Вероятностный подход к пониманию сообщения

До сих пор мы молчаливо принимали то положение, что по­нимание текста зависит от формальных особенностей его структу­ры и что чем сложнее формальная структура фразы, включенной в текст, или чем сложнее соотношение отдельных фраз в целом тексте, тем более затрудненным будет его понимание.

Мы видели, что со-чинение (паратаксис), или цепь слов, требу­ет меньшего анализа, чем под-чинение (гипотаксис) слов. Мы ви­дели, что простые контактные структуры понимаются легче, чем сложные дистантные, так же как и прямые структуры по сравне­нию с инвертированными.

То же самое относится и к целым текстам. Текст, построен­ный по типу оппозиции или примыкания (например, «Отец и мать ушли в театр, а дома остались бабушка и дети»), понимается

легче, чем текст, включающий сложные подчинения и дистант­ные конструкции типа: «В школу, где училась Дуня, с фабрики пришла работница, чтобы сделать доклад». Во второй фразе отве­ты на вопросы «Кто пришел?», «Откуда пришел?», «Где делался доклад?» требуют выделения отдельных смысловых ядер и их сли­чения, и только в результате анализа содержание текста может быть понято. В последнем случае этот активный анализ текста имеет сложное психологическое строение.

Однако кроме зависимости процесса активного анализа от структуры текста и от его формальных особенностей существует еще и другая зависимость. Трудность понимания текста зависит и от содержания текста, в частности от того, какую вероятность имеет тот или другой элемент текста.

Эти вероятностные связи смысловых единиц текста бывают очень различны: в одних случаях достаточно только начать фра­зу, чтобы ее окончание можно было однозначно предсказать (ве­роятность соединения слов в этих случаях приближается к еди­нице); в других случаях начало фразы не определяет еще с пол­ной однозначностью ее конца и оставляет возможность ряда альтернатив, из которых человек должен выбрать наиболее адек­ватную.

Совершенно естественно, что легкость понимания первого типа фраз значительно больше, чем второго, и что в этих случаях в процессе понимания фразы включается догадка. Когда же веро­ятность возникновения важного, смыслового куска фразы оста­ется на низком уровне и возможен ряд альтернатив, простая до­гадка совершенно недостаточна для понимания фразы, и ее по­нимание требует специального активного анализа.

Обратимся к серии примеров в виде незаконченных фраз, ко­торые испытуемый должен закончить, причем вероятность за­вершения фразы в различных фразах неодинакова.

1) «Наступила зима и на улицах выпал глубокий... (снег)». В
этих случаях опущенное слово снег однозначно называют все испытуемые, и его вероятность, предопределенная в предшествую­
щей фразе, близка к единице.

2)«У меня заболел зуб и я пошел... (к врачу, в аптеку, в поли­
клинику и т.д.)». При завершении возможны по крайней мере
две или три альтернативы и вероятность появления того или дру­гого окончания равна 0,3—0,5.

3) «Я пошел в зоопарк и увидел там... (льва, тигра, жирафа,
или знакомого, или новый пруд и т.д.)». В этом случае, альтерна­тив, из которых может делаться выбор, еще больше и их вероят­ность еще меньше.

4) «Я пошел на улицу, чтобы купить себе... (газету, ботинки,
булку и т.д.)». В этой фразе предшествующий контекст почти не
определяет конец фразы и вероятность завершающего слова очень
мала.

Таким образом, существуют фразы, понимание которых одно­значно и конец которых полностью детерминирован их началом, В отличие от этого в других фразах начало не детерминирует од­нозначно их конца, вероятность появления того или другого сло­ва очень низка и естественно, что в этих случаях правильное за­вершение фразы требует активного выбора из многих альтерна­тив и принятия соответствующего решения.

То же самое относится к целому тексту. Существуют тексты, в которых создается общая установка на однозначный смысл, и тогда многие части текста не имеют решающего значения для понима­ния общего смысла. В этих случаях вступает в действие догадка, созданная установкой или «пре-суппозицией», возникшей при чтении предшествующего текста, и активный анализ оказывается ненужным. Соответственно в других текстах вероятность появле­ния одного определенного смысла очень низка. И чтобы разоб­раться в этом тексте, требуется длительный активный анализ, сличение отдельных элементов текста друг с другом, создание гипотез об общем смысле и выбор из ряда альтернатив, которые возникают при смысловом анализе текста.

Таким образом, чем меньше вероятность появления тех ассо­циаций, которые вызываются контекстом, тем больше требуется активный анализ текста, тем большие затруднения вызывает его понимание.

Именно эта зависимость процесса декодирования текста от содержания, от тех установок, которые это содержание вызывает, и от степени вероятности появления различных семантических компонентов и составляет предмет психологии понимания тек­ста. Эта проблема составляет предмет особой отрасли науки — теории информации, которая пытается внести количественный подход в изучение процесса понимания текста, поставив слож­ность этого процесса в зависимость не от структуры и формаль-

ной организации текста, а от заключенного в нем содержания. Эта область науки позволяет не только с новой стороны подойти к процессу понимания, или декодирования текста, но путем со­поставления объема уже известного материала с объемом вновь сообщаемых сведений измерить сложность самого текста в опре­деленных условных единицах.

Мы не будем останавливаться на этих исследованиях, потому что подробный анализ увел бы нас слишком далеко от основной темы, которой посвящена настоящая лекция.

ПОНИМАНИЕ ВНУТРЕННЕГО СМЫСЛА (ПОДТЕКСТА)

Понимание текста не ограничивается, однако, пониманием лишь его поверхностного значения. Значение фразы, коммуни­кация события или отношений или даже общее выражение мысли в тексте не является последним этапом понимания. Уже в относи­тельно простых речевых высказываниях или сообщениях наряду с внешним, открытым значением текста есть и его внутренний смысл, который обозначается термином подтекст. Он имеется в любых формах высказываний, начиная с самых простых и кончая самыми сложными.

Даже простое восклицание «Уже десять!» может обозначать не только указание на время, но и иметь другой смысл: «Ой, как позд­но, мне уже пора уходить» или «Ой, как быстро течет время!».

Почти в каждой реплике, в каждом высказывании актера в пьесе всегда рядом с внешним значением текста существует и внутренний подтекст, или скрытый смысл. Поэтому основная задача актера состоит в том, чтобы донести до зрителя и текст, и его подтекст, иначе говоря, дать возможность более глубокого «прочтения» текста.

Психологически очень важно изучить пути перехода от текста к подтексту, от внешнего значения к внутреннему смыслу.

Остановимся на ряде специальных случаев, когда понимание подтекста является особенно важным.

В обычном повествовательном тексте двуплановость (т.е. на­личие наряду с внешним значением также и внутреннего подтек­ста) может и не встречаться. Так, например, в высказываниях «Кровельщик кроет дом железом», «Солнце ярко освещало поля­ну» может и не быть никакого специального подтекста, и пони-

мание этих высказываний может полностью ограничиться лишь пониманием их внешнего значения.

Однако в ряде даже простых высказываний имеет место извест­ная двуплановость. Так, например, во фразе «В саду все деревья стоят в цвету» может быть не только внешнее значение, но и внутренний смысл: «Как хороша весна!», «Как хороша молодость!» и т.п.

Существуют, однако, такие специальные формы высказыва­ния, в которых подтекст, или внутренний смысл, обязательно присутствует. К ним относятся, например, выражения с перенос­ным смыслом: выражение «золотые руки» вовсе не означает, что руки сделаны из золота, его смысл — «человек, который умеет все хорошо делать»; выражение «железная рука» также имеет не прямой, а переносный смысл непреклонного, волевого человека; «Глаголом жги сердца людей» означает пробуждать в людях силь­ные чувства и т.д.

Аналогичное семантическое строение имеют и конструкции сравнений: «Его характер был, как сталь», «Ее глаза были, как без­донные озера», «Она была, как стрекоза» и т.д. — все эти выраже­ния имеют переносный смысл, который нужно понять, абстраги­руясь от непосредственного прямого значения фразы. Легко ви­деть, что этот смысл включает элементы эмоциональной оценки.

Наконец, специальной формой высказываний, в которых вся суть заключается в переносном смысле, являются пословицы. По­словица «Не красна изба углами, а красна пирогами» говорит вовсе не об избе и пирогах, но об отношении внешнего вида и внутренней сути. Поэтому смысл этой пословицы совершенно иной, чем смысл, например, другой пословицы, в которой име­ются те же слова: «Ешь пирог с грибами и держи язык за зубами». Для понимания пословиц необходимо прежде всего отвлечься от непосредственного предметного значения каждой из них и заме­нить его анализом внутреннего смысла пословицы.

Поэтому метод анализа переносных смыслов и метод понима­ния пословиц стал использоваться в психологии для изучения доступной испытуемому глубины прочтения текста.

Для этой цели испытуемому сначала предлагают пословицу, а затем на выбор несколько других пословиц или несколько других фраз, одни из которых содержат те же слова, но выражают иной смысл, а другие оперируют иными словами, выражая, однако,
тот же самый смысл. Признаком того, что испытуемый понял не только внешнее значение пословицы, но и ее внутренний смысл, является правильный выбор пословицы или фразы. Так, напри­мер, пословица «Не красна изба углами, а красна пирогами» мо­жет быть поставлена рядом с пословицей «Не все то золото, что блестит», хотя один и тот же смысл выражается совершенно раз­личными словами.

Особенно отчетливо это разведение внешнего значения и внут­реннего смысла или подтекста выступает в особой форме произ­ведений — басне, психологическому анализу которой Л.С. Вы­готский посвятил свои ранние работы. Так, например, басня «Лев и мышь» имеет смысл «следует благодарить за оказанную услу­гу», в то время как басня «Лев и лиса», внешне совпадающая с первой по роду элементов, имеет совершенно другой смысл — «следует опасаться коварства».

Таким образом, как во фразах с переносным смыслом, так и в пословицах и баснях имеется конфликт между открытым текстом (или системой значений, выражаемых текстом) и внутренним подтекстом или смыслом. Для понимания всех этих конструкций необходимо абстрагироваться от непосредственной системы зна­чений и выявить внутренний смысл, который иносказательно выражается в системе развернутых внешних значений.

Подтекст фактически имеет место и при всяком повествова­нии, особенно в художественном тексте. Именно здесь поверх­ностное «прочтение» текста (пьесы, рассказа, романа) не исчер­пывает нужной глубины его понимания, и переход от внешнего значения к внутреннему смыслу имеет решающее значение.

Естественно, что в этих случаях такой переход носит более сложный характер. Он не выступает с такой очевидностью, как при понимании переносного смысла пословицы или басни. Ху­дожественное произведение допускает различные степени глуби­ны прочтения; можно прочитать художественное произведение поверхностно, выделяя из него лишь слова, фразы или повество­вание об определенном внешнем событии; а можно выделить скрытый подтекст и понять, какой внутренний смысл таится за излагаемыми событиями; наконец, можно прочесть художествен­ное произведение с еще более глубоким анализом, выделяя за текстом не только его подтекст или общий смысл, но анализируя те мотивы, которые стоят за действиями того или другого лица,
фигурирующего в пьесе или в художественном тексте, или даже мотивы, побудившие автора писать данное произведение.

Характерно, что «глубина прочтения текста» вовсе не зависит от широты знаний или степени образования человека. Она вовсе не обязательно коррелирует с логическим анализом поверхност­ной системы значений, а больше зависит от эмоциональной тон­кости человека, чем от его формального интеллекта. Мы можем встретить людей, которые, с большой полнотой и ясностью по­нимая логическую структуру внешнего текста и анализируя его значение, почти не воспринимают того смысла, который стоит за этими значениями, не понимают подтекста и мотива, оставаясь только в пределах анализа внешних логических значений.

Эта способность оценивать внутренний подтекст представляет собой совершенно особую сторону психической деятельности, которая может совершенно не коррелировать со способностью к логическому мышлению. Эти обе системы — система логических операций при познавательной деятельности и система оценки эмоционального значения или глубокого смысла текста — явля­ются совсем различными психологическими системами. К сожа­лению, эти различия еще недостаточно исследованы в психоло­гической науке и ими больше занимаются в литературоведении и в теории и практике подготовки актера. О них, в частности, пи­шут в своих работах К.С. Станиславский (1951, 1956), М.О. Кнебель(1970) и др.

Следует вместе с тем отметить, что до сих пор мы не распола­гаем объективными методами, которые позволяли бы исследо­вать оба ряда этих явлений; отсутствие таких методов ограничи­вает дальнейшее развитие этой важной области психологической науки.

Обратимся к ряду конкретных примеров, где этот переход от внешнего текста к внутреннему подтексту или смыслу выступает с особенной отчетливостью, и проследим те средства, которые помогают лучше овладеть глубоким «прочтением» текста.

Возьмем для примера отрывок из известного рассказа «Чук и Гек» А. Гайдара: «Жил человек в лесу возле Синих гор [...] он совсем заскучал [...] и послал своей жене письмо, чтобы она при­езжала вместе с ребятишками к нему в гости».

Можно понять это сообщение, как простое сообщение о со­бытиях, иначе говоря, уловить только внешнее значение этой

фразы. Однако можно прочесть эту же фразу иначе, применив прием пауз, которые подчеркивают внутренний смысл текста «Жил человек [...] возле Синих гор» и т.д. В этом случае первая часть «Жил человек» говорит о длительном, оторванном от других лю­дей существовании; «в лесу» указывает на его одиночество; «воз­ле Синих гор» указывает на то, что он жил где-то далеко, и т.д. В этих случаях процесс понимания одного и того же отрывка носит различный характер. В первом случае воспринимается лишь со­общение о внешней обстановке, во втором обращается внимание на систему внутренних переживаний. Паузы и интонации явля­ются в данном случае средствами перевода от уровня внешних, развернутых значений к уровню внутреннего смысла.

Искусство таких больших чтецов, как Закушняк, Кочарян, Андроников, Журавлев, и заключается в том, что, используя со­ответствующие средства — паузы, интонации, жесты, они дово­дят до слушателя не только внешнее значение сообщения, но и его внутренний смысл, его подтекст или даже мотивы, которые стоят за поступками отдельных людей или лежат в основе пере­живаний автора, написавшего данное произведение.

Мы говорили о тех средствах, которые применяются для об­легчения перевода воспринимаемого на слух текста с уровня внеш­них значений на уровень внутренних смыслов. Те же самые проб­лемы остаются и при понимании письменной речи, однако средст­ва здесь оказываются иными.

Ни интонации, ни жесты или паузы не фигурируют в пись­менной речи, а выделение абзацев, или разрядка, или знаки пре­пинания еще не обеспечивают полностью возможности понима­ния внутреннего смысла текста. Поэтому совершенно естествен­но, что процесс понимания подтекста или смысла, таящегося за написанным текстом, принимает здесь более сложный характер и требует той самостоятельной внутренней работы, которая за­труднена при восприятии устной речи.

Обратимся к двум примерам, которые позволяют иллюстри­ровать всю сложность проблемы перехода от понимания внешне­го текста к пониманию внутреннего подтекста письменной речи.

Приведем отрывок из рассказа Шварца «Чужая девочка»: «Маруся, поссорившись с мальчиками, села в лодку одна и уехала вниз по реке. Мальчики вспомнили — там плотина. Они отпра­вились на поиск, вдруг Сережа увидел какой-то красный пред-

мет, он плыл по реке. Сердце его заколотилось, это была Мару­сина красная шапочка».

Этот текст может быть воспринят как простое перечисление событий, но он может быть прочитан и более глубоко. Тогда «Марусина красная шапочка» может означать в качестве своего подтекста тот факт, что девочка погибла на плотине. Наконец, за системой событий, которые излагаются в рассказе, может быть открыта и система мотивов действующих лиц: ссора, обида, рас­каяние и т.д.

Те же возможности различного по глубине прочтения текста выступают и в другом рассказе, семантический анализ понима­ния которого дан был в книге Н.Г. Морозовой. Рассказ «Девочка из города» имеет следующее содержание. Во время войны жен­щина приютила чужую девочку. Девочка не могла привыкнуть к ней, дичилась и чуждалась ее. И вдруг весной она принесла при­ютившей ее женщине из леса подснежники и сказала: «Это я принесла тебе... мама».

В этом случае при поверхностном прочтении текста будет вос­принято лишь сообщение о ряде внешних событий — о войне, о том, что женщина приютила чужую девочку, о том, что девочка дичилась, чуждалась ее и, наконец, что весной она принесла ей из леса цветы. Однако это же сообщение может быть прочитано с большей глубиной, и тогда фраза «Это тебе... мама» будет понята так, что девочка, наконец, назвала приютившую ее женщину ма­мой. Подтекст этой фразы имеет глубокое эмоциональное содер­жание, которое и составляет смысловую суть этого рассказа.

Во всех этих случаях центральной проблемой психологии по­нимания текста является усвоение не только тех поверхностных значений, которые непосредственно следуют из содержащихся в тексте слов и грамматически оформленных их сочетаний, но и усвоения внутренней, глубокой системы подтекстов или смыс­лов. Именно эта сторона является едва ли не самой сложной и самой важной проблемой психологии понимания текста.

Как мы говорили выше, эта проблема разработана еще со­вершенно недостаточно и анализ этого процесса можно скорее найти в произведениях литературоведов или режиссеров, чем в психологических трактатах. Так, известно, что К.С. Станислав­ский и его ученики разработали целую систему приемов, кото­рые позволяют актерам лучше выразить внутренний подтекст

или внутренний смысл высказывания. Эти приемы можно раз­бить на две группы.

С одной стороны, это внешние приемы — интонации и паузы, применение которых, как мы уже говорили выше, может изменить смысл читаемого текста без изменения его словесного состава.

Если мы прочтем без выражения фразу «Трепещите, звери — лев на дорогу вышел», она может быть воспринята как простое сообщение о событии. Если же мы прочтем ее с соответствующи­ми интонациями: «Трепещите, звери! ЛЕВ на дорогу вышел», то эта фраза начинает передавать состояние страха и величия. Фра­за «Это была такая прогулка», данная без интонации, не выража­ет ничего, кроме сообщения о событии. Если, однако, в нее вно­сится интонация: «Это была такая прогулка!» или «Это была та­кая прогулка!», она приобретает совершенно иной смысл.

Такую же роль играют и паузы, о которых мы говорили выше. Фраза «Сегодня человек, сидя в пустой даче, вспомнил свое про­шлое» приобретает иное значение, если ее произнести с паузами: «Сегодня [человек], сидя один [в пустой даче], вспомнил о своем прошлом». Во втором случае внутренний смысл фразы будет бо­лее доступен.

Кстати, в старых нотных записях (записях «крюками») было два типа знаков: черные «крюки» передавали мелодию, а крас­ные — акцентировку, что давало возможность лучше выразить внутренний смысл мелодии.

Анализ процесса понимания смысла высказывания и перехода от системы внешних значений к отражению внутреннего подтек­ста и мотива остается центральной и совершенно недостаточно разработанной главой психологии познавательных процессов.

Можно лишь надеяться, что в дальнейшем данная проблема послужит предметом тщательных детальных и объективно постро­енных психологических исследований. Нет сомнения в том, что этот шаг будет новой и важнейшей главой научной психологии.

Лекция XIV