Отклонения, связанные с методом 4 страница

Думая о будущем, мы надеемся на то, что со временем увеличится количество ситуаций, в которых мы сможем действительно «сделать тайны кросс-культурной психологии всеобщим достоянием», применяя полученные данные, связанные с культурой, к важнейшим мировым проблемам. В некоторых уголках земного шара, в особенности в развивающихся странах, связь между теорией, исследованиями и практикой вызывает озабоченность, поскольку, как отмечает Сарасватхи (Saraswathi, 1998), ресурсы скудны, а первоочередное внимание уделяется отчетности, особен­но с точки зрения социальной актуальности и ориентации на решение конкретных проблем.

Когнитивное развитие: Пиаже и Выготский

К наиболее изученным областям возрастной психологии относится сфера позна­ния, в первую очередь познания на ранних стадиях развития ребенка. На протяже­нии последних 40 лет в сфере исследований когнитивного развития доминирова­ли теории и идеи швейцарского психолога Жана Пиаже (Dasen, 1972, 1975, 1977; Dasen & Jahoda, 1986; Piaget, 1954, 1972; Zigler & Oilman, 1998).

Для Пиаже когнитивное развитие представляет собой динамический процесс, результаты которого зависят от способности индивида адаптировать свое мышле­ние к потребностям и требованиям, определяемым изменениями окружающей сре­ды. Без сомнения, теория Пиаже и тысячи исследований, проведенных под ее вли­янием, внесли значительный вклад в наше понимание этой важной темы (обшир­ный список обзоров исследований, проведенных в русле теорий Пиаже, можно найти в работе Г. В. Гардинера — Н. W. Gardiner, 1994). Данные им описания пе­риодов сенсомоторных, конкретных и формальных операций стали неотъемлемой частью нашего психологического лексикона. Как отмечают Гардинер и соавторы (H.W. Gardiner etal., 1998),

как бы мы ни относились к теории Пиаже, она продолжает оказывать значительное влияние на современные исследования и практику и <...> — с переменным успехом — применялась при изучении когнитивного развития во многих культурах во всем мире (р. 83).

Обзор наиболее известных работ, посвященных критике теории Пиаже и защи­те ее положений, вы найдете в статье Лоуренсо и Мачадо (Lourenco & Machado, 1996).

Поскольку Пиаже рассматривал когнитивное развитие как достижение лично­сти, на которое частично оказывают влияние внешние факторы, он не уделял осо­бого внимания социальному или культурному контексту. Эти моменты оказались в центре внимания другого первопроходца в области исследований когнитивного развития, советского психолога Льва Семеновича Выготского.

Работы Выготского (Vygotsky, 1978, 1986), как и работы Пиаже, долгие годы были недоступны многим психологам из-за языкового барьера, поскольку Выгот­ский писал на своем родном языке и успел сделать не так много, скончавшись в до­вольно молодом возрасте. Тем не менее его идея о том, что когнитивное развитие представляет собой результат взаимодействия культурных и исторических факто­ров, имеет очень большое значение. Он предполагал, что процесс развития включает три основные составляющие: использование языка, роль культуры и зона ближай­шего развития ребенка (Kozulin, 1990). Зона ближайшего развития, или различие между тем, чего ребенок может достичь самостоятельно, и тем, чего позволяет добиться его потенциальный уровень когнитивного развития при постороннем содействии или руководстве, и представляет собой ключевое понятие в представ­лениях Выготского о важнейшей роли социального влияния в развитии когнитив­ных способностей ребенка (Vygotsky, 1978).

Одни авторы утверждают, что зона ближайшего развития не определена долж­ным образом и не поддается адекватной оценке (Paris & Cross, 1988), в то время как другие полагают, что какие-то моменты теории были утрачены или неправиль­но истолкованы при переводе, и в результате представление о них остается непол­ным (Nicolopoulou, 1993). И все же теория Выготского — это важный вклад в ис­следование развития в кросс-культурном аспекте и привлекает все более присталь­ное внимание специалистов по возрастной психологии (Rieber, 1998).

Регионализация возрастной психологии

Ким (Kim, 1990) определяет этнокультурную психологию как психологическое знание, имеющее местное происхождение, которое не привнесено из другого региона и предназначено для местного населения... Она исследует явле­ния в конкретном социокультурном контексте и рассматривает вопрос о том, какого рода формирующее и направляющее воздействие оказывает данный контекст на психологические описания, объяснения и их применение (р. 145).

Другими словами, ее цель состоит в определении поведения таким образом, как оно понимается и ощущается людьми в рамках собственного уникального культур­ного контекста (Bond, 1996). Эта тема развивается в книге Кима и Берри (Kim & Berry, 1993), в которой они рассматривают психологические подходы, сложивши­еся в России, Мексике, Индии, Греции, Корее и других странах. Авторы полагают, что такой подход на деле может привести не к раздробленности психологии, а к воз­можности создания универсальной психологии, что является первоочередной за­дачей кросс-культурной и культурной психологии.

Синха в «Руководстве по кросс-культурной психологии» (Handbook of Cross-Cultural Psychology, Sinha, 1997) уделяет значительное внимание этнокультурной психологии в различных регионах мира. В качестве примера он цитирует работу Нсаменанга (Nsamenang, 1992), который подчеркивает потребность в осмыслении

исследований развития в рамках контекста и предлагает схему контексту ал изаци и воспитания детей и развития человека для Западной Африки. Для Нсаменанга африканский жизненный цикл в отличие от принятых на Западе стадий (внутри­утробная, младенчество, детство и т. д.) состоит из духовной индивидуальности (концепция, обозначающая ребенка), социальной индивидуальности (определя­ющая состояние до смерти) и родовой индивидуальности (период, который следует за биологической смертью). Как отмечает Синха,

вместо психологической традиции проверять гипотезы инструментами с предвари­тельно заданной структурой, которые позволяют оценить запланированные заранее модели поведения, Нсаменанг приводит доводы в пользу этнографического подхо­да, не связанного ограничениями и предполагающего личную причастность и им­провизацию (р. 144).

В своей рецензии на книгу Нсаменанга Серпелл (Serpell, 1994) дает этому уни­кальному подходу высокую оценку и говорит, что его

резонанс с культурными предпочтениями, выраженными родителями, представля­ющими африканские общества, в которых социальная ответственность ценится выше, чем личная автономия и гибкость интеллекта, позволяет предположить, что он получит признание в актуальной для африканской психологии сфере (pp. I8-19).

Этнокультурный подход играет важную роль и в Китае, где возрастной пси­хологии уделяется большое внимание, особенно когда дело касается семейного окружения, социального и личностного развития ребенка и созревания (Wang, 1993). Начиная с 1980-х годов в Китае было осуществлено значительное количество по-настоящему масштабных исследовательских проектов, в том числе проект Лиу (Liu, 1982), в рамках которого более 50 специалистов по возрастной психологии из 12 городов занимались исследованием когнитивного развития тысяч детей в воз­расте от 5 до 16 лет. В 1990 году Цу опубликовал данные семилетней серии срезо-вых и лонгитюдных исследований детей и подростков, в процессе которых более 200 психологов из 50 учреждений занимались систематическим сбором данных в 23 провинциях по таким аспектам развития, как память, восприятие, язык, мышле­ние, эмоции, личность, математические способности и нравственность. Поскольку Китай — большая страна, в которой насчитывается 56 национальных групп, пси­хологическому развитию детей, представляющих национальные меньшинства, уделялось особое внимание. Цанг и Цуо (Zhang & Zuo, 1990) выявили некоторые различия между стратегиями решения проблем детьми из группы национального большинства хань и из нескольких национальных меньшинств. Однако, как сооб­щает Ванг (Wang, 1993), «судя по всему, региональные, социальные и культурные факторы играют более важную роль в когнитивном и социальном развитии детей, чем национальная принадлежность» (р. 99).

Синха (Sinha, 1997) говорит о том, что, несмотря на влияние многих западных теорий, особенно Пиаже и Колберга, исследования уделяют все больше внимания особенностям китайского характера. Например, модель нравственного развития Колберга была дополнена понятием «золотая середина» (тип поведения, которого придерживается в обществе большинство) и «добрая воля» (добродетель подчинения природе). Китайская мо­дель делает акцент в первую очередь на Ch 'ing(человеческая привязанность или чувство) и конфуцианских ценностях: jen (любви, добросердечии к людям, доброжела­тельности и сострадании), уважении к родителям, групповой солидарности, коллек­тивизме и гуманности, а не на Li (разуме, рациональном мышлении) (р. 146).

Что касается роли культуры, Ванг (Wang, 1993) пишет, что проводится больше исследований, принимающих во внимание китайский культурный контекст, и от­мечает, что «китайские культурные традиции играют важную роль в современных психологических исследованиях и практической работе и в интерпретации их ре­зультатов» (р. 109).

По словам Синхи (Sinha, 1997), возрастная психология в Индии признала под­ход культурной психологии и этнокультурный подход около двадцати лет назад. Особой популярностью среди специалистов по возрастной психологии пользуется методика «психокультурного анализа» Уайтинга и Уайтинга (Whiting & Whiting, 1975), экокультурная схема Берри (Berry, 1976), экологический системный подход Бронфенбреннера (Bronfenbrenner, 1989), а также концепция ниши развития (developmental niche) Сьюпера и Харкнесса (Super & Harkness, 1997).

Помимо актуальных направлений исследований, о которых подробно говори­лось выше, есть и другие заслуживающие упоминания (хотя бы вкратце) направ­ления, будущее которых предполагает пересечение проблем культуры и развития. Например, по мере увеличения числа межкультурных браков, в мире все больше вни­мания уделяется воспитанию детей в условиях слияния двух культур (Elderling, 1995), а также уникальным проблемам и стратегиям адаптации детей, принадле­жащих к двум культурам. Тенденция освобождения психологии от западного вли­яния, в особенности в области возрастной психологии, будет набирать силу, при этом все более пристальное внимание будет уделяться исследованиям культурных традиций, ценностей и особенностей этнокультурного поведения (Pandey, Sinha & Bhawuk, 1996). Все более сложные и глубокие исследования структуры семьи в рамках широкого круга культур (Georgas et al., 1997) приведут к разработке оценоч­ных инструментов, пригодных для использования в условиях разных культур, что будет способствовать объяснению изменчивости психологических переменных и расширит возможности кросс-культурной психологии в области истолкования.

По мере того как во многих странах мира ожидаемая продолжительность жизни увеличивается, все больше внимания будет уделяться проблемам этнической при­надлежности, старения и психического здоровья, и облегчить решение этих сложных проблем можно будет в контексте схем, предлагаемых Паджеттом (Padgett, 1995). Вместе с этими направлениями, как мы полагаем, будет проводиться больше срав­нительных исследований лонгитюдного типа, рассматривающих разные поколения, подобных исследованию, проведенному Шнеевиндом и Руппертом (Schneewina & Ruppert, 1998). Эти ученые в течение 20 лет исследовали отношения, обусловлен­ные развитием, семейными узами и связью между поколениями, отобрав для этого более 200 семей в Германии. По словам Литтла (Little, 1999):

основным достоинством работы, которое позволяет ей оказаться на переднем крае семейной возрастной психологии, является богатство исследуемых внутрисемейных отношений между родителями и их отпрысками... Другая сильная сторона состоит в том, что... в процессе исследования она обращается к широчайшему диапазону тем — от социологии до личности — убедительно интегрируя их в контексте семейного раз­вития (р. 42).

Многие упомянутые темы, связанные с развитием, отчасти имеют отношение и к проблемами культурной самоидентичности и испытывают на себе влияние этих проблем. Культурная самоидентичность определяется как «знание и понимание индивидом своего наследия и ценностей и то аффективное значение, которое при­дается индивидом своей психологической принадлежности к определенной груп­пе» (Н. W. Gardiner et al., 1998, p. 226). В серии исследовательских статей Г. Гар-динер и Муттер (Н. Gardiner & Mutter, 1992; а также: Н. W. Gardiner & Mutter, 1992, 1993, 1994) предлагают модель развития мультикультурного сознания и идентичности; модель разработана в рамках культурно-контекстного подхода. Они предполагают, что

индивид движется от культурной зависимости, когда понимание и оценка собствен­ной культуры являются частью его уникальной ниши развития (developmental niche), к культурной независимости, при которой он выходит за пределы экологического окружения собственной культуры для того, чтобы обрести новый кросс-культурный опыт и идет далее к созданию связей со многими культурами, при этом он привносит в собственную культуру новый опыт и новое видение мира, и таким образом оказывает влияние на экологические установки, которые формируют родную ему культуру (р. 270).

Данная модель в последнее время была усовершенствована и расширена с уче­том данных по формированию идентичности у американских и немецких испыту­емых, воспитанных в одной культуре или принадлежащих к двум культурам одно­временно (Н. W. Gardiner et al., 1997). Как отмечают авторы, можно добиться еще большего, рассматривая данную модель применительно к еще более широкой сово­купности культурных условий и различного рода опыту, связанному с развитием, включая

1) студентов, которые обучаются в условиях различных культур за пределами своей страны;

2) уроженцев США, многие из которых воспитаны в условиях принадлеж­ности к двум культурами как неотъемлемой части их экологической системы;

3) тех, кто состоит в браке с представителем иной культуры и занимается воспитанием де­тей в условиях такого брака, тех, кому приходится сочетать и объединять различные подходы к воспитанию, разный экологический опыт и понимание культуры, для того чтобы научить детей понимать и ценить свою принадлежность к двум культурам; и

4) экспатриантов, которые живут и работают за пределами своей родины (Н. W. Gar­diner et al., 1998, p. 272).

И, наконец, есть и такие, кому хотелось бы видеть движение данной области в совсем новом направлении. Например, Херманс и Кемпен (Hermans & Kempen, 1998) в своей чрезвычайно провокационной статье замечают, что ускоряющийся процесс глобализации и расширение связей между культурами бро­сает беспрецедентный вызов современной психологии. Невзирая на эти очевидные тенденции, в традиционных академических концепциях по-прежнему заметна тради­ция культурных дихотомий (индивидуализм или коллективизм, независимость или взаимозависимость), которая отражает классификационный подход к культуре и Я (р. 1111).

Они комментируют три обстоятельства, которые ставят под сомнение данный подход, в том число появление гетерогенной глобальной системы, культурные связи, ведущие к «гибридизации» и возрастающую сложность культуры. Они прихо­дят к следующему заключению: «размышление над этими проблемами ставит под сомнение базовую посылку кросс-культурной психологии о том, что культура име­ет географическую локализацию» (р. 1111).

Еще более спорная мысль содержится в призыве Берман (Burman, 1994) «де­монтировать возрастную психологию». Она утверждает, что современная возраст­ная психология придерживается весьма ограниченных и совершенно несостоятель­ных взглядов йа универсальность развития и значимость личности, что слишком пристальное внимание, которое уделяется индивидуализму, уводит в сторону от серьезных проблем практики воспитания детей. Форрестер (Forrester, 1999), делая обширный обзор, высказывает предположение, что специалисты по возрастной психологии, возможно, проигнорируют идеи Берман, и это, на его взгляд, будет достаточно печально, поскольку «показывает, насколько глубже могла бы осмыс­лить себя возрастная психология в теоретическом отношении и насколько более чуткой она могла бы быть по отношению к социальной и культурной практике, которые и составляют эту дисциплину» (р. 308).

О будущих направлениях исследования

По мере того как мы приближаемся к завершению нашего обсуждения и загляды­ваем в будущее, возникают несколько важных вопросов, которые настоятельно требуют к себе внимания. Что должны представлять собой в будущем исследова­ния развития в кросс-культурном аспекте? Насколько будут они походить на со­временные исследования и в чем отличаться от них? Каким образом эти исследо­вания будут способствовать нашему пониманию развития человека и постоянно меняющегося и все более сложного мира, в котором будут жить люди? Как данные будущих исследований повлияют на формирование новых теорий развития и как эти новые теории повлияют на разработку дальнейших исследований?

В предыдущем разделе данной главы я сделал несколько предварительных предположений, которые позволяют представить карту дорог будущих исследова­ний. В дополнение к этим идеям я хотел бы обратить внимание на некоторые дру­гие подходы, которые могли бы помочь ответить на заданные вопросы.

Например, исследователям, которые будут заниматься проблемами развития в грядущем тысячелетии, следует подумать о более широком использовании три­ангуляционного подхода (использование различных концепций и методов при изу­чении одного феномена). Хороший пример дает недавно проведенное кросс-куль­турное исследование развития детей на Ямайке (Dreher & Hayes, 1993). Данное ис­следование включает этнографические изыскания, касающиеся употребления марихуаны сельскими женщинами на Ямайке и стандартизированную клиниче­скую оценку уровня развития и состояния здоровья их детей. Говоря об актуаль­ности данного подхода для кросс-культурных сравнений и о том вкладе, который он может внести в понимание сложных видов поведения, авторы заявляют:

Таким образом, методологическое сочетание этнографии и стандартизированных инструментов представляет собой не просто исследование одной и той же проблемы с точки зрения количественных и качественных характеристик. Скорее это черта, присущая кросс-культурному исследованию... этнография подсказывает нам, какие вопросы задавать и как. Вопросы, предполагающие свободную форму ответа, кото­рые обычно ассоциируются с этнографией, тем не менее могут привести к тому, что возможностью сравнения придется пожертвовать, если ответы будут относиться к разным областям. Стандартизированный инструментарий, методика применения которого, насколько возможно, регламентируется, расширяет возможности сравне­ния, но полезен лишь при условии предварительного выявления приемлемого диа­пазона и категорий ответов, которое сопровождается этнографическими наблюдени­ями и интервью (р. 227).

Исследование, которое использует триангуляционный подход, обладает несколь­кими явными преимуществами и обеспечивает возможность взаимосвязанного применения количественных и качественных составляющих, упрощая внесение изменений в процессе исследования. Как отмечают Филдинг и Филдинг (Fielding & Fielding, 1986), «качественная обработка может помочь количественной обработ­ке при создании теоретической схемы, подтверждении данных, полученных в про­цессе опросов, интерпретации статистических связей и расшифровке ставящих в тупик ответов» (р. 27). Кроме того, «отбор вопросов при подготовке опросов, которые будут использоваться для последующего формирования показателей и подбор примеров, дающих объяснение изучаемому явлению... могут... [помочь] вы­явить индивидов для качественного изучения и определить типичные и нетипич­ные случаи» (р. 27).

В то время как все больше внимания мы уделяем связи между культурным контек­стом и поведением индивида, стремясь навести мосты между теориями и методикой, перед исследователями по-прежнему стоит центральный для кросс-культурных исследований развития вопрос; какие виды поведения носят культура-специфич­ный или национальный характер, а какие можно считать универсальными? Чем бо­лее тщательно спланировано проводимое нами исследование, тем ближе мы мо­жем в один прекрасный день подойти к ответу на этот вопрос. По словам Кагитси-баси и Берри (Kagitcibasi & Berry, 1989):

чем больше внимания уделяют специалисты по кросс-культурной психологии мак­рохарактеристикам социокультурного контекста экологии или социальной структу­ры и выявляют их связь с микропеременными (поведением индивида), тем больше их шансы установить, какие характеристики носят культуро-специфичный харак­тер, какие свидетельствуют об общности нескольких социокультурных контекстов, а какие являются универсальными человеческими феноменами (р. 520).

Определенному пониманию вопроса может помочь обращение к недавнему прошлому и к серии из шести статей, опубликованных в специальном разделе вы­пуска «Возрастная психология» (Developmental Psychology) за 1992 год, которые, по мнению Харкнесс (Harkness, 1992), представляют «состояние кросс-культурных исследований детского развития» в начале 1990-х годов. Оценивая эту работу, она говорит, что

данные статьи, документируя различия в конкретных условиях окружающей среды, на фоне которых происходит развитие ребенка, рассматривают вопрос об универсаль­ности и культурных вариациях в поведении матери и ребенка и пытаются определить причинно-следственные связи между культурой, родительским поведением и результатами развития. Достоинством исследования является аккумулирование при помо­щи известных из западных исследований методик количественных данных о разви­тии. Тем не менее большей части отчетов недостает систематической информации по соответствующим аспектам культурного окружения, что делает проблематичной интерпретацию результатов. Дальнейшее продвижение вперед в данном направлении требует интеграции методов изучения ребенка и исследования культурного контек­ста развития (р. 622).

Несмотря на то что я не могу однозначно ответить на вопросы, поставленные выше (возможно, в будущем это сделает кто-то из вас), я с нетерпением жду кросс-культурного исследования, которое будет посвящено сравнениям в области разви­тия (поиском черт сходства и различия) в рамках культурных контекстов, которое попытается сочетать этнографические подходы антрополога, психологические те­ории и методологии психолога и интерес к социальной политике, свойственный социологу. Помимо творческих передовых исследований, которые могли бы от­крыть перед нами новые перспективы, мне хотелось бы увидеть, что более при­стальное внимание уделяется интерпретации, корректировке и углублению суще­ствующих знаний и теорий путем вдумчивых (и должным образом спланированных) попыток повторного получения данных, собранных ранее. Это часто упускаемая из виду (и недооцениваемая) возможность позволяет подтвердить или опроверг­нуть многие данные, благодаря рассмотрению их в определенных социокультур­ных условиях, отличных от тех, в которых они были получены впервые.

Когда в будущем мы будем предпринимать такого рода попытки, нам следует подумать и о том, как сделать наши открытия всеобщим достоянием, так, чтобы они могли сделать лучше и богаче жизнь тех, кто живет сейчас или будет жить в этом все более сложном мире, в котором появляется все больше внутренних связей. Возможно, наш общий вклад в более глубокое понимание культуры станет отли­чительным признаком нового тысячелетия.

Эпилог

Первые годы нового тысячелетия будут волнующим периодом подъема (а возможно, и полемики) в кросс-культурной психологии как дисциплине и в сфере исследо­ваний развития человека как ее важной составляющей. Как заметил Смит (Smith, 1995): «В течение последних десяти лет был заметен существенный прогресс в области формулирования теорий, относящихся к тому, где, когда и почему могут иметь место культурные различия или сходства» (р. 588). В то же время известный британский психолог Айзенк (Eysenck, 1995) считает, что психология раскололась по многим направлениям... Такая наука нуждается в концеп­циях, теориях и оценочном инструментарии, которые обладают максимальной универ­сальностью. Иначе станет невозможным обобщение данных, которые мы получили эмпирическим путем, поскольку такое обобщение требует выхода за пределы отдель­ного народа или государства. Психология не может быть американской, японской или африканской, она должна быть универсальной. Мы можем и должны добиться большей унификации, стремясь к более высокому уровню кросс-культурной согла­сованности (р. 26).

Я согласен с Коулами (Cole & Cote, 1996), когда они говорят:

Мы рады, что внимание к несхожести культур при изучении детского развития ста­новится все более пристальным, но мы уверены, что именно сегодня более чем ког­да-либо существует настоятельная потребность в осознании и оценке роли культур­ного многообразия в развитии человека (p. xxii).

В будущем эта потребность станет еще более настоятельной.

В конце своей работы Сегалл и соавторы (Segall et al., 1998) замечают: «Когда вся психология наконец начнет учитывать воздействие культуры на поведение че­ловека (и наоборот), термины кросс-культурная и культурная психология будут не нужны» (р. 1101). В этот момент вся психология станет действительно культур­ной психологией.

Я верю, что настало время использовать огромный корпус накопленной инфор­мации и более эффективно использовать ее, так чтобы она улучшила жизнь всех людей, которые совместно населяют эту планету, и помогла нам вступить в эру развития.

Чувство, которое выражено в последних строках книги Г. В. Гардинера и его соавторов (Н. W. Gardiner et al., 1998) о развитии в кросс-культурном аспекте, можно вновь выразить здесь:

Перед нами грандиозные задачи и возможности, Трудно представить, куда может забросить нас наше кросс-культурное путешествие в следующий раз. Но куда бы мы ни отправились, это непременно будет интересное и волнующее приключение. Воз­можно, кто-то из вас станет теоретиком-первопроходцем или исследователем, кото­рый и возьмет нас в следующее путешествие (р. 274).

Я сам с громадным нетерпением жду этого дня.

ГЛАВА 7