производит диковатое впечатление...
Первым делом она сообщает мне, что дочь ее «фактически инвалид», они обошли массу специалистов, никто не помог, и я, естественно, «последняя надежда». Многословно, сбивчиво, невероятно экспансивно она рассказывает мне, что ее дочь страдает тяжелым невротическим расстройством — фобией. Основное — страх общения с людьми; она задыхается в толпе, особенно в метро, испытывает тошноту, как только оказывается среди людей, например в университете, где она учится. Хорошо она чувствует себя только дома — да и то, если нет гостей. Приступы тревоги обычно сопровождаются неутолимым голодом — она ест и не может остановиться. А когда желудок переполняется, вызывает у себя рвоту и успокаивается. Это-то и есть основная проблема. «Подумайте! — буквально рыдает мать. — Ведь так она просто от голода помрет!»
Дочь ее сидит рядом, никаких признаков истощения и обезвоживания организма незаметно: кожа гладкая, упругая, хорошего цвета, белки глаз — чистые. Она не худая и не толстая, у нее не выпадают волосы и явно не ломаются ногти. Вид у нее разнесчастный, на мать смотрит как завороженная, согласно кивает головой: «Да, я, действительно, фактически инвалид, у меня, и правда, нет будущего...»
Интересуюсь осторожно: чем она в свои двадцать лет и будучи «фактически инвалидом» занимается? Выясняется, что учится она в университете на четвертом курсе, академического отпуска по болезни не оформляла, «хвостов» нет. Учиться ей нетрудно; да вот общение с «посторонними» мучительно. Она одинока, единственный близкий человек — мама. Личной жизни никакой, да и «как она может у меня получиться, пока я так больна! Мама права — нужно сначала вылечиться, хотя надежды мало...»
«Но почему, — спрашиваю, — вы решили, что больны неизлечимо? Ведь подобных случаев масса — и люди понемногу приспосабливаются, учатся справляться с такими, как у вас, симптомами... Да и сами симптомы вполне поддаются лечению». — «А вот мама мне говорит: она чувствует — все безнадежно, я не поправлюсь. А она не ошибается! Между нами такая связь! Если у нее что-нибудь болит, ей не нужно говорить мне об этом — я и так знаю, потому что сама тут же заболеваю...»
Да, связь, действительно, между ними очень прочная, симбиотическая. Мать держит дочь крепко, ведь она «посвятила ей жизнь», не вышла вновь замуж. Суть дела состоит здесь в том, что, испытав сильное потрясение и душевную боль, когда стала молодой вдовой, мать девочки неосознанно, быть может, не решилась на другой брак — чтобы оградить себя от возможных в будущем страданий, ведь и второй муж мог бы умереть. Она вцепилась в дочь, предалась всецело заботе о ней. Подсознательно она старалась привязать девочку к себе как можно крепче — не давать ей взрослеть, становиться самостоятельной. Ведь это неминуемо привело бы к разлуке...
Отчаянный, панический страх одиночества заставлял мать делать все, чтобы девочка нуждалась в ней постоянно, не давать ей ни малейшей свободы. В этих условиях девочка и не могла вырасти иной, чем она есть, — крайне неуверенной в себе, беспомощной, эгоцентричной, тревожной.
Однако жизнь берет свое, нужно учиться, получать профессию — словом, выходить в мир. Сохранить симбиотическую, жизненно важную для матери связь с дочерью, можно только поддерживая страхи девочки, укрепляя ее неуверенность в себе. Не случайно, реальными все эти симптомы стали именно в тот момент, когда девочка попыталась действительно вылететь из гнезда: она полгода была на стажировке — за границей и окончательно «стала инвалидом» по возвращении.
Не нужно думать, впрочем, что мать моей пациентки — злодейка, намеренно искалечившая душу дочери. Это не так; но для того чтобы помочь девочке, придется действовать очень решительно, действительно хирургически. Операция эта для матери будет очень болезненной, но пуповину, столь прочно связывающую их, необходимо, наконец, перерезать...
Лучшее — враг хорошего
Бессмертная формула «Хотели как лучше...», похоже, является формулой жизни не только общества в целом, но и отдельно взятой семьи. Ну разве не добра желают родители своим детям, когда, к примеру, проверяют каждый шаг ребенка, учатся вместе с ним, детально вникают в нюансы его взаимоотношений со сверстниками, переживают вместе с ним все хитросплетения подростковых интриг, служат поверенным его детских и недетских тайн, когда требуют соблюдения правил и режима, приучают к дисциплине? Хотят родители «как лучше», однако результат зачастую оказывается плачевным.
Чтобы понять, почему так получается, нелишне попробовать разобраться, чем же нередко на самом деле являются эти благие намерения и отчего тактика муштры и шагистики, как правило, делает всю воспитательную стратегию в семье безнадежно провальной.
В психологическую консультацию иногда приходят оба родителя, чаще — мать приводит ребенка. Отец, делегированный семьей сопровождать пациента, — случай редкий, всегда имеющий специальную причину: быть может, матери нет в живых, или состоялся такой не часто встречающийся развод, когда ребенок почему-то остался с отцом, или же роль матери в семье столь ничтожна, что доверить ей сколько-нибудь ответственное дело считается невозможным...
Необычность ситуации вынуждает меня сразу поинтересоваться, где мать мальчика, почему она не смогла прийти. Ответ получаю четкий и категорический: «Она у нас женщина, подверженная фантазиям, моментально впадает в панику и истерику, понятие дисциплины ей чуждо, толку от нее вы все равно не добились бы...»
Мой собеседник причесан волосок к волоску, с прекрасной выправкой, застегнут на все пуговицы и крючочки. С ним двенадцатилетний мальчик, образцово-показательный на вид с совершенно зареванным лицом. Здоровается вежливо, садится ровненько, как отец, спинки стула спиной не касается, колени тесно сомкнуты, пятки вместе, носки врозь; заметно, что напряжен до последнего предела.
Жалобы на внезапно возникающие у мальчика вспышки раздражительности с криком, слезами, категорическим отказом подчиняться распоряжениям отца.
У нас вообще, — рассказывает отец, — вся жизнь подчинена строжайшей дисциплине. Я, знаете ли, убежден, что порядок важнее всего, я требую неукоснительного соблюдения режима дня, слежу постоянно, чтобы он занимался как следует.
— И как же следует?
— У нас все расписано по минутам, иначе нельзя добиться высоких результатов и в учебе, и вообще в жизни.
— А мальчик, он согласен с вами?
— Неважно, согласен он или нет, он должен подчиняться.
— Но он подчиняется не всегда, отказывается?
— Да не то чтобы отказывается. Вот истерики стал устраивать, плачет, кричит. Особенно по выходным, подумайте, прямо с утра телевизор хочет смотреть. Но с этим бы я еще справился, так вот в последнее время его утром в выходные не добудишься, не поднимешь, говорит: «Зачем мне просыпаться?» Это же прямо патология какая-то, ведь в выходные дни столько нужно успеть, и я не на работе, могу проследить.
— Но ведь нужна и передышка, вы не согласны?
— А как же! Лыжи, прогулки — это обязательно, только он все это не любит, ему бы телевизор или музыку свою слушать, и главное, все норовит в своей комнате закрыться.
— Всякому человеку нужно одному побыть, хотя бы иногда, вам не кажется?
— Может быть, вы и правы, но прохлаждаться времени нет, иначе он ничего в жизни не добьется, а что такое быть неудачником, я-то знаю, можете мне поверить!..
Говоря все это, отец мальчика выглядит не просто взволнованным, он явно страдает. Похоже, что на этот раз в психотерапии нуждается в первую очередь именно он, а потом уж мальчик.
Чем же страдает этот человек? Его мучение называется перфекционизм, то есть стремление к немыслимому совершенству. Однако немыслимого совершенства достигнуть невозможно. В род недуга это стремление превращается, когда ему сопутствует низкая самооценка. Самооценка моего собеседника в течение последних лет не просто снизилась, она рухнула, рухнула вместе с развалившимся привычным порядком.
— Структура, в которой я прослужил всю жизнь, разрушена полностью. Я не остался без работы, но прежнего положения теперь не имею, у меня все время ощущение потери почвы под ногами. Я постоянно беспокоюсь и боюсь, что и с воспитанием сына не справлюсь. Я, может, и давлю на него, но желаю ему только добра!
Вот что точит моего собеседника, вызывает у него постоянную тревогу и напряжение, вынуждает осуществлять тотальный контроль и беспрерывно теребить и дергать сына, ведь он — его единственная теперь надежда на успех! Мудрено ли, что мальчик устал и не хочет по утрам просыпаться.
Вот так и получается у любящих, заботливых родителей, глаз не смыкающих в попечении о своих детях. Они, и правда, «хотят как лучше», но не зря сказано: лучшее — враг хорошего.
И в заключение...
Каждая несчастливая семья, как было сказано некогда классиком, несчастлива по-своему. Многим из нас кажется, будто наши трудности и проблемы с детьми уникальны; более того, нередко мы думаем, что конфликты с детьми случаются «только у нас». Однако опыт показывает: и в недрах самых «благополучных» семей происходят тяжкие столкновения, близкие люди мучаются, не понимая друг друга.
В этом нет ничего удивительного — ведь становясь впервые родителями, мы начинаем новую жизнь с чистого листа, чужим опытом здесь не обойтись. Наш родительский стаж исчисляется возрастом наших детей, мы растем и совершаем ошибки вместе с ними. Вместе с ними мы пускаемся в путешествие, и нужно быть готовым к разнообразным приключениям и опасностям. К сожалению, мы лишены возможности вооружиться точной картой, чтобы заранее предвидеть и обойти все препятствия... Но воспользоваться «путевыми заметками» других людей и немного сориентироваться стоит. Именно такими заметками, возможно, и послужили вам прочитанные в этой книге истории.
Наверное, где-то вы обнаружили сходство со своей ситуацией. Вы увидели, как скверно все может обернуться: случаи, здесь описанные, все без исключения драматичны, хотя и каждый по-своему. Может быть, разглядев это сходство, вы сумеете измениться, посмотрите на происходящее с вами и вашим ребенком другими глазами.
Вы теперь знаете: многое, что окружающие принимают за нарушения дисциплины, капризы, дурной характер, избалованность и распущенность детей, на самом деле может быть проявлением душевного расстройства. Вы теперь понимаете: в подобном случае без помощи специалиста не справиться.
Вы убедились, трудности поведения и характера наших детей не возникают сами по себе. Они всегда порождаются нашими собственными проблемами. Когда ребенок становится невыносимым, полезно вспомнить, что детей нам не аист приносит...
Прочитав эту книжку, вы согласитесь, пожалуй: универсального средства, способного помочь избежать или предотвратить кризисные ситуации с детьми, нет. Что нужно делать, чтобы все и всегда были счастливы, мне неизвестно. Однако мой профессиональный опыт позволяет обозначить то, чего по отношению к детям нужно стараться НЕ делать.