Чаях ничто не оживляет в нас воспоминания — когда само прошлое для нас мерт­во, когда оно утратило для нас былое значение. 2 страница

С прогрессом биохимии пищеварения знание этого процесса, конечно, углу­бится, он выступит как специфический эффект химических реакций, но останется при этом специфической формой их проявления, останется процессом пищеваре­ния, в этой специфической своей форме характеризующим жизнь живых существ, а не реакции химических элементов.

Подобно этому, закономерные зависимости, устанавливаемые психологиче­ским исследованием, могут в результате нейродинамического анализа выступить как эффект действия нейродинамических законов высшей нервной деятельности. Этим не упраздняется специфичность психических явлений, и в частности их за­висимость у человека от общественных условий его жизни. От того, что психиче­ские явления выступают как эффект, производный от действия нейродинамиче­ских закономерностей высшей нервной деятельности, знание законов, устанавли­ваемых психологическим исследованием, не теряет своего значения. Мало того,

само физиологическое исследование, направленное на нейродинамическое объ­яснение психических явлений, исходит из данных психологии.

Таково вообще соотношение между законами низших и высших форм движе­ния материи, между «ниже» и «выше» лежащими областями научного исследова­ния. Распространение более общих закономерностей «ниже» лежащих областей на области более специальные не исключает необходимости раскрытия специфи­ческих законов этих последних. «Выше» лежащие области в системе наук ставят задачи перед «ниже» лежащими, а последние доставляют средства для их разре­шения: первые очерчивают подлежащие объяснению явления, вторые служат для их объяснения.

Взаимоотношения психологии и физиологического учения о высшей нервной деятельности укладываются также в общие рамки взаимоотношений между «ни­же» и «выше» лежащими областями научного знания, хотя и носят специфиче­ский характер.

Сопоставляя отношение физиологических и психологических законов отра­жательной деятельности с отношением химических и физиологических (вообще биологических) законов, мы этим, само собой разумеется, не отрицаем своеобра­зия психических явлений как идеальных, которые в качестве таковых могут быть противопоставлены всем вообще материальным явлениям; мы лишь отмечаем аналогию, которая существует между соотношением более общих и более специ­фических закономерностей в отношении любых явлений, как бы ни были разно­родны самые эти явления. Отрицание этой аналогии, отрицание правомерности распространения более общих законов материальных (физиологических) явле­ний на явления психические означало бы не что иное, как обособление психи­ческих явлений от материального мира, отказ от материалистического монизма. Вместе с тем при признании общности всех явлений, включая психические, и рас­пространении более общих законов на все явления, специфичность которых вы­ражается в более специальных закономерностях, признание этих последних не вырывает соответствующих явлений (в частности, психических) из закономер­ной взаимосвязи всех явлений материального мира. При распространении хи­мических закономерностей на биологические явления, специфичность которых выражается в биологических законах, химические и биологические законы отно­сятся к предметно одним и тем же явлениям, но эти явления выступают в них в разном качестве. Подобно этому физиологические, нейродинамические законо­мерности высшей нервной деятельности и законы психологические относятся к одной и той же отражательной (рефлекторной) деятельности мозга, но она высту­пает в них в разном качестве. Эта единая отражательная деятельность — матери­альная в своей основе — закономерно включается во всеобщую взаимосвязь явле­ний материального мира. На нее — взятую как единое целое, а не только на одну ее «половину» — полностью распространяется общее для всех наук, для всех яв­лений положение о соотношении общих и специфических закономерностей.

Изъятие психических явлений из сферы действия этого положения скрывает за собой неправомерное дуалистическое противопоставление обособленного пси­хического материальному и падает заодно с преодолением этого противопостав­ления.

Из такого понимания соотношения физиологических и психологических зако­номерностей, физиологической и психологической характеристики деятельности

мозга явствует несостоятельность ряда формулировок, ставших в последнее время ходовыми.

Очевидна прежде всего несостоятельность формулы, в которой психическое и физиологическое представляются как две координированные стороны одного,, процесса. Ошибочность этой формулы заключается в том, что она маскирует ту иерархию первичного и производного, основы и формы ее проявления, которая выражает существо отношения физиологической и психологической характери­стик рефлекторной отражательной деятельности мозга, и ошибочно представляет их как равноправно соотнесенные, как координированные, параллельные. Ошиб­ка заключается здесь в том, что выделяются разные «стороны» и не указывается соотношение этих «сторон».

Несостоятельно также иногда противопоставлявшееся этой первой формуле положение, согласно которому физиологическая и психологическая характери­стики являются рядоположными «компонентами» характеристики, которую дает психическим явлениям психология, в то время как физиология ограничивается частичной физиологической их характеристикой. Эта формула своим теоретиче­ским содержанием выражает концепцию старой «физиологической психологии», одновременно механистической и идеалистической.

Очень распространенной и все же порочной является формула, согласно кото­рой физиологические законы высшей нервной деятельности относятся только к материальной основе психических явлений, не распространяясь на эти послед­ние, а психологические законы — к психическим явлениям, якобы обособленным от чужеродной им физиологической основы, над которой они «надстраиваются».

Эта формула особенно вредна и опасна, потому что, характеризуя физиологи­ческие закономерности высшей нервной деятельности как «основу» психологии, она по своему внешнему выражению кажется близкой к истинному пониманию со­отношения физиологических закономерностей учения высшей нервной деятель­ности и психологии. Вместе с тем по своему внутреннему смыслу и подлинной направленности она выражает заостренный дуализм. Она также устанавливает внешнюю рядоположность между физиологической «основой» и психическими явлениями. Согласно смыслу этой формулы, физиологические законы высшей нервной деятельности относятся не к психическим явлениям, а лишь к их физио­логической «основе», а психические явления выступают, таким образом, вовсе не как форма проявления законов высшей нервной деятельности;связь между ними разорвана. Это реставрация старой схемы, одновременно механистической и идеа­листической.

Все содержание учения о высшей нервной деятельности, весь ход развития науки опровергают скрытую в этой формуле концепцию.

Говоря о соотношении нервного и психического в единой рефлекторной дея­тельности мозга, мы, по существу, рассматривали одно звено так называемой «психофизической проблемы», вопроса о соотношении психических и прочих ма­териальных явлений; мы решали вопрос, который можно назвать психофизиоло­гической проблемой, — вопрос о соотношении процессов психических и физиоло­гических. Но по самому смыслу рефлекторной теории, раскрытому нами перед тем, вопрос о зависимости психических явлений от мозга неотделим от вопроса о зависимости психических явлений, психической деятельности мозга от условий жизни. К рассмотрению этого последнего звена — вопроса о связи психических явлений с другими явлениями материального мира — мы теперь и переходим.

К рассмотрению единого вопроса о включении психических явлений во всеоб­щую взаимосвязь явлений материального мира мы подойдем в два хода, последо­вательно рассмотрев два его неразрывно взаимосвязанных аспекта: 1) детерми­нированность психических явлений действительностью и 2) обусловленность деятельности, поведения людей психическими явлениями, опосредствующими зависимость поведения от условий жизни.

4. Детерминация психических явлений

Психические явления, как и любые явления в мире, детерминированы, включены во всеобщую взаимосвязь явлений материального мира'.

В своем практическом выражении вопрос о детерминированности психиче­ских явлений — это вопрос об их управляемости, о возможности их направленного изменения в желательную для человека сторону. В этом основное значение, ос­новной жизненный смысл вопроса о детерминации психических явлений. Кон­кретно постичь детерминированность, закономерную обусловленность психиче­ских явлений — психической деятельности и психических свойств человека — это значит найти пути для их формирования, воспитания.

На психические явления распространяется, приобретая здесь специфическое содержание, основная общая черта диалектико-материалистической концепции детерминизма, согласно которой внешние причины действуют через внутренние условия (которые сами формируются в результате внешних воздействий).

Внутренние условия психической деятельности как таковой не сводятся лишь к тем внутренним условиям рефлекторной деятельности мозга, которые вскрыты в физиологическом плане павловскими исследованиями. Они имеют и свое соб­ственно психологическое выражение. Внешнее воздействие дает тот или иной психический эффект, лишь преломляясь через психическое состояние субъекта, через сложившийся у него строй мыслей и чувств. Всякий психический процесс протекает как бы на фоне определенного психического состояния человека, обу­словливающего его течение, и своим последействием имеет его изменение.

Изучение внутренних психологических закономерностей, обусловливающих пси­хический эффект внешних воздействий, составляет фундаментальную задачу психологического исследования².

¹ В зарубежной психологии в последние годы острый спор о детерминизме или индетерминизме по отношению к психическим явлениям велся внутри психоаналитической школы — между фрейди­стами и адлерианцами. При этом обе стороны вели его с неверных позиций. См. дискуссии в: Indiv. Psychol. Bull. - 1951. - № 9 и др.

В целом фрейдисты защищают детерминизм; но детерминизм психологический. Каждое психи­ческое явление детерминировано, но детерминировано оно, по Фрейду, всегда психическими же явлениями. Таким образом, детерминизм, о котором здесь идет речь, — это внутрипсихический детерминизм, игнорирующий зависимость психических явлений от явлений материального мира, предполагающий, что причины любых психических явлений заключаются в других психических же явлениях. Согласно адлеровской концепции, все поведение подчинено телеологической схеме:

оно всегда преследует определенные цели. Ошибочно считая, будто причинная обусловленность исключает возможность целеполагания, адлерианцы выступают против детерминизма за индетер­минизм.

² С попыткой разрешения этой проблемы — раскрытия внутренних психологических условий, опо­средствующих психический эффект внешних воздействий, — связаны понятия апперцепции, уста­новки и др.

Говоря о детерминированной жизни организмов и тем более жизни и деятельности людей, надо различать внешние обстоятельства, среду, в которой протекает их жизнь и деятельность, и собственно условия жизни. В качестве условий жизни из среды, из внешних обстоятельств выделяются те и только те, которые находятся в определенных объективных отношениях к жизни людей, которыми их жизнь реально обусловлена. В выделении из среды — общественной и природной, — из всей совокупности внешних обстоятельств, среди которых протекает жизнь лю­дей, условий их жизни, — в этом выделении объективно проявляется активность, избирательность человека как субъекта жизни. В качестве условий жизни из сре­ды выделяется то, что отвечает «требованиям», которые объективно предъявляет к условиям своей жизни человек в силу своей природы, своих свойств, уже сло­жившихся в ходе жизни. Условия жизни входят в определение самой природы че­ловека; от этой же последней, складывающейся под воздействием условий жизни, в свою очередь зависит, что выступит для человека в качестве условий его жизни. Условия жизни, говоря иначе, это не среда сама по себе, а та же система реальных отношений, в которые включается человек; общественная среда выступает в виде совокупности объективных общественных отношений, в которых человек должен занять определенное место. Требования, которые условия жизни предъявляют человеку, задачи, которые она перед ним ставит, заставляют его самоопределиться. Объективные отношения, в которые включается человек, определяют его субъек­тивное отношение к окружающему, выражающееся в его стремлениях, склонно­стях и т. д. Эти последние, сложившиеся под воздействием внешних условий, в свою очередь опосредствуют зависимость поведения, деятельности людей от внеш­них условий, от объективных отношений, в которых живет человек.

Условия жизни и деятельности должны учитываться в детерминации психи­ческих процессов, как и процессов физиологических. Но в зависимости от того, выступает ли высшая нервная или психическая деятельность в качестве нервной в физиологическом плане или в качестве психической, по-разному выступают и условия жизни. В физиологическом плане они выступают как раздражители. За­висимость от условий жизни выступает здесь в их изменяющемся сигнальном значении. Условно-рефлекторная деятельность высшего отдела мозга направле­на, по Павлову, на то, чтобы отыскивать в беспрерывно изменяющейся среде «ос­новные, необходимые для животного условия существования, служащие безуслов­ными раздражителями..."¹. Таким образом, условия жизни в физиологическом исследовании выступают как раздражители, в психологическом же исследова­нии — как объективные обстоятельства жизни, которые осознаются или во вся­ком случае могут быть осознаны людьми. Обстоятельства жизни, определяя по­ступки людей, сами изменяются ими.

Говоря специально о детерминированности психической деятельности объек­тивными условиями, не приходится просто подставлять на место условий психи -

Проблема установки разрабатывается в советской психологии школой Узнадзе. Вокруг понятия установки Узнадзе и его продолжателей развернулась в последнее время острая дискуссия. Разра­ботка проблемы установки нужна и принципиально важна как попытка вскрыть внутренние усло­вия психической деятельности субъекта. Но все дело в том, чтобы понять установку как звено, обра­зующееся в системе взаимодействия индивида с внешним миром, взаимодействия, начинающегося с воздействия внешнего мира на индивида, на субъекта. ' Павлов И. П. Поли. собр. соч. т. III, кн. 2. - С. 108 (подчеркнуто нами. - С. Р.).

ческой деятельности условия жизни людей вообще (и тем более самое природную или общественную среду). Под условиями психической деятельности надо разу­меть не все вообще обстоятельства, среди которых живет человек, и даже не вооб­ще то, что в окружающем мире составляет условия его жизни, отвечая потребно­стям его как организма или как социального существа.

Говоря об условиях психической отражательной деятельности, надо выделить из общих условий всевозможных проявлений человека специфические условия именно данной — отражательной — деятельности. Условия, от которых закономер­но зависит психическая деятельность, не могут поэтому быть определены попро­сту указательным жестом, направленным на все то, что окружает человека. Они должны быть выделены специальным исследованием психической деятельности.

Условиями отражательной деятельности как таковой являются все те, и только те, свойства или стороны объективной действительности, которыми определяются те или иные требования к отражательной деятельности. Так, запоминание зави­сит от объема подлежащего запоминанию материала, от качественных его особен­ностей, но не от всех, а только от некоторых. Так, принадлежность подлежащего запоминанию материала к той или иной науке может быть совершенно несущест­венна для деятельности запоминания. Запоминание материала разных наук мо­жет совершаться одинаково, несмотря на принадлежность его к разным областям знания и, значит, к разным сторонам объективной действительности; и запомина­ние разного материала, относящегося к одной и той же науке, может совершаться по-разному. Для запоминания существенны все те, и только те, качественные осо­бенности материала, которые обусловливают изменение внутреннего, психологи­ческого содержания деятельности запоминания — анализа и синтеза (группиров­ки), дифференциации и генерализации (обобщения) материала, как-то: наличие или отсутствие в материале подлежащих раскрытию внутренних связей и т. п.

Все прочие свойства материала и объективные условия жизни и деятельности обусловливают содержание запоминаемого, но не касаются законов запоминания.

Законы запоминания, как и законы любой психической деятельности, сохраня­ют свое значение при изменении всех неспецифических для отражательной дея­тельности условий жизни.

Свойства материала влияют на результат запоминания опосредствованно, через изменения во внутреннем характере деятельности запоминания. Объем данного для запоминания материала сам по себе, взятый безотносительно к деятельности запоминания, не определяет однозначно запоминания, его результата; объем ма­териала как объекта запоминания в свою очередь зависит от того, что с ним дела­ется в процессе запоминания — как связываются и объединяются между собой его части, как эти связи в процессе запоминания обобщаются и т. д. Основная задача психологии памяти именно в том и заключается, чтобы раскрыть внутреннее со­держание деятельности запоминания, т. е. выявить, что делает человек, когда за­поминает, — как анализирует и синтезирует, дифференцирует и генерализирует подлежащий запоминанию материал и т. п. (ср. Смирнов А. А. Психология запоми­нания. — М.; Л., 1948). Раскрытие внутренних психологических условий, опосред­ствующих психологический эффект внешних воздействий на субъекта и внутрен­них закономерностей внешне обусловленной психической деятельности, составляет основную задачу психологической науки. Разрешение именно этой задачи опреде­ляет основную линию психологического исследования. При этом под внутренними

закономерностями разумеются не имманентные субъекту — в духе интроспекционизма, — а специфические закономерности, выражающие зависимость психической деятельности от специфических условий именно данной деятельности.

Всякое психическое явление как отражение объективной действительности определяется своим предметом. Но эта зависимость психического явления от объекта опосредствована психической деятельностью, в результате которой это явление возникает.

Так, в процессе восприятия образ зависит прежде всего от предмета, образом которого он является. Но образ — не мертвенный отпечаток предмета. То, какой стороной своей предмет повернется к субъекту, какие его свойства и как выступят в образе, зависит от того, какие жизненные отношения сложатся у субъекта с ото­бражаемым предметом или лицом. В психологическом исследовании особенно существенно выявить именно эту зависимость отображения от взаимодействия субъекта с объектом, от его деятельности. Целый ряд советских психологических исследований справедливо уделял этому вопросу особое внимание и с успехом вскрыл на конкретном материале эту зависимость применительно к восприятию, памяти и т. д. Однако эта зависимость может быть правильно понята только если исходить из того, что и жизненные отношения и деятельность субъекта, в которой они складываются и изменяются, сами тоже зависят от объективной действитель­ности, от предмета, с которым субъект в эти взаимоотношения вступает. Сама деятельность человека не исходит из субъекта, взятого безотносительно к объек­тивному миру, и не является сама по себе конечной инстанцией, определяющей сознание'. Сама действительность определяет субъективный образ объективного мира, но, определяя его, действительность выступает не как некая «вещь в себе», безотносительная к субъекту, а как предмет, включенный в реальные, действен­ные, жизненные отношения с субъектом. Образ — отражение предмета, и отража­ется в образе предмет так, как он выступает в реальных жизненных отношениях, в которые вступает с ним субъект. Отражение предмета совершается не в порядке пассивной рецепции механического воздействия вещи, запечатлевающейся яко­бы в субъекте вне его ответной деятельности. Вместе с тем образ предмета, как от­ражение его, никак не является лишь проекцией на предмет потребностей субъек­та, образа и способа его действий. Отвергнута и преодолена должна быть как по­зиция домарксового материализма, для которого мир выступает лишь в форме объекта созерцания и выпадает субъект, его деятельность, так и позиция совре­менного прагматизма.

Образ предмета отражает сам предмет, выявляющийся в действии, и отражает его так, как он выявляется в действии с ним человека.

Результаты заучивания, как уже отмечалось, зависят не только от того, что именно, т. е. какой материал (большой или малый, состоящий из разрозненных данных — отдельных слов или чисел — или представляющий собой связный текст и т. п.) заучивается, но и от того, как человек работает над материалом, как он его анализирует, группирует, обобщает и т. д.

Когда марксист говорит о роли практики в познании, в отражении действительности, в деятельно­сти, изменяющей природу, то он исходит при этом из того, что отражается, познается сама действи­тельность, раскрывающаяся в практике. Это отличает марксиста от прагматиста в философии. Это коренное отличие распространяется и на психологические исследование.

Аналогично обстоит дело и с развитием речи. Развитие речи — это процесс, в ходе которого ребенок овладевает родным языком. Речь ребенка, ее фонематиче­ский и грамматический строй определяются фонематическим и грамматическим строем языка. Однако для того чтобы язык определил речь ребенка, ребенок дол­жен прийти с ним в соприкосновение в процессе общения, совершающегося по­средством языка. Развитие речи ребенка зависит от того, как идет этот процесс общения, в котором ребенок осваивает язык. На этом, естественно, и сосредоточи­вается психологическое исследование, принимая структуру языка как нечто дан­ное. Было бы грубой ошибкой пытаться объяснить развитие речи исходя из рече­вой деятельности ребенка как таковой, самой по себе: это значило бы неминуемо выводить ее из природы ребенка. Между тем, если фонематический слух и арти­куляция русского ребенка различает, скажем, твердое и мягкое «л», а немецкий ребенок их не различает, то это определяется, конечно, не природой русского или немецкого ребенка, а фонематическим строем русского и немецкого языков. По­добно этому, если русский ребенок, общение которого с окружающими осуществ­ляется посредством русского языка, выражает грамматическое отношение посред­ством морфем, а английский ребенок — посредством предложных конструкций, то это объясняется сложившимися в процессе исторического развития особенно­стями грамматического строя одного и другого языка. Словом, язык как объект овладения определяет, детерминирует речь, ее развитие; но эта детерминиру­ющая развитие речи роль языка опосредствована процессом общения ребенка с окружающими, которое осуществляется посредством языка.

Таким образом, в различных примерах закономерно выступают те же основ­ные черты детерминации психических явлений.

Диалектико-материалистическое понимание исходит, как мы видели, из того, что воздействие внешнего объекта опосредствуется обусловленной им деятель­ностью субъекта. Продукт этого внешнего воздействия выступает, таким образом, вместе с тем как результат объективно обусловленной деятельности самого субъ­екта. Выражением так понимаемой закономерной обусловленности образа явля­ется характеристика его как субъективного (субъективного образа объективного мира); термин субъективный при этом коренным образом отличается от субъек­тивистического значения, которое он приобретает при идеалистическом подходе к сознанию.

Такое — диалектико-материалистическое — понимание закономерных взаимо­отношений субъекта с отражаемой им объективной действительностью снимает в самой ее основе теорию двух факторов, согласно которой отражение определяет­ся с одной стороны, субъектом, а с другой — объектом. Отражение — психическая деятельность и ее продукт — не определяется ни объектом самим по себе, ни субъ­ектом самим по себе, независимо от объекта, ни одним плюс другим. Психические явления определяются отражаемым объектом; при этом зависимость их от объек­та опосредствована взаимоотношениями с ним субъекта.

Легко на любом примере уяснить себе, что конкретно означает каждая из вы­шеуказанных точек зрения. Так, теория памяти, исходившая из учения об ассо­циациях в их старом, допавловском понимании, пыталась объяснить запомина­ние связями запоминаемого материала безотносительно к их значению для субъ­екта. Противникам этой теории не трудно было доказать, что одних таких связей в заучиваемом материале, даже при многократном повторении входящих в них

членов, оказывается недостаточно для запоминания'. Этот факт обнаружился первоначально совершенно непреднамеренно и очень показательно в опытах Радосавлевича, свидетельствующих о том, что и при многократном повторении связи между последовательными членами ряда никак не образуются, если перед испытуемым не стоит задача запомнить.

Ассоциативной теории памяти Фрейд, Левин и др. противопоставили положе­ние, согласно которому запоминание зависит от влечений, потребностей, вообще изнутри идущих тенденций субъекта. Левин пытался доказать это положение по преимуществу экспериментальной критикой ассоциативной теории, Фрейд — анализом фактов обыденной жизни. В позднейшей психологической литературе запоминание обычно объясняется, с одной стороны, ассоциациями — связями ма­териала, с другой стороны — потребностями, установками, тенденциями субъек­та, т. е. двумя внешними по отношению друг к другу факторами. Между тем на са­мом деле образование самих ассоциаций уже предполагает и включает отношение к потребностям, к задачам запоминающего субъекта. Для того чтобы у человека образовались ассоциации между членами ряда, являющегося объектом запомина­ния, необходимо, чтобы каждый предыдущий член ряда стал для субъекта сигна­лом последующего, а каждый последующий выступал при заучивании как ответ запоминающего на предыдущий член ряда. Сигнальное значение, которое приоб­ретают для субъекта, для его деятельности те или иные явления объективной дей­ствительности, является необходимым условием включения их в ассоциативные связи и их запоминания субъектом.

С изменением задач, а значит, и потребностей деятельности другие стороны действительности приобретают сигнальное, значение и включаются в образую­щиеся у субъекта связи и запоминаются.

Таким образом, при объяснении запоминания (и точно так же любого психи­ческого процесса) не приходится иметь дело, с одной стороны, со связями, лежащи­ми в материале как объекте запоминания, безотносительно к субъекту, и, с другой стороны, с тенденциями субъекта.

При объяснении любой психической деятельности субъекта можно и должно исходить из закономерно складывающихся и закономерно изменяющихся взаи­моотношений его с объективным миром.

К решению вопроса о детерминированности психической деятельности надо при этом подходить конкретно, дифференцированно, учитывая, что разные ее стороны определяются разными условиями и изменяются в ходе исторического развития разными темпами.

Так, работа человеческого глаза, функций зрения, как показал С. И. Вавилов, детерминируется в основном распространением на Земле солнечных лучей. Основ­ные особенности глаза — приспособленность его к определенной энергии, нали­чие дневного и ночного зрения, выбор видимого участка в безграничном спек­тре, — «...все это, — писал С. И. Вавилов в заключении своей работы «Глаз и солнце», — результат приспособленности глаза к солнечному свету на Земле. Глаз нельзя понять, не зная Солнца. Наоборот, по свойствам Солнца можно в общих

См.: Lewin К. Das Problem der Willensmessung und das Grundgesetz der Association // Psychologische Forschung. - 1922. - H. I u. II. См. также: Kohler W. Gestalt Psychology. - London, 1930 (Ch. IX «Reproduction», особенно с. 255-256).

чертах теоретически наметить особенности глаза, какими они должны быть, не зная их наперед»'.

Ясно, что свойства зрения, поскольку они детерминированы свойствами сол­нечного света и условиями его распространения на Земле, не изменяются сколь­ко-нибудь существенно в ходе исторического развития. Вместе с тем также ясно, что зрение человека, как и деятельность других его органов чувств (анализато­ров), все же отличается от зрения животных. Зрение человека приобретает свои особенности прежде всего потому, что его воспитывает рука, ставшая как орган труда специфически человеческим органом познания; зрительный образ у чело­века включает в себя осязательные свойства вещи — ее сопротивляемость, непро­ницаемость, выступающие в фактуре. «А чувство осязания, которым обезьяна ед­ва-едва обладает в самой грубой зачаточной форме, выработалось только вместе с развитием самой человеческой руки, благодаря труду»².

Дальнейшее коренное отличие человеческого зрения, как и других его анали­заторов (органов чувств), связано с тем, что возникшая на основе труда и связан­ной с ним потребности общения речь внесла новый принцип в деятельность коры, образовала свойственную только человеку вторую сигнальную систему действи­тельности, работающую в неразрывном взаимодействии с первой. У человека сло­во со своим смысловым содержанием включается как раздражитель в действие любого анализатора, и каждый вид ощущений и восприятии, зрительных в том числе, как бы обрабатывается словом. Благодаря тому, что слово связывается ус­ловно-рефлекторными связями со зрительной, осязательной и прочими сигнали­зациями от предмета, образуя с ними единый комплексный раздражитель, его содержание включается в воспринимаемый предмет. Предмет, воспринимаемый зрительно, выступает как наделенный рядом признаков, познание которых явля­ется зафиксированным в слове результатом общественного познания.