Происхождение эмоциональных реакций

Каким путем раз­личные объекты, вызывающие эмоцию, порождают в нас такие-то определенные виды телесного возбуждения? Этот вопрос был поднят только весьма недавно, но были уже сделаны с тех пор интересные попытки дать на него ответ.

Некоторые из видов экспрессии можно рассматривать как повторение в слабой форме движений, которые прежде (когда еще они выражались в более резкой форме) были полезны для индинидуума. Другие виды экспрессии подобным же образом можно считать воспроизведением в слабой форме движений, которые при других условиях являлись необходимыми физиологическими дополнениями полезных движений. Примером подобных эмоциональных реакций может служить пре­рывистость дыхания при гневе или страхе, которая представляет, так сказать, органический отголосок, неполное воспроизведение того состояния, когда человеку приходилось, действительно, тяжело дышать в борьбе с врагом или в стремительном бегстве. Таковы, по крайней мере, догадки Спенсера по этому вопросу, догадки, нашедшие подтверждение со стороны других ученых. Он был также, насколько мне известно, первым ученым, высказавшим предположение, что другие движения при страхе и гневе можно рассматривать в качестве рудиментарных остатков движений, которые первоначально были полезными.

«Испытывать в слабой степени,» — говорит он, — «психические состояния, сопровождающие получение ран или обращение в бегство, значит чувствовать то, что мы называем страхом. Испытывать в слабой степени душевные состояния, связанные со схватыванием добычи, убиванием и съеданием ее, все равно, что желать схватить добычу, убить и съесть. Единственный язык наших склонностей служит доказательством тому, что наклонности к известным действиям суть не что иное, как зарождающиеся психические возбуждения, связанные с данными действиями. Сильный страх вы­ражается криком, стремлением к бегству, сердечным трепетом, дрожью — словом, симптомами, сопровождающими действительные страдания, испытываемые от объекта, который внушает нам страх. Страсти, связанные с разрушением, уничтожением чего-нибудь, выражаются в общем напряжении мышечной системы, в скрежете зубами, выпускании когтей, расширении глаз и фыркании — все это слабые проявления тех действий, которыми сопровождается yбиение добычи. К этим объективным данным всякий может прибавить из личного опыта немало фактов, значение которых так же понятно. Каждый может на самом себе убе­диться, что душевное состояние, вызываемое страхом, заключается в представлении некоторых неприятных явлений, ожидающих нас впереди; и что душевное состояние, называемое гневом, за­ключается в представлении действий, связанных с причинением кому-нибудь страдания».

Принцип переживания в слабой форме реакций, полезных для нас при болеe резком столкновении с объектом данной эмоции, нашел ceбе немало приложений в опыте. Такая мелкая черта, как оскаливание зубов, обнажение верхних зубов, рассматриваются Дарвином, как нечто унаследованное нами от наших предков, которые имели большие глазные зубы (клыки) и при нападении на врага оскаливали их (как это делают теперь собаки). Подобным же образом, согласно Дарвину, поднимание бровей при направлении внимания на что-нибудь внешнее, paскрывание рта при изумлении обусловлены полезностью этих движений в крайних случаях. Поднимание бровей связано с открыванием глаз, чтобы лучше видеть, раскрывание
рта — с напряженным слушанием и с быстрым вдыханием воздуха, обыкновенно предшествующим мышечным напряжениям. По Спенсеру, расширение ноздрей при гневе есть остаток тех действий, к которым прибегали наши предки, вдыхая носом воздух во время борьбы, когда, «рот их был заполнен частью тела противника, которую они захватили зубами»(!). Дрожь во время страха, по мнению Мантегацца, имеет своим назначением разогревание крови (!). Вундт полагает, что краснота лица и шеи есть процесс, имеющий целью уравновесить давление на мозг крови, приливающей к голове вследствие внезапного возбуждения сердца. Вундт и Дарвин утверждают, что то же назначение имеет излияние слез: вызывая прилив крови к лицу, они отвлекают ее от мозга. Сокращение мышц около глаз, которое в детстве имеет назначением предохранение глаза от чрезмерного прилива крови во время припадков крика у ребенка, сохраняется у взрослых в виде нахмуривания бровей, которое всегда немедленно происходит в тех случаях, когда мы сталкиваемся в мышлении или деятельности с чем-нибудь неприятным или трудным: «Так как привычка хмуриться перед каждым припадком крика или плача поддерживалась у детей в течение бесчисленного ряда поколений», — говорит Дарвин, — «то она прочно ассоциировалась с чувством наступления чего-то бедственного или неприятного. Затем при аналогичных условиях она возникла и в зрелом возрасте, хотя никогда не доходила до припадка плача. Крик и плач мы начинаеме произвольно подавлять в ранний период жизни, от наклонности же хмуриться едва ли можно когда-либо отучиться». Другой принцип, которому Дарвин, может быть, не отдает полной справедливости, может быть назван принципом аналогичного реагирования на анало­гичные чувственные стимулы. Есть целый ряд прилагательных, которые мы метафорически применяем к впечатлениям, принадлежащим различным чувственным облас-
тям — чувственные впечатления всевозможных классов могут быть сладки, богаты или прочны, ощущения всех классов могут быть остры. Со­гласно с этим, Вундт и Пидерит рассматривают многие из наиболее выразительных реакций на моральные мотивы как символически употребляемые выражения вкусовых впечатлений. Наше отношение к чувственным впечатлениям, имеющим аналогию с ощущениями сладкого, горького, кислого выражается в движениях, сходных с теми, которыми мы передаем соответствующие вкусовые впечатления: «Все душевные состояния, которые язык мета­форически обозначаст горькими, терпкими, сладкими, характери­зуются мимическими движениями рта, представляющими аналогию с выражением соответствующих вкусовых впечатлений. Та же аналогичная мимика наблюдается в выражениях отвращения и довольства. Выражение отвращения есть начальное движение для извержения рвоты; выражение довольства аналогично с улыбкой человека, сосущего что-нибудь сладкое или пробующего что-нибудь губами. Обычный между нами жест отрицания — вращение головы из стороны в сторону около ее оси — есть остаток того движения, которое обыкновенно производится детьми для того, чтобы воспрепятствовать чему-нибудь неприятному проникнуть им в рот, и которое можно постоянно наблюдать в детской. Оно возникает у нас в том случае, когда стимулом является даже простая идея о чем-нибудь неблагоприятном. Подобным же образом утвердительное кивание головы представляет аналогию с нагибанием головы для принятия пищи. У женщин аналогия между движениями, связанными вполне определенно первоначально с обонянием, и выражением морального и социального презрения и антипатии настолько очевидна, что не требует пояснений. При удивлении и испуге мы мигаем, хотя бы для глаз наших не представлялось никакой опасности; отворачивание глаз на мгновение может служить вполне надежным симптомом того, что наше предложение пришлось не по вкусу данному лицу, и нас ожидает отказ». Этих примеров будет достаточно для того, чтобы показать, что такие движения экспрессивны по аналогии. Но если некоторые из наших эмоциональных реакций могут быть объяснены при помощи двух указанных нами принципов (а читатель наверное уже имел случай убедиться, как проблема­тично и искусственно при этом объяснение весьма многих случаев), то все-таки остается много эмоциональных реакций, которые вовсе не могу быть объяснены и должны рассматриваться нами в настоящее время как чисто идиопатические реакции на внешние раздражения. Сюда относятся: своеобразные явления, происходящие во внутренностях и внутренних железах, сухость рта, понос и рвота при сильном страхе, обильное выделение мочи при возбуждении крови и сокращение мочевого пузыря при испуге, зевание при ожидании, ощущение «куска в горле» при сильной печали, щекотание в горле и усиленное глотание при затруднительном положении, «сердечная тоска» при боязни, холодное и горячее местное и общее выпотение кожи, краснота кожи, а также некоторые другие симптомы, которые, хотя и существуют, вероятно, еще не достаточно отчетливо выделены из среды других и не получили еще особого названия. По мнению Спенсера и Мантегацца, дрожь, наблюдаемая не только при страхе, но и при многих других возбуждениях, есть явление чисто патоло­гическое. Таковы и другие сильные симптомы ужаса — они вредны для существа, испытывающего их. В таком сложном организме, каким является нервная система, должно существовать много случайных реакций, эти реакции не могли бы развиться совершенно самостоятельно в силу одной лишь полезности, которую они могли представлять для организма. Морская болезнь, щекотливость, застенчивость, любовь к музыке, наклонность к различным опьяняющим напиткам, должны были возникнуть случайным путем. Было бы нелепо утверждать, что ни одна из эмоциональных реакций не могла бы возникнуть таким мнимо случайным путем.

Наши рекомендации