Слушать, понимать, сочувствовать 13 страница
Более сложно обстоит дело с интерпретацией для адвоката содержания положений, сформулированных в п. 4 и 6 рассматриваемой выше этической системы: о том, что тактический прием не должен способствовать оговору со стороны обвиняемого или иного лица других невиновных лиц, а также обвинению виновных лиц в большем объеме, нежели это соответствует их фактической вине (п. 4), и, кроме того, развитию у этих лиц низменных чувств, побуждению к даче ими ложных показаний, совершению других аморальных поступков (п.6).
На первый взгляд, эти положения аксиоматичны и безупречны с точки зрения общей и судебной этики. Однако есть одно "но": защитник связан с позицией, занятой по делу его подзащитным; их позиции не могут противоречить одна другой. Адвокат не может признавать вину своего подзащитного при ее отрицании последним. А практика знает немало случаев, когда обвиняемый строит свою защиту именно на оговоре невиновных лиц либо на преуменьшении степени своей ответственности за совершенное преступление за счет возложения большей части ее, в том числе и ложно, на других лиц.
Такая позиция обусловливает дачу подзащитным соответствующих показаний, заведомо ложных, что действительно нельзя расценить иначе, как, мягко скажем, аморальное поведение (с учетом того, что подозреваемые и обвиняемые, как известно, не являются субъектами уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний). Более того, занимая такую позицию, обвиняемый нередко сообщает субъекту доказывания (следователю, суду) и заведомо ложные сведения о происхождении предметов и документов, выдвигает себе алиби, ссылаясь при этом на лиц, согласившихся ложно его подтвердить, на подложные либо не относящиеся к делу документы. В ряде случаев обвиняемые прибегают к фальсификации в прямом смысле этого слова отдельных доказательств, в том числе и вещественных, не останавливаясь и перед их подлогом для инсценировки совершения преступления иными, в том числе конкретными, лицами.
В такой ситуации, думается, главная нравственная задача адвоката заключается в том, чтобы в беседах с подзащитным убедить последнего в аморальности его поведения; может быть, даже предложить подзащитному отказаться от услуг адвоката. Однако, как известно, сам адвокат не вправе отказаться от принятой на себя защиты обвиняемого (ст. 51 УПК), в том числе и по этическим соображениям. Поэтому, если указанные выше попытки не увенчались успехом, адвокат, на наш взгляд, вынужден поддерживать даже такую позицию подзащитного.
Даже если защитник убежден в виновности своего клиента, но тот продолжает отрицать свою вину, то, "когда защитник настаивает на доводах, говорящих в пользу его невиновности, он не говорит неправды — он лишь выполняет лежащую на нем обязанность до конца отстаивать законное притязание обвиняемого — не быть осужденным без совершенного изобличения его виновности…Если доказательство представляется защитнику только сомнительным, он не только может, он обязан его выдвинуть, если только против этого не говорят соображения, относящиеся уже не к этике, а к тактике защиты. Он обязан представить суду те доводы, которые говорят в пользу достоверности доказательства, как бы сам не сомневался в его достоверности, ибо суд вправе ожидать от сторон, что они совокупными силами представят ему все данные и изложат ему все соображения, нужные для всесторонней оценки доказательств»[201].
Однако нет ни малейших сомнений в том, что сам адвокат ни в коем случае не должен побуждать или провоцировать своего подзащитного на занятие им подобной линии своей защиты. Именно с таковой оговоркой должны быть на наш взгляд, интерпретированы применительно к тактической деятельности защитника рассматриваемые этические положения.
Попутно заметим, что использование оговора обвиняемыми невиновных лиц признается недопустимым средством защиты и в международной практике по уголовным делам. Так по делу Брандстетер против Австрии (1991) суд, применяя нормы Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, указал: «Было бы преувеличением полагать, что исходной посылкой права лиц, обвиняемых в совершении уголовного преступления, защищать себя, является идея о том, что они не должны подвергаться преследованию, когда, осуществляя это право, умышленно вызывают ложные подозрения в подлежащем наказанию поведении свидетеля или любого другого лица, вовлеченное в уголовное судебное производство»[202].
С этой проблемой связана еще одна, специфическая именно для деятельности адвоката, но не для следователя или иных профессиональных участников уголовного процесса. В силу своей нравственной значимости предлагаемое решение ее, думается, также подлежит формулированию в качестве элемента системы этической допустимости тактических средств защиты.
Мы имеем в виду проблему нравственной позиции адвоката в достаточно распространенной ситуации, когда подзащитный добровольно, либо в результате воздействия других причин (имеющихся доказательств, оперативных данных, тактически грамотной "работы" с ним следователя и т.п.) признает себя виновным в совершении иных преступлений или называет ранее неизвестные следствию эпизоды своей преступной деятельности, за которую он уже привлекается куголовной ответственности (новые эпизоды из серии убийств, взяток, хищений, краж и т.д.).
Мотивы этого могут быть весьма различны: от действительно чистосердечного раскаяния ("хочу очистить свою совесть", — объяснил подобное поведение один обвиняемый), рефлексивного представления о неминуемом изобличении в их совершении органами следствия до желания привлечения к уголовной ответственности других, иногда более высокопоставленных должностных лиц, или, скажем, более социально опасных в ином отношении (например, ранее судимых), на фоне которых, по его мнению, он не будет "выглядеть крайним".
Нет сомнений, что адвокат, имеющий, как известно, право на неограниченное количество свиданий наедине со своим подзащитным, в том числе и до его допросов, может оказать определенное, позитивное или негативное, влияние на решение подзащитного дать подобные показания. Какова должна быть позиция адвоката в этой ситуации?
С одной стороны, очевидно, что чаще всего такое признание объективно усугубляет положение подзащитного — отягчает квалификацию его действий, увеличивает размер причиненного ими материального ущерба и иного вреда, разжигает конфликт между ним и лицами, которых он называет следователю, как совершивших преступления (и этот конфликт может быть весьма острым с далеко идущими для интересов подзащитного последствиями). С другой — налицо свободное, осознанно принятое волеизъявление подзащитного. Более того, волеизъявление социально полезное, оцениваемое уголовным законом как смягчающее ответственность обстоятельство, независимо от мотивов такого поведения.
На наш взгляд, единственной нравственной позицией адвоката с учетом его процессуальной функции в таких случаях явится...нейтралитет: адвокат не должен ни советовать подзащитному "брать" на себя новые преступления, называть в качестве их участников иных лиц, ни отговаривать его от подобных признаний. Единственно возможным здесь нам представляется поведение защитника, состоящее в разъяснении подзащитному правовых последствий его признаний: как изменится квалификация его действий, каковы в этом случае санкции за совершенные деяния, какие обстоятельства будут выступать в качестве смягчающих или отягчающих его ответственность, и т.п. Иными словами, тактические средства защиты не должны препятствовать сознательному и свободному желанию подзащитного признать свою вину, в том числе и в совершении преступлений, к тому моменту не вменяемых ему органами расследования.
Оказание правовой помощи своему клиенту — даже не право, а прямая и непосредственная обязанность защитника. И, в первую очередь, это касается того, чтобы подзащитный был им глубоко и всесторонне проинформирован о всех правовых аспектах своего дела, прежде всего уголовно-правовых и процессуальных.
В ряде случаев подобные разъяснения могут существенно изменить позицию подзащитного относительно предъявленного ему обвинения и по иным связанным с обвинением вопросам в направлении более рационального обеспечения его интересов. Несколько примеров. Должностное лицо, получившее вознаграждение за работу, выходящую за рамки его служебных обязанностей, при предъявлении ему обвинения в отсутствии адвоката признает себя виновным во взяточничестве. Очевидно, что после разъяснения ему защитником сущности состава преступления, предусмотренного ст. 290 УК РФ, отношение его к предъявленному обвинению изменится. Противоположная ситуация: обвиняемый, не отрицая факты, ошибочно полагает, что они не являются преступными и лишь потому считает себя невиновным в совершении инкриминированного деяния. Вполне понятно, что разъяснение адвокатом того, как эти факты оцениваются с позиции уголовного закона, приведет, скорее всего, к признанию обвиняемым своей вины. Еще один пример: подзащитный, чьими действиями в результате дорожно-транспортного происшествия причинен существенный материальный ущерб, в силу своей неосведомленности в вопросах гражданского права не считает необходимым его возместить добровольно (хотя и имеет на то возможности). Разъяснение адвокатом своему клиенту гражданско - правовой обязанности возмещения ущерба, причиненного источником повышенной опасности, а также уголовно-правового значения добровольного возмещения ущерба п. «к» ч.1 ст. 61 УК РФ в случае, если суд придет к выводу о наличии в его действиях состава соответствующего преступления, надо полагать, изменит позицию подзащитного по этому вопросу. Наконец: ознакомившись с протоколом задержания подзащитного, и убедившись в том, что оно осуществлено незаконно (не по основаниям, перечисленным в ст. 91 УПК, что, отметим, достаточно широко распространено в практике работы органов дознания и предварительного следствия), адвокат разъясняет эту ситуацию своему клиенту, а также. Исходя из тактических соображений, в ряде случаев, рекомендует ему воспользоваться правом на отказ от дачи показаний, в связи с незаконностью задержания.
Во всех этих и множестве аналогичных ситуаций своевременное информирование защитником своего клиента позволяет адвокату скорректировать с точки зрения права позицию подзащитного, ранее ошибочно или нерационально им занимаемую, исключит возникновение между ними коллизии по этим вопросам и, следовательно, позволит оптимизировать процессуальную и тактическую деятельность защитника по обеспечению интересов своего клиента.
В свете сказанного, нам представляется, что положение п. 5 сформулированной выше этической системы допустимости тактических средств Быховскому — о том, что таковые не должны строиться на неосведомленности лиц в вопросах уголовного права и процесса, всецело относится и к тактическим средствам защиты в соответствующей интерпретации, подчеркивающей императивность данного положения и относимость его не только к вопросам уголовного права и процесса, но и всех других отраслей права.
Продолжая рассмотрение этой этической системы, мы считаем, что положение, сформулированное в п. 7 — о том, что тактический прием не должен основываться на сообщении следователем обвиняемому, подозреваемому или иным лицам заведомо ложных сведений, в частности о происхождении предметов или документов, практически к деятельности защитника неприменимо по нескольким, даже не этическим в узком смысле слова, а, так сказать, праксеологическим соображениям: во-первых, по отсутствию какой-либо необходимости для адвоката сообщать своему клиенту таковые сведения для обеспечения его интересов; во-вторых, в связи с отсутствием у него законной возможности общаться с другими обвиняемыми, подозреваемыми в процессе следствия и суда, в ходе которого гипотетически он, защитник, мог бы сообщать этим лицам заведомо ложные сведения без угрозы немедленного изобличения во лжи (следователем, прокурором, судом). Но, тем не менее, понимая всю многогранность и "непредсказуемость" конкретных ситуаций, которые могут возникать в связи с осуществлением защиты, а также уже упоминавшееся право защитника на собирание доказательств путем опроса лиц с их согласия, мы считаем целесообразным сохранить в соответствующей интерпретации этот критерий в системе этической допустимости тактических средств защиты.
И, наконец, последнее из положений этической системы допустимости тактических средств (п. 8), принятой нами за основу — о том, что таковые не должны подрывать авторитет органов прокуратуры, МВД и суда. Нам представляется, что применительно к деятельности адвоката оно требует существенной, можно сказать, принципиально иной, интерпретации. Дело в том, что значительная часть тактической и, как ее конечное выражение, процессуальной деятельности защитника как раз и направлена на выявление недостатков, просчетов, ошибок, прямых нарушений закона, допускаемых следственными и судебными органами. Эта деятельность во многом и основана на анализе и использовании выявленных недостатков, просчетов и т.д. в интересах подзащитного. Но разве выявленные адвокатом факты ведения следствия незаконными методами, его необъективности, ущемления права обвиняемого на защиту, нарушений предписаний уголовно-процессуального закона и криминалистических рекомендаций при производстве отдельных следственных и судебных действий не подрывают авторитета соответствующих органов? А разве обоснованное постановление оправдательного приговора судом первой инстанции, прекращение уголовного дела по реабилитирующим основаниям в кассационной или надзорной инстанции объективно не подрывают авторитета следственных органов — в первом случае, и судебных органов, постановивших и (или) утвердивших позднее отмененный обвинительный приговор — во втором? Несомненно — подрывают.
И такой "подрыв" авторитета органов следствия и суда является не только этически допустимым, но и необходимым компонентом профессионального выполнения адвокатом своей процессуальной функции по уголовным делам. Недопустимым в рассматриваемом плане является только одно — голословная, не имеющая под собой материальной информационной основы компрометация защитником авторитета органов прокуратуры, МВД, суда (такие факты, к сожалению, имеют место в адвокатской практике). И только с этим принципиальным уточнением рассматриваемое положение должно быть включено в этическую систему допустимости тактических средств защиты.
Подведем итог сказанному в данной главе и сформулируем в целом систему критериев допустимости тактических средств профессиональной защиты по уголовным делам.
Тактическое средство защиты должно быть:
1.Законно, что означает применение его исключительно в рамках прав и полномочий, предоставленных защитнику действующим уголовно-процессуальным законодательством. Правовой принцип "что не запрещено, то разрешено" распространяется на тактическую деятельность защитника.
2. Избирательно, что заключается в том, чтобы используемое защитником тактическое средство не усугубляло бы положения подзащитного и было бы, как минимум, нейтральным по отношению к предъявленному последнему обвинению или возникшему в отношении него подозрению в совершении преступления.
3. Этично, т.е. должно соответствовать требованиям нравственности, морали, общей и судебной этики. В этой связи тактическое средство защиты не должно:
а) основываться на сведениях, унижающих честь и достоинство обвиняемого, потерпевшего и иных лиц, если таковые данные не влияют на вопросы доказанности виновности подзащитного или степень его ответственности за совершенное преступление;
б) оправдывать само совершение преступления;
в) основываться на побуждении своего подзащитного или иных лиц оговору ими невиновных лиц, а также обвинению виновных лиц в большем объеме, нежели это соответствует их фактической вине;
г) препятствовать сознательному и свободному желанию подзащитного или иного лица признать свою вину в совершении преступления;
д) оставлять в неосведомленности подзащитного о всех правовых аспектах его дела;
е) основываться на использовании заведомо ложных сведений, в частности о происхождении предметов и документов;
ж) необоснованно подрывать авторитет следственных и судебных органов.
Завершить наше краткое исследование критериев допустимости тактических средств профессиональной защиты по уголовных делам хотелось бы словами А.Ф. Кони: "... для защитника нет чистых и грязных, правых и неправых дел, а есть лишь даваемый обвинением повод противопоставить доводам прокурора всю силу и тонкость своей диалектики, служа ближайшим интересам клиента и не заглядывая на далекий горизонт общественного блага"[203].
§ 4. Общие положения тактики участия
защитника в производстве следственных
действий и действий судебных
следственного характера
Уголовно–процессуальное законодательство России послеоктябрьского периода своего развития последовательно, хотя и противоречиво, возвращалось к осознанию того, что без надлежащей профессиональной защиты от уголовного преследования – с самых начальных его стадий до обвинения как его результата – правосудие по уголовных делам в цивилизованном его виде невозможно.
УПК РФ 2001г. значительно модифицировал и расширил права защитника, относительно тех, которые представлялись ему по УПК РСФСР. Законодатель сформулировал в нем ряд норм, обеспечивающих возможности адвокатов более активно участвовать в доказывании по уголовным делам. К ним, прежде всего, следует отнести нормы УПК о: недопустимости доказательств полученных с нарушением требований Кодекса (ст. 75); наделение защитника правом на собирание доказательств и указанным конкретных путей реализации этого права (ст. 86); судебном обжаловании действий и решений органов уголовного преследования в порядке, предусмотренном ст.125. И все же, основные тактические средства профессиональной защиты реализуются адвокатом при его участии в производстве следственных действий и действий судебных следственного характера (т.е. осуществляемых в суде в ходе судебного следствия).
Напомним, что под следственными действиями понимаются приспособленные к получению и передаче определенного вида информации комплексы познавательных и удостоверительных приемов, операций по собиранию и проверке доказательств, предусмотренные процессуальным законом в виде правил и осуществляемые непосредственно следователем (судом).
В литературе существуют различные мнения относительно того, какие действия считать следственными: одни ученые полагают, что все процессуальные действия следователя — суть действия следственные, другие — признают таковыми ограниченный круг процессуальных действий следователя.
Мы придерживаемся последней точки зрения и полагаем, что все следственные действия есть действия процессуальные, но далеко не все процессуальные действия следователя – действия следственные. В соответствии с таким подходом, к следственным действиям относятся: допрос (в т. ч. и такая его раззновидность, как очная ставка); осмотр (в т. ч. освидетельствование); обыск и выемка; предъявление для опознания; следственный эксперимент (в т. ч. проверка показаний на месте); назначение экспертизы и истребование заключения специалиста[204].
Участие защитника в следственных действиях в тактическом плане по вполне допустимой и, думается, теоретически корректной аналогии с тактикой следственных действий, издавна и подробно изучаемой наукой криминалистикой, может быть рассмотрено применительно к трем этапам: подготовительному, рабочему, заключительному. Естественно, сущность этих этапов различна для каждого вида (и даже разновидности) следственного действия, в котором участвует защитник. Зависит она, несомненно, и от складывающейся к определенному моменту расследования защитной ситуации (речь о которых в самом первом приближении шла выше). И в то же время в них можно выделить ряд общих черт, которые в связи с их общностью для всех видов следственных действий и всех мыслимых защитных ситуаций целесообразно исследовать в виде общих положений тактики участия защитника в производстве следственных действий.
Тактические требования к следователю на подготовительном этапе производства следственного действия, если говорить о них в общем, представляют собой систему, состоящую из следующих элементов: определение необходимости и возможности проведения предполагаемого следственного действия: составление плана его осуществления; определение места и времени производства, этого действия состава его участников; подготовка доказательств, необходимых материалов, приспособлений, других объектов, а также технических средств, которые должны быть использованы в процессе проведения следственного действия и для фиксации его хода и результатов.
Далеко не все названные элементы входят в тактику подготовительного этапа участия защитника в следственных действиях. Связано это, в первую очередь, с тем, что защитник является лишь одним из участников следственного действия: инициатива его производства исходит не от защитника, а от следователя (исключая ситуации, когда следственное действие осуществляется во исполнение ходатайства о том адвоката). Образно говоря, защитник при проведении отдельных следственных действий всегда играет "черными фигурами". И, тем не менее, многие из приведенных элементов следственной тактики в соответствующей интерпретации (вспомним системный характер криминалистической тактики в целом) составляют тактику подготовительного этапа участия защитника в следственных действиях, к рассмотрению которой мы и переходим.
При такой расстановке сил адвокат не знает плана расследования, составленного следователем. Поэтому далеко не всегда он заблаговременно знает то, когда (дата, время) и где будет производиться запланированное с его участием следственное действие. Заметим, что исключениями из этого положения является предъявление лицу обвинения, о времени которого ст. 172 УПК обязывает следователя известить обвиняемого (и, следовательно, по нашему разумению, и его защитника, если таковой уже участвует в деле), и ознакомление с материалами завершенного расследования, которое может последовать лишь после того, как следователь уведомил обвиняемого и его защитника об окончании следственных действий (ст.215 УПК). Даже при проведении тех действий, сроки которых предопределены и ограничены уголовно-процессуальным законом (допрос подозреваемого не позднее 1 суток с момента фактического задержания лица, предъявление обвинения в течение 10 суток лицу, арестованному в порядке ст.100 УПК, окончания расследования в установленный законом срок, и т.п.), адвокат вынужден "подстраиваться" под план работы следователя.
И здесь нельзя не сказать о следующей проблеме, носящей как процессуальный, так и тактический и этический характер. С одной стороны, в настоящее время срок, в течение которого следователь обязан ждать явки приглашенного подозреваемым, обвиняемым защитника или уже участвующего в деле защитника для производства конкретного процессуального действия, ограничен 5 сутками (ч. 3 ст. 50 УПК).
С другой ч. 4 этой же статьи устанавливает, что, если в течении 24 часов с момента задержания подозреваемого или заключения под стражу подозреваемого, обвиняемого под стражу, явка приглашенного им защитника невозможна, а на его замену данное лицо несогласно, то следственные действия с участием подозреваемого, обвиняемого могут быть произведены без участия защитника (за исключением случаев, предусмотренных п. 2 – 7 ч. 1 ст. 51 УПК). Очевидно, что наиболее часто в этот срок проводится такое следственное действие, как его допрос подозреваемого или обвиняемого. А в соответствии с п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства в отсутствии защитника (независимо от причин этого), и не подтвержденные им в суде, являются недопустимыми доказательствами.
Гордиев узел этой проблемы законодатель разрешил изменениями, внесенными в ст. 52 УПК Федеральным законом от 4 июля 2003, указав, что, что отказ подозреваемого, обвиняемого от защитника не обязателен для дознавателя, следователя, прокурора и суда. Такое решение данной коллизии не является оптимальным.
И, тем не менее, реалии таковы, что адвокат в намечаемый следователем день и час может оказаться занятым по другому делу. Однако следователь, как правило, работает по своему плану. Кроме того, проведение отдельных следственных действий, запланированных с участием адвоката, требует предварительных, иногда достаточно сложных организационных мероприятий: обеспечение доставки арестованного в место проведения следственного действия, приглашение иных лиц (скажем, понятых), в том числе и адвоката, защищающего другое лицо, с участием которого будет производиться, например, очная ставка или предъявление для опознания.
Из ситуации, когда защитник не имеет возможности в намечаемое следователем время принять участие в запланированном действии, а последний — возможности (или желания) удовлетворить просьбу адвоката о переносе его производства, можно, на наш взгляд, предложить несколько выходов:
а) предложить своему клиенту согласиться на проведение намеченного действия без его, защитника, участия. При этом адвокат должен объяснить подзащитному, с чем именно связана его невозможность принять участие в действии, а также на что подзащитному следует обратить внимание при его производстве;
б) однако, если подзащитный не соглашается на проведение действия без участия адвоката, защитник должен путем заявления соответствующего ходатайства требовать переноса проведения запланированного действия на другое время. Думается, для того, чтобы такое требование было обоснованно и не выглядело как «прихоть» адвоката, к заявлению следует приложить документы, подтверждающие занятость последнего в намеченное следователем время: справку суда о том, что данный адвокат в это время занят в судебном процессе, справку соответствующего органа, что на это же время ранее уже назначено проведение каких-либо действий с участием данного защитника по другому делу, и т.п. Кстати, и своему подзащитному адвокат может показать такие документы, подтверждающие отсутствие у него объективной возможности принять участие в том или ином действии, дабы не нарушить существующий между ними контакт и доверительные отношения.
Принимая такое решение, адвокат в то же время должен иметь в виду что подобная "нестыковка" планов работы следователя и защитника чревата серьезными осложнениями, переходящими порой в обвинение последнего следователем в умышленном затягивании расследования (особенно, когда истекают сроки содержания обвиняемого под стражей), и даже в личностные конфликты между ними. А такие конфликты, — увы, "ничто человеческое не чуждо" и следователю, — могут сказаться, как говорил П. Сергеич, "на шкуре подсудимого"[205].
Заметим, что оптимальным для разрешения этих коллизий является ситуация, когда одного подозреваемого, обвиняемого защищают несколько адвокатов. Тогда, как показывает практика, хотя бы один из них будет иметь возможность принять участие в производстве запланированного следователем действия в назначенное им время.
Следующее, что должен решить для себя защитник на подготовительном этапе следственного действия — это вопрос о необходимости и целесообразности своего в нем участия. Дело в том, что его участие в том или ином действии — это не обязанность, а право, которое адвокат должен использовать в интересах своего подзащитного (кроме случаев, когда участие в следственном действии является обязательным — ст. 51 УПК).
В чем суть и сложность этой проблемы? Нет сомнений, что в большинстве ситуаций участие защитника в следственных действиях позитивно сказывается на обеспечении прав и интересов обвиняемого, ибо позволяет при их производстве зачастую выявить обстоятельства, оправдывающие подзащитного или смягчающие его ответственность. И потому совершенно верно поступают адвокаты, когда по вступлению в дело в первой же беседе с подзащитным предупреждают о том, чтобы он не соглашался на производство каких-либо следственных действий без его, защитника, в нем участии.
Именно поэтому же, как показывает практика, работая в режиме УПК РСФСР, достаточно часто следователи, убедив подозреваемого (обвиняемого), ранее отрицавшего свою вину, признать ее, назвать новые эпизоды преступной деятельности, одновременно настоятельно "рекомендовали" ему дать о том первые показания без участия в допросе защитника. Обосновывали следователи такую "рекомендацию" различно: сложностью обеспечения явки защитника в данный момент (к началу допроса), нецелесообразностью для подозреваемого в сложившейся ситуации лишних материальных затрат "на оплату адвоката" и другими столь же "вескими" причинами. Сейчас же, как сказано, если в дальнейшем подозреваемый, обвиняемый от таких показаний откажется, они в доказательственным смысле признаются ничтожными, и потому, мы полагаем, случаи допросов этих лиц без защитника будут встречаться все реже. Более того, защитник им просто–напросто будет «навязываться», чтобы придать их показания статус допустимых доказательств.
Но, с другой стороны, участие в следственном действии защитника психологически как бы презюмирует объективность информации, получаемой в процессе этого действия. "Вы же давали показания в присутствии адвоката!", — нередко раздаются в суде возмущенно-риторические возгласы прокурора (что греха таить, но зачастую и председательствующего по делу судьи) при первых же попытках подсудимого изменить свои показания, данные им на следствии.
Поэтому, решая вопрос о необходимости своего участия в том или ином конкретном следственном действии, защитник должен представить себе его возможную цель и реальность ее достижения следователем. Сделать это адвокат может, в частности, путем соответствующей оценки имеющейся в его распоряжении информации, ее рефлексивного анализа, использования других известных методик и процедур индуктивного и дедуктивного мышления и, конечно же, своих криминалистических познаний и опыта.