Сновные и дополнительные признаки преступного типа. 1 страница

ВВЕДЕНИЕ.

Криминально-психологическое изучение преступника, его задачи, необходимость и значение.

Преступление всегда имеет два корня: один лежит в личности преступника и сплетается из особенностей его конституции, а дру­гой состоит из внешних для данной личности фактов, своим влия­нием толкнувших ее на преступный путь. Те элементы, из кото­рых слагается «личный» корень преступления, можно назвать эндогенными факторами, а те внешние события, которые толкнули субъекта на преступление, — экзогенными факто­рами этого преступления. В происхождении каждого преступления участвуют и те, и другие факторы, только в одних случаях пре­обладающая роль принадлежит факторам эндогенным, а в других, наоборот, — экзогенным. Но ни одно преступление нельзя объяс­нить исключительно внешними причинами, игнорируя особенности совершившей его личности. Нарисуйте, какую угодно цепь внешних событий, все равно для того, чтобы под давлением их произошло преступление, необходимо прибавить к ним известный склад лич­ности. Личность иного склада, в тех же условиях, или совершит иное преступление, чем данное, или вовсе не совершит преступле­ния, а найдет иной выход из своего положения, — может быть, кончит самоубийством, пойдет просить милостыню, помирится с родственниками, с которыми была в ссоре, и попросит у них про­щении, переменит профессию, вступит в выгодный брак и т. д. Если же нарисовать картину таких условий, при которых для чело­века исчезает возможность выбора, и он фатально влечется к известной форме реакции на полученные им впечатления, то к таким случаям не может быть прилагаемо понятие преступления. Это — несчастные случаи, которые не могут влечь за собой ника­кой уголовной ответственности. Преступление предполагает вину, — умысел или неосторожность, — а вина показывает, что в личности совершившего преступление есть нечто, что послужило корнем этого преступления. Проявившаяся в том или ином престу­плении вина есть преходящее конкретное настроение, которое сло­жилось у человека под влиянием двух сил: действия на него различ­ных событий, происходивших в окружающей среде, с одной сто­роны, и его психической конституции — с другой. Заключается ли преступление в том, что человек совершил нечто запрещенное уго­ловным законом, или не выполнил того, что уголовный закон пред­писывает, т.-е. заключается ли оно в наказуемом содеянии или в без­действии, оно всегда есть волевой акт и, как таковой, представляет собою известную моторную реакцию на полученные индивидом впечатления. В основе этой реакции лежит выбор, из представля­вшихся возможностей, а в этом выборе проявляется вся духовная личность преступника с присущим ей запасом жизненного опыта, с ее способностью или неспособностью предвидеть более или менее далекое будущее, с накопившимися у нее волевыми навыками и тен­денциями к определенным видам поведения. Когда человек совер­шает преступление, он предварительно решает вести себя опреде­ленным образом. В его сознании появляется мысль об известном поведении и, так сказать, получает санкцию; при этом, быть может, он даже ошибочно рисует себе результат этого поведения. В тех случаях, когда он действует умышленно, он сознает, что его дея­тельность составит или будет иметь своим последствием преступле­ние; его решение поступить определенным образом складывается тогда при наличности этого сознания. Когда он совершает престу­пление по неосторожности, он решает поступить известным обра­зом, или не предвидя преступных последствий своего поведения, при возможности, однако, их предвидеть, или предвидя их, но легкомысленно рассчитывая, что они будут предотвращены настоя­щим или будущим вмешательством определенных факторов. Для того, чтобы вполне правильно оценить виновника того или иного преступления, с точки зрения большей или: меньшей опасности его для правопорядка, необходимо учесть, с одной стороны, те элементы его личности, которые влияли на сделанный им выбор положитель­ным образом, т.е., так сказать, склоняли к нему, а с другой сто­роны, — те, которые служили источником мотивов, удерживавших или отталкивавших от преступления и подсказывавших иной выход из создавшегося положения. Иными словами, мы должны учесть все, что, так сказать, криминогенно и криминорепульсивно в свой­ствах данной личности. Соотношением элементов этих двух кате­горий и определяется степень опасности, представляемой данною личностью для правопорядка. Таким образом, глубокое понимание преступления предполагает не только исследование его внешней стороны и установление вины преступника, но и выяснение того отношения, которое существует между виной, как отдельным настроением личности, и конституцией этой личности. Этим отно­шением и определяется, в каком смысле и в какой степени данный субъект опасен для правопорядка, как велика вероятность повтор­ного преступления с его стороны.

Из сказанного ясно, что одного учения о разных формах вины и обстоятельствах, влияющих на них в ту или другую сторону недостаточно. Необходимо еще психологическое учение о пре­ступной личности в ее целом, которое раскрывало бы нам те типич­ные склады этой личности, на почве которых вырастают проявляю­щиеся в различных преступлениях разнообразные оттенки умысла и неосторожности.

Крайне ошибочно было бы думать, что преступный мир можно и нужно изучать лишь с точки зрения психопатологической или, хотя бы шире, — медицинской, т.е. лишь со стороны обнаружи­вающихся у его представителей отклонений от того, что считается физическим и душевным здоровьем человека. Никто не станет, разумеется, оспаривать важности такого изучения, но, если не терять из виду современного взгляда на уголовное наказание, необходимости глубокого ознакомления с личностью подсудимого в уголовном процессе и чрезвычайно сложных и быстро растущих задач педагогического характера, стоящих перед пенитенциарными учреждениями, то нельзя, ни минуты сомневаться, что такое изучение не является, ни единственно возможным и нужным, ни даже главным и самым важным для успешной борьбы с преступ­ностью. Конечно, судье или следователю важно знать, болен или здоров стоящий перед ними преступник, но им важно и нужно знать не только это, а и многое такое о личности этого человека, что выходит далеко за пределы врачебного исследования. Значительный процент преступников, — и часто преступников очень тяжких, — здоровы, но это не. значит, что они представляют однородную, сплошную массу, которую не стоит изучать со стороны особенно­стей составляющих ее индивидов; наоборот, среди этой части пре­ступного мира существует масса разнообразнейших типов, кото­рые очень важно различать как для профилактики преступности,, так и для борьбы с последней мерами уголовного правосудия. С дру­гой стороны, и у тех преступников, которые, хотя и не лишены известных патологических черт, но, тем не менее, признаны не нуждающимися в содержании в психиатрическом учреждении и уголовно ответственными, не мало таких особенностей в психи­ческом складе, которые стоят за пределами врачебного исследова­ния и не обнимаются им, но знание, которых очень важно для при­нятия в отношении этих преступников действительных мер, а иногда даже и для понимания, во всей их полноте и своеобразии, присущих им патологических черт. К таким преступникам при­надлежат многие лица, страдающие неврастенией, истерией, эпи­лепсией, лица, обозначаемые расплывчатым и неопределенным тер­мином психопатов, и т. п. Если они признаны вменяемыми и винов­ными, то должны подлежать уголовной ответственности, но послед­ней следует придать особый характер, определяющийся, с одной стороны, их патологическими, а с другой — криминогенными чертами.

Для того, чтобы разумно решить, какие меры надо применить к тому или иному преступнику, в целях удаления его с преступного пути, нужно, во-первых, знать, что именно в его личности послу­жило корнем его преступления и каким изменениям должны под­вергнуться эти элементы его личности, а во-вторых, — какого рода психологическому воздействию должен он подвергнуться для того, чтобы было достигнуто то именно изменение его личности, кото­рое необходимо в общественных интересах. Для решения этих вопросов необходимо выяснить, к какой разновидности преступ­ного мира принадлежит данный субъект, и иметь ряд общих сведе­ний о присущих представителям этой разновидности криминоген­ных особенностях и о целесообразных способах воздействия на них. Криминальная психология и должна дать твердые основания для решения всех этих вопросов. Кратко ее можно определить как психологию борьбы с преступностью. Она рас­сматривает преступление как проявление психической конституции личности. Она устанавливает и исследует различные типы преступ­ников (криминальная типология), а также признаки и приемы их распознавания (криминальная диференпиальная диагностика). Она устанавливает те типы психологического воздействия, которым, для целей уголовной юсти­ции, должны подвергаться носители разных криминальных типов (криминальная педагогика). Она изучает, наконец, психические процессы, которые находят свое выражение в судеб­ном и до судебном исследовании преступления и преступника. Говоря вообще, она изучает все те психические состояния личности, которые оказывают то или иное влияние на уголовную ответственность. Психические состояния, при которых уголовная ответственность отпадает совершенно, — так называемые состоя­ния невменяемости, — лежат за ее пределами. Подобно тому, как психология изучает душевную жизнь душевно-здоровых людей, оставляя психиатрам обширную область разнообразных форм болезненного расстройства душевной деятельности, криминальная психология имеет дело лишь с лицами, которые нарушили уголов­ный закон не в состоянии душевной болезни.

Предмет криминальной психологии составляют не отдельные психические процессы, в возможном мысленном их обособлении, а личность в известном круге ее проявлений, относящихся к обла­сти преступления или борьбы с последним. Изучение отдельных психических реакций и особенностей их течения занимает в ней некоторое место и имеет дополнительное значение. На первом плане в ней стоит личность, под действием известных обстоятельств и обстановки проявляющая себя в определенных формах поведения, относящихся к сфере преступления или борьбы с последним. (Основное значение в ней имеют наблюдение поведения личности и точное научное описание отдельных фактов, ее характери­зующих или объясняющих, сравнение и анализ добытых данных, и установление типов. Данные для своих выводов и описаний кри­миналист-психолог получает путем тщательного исследования отдельных случаев преступлений и обследования их виновников, их физического и психического состояния, имущественного, семейного и социального положения, а также путём изучения отдельных уго­ловных процессов. Изучение различных сторон личности по дан­ным истории ее жизни, — вот путь криминалиста-психолога. К своим обобщениям он должен или от внимательно проверенных -и изученных конкретных фактов. Ему необходимо подробно озна­комиться со всей историей жизни данного преступника, с детства и до настоящего момента. Необходимо выяснить по фактам жизни, как реагировала данная личность в различных жизненных положе­ниях. Нужно представить себе ясную картину тех условий, в атмо­сфере которых складывался характер данного преступника — характер и взаимные отношения его родителей или воспитателей,— материальное и социальное положение, внутреннюю жизнь семьи, характер школы, в которой учился данный субъект, что его в школе интересовало и что, наоборот, давалось ему с трудом и казалось неинтересным и т. д. Впечатления детства и юности часто оказы­ваются роковыми для всей последующей жизни человека. Состоя­ние родителей субъекта важно и в другом отношении, — в смысле передачи по наследству тех или иных качеств и предрасположений. Словом, криминальная психология должна идти по пути возможно углубленного и полного изучения психической конституции субъекта в процессе ее постепенного образования и изменения с детства и до настоящего момента.

В качестве дополнительного приема, криминалист-психолог пользуется, между прочим, и методом статистическим, но послед­ний имеет значение в криминально-психологическом исследовании, лишь, поскольку он применяется к данным, добытым или проверен­ным тщательным индивидуальным обследованием. Криминалист-психолог не должен, во что бы то ни стало, гнаться за большими цифрами; он должен, главным образом, стараться в немногом, но внимательно исследованном и проверенном, найти многое.

Исследование личности преступника должно вестись таким образом, чтобы оно раскрывало тот тип, носителем которого является данный субъект. Необходимо собрать, возможно, полные данные о состоянии преступника непосредственно перед соверше­нием преступления, во время совершения последнего и после этого, как до суда и отбытия наказания, так и во время отбытия заклю­чения. Между прочим, психология раскаяния преступника и психо­логия заключенного составляют две частные проблемы криминаль­ной психологии, среди многих других подлежащие самому тщатель­ному изучению. Во время пребывания в карательном учреждении заключенный должен быть объектом постоянного наблюдения, зада­чей которого является выяснить, во всей их полноте, криминоген­ные элементы его психической конституции и те изменения, кото­рые в них происходят под влиянием заключения и дают основание сделать вывод, что черты преступного типа, носителем которого является данный субъект, у него бледнеют и стираются, или, напро­тив, укрепляются, становятся ярче, развиваются. Такое наблюде­ние должно вестись по особой программе с возможной индивидуали­зацией ее в отношении отдельных заключенных. Так как крими­нально-психологическое исследование имеет дело с личностью в ее целом, при чем главное место в нем занимает изучение эмоциональ­ной и волевой сферы личности, мало поддающихся эксперименталь­ному исследованию, то экспериментальные методы могут иметь лишь ограниченное значение в криминальной психологии. Однако немало и таких случаев, когда они могут служить для криминалиста-психолога ценным подспорьем, как средство обнаружить те или иные элементы конституции субъекта и наличность или отсут­ствие известного признака, имеющего значение для решения вопроса, носителем какого именно криминального типа является данный субъект. В настоящее время, когда закладывается только фундамент криминальной психологии и проводятся лишь общие разграничительные линии, отделяющие главные криминальные типы друг от друга, роль экспериментальных методов в криминальной психологии меньше, чем она будет с дальнейшим развитием этой отрасли знания.

Много важных и интересных для него данных криминалист-психолог может получить из разных документов, содержащих в себе те или иные сведения о прошлом личности и отдельных ее переживаниях, — из писем, дневников, сочинений преступников, вообще из разных продуктов творчества преступников, — из их литературных произведений, произведений искусства (скульптур­ных произведений, картин и т. п.), между прочим, и из их особого жаргона и татуировок. Показателями своеобразных черт конституции преступников являются иногда особенности форм общения и организаций, складывающихся в преступном мире. Между про­чим, криминалист-психолог должен уделять большое внимание пси­хологии преступных шаек и сообществ.

Из сказанного ясно, насколько широко и разнообразно содер­жание криминальной психологии. У нее есть черты сходства со многими психологическими дисциплинами и она, нередко, прибе­гает к заимствованиям из них. В ней есть элементы специальной психологии, т.е. психологии, изучающей индивидов, выделенных по тем или иным внешним признакам, — (например), по полу, возрасту, национальности и т. п. В ней есть и элементы дифференциальной психологии, так как она устанавливает типы и изучает психиче­ские различия носителей разных криминальных типов. Она содер­жит в себе элементы генетической психологии, поскольку иссле­дует процесс развития криминального типа, начиная с зародыша его у подростков и кончая полным развитием у взрослых преступ­ников. В ней есть и элементы коллективной психологии, поскольку она изучает встречающиеся у преступников отклонения от того, что нормально для лиц одного с ними социального слоя, а также слагающиеся в преступном мире коллективные образования, — психологию толпы, преступных сообществ и шаек. Свои руководя­щие точки зрения, на которые она опирается в определении пре­делов своих исследований и при делении изучаемых ею преступни­ков на группы и подгруппы по родам и видам совершенных ими пре­ступлений, она получает от науки уголовного права, что дает осно­вание относить ее к циклу криминальных дисциплин. Она соста­вляет как бы звено, соединяющее круг криминальных и психоло­гических дисциплин. Несомненна и ее тесная связь с той ветвью психологических знаний, которая изучает характер и личность в ее целом. Для учения о личности и характере криминально-пси­хологическое изучение, в свою очередь, может дать богатый мате­риал и ряд ценных выводов.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

реступный тип.

I.

О преступном типе чаще всего говорят как об известном «внешнем» типе, т.е. как о сочетании определенных внешних признаков, отличающих преступников от остальных людей и спо­собных служить для их классификации и распознавания, как о типе анатомо-физиологическом или антропологическом. При этом полагают, что, если внешние признаки и не исчерпывают содержания преступного типа, то все же являются основными, глав­ными; к ним присоединяются различные психологические при­знаки, но они менее пригодны для целей диагностики и классифи­кации, менее определенны и ярки, а часто и менее постоянны. Как бы то ни было, им, в содержании преступного типа, должно быть будто бы отведено второе место; руководящее же и решающее значение принадлежит внешним признакам. Стоя на такой, точке зрения, исследователи сосредоточивали свое внимание преимуще­ственно на одной части тела преступников, — на их голове; харак­терные для преступников признаки старались найти, прежде всего, в особенностях их черепа и лица. Самые ранние попытки науч­ного изучения преступника и направлялись именно к тому, чтобы уловить все особенности внешнего вида преступников и, прежде всего, их черепа и лица. Первой попыткой этого рода было френологическое учение Галля, возникшее в 20-х годах XIX сто­летия. Галль исходил из мысли, что полушария большого мозга представляют собою собрание отдельных органов, из которых каждый служит центром для той или иной способности души. Все способности или склонности человека прирожденны и стоят в прямой зависимости от строения и развития органа, через посред­ство которого они выражаются.

Измерив и рассмотрев череп, думал он, можно определить умственные и нравственные качества человека. Если у человека, судя по выпуклостям, впадинам и соотношению частей черепа, развит, например, инстинкт разрушения или хищничества, он станет разбойником или убийцей; если у него развит орган храбрости, он будет мужествен и т. д.

Мысль, что преступники, или, по крайней мере, значительный процент их, являются носителями своеобразного внешнего типа и что задача научного изучения заключается именно в том, чтобы открыть специфические, т.е. исключительно преступникам свой­ственные внешние признаки, не умерла вместе с френологией, а продолжала существовать и после Галля, достигнув апогея в своем развитии в учении Ломброзо и его последователей. Основная мысль сочинения Ломброзо «О преступном чело­веке» заключается в том, что типичный преступник предста­вляет собою особую разновидность человеческого рода, отли­чающуюся от остальных людей, прежде всего, своей своеобраз­ной анатомо-физиологической структурой. Изучение последней и составляет задачу уголовной антропологии. Школа Ломброзо учит, что существует особый антропологический тип преступника, пли, вернее, несколько антропологических типов преступников. Около 40% преступников составляют преступники прирожден­ные. Прирожденный преступник, по учению Ломброзо, есть, прежде всего, анатомо-физиологический тип, т.е. субъект, отме­ченный целым рядом своеобразных анатомических и физио­логических признаков. Во всех частях его тела Ломброзо и его школа находят ряд характерных аномалий. Они измеряют пре­ступника буквально с головы до пяток и всюду находят особен­ности. Одни из этих особенностей носят внешний характер и определяются прямо путем измерений соответствующей части тела на живых и мертвых людях, другие — скрыты внутри орга­низма и обнаруживаются при вскрытии трупов. При этом в пере­числении отличительных черт анатомии прирожденного преступника нет определенной системы. В беспорядке излагаются признаки самого разнообразного анатомического и биологического значения. «Перечисляя и описывая признаки установленного им типа, — говорит про Ломброзо проф. 3ернов, — он переме­шивает и ставит рядом признаки совершенно разного биологиче­ского значения, не заботясь осмыслить сколько-нибудь их выбор, и, видимо, стремясь импонировать читателю только численность» их».

Массу особенностей Ломброзо нашел, прежде всего, в черепе прирожденных преступников, — и почти в каждой кости черепа, и в его общем строении и очертании. Вообще у преступников, особенно у воров, преобладают небольшие черепа, черепа наиболь­шей вместимости попадаются у них редко.

У прирожденных преступников часто наблюдаются: ассиметрия черепа, сравнительное уменьшение передней части черепа, выстояние лица слишком вперед, или так называемый прогнатизм в 69% случаев, различные уклонения формы черепных и лицевых костей.

У преступников, особенно у воров, часто встречаются скошен­ный лоб, а также сравнительно малая величина лобной кости, сравнительно более длинный лицевой скелет, сильное развитие надбровных дуг, лобной кости и сосцевидных отростков височной кости, сильное развитие нижней челюсти и аномалии ушей; напри­мер, у 25% прирожденных преступников Ломброзо и Гра­денико нашли приращение ушной дольки к щеке.

В сфере физиологической, в отправлениях разных органов тела Ломброзо находит у прирожденных преступников также массу особенностей. Он доходит даже до того, что утверждает, что выделения организма прирожденного преступника иные, чем у случайного преступника и непреступных людей. Прирожденный преступник менее, чем они, выделяет мочевины и более против нормы фосфатов. И в походке прирожденного преступника есть особенность: левый шаг у него длиннее правого и, кроме того, левая ступня образует с осевой линией больший угол, чем правая; те же особенности замечаются и у эпилептиков. Как замечено выше, прирожденный преступник обыкновенно левша, и правое полушарие мозга работает у него более, чем левое. Непреступный человек мыслит левым, прирожденный преступник правым полу­шарием мозга. Поэтому у него наблюдается преобладание мотор­ных процессов с левой стороны.

Недостаточная чувствительность и большая острота зрения сближают преступников с дикарями. Обоняние у преступников отличается большой остротой, особенно у преступников против половой нравственности, но вкус несколько притуплён.

Особенное значение придает Ломброзо и его школа притуплён­ной чувствительности прирожденных преступников к боли, так называемой, аналгезии, и вообще их пониженной чувствительности. Он приводит поразительные примеры нечувствительности преступ­ника к боли, а также нечувствительности к поранениям. Так, один вор перенес ампутацию ноги, не издав ни одного стона, а потом стал играть с обрезком. Один убийца, которому директор тюрьмы отка­зал в удовлетворении его просьбы, распорол себе рукояткой большой ложки живот, забрался на свою постель и умер, не издав ни стона. Убийца Декурб, желавший избежать Кайенны, нарочно изра­нил себе ноги; излеченный от этих ран, он пропустил посредством иглы через коленную чашку волос и умер от этого. «Я видел, — рассказывает Ломброзо —- как двое убийц, ненавидящих друг друга с давних пор и сделавших друг на друга донос, на прогулке подра­лись, при чем один укусил другому губу, а тот вырвал у противника волосы; оба потом жаловались не на раны, повлекшие за собой тяжелые последствия, а на то, что им не удалось докончить мще­ния». «Такою аналгезиею объясняются мучительные способы самоубийства, практикуемые в тюрьмах, а также наклонность к самоубийству даже у тех, которым остается всего несколько дней до освобождения из заключения, как то замечено, в Мазасе». «Ею же объясняются некоторые странные явления из уголовной хроники, в особенности явления, называемые древними поэтами invulnerabilitas, т.е. недоступностью для поранения: я обозначил бы это более скромным медицинским термином disvulnerabilitas преступников, т.-е. нечувствительностью их к поранению.

Аналгезией, полагает Ломброзо, объясняется то, что преступ­ники сравнительно долговечны. Ею же Ломброзо и Ферри объясняют и недоразвитие у преступников чувства сострадания. «Видя страдания другого, — говорит Ломброзо, — мы при помощи нашей памяти испытываем те же ощущения; в нас отражаются, так сказать, эти страдания». «Отсюда рождается сострадание, которое мы считаем добродетелью». «Чем мы чувствительнее, тем более склонны к состраданию». «При врожденном понижении чувства боли и неприятных ощущений, склонности к состраданию почти не замечается». С нравственной черствостью и нечувстви­тельностью у прирожденных преступников соединяются непреду­смотрительность, в силу которой они недоступны влиянию угрозы уголовного закона, отсутствие нравственного чувства, раскаяния и угрызений совести, а также сильно развитое тщеславие, превос­ходящее даже тщеславие артистов и литераторов, мстительность и особая гордость. Страсти прирожденных преступников — страсть половая, страсть к игре, к лакомой еде и т. д. — отли­чаются необузданностью, непостоянством и насильственностью. Даже чувства и влечения благородные у многих из них принимают болезненный характер и отличаются неустойчивостью. Кроме того, прирожденным преступникам присуща наклонность татуи­роваться. «Кроме большой распространенности, — говорит Лом­брозо, — поражает и самый характер содержания татуировок: бесстыдство, хвастовство преступлением и странный контраст дур­ных страстей, наряду с нежными чувствами.

Прирожденный преступник — человек ненормальный, но не изнасилователя. О тех же трех типах говорят и два других вождя антропологической школы—Энрико Феррии Гарофало. Среди массы разнообразных при­знаков, которыми характеризуется каждый из указанных типов, антропологи-криминалисты придают важное значение лицу. Ферри прямо заявляет, что это — признак решающий. «Я настаиваю,— говорит он, — на преимущественном значении физиономии при диагностике преступного типа, потому что по одним аномалиям черепа или скелета можно отличить лишь дегенерата, или вообще ненормального человека от нормального, но нельзя по одним этим признакам отличить преступника от других дегенератов». Вот важнейшие из указываемых антропологами отличительных признаков физиономии преступников. Убийцы отличаются обыкно­венно стеклянными, холодными глазами, налитыми кровью, боль­шим, часто орлиным, загнутым вниз носом, развитыми клыками, челюстями и скулами. Про воров Ломброзо говорит, что у них наблюдается особенная подвижность лица и рук, блуждающие маленькие глаза, сдвинутые брови, редкая борода, ушная раковина оттопыренная, поставленная углом, кривые, впалые, иногда кур­носые носы. Преступники против половой нравственности, насильники, отличаются блестящими глазами, вздутыми губами, женственными телодвижениями, разбитым или сиплым голосом. Прирожденные преступники отличаются также относительно большим размером лица, по сравнению с остальной частью черепа, в чем усматривается признак сравнительно низшего органического строения.

Ломброзо дал три объяснения прирожденной преступ­ности. Эти объяснения даны им не как альтернативные, а как одно другое дополняющие. Согласно первому объяснению, прирожден­ная преступность есть проявление атавизма, т.е. воскресения в преступнике черт отдаленнейших наших предков-дикарей. При­рожденный преступник — дикарь в современном обществе и во внешнем виде и строении тела дикаря и преступника Ломброзо находит немало общих черт (выпуклые скулы, большие челюсти, торчащие уши, ямка на затылочной кости и т. п.). Прирожденный преступник кажется ему похожим на тип монгола или лапландца. Другое объяснение прирожденной преступности у Ломброзо и его последователей следующее: прирожденного преступника не надо смешивать с сумасшедшим в тесном смысле этого слова, но в нем есть известные патологические черты, именно: он — нравственно-помешанный (pazzo morale), т.е. существо, лишенное нравствен­ного чувства, чувства добра и зла, слепое в нравственном отноше­нии. Черты нравственного помешательства и прирожденной пре­ступности, утверждает Ломброзо, гораздо более распространены у детей, чем у взрослых, так как затем у некоторых они стуше­вываются под влиянием воспитания. Вскоре Ломброзо наделил прирожденного преступника и еще одной чертой, — эпилепсией; прирожденная преступность и нравственное помешательство, гово­рит он, не что иное, как специальные формы проявления эпилепсии.

Данное Ломброзо объяснение прирожденной преступности принимает и Ферри, который замечает, между прочим, что отождествление атавизма и нравственного помешательства, по почину Ломброзо, принято большинством итальянских психиатров. Он соглашается с тем, что в основе прирожденной преступности лежит эпилепсия, но добавляет, что такое объяснение он считает недостаточным. Сам Ферри полагает, что биологический фактор, преступления представляет собою особый «преступный невроз». К этому неврозу и присоединяются у того или иного преступника, в большем или меньшем количестве, черты атавизма, остановки в развитии, неврастении или дегенерации. Физиопсихическая аномалия, добавляет он, поражая всю нервную систему и весь организм индивида, может в то же время задеть по преимуществу интеллект, чувство или волю, и, в зависимости от этого, в первом случае получится душевная болезнь, во втором — преступность, в третьем — самоубийство, так как помешательство есть помра­чение интеллекта, преступность есть потеря или недоразвитие нравственного или социального чувства, самоубийство есть бан­кротство воли в ее борьбе за существование.