Глава 9. Ряд практических вопросов 7 страница

Глава 4

Создание атмосферы терапевтических взаимоотношений

Часто начатое с лучшими намерениями консультирова­ние не приносит результата, потому что не были установ­лены соответствующие терапевтические отношения. По­рой консультанты и терапевты не имеют четкого представ­ления о тех отношениях, которые должны иметь место в процессе работы, и, как следствие этого, их терапевти­ческие усилия размыты и неопределенны — как по про­цессу, так и по результату. Гораздо больше должно быть уделено внимания установлению тонкой взаимосвязи, которая возникает между терапевтом и клиентом, кон­сультантом и консультируемым.

Консультирование как уникальное взаимодействие

Видимо, лучше всего начать обсуждение этой темы с определения того, чем же не являются терапевтические взаимоотношения. Сделаем ряд утверждений от против­ного с точки зрения идеального представления о терапев­тическом контакте. Терапевтические отношения не явля­ются, к примеру, отношениями между родителем и ребен­ком, с их глубокими эмоциональными связями, которые характеризуются зависимостью, с одной стороны, и при­нятием авторитарных и ответственных ролей — с другой. Родительские узы имеют оттенок постоянной и абсолют- ной преданности, что никоим образом не является час­тью нормальных терапевтических отношений.

Терапевтические взаимоотношения — также и не дру­жеские отношения, главная черта которых — полная вза­имность, взаимопонимание, стремление как получать, так и отдавать что-то другому. Консультирование — это и не типичные взаимодействия учителя и ученика с их деле­нием на руководителя и подчиненного, с изначальной установкой: один должен учить, а другой — учиться, с ак­центом исключительно на интеллектуальные усилия. Это не та терапия, которая базируется на взаимосвязи врача и больного, где существует экспертная диагностика и директивные указания со стороны врача, смиренное при­нятие и подчинение со стороны клиента. Этот список можно продолжать. Например, отношения во время кон­сультирования — это не отношения между коллегами, хотя какие-то элементы подобных отношений присут­ствуют. Консультант и консультируемый — это ни вождь и его последователь, ни священник и прихожанин. Ина­че говоря, терапевтические отношения представляют со­бой специфические социальные связи, отличающиеся от любых других, которые до этого устанавливал человек. Нередко на первых встречах он довольно продолжитель­ное время пытается понять этот ни на что не похожий тип человеческих взаимоотношений. Консультант, в свою оче­редь, должен осознавать это, если он намерен эффективно управлять ситуацией.

Несмотря на то, что терапевтические взаимоотноше­ния были только что описаны как отличающиеся от боль­шинства обычных жизненных связей, это не значит, что консультирование в том виде, в каком оно существует в реальности, предполагает только такое определение. Иногда случайно, иногда намеренно терапевты и консультанты в своем поведении с клиентом обращаются к од­ной из этих привычных форм. Возможно, во фрейдовс­ком психоанализе наиболее последовательно проводится установка, суть которой в том, что аналитик принимает на себя роль родителя. Один из авторов говорит о подоб­ном аналитике так: “Он неизбежно становится замените­лем одного из реальных родителей. Таким образом он ста­новится родителем или отцом-исповедником, которому действительно можно все рассказать без страха быть на­казанным или обвиненным в чем-то, отцом, который пой­мет и не проявит никакого удивления или чрезмерного негодования даже в отношении тех эмоционально значи­мых вещей, о которых никогда не говорят вслух” (Brown J. F. “Psychodynamics of Abnormal Behavior”, p. 290. New Yoric: McGraw. НИ Book Company, 1940.). Позже мы могли бы обсудить, является ли исполнение роли ро­дителя одним из элементов психоанализа, в силу которых этот метод представляет собой невыносимо длительную процедуру.

Многие консультанты совершенно определенно наме­рены играть роль учителя, в то время как другие делают упор на то, что они являются друзьями своих консульти­руемых. В действительности любые типичные взаимодей­ствия, которые существуют в реальной жизни, могут быть взяты за основу в терапевтических взаимоотношениях. Подобные примеры, однако, не могут служить образцом для идеальной модели психотерапии.

Основные аспекты терапевтических взаимоотношений

Перечислив то, чем не являются терапевтические от­ношения, как мы теперь можем определить, чем же они являются на самом деле? Представляется, что можно на­звать по крайней мере четыре явных свойства, характеризующих наиболее благоприятную атмосферу консуль­тирования. Приведем описание этих свойств в терминах той конкретной ситуации, которую пытается создать кон­сультант.

Во-первых, это теплота и отзывчивость со стороны консультанта, которые делают возможным установление раппорта, постепенно перерастающего в более глубокую эмоциональную взаимосвязь. С точки зрения консультан­та, это четко контролируемые отношения, где аффектив­ная связь имеет определенные границы. Это выражается в неподдельном интересе к клиенту и принятии его как личности. Консультант откровенно признает, что он до некоторой степени эмоционально вовлечен в отношения. Он не претендует на положение сверхчеловека, он может быть выше этого вовлечения. Он достаточно чувствите­лен к потребностям клиента, но тем не менее способен контролировать собственную идентификацию, чтобы иметь возможность как можно лучше поддержать челове­ка, которому оказывает помощь. В то же время он избега­ет позиции, которая выражается следующим высказыва­нием одного из психоаналитиков: “Пациент становится эмоционально связанным с аналитиком, а аналитик ста­рается рассматривать пациента с минимальным количе­ством эмоций. Аналитик должен казаться психологичес­ки сильным, очень сильным, но очень хорошо понимать человеческую слабость”. Хороший консультант призна­ет, что только что описанная установка сделает из него безнадежного формалиста. Гораздо лучше откровенно от­давать себе отчет в том, что ты в какой-то степени эмоци­онально вовлечен во взаимодействия, но эта включен­ность должна строго ограничиваться для пользы самого пациента. Таким образом, необходимо избегать другой крайности, которую можно проиллюстрировать на при­мере первой терапевтической беседы с восьмилетней девочкой, которую бросила ее мать.

Посреди довольно бесцельной и замедляющей ход терапии игры, которой была увлечена девочка, консультант спррсил:

“Эстер, ты не хочешь кое-что узнать?” Эстер проявила не­которую заинтересованность, и консультант сказал: “Ты мне нравишься”. Эстер, казалось, была довольна этим. Она выглянула из окна, заметила нескольких человек, прохажива­ющихся в отдалении, и сказала: “Знаете, где работает мой дядя?”

Здесь консультант пытается воздействовать на ребен­ка, установив с ней аффективную связь, для которой под­росток еще не готов, из чего, по всей видимости, ничего хорошего не может получиться (Поддерживающая терапия, в ходе которой терапевт становится ради любых практических целей матерью, отцом, дядей или тетей ре­бенка, возможна, и, если в нее можно погрузиться в рамках, установ­ленных на это время обязательств, она может быть вполне успешной. См. статью Axelrode по этой теме.). Более разумно было бы, избегая излишнего отчуждения или чрезмерной участли­вости, устанавливать такие взаимоотношения, которые характеризуются теплотой, интересом, ответственностью, а также ясно и четко очерченной эмоциональной привя­занностью. Мы чуть позже поговорим о тех способах, ко­торые позволяют вводить подобные ограничения в ситу­ации интервью.

Вторая особенность терапевтического взаимодей­ствия — предоставление достаточной свободы выражения чувств. Вследствие принятия консультантом высказыва­ний клиента, полного отсутствия любых морализаторских и оценочных суждений, всепонимающего отношения, которое пронизывает всю беседу, клиент приходит к осоз­нанию того, что все его чувства и отношения могут быть выражены. Никакое отношение не будет слишком агрес­сивным, никакое чувство — провинностью: все может быть привнесено в эти взаимоотношения. Ненависть к отцу, внутренний конфликт по поводу сексуальных зап­ретов, угрызения по поводу совершенного в прошлом, нежелание обращаться за помощью, антагонизм и него­дование по отношению к терапевту — все имеет право на выражение. В этом смысле терапевтическое взаимодей­ствие заметно отличается от любых взаимоотношений в реальной жизни. Оно представляет собой ситуацию, в которой клиент может принести настолько быстро, на­сколько позволяет ему его сопротивление выразить, все запретные импульсы и скрытые установки, осложняющие его жизнь.

Несмотря на существующую полную свободу выраже­ния эмоций, терапевтическая беседа развивается в опре­деленных рамках, что придает ей структуру, которую кли­ент может использовать, делая открытия внутри себя. Эти ограничения — третий и очень важный аспект ситуации консультирования. Рассмотрим, например, проблему вре­мени. Клиент свободен в том смысле, что может прийти на назначенный прием, а может — не прийти, может явиться вовремя или опоздать, может убивать целый час на пустую болтовню, дабы избежать своих реальных проблем или использовать время конструктивно. Однако су­ществует определенное ограничение в связи с тем, что он не может руководить консультантом и занимать больше положенного времени, несмотря ни на какие отговорки. Нередко консультируемый ждет до последней минуты от­веденного на консультацию времени, чтобы поднять наконец жизненно важный вопрос, обсуждение которого, естественно, требует большого количества времени. Ребенок в этом смысле более прямолинеен и сразу же зая­вит, что он останется на два часа вместо одного. Однако более благоразумен тот консультант, который придержи­вается четко установленных временных рамок. Клиент может извлечь гораздо большую пользу из хорошо орга­низованной ситуации. Есть также и другие ограничения. При работе с маленьким ребенком в ситуации игровой терапии подразумевается полная свобода выражения лю­бых чувств, но вводятся и определенные значительные нормы поведения. Он может крушить глиняные фигур­ки, ломать куклы, кричать, брызгаться водой, но ему не позволяется ни бить окна, ни выносить свою деструктив­ную активность за пределы кабинета, в холл или другие кабинеты. Он может разорвать на куски игрушечную модель терапевта, но не может нападать непосредственно на него. Короче говоря, человеку предоставляется максимум свободы, чтобы выражать свои чувства и узнать самого себя. Но запрещается наносить вред другим, переводя все свои импульсы в действие. Часто довольно забавно на­блюдать за ребенком, открывающим для себя все сторо­ны терапевтической ситуации, который обнаруживает, где находятся пределы дозволенного. Мы совершим большую ошибку, если предположим, что эти ограничения явля­ются препятствием для терапии. Они являются и для ре­бенка, и для взрослого одним из существенных элемен­тов, которые превращают терапевтическую ситуацию в микрокосм, где клиент может обнаружить все базовые аспекты, характеризующие жизнь в целом, встретиться с ними открыто и приспособиться к ним.

Четвертой характеристикой терапевтической ситуации является ее свобода от любого давления или принужде­ния. Опытный консультант воздерживается от внесения в терапевтические ситуации своих собственных желаний, собственных реакций или предубеждений. Сеанс — это время клиента, а не консультанта. Совет, предложение, давление по поводу следования одному способу поведе­ния в противовес другому — все это за пределами тера­певтической ситуации. Как мы увидим в дальнейшем, это не просто тотальный запрет, грубый отказ от влияния на человека. Это благоприятная почва для личностного рос­та и развития, для сознательного выбора и для самостоя­тельной интеграции клиента. Эта почва, на которой мо­жет что-то вырасти. Без сомнения, эта четвертая характе­ристика крайне отличает терапевтические отношения от обычных, повседневных отношений в семье, школе или на работе.

Мы говорим об этих отношениях в свете того, как их видит консультант и как он пытается поддерживать их в процессе терапии. Что касается клиента, то, несмотря на то, что он может осознавать все эти элементы взаимодействия, его реакция на атмосферу полной свободы распро­страняется от полного морального одобрения до крайне­го неприятия. Он обнаруживает, что здесь ему не нужны его привычные психологические защиты для оправдания своего поведения. Он не находит ни обвинений, ни сла­щавой снисходительности или оценки. Он обнаружива­ет, что консультант не намерен ни оказывать ему слиш­ком сильную поддержку, ни проявлять явный антагонизм. Таким образом, клиент может, часто — впервые в жизни, быть подлинным, быть самим собой, отбрасывая свои за­щитные механизмы и сверхкомпенсации, которые дава­ли ему возможность взаимодействовать со всем миром. В условиях терапевтических отношений человек может оце­нивать свои побуждения и свои поступки, свои конфлик­ты и выборы, прошлые модели поведения и ныне суще­ствующие проблемы гораздо объективнее, потому что, с одной стороны, он свободен от необходимости защищать себя от возможных атак и, с другой стороны, он сам пре­дохранен от слишком довлеющей зависимости. То, что индивид действительно реагирует на указанные элемен­ты терапевтической ситуации, станет очевидно при об­суждении завершающих фаз терапии, во время которых консультируемый часто возлагает тот ход событий, в ко­тором атмосфера консультирования стала для него совер­шенно уникальным опытом.

Структурирование терапевтического отношения на практике

Так как терапевтическое взаимодействие явно отлича­ется от всех других, закономерен вопрос: каким образом клиент знакомится с его структурой и начинает осознавать его основные особенности. В некоторой степени структу­ра ситуации определяется тем, чего не происходит. Нет морализаторства, не оказывается давление, чтобы следо­вать какому-то определенному направлению действий. Другие особенности, такие, как отзывчивость консультанта, в большей мере непосредственно переживаются кли­ентом, нежели вербализуются. Однако консультант часто ускоряет процесс выстраивания ситуации, тем или иным способом определяя ее для клиента. Хотя исследования в области терапии находятся только на начальном этапе, уже существуют некоторые данные, свидетельствующие о том, что это структурирование может быть описано. Портер (Porter Т. Н. “The Development and Evaluation of a Measure of Counseling Interview Procedures*. Columbus, Ohio: Ohio State University, 1941 (неопубликованные материалы).), разрабатывая средства измерения процедуры терапевтичес­кой беседы, анализировал роль, занимаемую консультан­том, с помощью аудио-(фонографических) записей девят­надцати интервью. Он разделил различные процедуры кон­сультирования на определяющие ситуацию беседы, выяв­ляющие и развивающие проблемную ситуацию, способ­ствующие достижению инсайта и понимания и стимули­рующие активность клиента. На основе этих данных инте­ресно отметить, что если сгруппировать беседы в зависи­мости от их очередности в серии, то обнаруживаются су­щественные различия между этими группами по степени определенности ситуации в каждом из этих случаев. При первых беседах в среднем более шести утверждений кон­сультанта в течение сеанса имели отношение к определе­нию взаимоотношений. Среди промежуточных встреч (чет­вертая, пятая и шестая) в среднем хотя бы одно замечание консультанта выполняло подобную функцию. На заверша­ющем этапе практически полностью отсутствуют утверж­дения подобного рода.

Льюис (Из неопубликованного исследования Вирджинии Льюис (см. главу 2 для более подробного ознакомления).) в своем весьма детальном анализе высказыва­ний консультанта и консультируемого, проведенном по результатам работы с шестью клиентами, обнаружила те же самые особенности. На первом этапе терапевтических контактов (процедура измерения позволила сравнить случаи между собой) значительное количество материала свя­зано с объяснением роли консультанта. На последующих этапах наблюдается тенденция к снятию этой темы.

Ситуация консультирования студентов. Приведем неко­торые примеры, позволяющие проиллюстрировать разно­образные приемы, посредством которых уникальные чер­ты терапевтических взаимоотношений четко определяют­ся в ситуации беседы, так что консультируемый может использовать их по собственному усмотрению.

Пол, студент, запись беседы с которым мы цитирова­ли в предыдущей главе, страдал от различного рода стра­хов и напряжений. Он становился очень напряженным в любом социальном контакте, боялся выступать перед аудиторией и в целом чувствовал некий дискомфорт. На первой встрече он рассказал об этих проблемах, и беседа продолжалась следующим образом (запись фонограммы).

К. Итак, ты надеешься что сможешь получить некото­рую помощь, которая позволила бы тебе избавиться от это­го напряжения?

С. Да, мне это необходимо, потому что иначе я буду пол­ным неудачником. Да, и я могу также сказать, что мои ро­дители, думаю, во многом испытывают то же самое. Напри­мер, я... на мой взгляд, они крайне необщительны. Это мое мнение. И я, я, ну, мне действительно не нравится — не нра­вилась эта идея. Это отразилось — я не знаю, мне кажется, что это повлияло на мой комплекс неполноценности... я полагаю также, что ситуация ухудшилась, потому что мои родственники не отходили от меня, пока я учился в школе.

К. Ты чувствуешь, что оба этих фактора препятствовали твоему социальному развитию, да?

С Да, определенно.

К. И ты ощущаешь, как я понимаю, что это больше все­го беспокоит тебя в ситуациях общения?

С. Да, это случается всегда, когда я нахожусь с людьми.

К. Тебя бы ничего не беспокоило, если бы ты был от­шельником?

С. (Смеется.) Нет, но я не хочу им быть.

К. Понятно. (Пауза.)

К, Хорошо, теперь давай немного поговорим о том, ка­ким образом ты, будем надеется, сможешь получить здесь помощь. Я думаю, что если ты способен осознавать свою проблему и подробно рассказывать о ней, с учетом всевоз­можных деталей и прочего, то тогда здесь, между нами, мы скорее всего смогли бы найти некоторые способы выхода из сложившегося положения. Но дело в том, что и я не тот человек, и проблема твоя не такова, чтобы можно было бы просто сказать тебе: “Итак, теперь делай вот так и так — и все будет в порядке”.

С. Да, теперь я понимаю — это очень глубокая пробле­ма.

К. Это вопрос исключительно твоей работы над ней и той помощи, которую я могу тебе предложить...

С. М-м.

К. Поэтому я думаю, было бы хорошо, если бы ты про­сто побольше рассказал о своей проблеме, почему она тебя так беспокоит в настоящее время или почему сейчас стало хуже, чем несколько месяцев назад.

Чтобы понять, что происходит в этой беседе для опре­деления специфики терапевтических отношений, в пер­вую очередь нужно отметить, что пауза наступает в очень важном месте. Студент вкратце изложил свою проблему, и она была принята. Потом он ждет действий со стороны консультанта — совета, дополнительных вопросов или еще чего-то, что указывало бы на то, что консультант при­нял на себя ответственность за разрешение его пробле­мы. Это в крайней степени распространенная установка среди тех, кто обращается за психотерапевтической по­мощью. Именно в этом месте консультант дает краткое и неполное объяснение ситуации консультирования, пре­доставляя возможность самому студенту нести ответствен­ность за свои поступки, но тем не менее дает понять, что это совместная работа, напоминая о том, что проблема не будет решена за него, но предлагая ему путь решения. Любому, кто имел дело с людьми, которых беспокоит их собственная неприспособленность, должно быть ясно, что такое краткое объяснение не будет воспринято чело­веком в полной мере. Но, несмотря на это, оно помогает заложить основу для понимания, которое усиливается за счет того, что действия консультанта не расходятся с его словами.

Терапия с родителями. При контактах с родителями, которые обращаются за помощью ради своих детей, про­блема определения терапевтических отношений иногда оказывается куда сложнее, чем это описывалось выше. Фокусируя свою жалобу на ребенке, родители защищают самих себя от критики настолько, что обычно отвергают факт, что они тоже вовлечены в ситуацию или нуждаются в некоторой помощи. Это один из моментов, который требует особого такта вместе с глубоким пониманием того, что должна предложить терапия. Терапия может помочь только тому человеку, который находится в терапевтичес­кой ситуации. Нет никаких волшебных путей для оказа­ния помощи. Поэтому, вероятно, имеет смысл посодей­ствовать клиенту в установлении его отношений с ребен­ком, работодателем, супругой (супругом), но не может быть и речи о прямом, непосредственном воздействии или помощи этим третьим лицам. Соответственно, задавая ситуацию консультирования для родителей, необходимо постепенно подводить их к пониманию того, что помощь, которая может быть оказана, прежде всего нужна им са­мим и касается их взаимоотношений с собственными детьми. Такое определение ситуации не может быть дос­тигнуто моментально или посредством какого-то одного замечания, но это необходимо подробно объяснять, дабы консультирование имело успех. Мы уже приводили при­меры того, как взаимоотношения определились на вер­бальном уровне (см. главу 2). Возьмем еще один случай: женщина обратилась в клинику по поводу проблем в отношениях с ее четырехлетней дочерью. Она, рассказывая об упрямстве и негативизме ребенка, описывает картину настоящей борьбы, которую сама называет “войной с утра до вечера”.

С. (терапевт) отметила, что, судя по описанию, которое мать — миссис Дж. — дала своей дочери Пэтти, у них, по-видимому, существуют какие-то проблемы. Миссис Дж. подтвердила это и сказала, что, как бы там ни было, нужно что-то предпринимать. С. согласилась, говоря: “Но, возмож­но, что в большей степени предпринимать что-то придется именно вам. Как вы обычно заставляете Пэтти, например, идти спать или делать что-нибудь еще?” Миссис Дж. сказа­ла, что обычно она подкупает ее, потому что никакие дру­гие средства не помогают. С. стала рассказывать ей, что дети и их матери приходят сюда, чтобы встретиться с терапевта­ми: ребенок — с одним, а родитель — с другим — и вместе поработать над общей проблемой, которую им не удалось решить в одиночку. И никогда не известно, что именно мо­жет быть сделано, поскольку существует множество вари­антов для каждого конкретного случая. Однако заранее мож­но определить, что значительная доля работы ляжет на пле­чи матери и будет связана с ее действиями по отношению к поведению ребенка в домашних условиях. Миссис Дж. со­гласилась с этим и сказала, что это именно то, чего она ожидала, она знала, что ей просто надо что-то предпринять. Она даже не может навестить своих родных, поскольку у нее та­кой плохой ребенок, и она не хотела бы, чтобы ее родствен­ники узнали об этом. Она засмеялась и добавила: “Немно­гие матери могут сказать такое, но я знаю, что у меня пло­хой ребенок”.

В этом кратком фрагменте все внимание в ходе помо­гающих отношений сосредоточено на том, что мать ре­бенка могла бы предпринять по отношению к девочке. И такое определение ситуации становится все более четким с течением времени, благодаря тому, что все высказыва­ния матери рассматриваются не с точки зрения ребенка, а с точки зрения тех сил, с которыми ей приходится стал­киваться при попытке изменения существующихмеждуними отношений.

Игровая терапия. По ряду причин игровая терапия мо­жет показаться чем-то совершенно отличным от консуль­тирования студентов, терапии родителей или взрослых людей. По структуре она довольно проста, и то, что мы сказали об определении терапевтических взаимоотноше­ний, в равной степени относится и к игровой терапии. Наиболее заметное отличие заключается в том, что в иг­ровой терапии взаимоотношения определяются большей частью через действия, нежели словами. Дружеский ин­терес терапевта и эмоциональное внимание к ребенку проявляются посредством множества малозаметных действий. Доверительные отношения устанавливаются посте­пенно, по мере того как ребенок пробует все более сме­лые и решительные действия и понимает, что они прини­маются. Часто после какого-то очередного агрессивного акта, такого, как разбрызгивание воды, громкий крик или “причинение боли” кукле, ребенок бросает виноватый взгляд, ожидая какого-то наказания или неодобрения. Когда ничего подобного не происходит, он постепенно привыкает к такому новому типу отношений, где многое позволяется и что совсем непохоже на его привычный жизненный опыт. Тот факт, что это его время, которое используется так, как он захочет, без принуждения, ука­заний или насилия, также усваивается им через опыт этой свободы, в отличие от вербального определения. Слова играют большую роль здесь только при установлении ог­раничений. Ребенок узнает, что существуют временные рамки для этого опыта, что существует некий предел эмо­циональной вовлеченности, поскольку терапевт видит и других детей в подобной ситуации, и что есть допустимые границы деструктивных действий. Поскольку в связи с проблемой установления определенных ограничений в терапевтической ситуации возникает ряд вопросов как в отношении ребенка, так и взрослых, мы обсудим это бо­лее подробно.

Проблема ограничений

Может показаться, что дискуссия по поводу четко ус­тановленных ограничений в терапевтической ситуа­ции — это в чем-то искусственная и вовсе не обязатель­ная процедура. Но это весьма далеко от истины. В каж­дой терапевтической ситуации есть свои ограничения, и терапевт-любитель, к своему огорчению, может обна­ружить огромное их количество. Терапевт хочет быть источником помощи для ребенка в ситуации консуль­тирования, хочет каким-то образом проявить свой ин­терес к подростку. Если ребенок просит подарить ему что-то, должен ли консультант идти на это? В какой мо­мент он должен остановиться? Если ребенок хочет фи­зической нежности, следует ли терапевту проявить ее? Если да, то необходимы ли тут ограничения? Если ребе­нок хочет, чтобы консультант заступился за него перед родителями или учителями, должен ли он это делать? Как часто? Один трудный подросток захотел понаблюдатьзаконсультантом в туалете. Разрешить ли ему это? Други­ми словами, в любой терапевтической ситуации — будь то взрослый или ребенок — клиент высказывает свои просьбы, выражает ожидания, по отношению к которым консультант должен занять определенную позицию. Любитель или недостаточно опытный консультант, име­ющий вполне благие намерения, обеспокоенный тем, чтобы не обидеть клиента, склонен соглашаться со все­ми этими требованиями, делать практически все, что клиент будет воспринимать как помощь. Он идет на это до тех пор, пока запросы, касающиеся времени, внима­ния, любви или ответственности, не возрастут до такой степени, что консультант уже будет не в состоянии их выполнить. Тогда его внимание или желание помочь пе­реходит в отчуждение и антипатию. Он обвиняет своих клиентов и отвергает их. В результате клиент чувствует, что еще один человек предал его, что еще один человек, который выдавал себя за способного помочь, на самом деле не справился с этим. Клиент может ощутить ост­рую, иногда не проходящую обиду из-за этой неумелой попытки консультирования.

Поэтому любая терапевтическая ситуация имеет свои ограничения. Единственный вопрос — четко ли опреде­лены эти границы, понятны ли они клиенту и помогают ли они в работе? Или же клиент в момент острой нужды вдруг неожиданно обнаруживает эти ограничения и вос­принимает их как барьеры, воздвигнутые против него? Очевидно, что первый вариант предпочтительнее. Давайте рассмотрим, каковы самые общие формы подобных ог­раничений.

Ограничение ответственности. Одно из ограничений, которое консультант должен четко обозначить, — степень принимаемой на себя ответственности за проблемы и по­ведение клиента. В соответствии с гипотезой, выдвину­той в первой главе, ясно, что ответственность эффектив­нее всего оставлять за клиентом. Одна из самых распрос­траненных проблем психотерапии и один из наиболее важных моментов стимулирования роста, если действо­вать конструктивно, — это настойчивое желание клиен­та, заключающееся в том, чтобы консультант взял на себя его проблемы. Например, миссис Д. обратилась за помо­щью вместе со своей двенадцатилетней дочерью, которая не ладила со своей сестрой, плохо училась в школе, без­дельничала и проводила время в мечтаниях, и, что бы ни говорила ей мать, она ни на что не реагировала. После первой консультации, носившей диагностический харак­тер, миссис Д. решает прийти к терапевту вместе с доче­рью. Вот отрывок из ее первой беседы с терапевтом (фо­нограмма).

Женщина повторяет свои жалобы, подчеркивая, что Салли не думает о своих обязанностях. Она продолжает:

С. Другие девочки в семье просто замечательные, то есть я имею в виду — они вполне нормальные и приспособлен­ные. У них есть свои промахи и успехи, бывает подавленное состояние, но бывает и радостное — ну, вы понимаете, ни­чего экстраординарного, и с ними так легко ладить, они очень хорошо учатся в школе, просто прекрасные девочки. Но Салли...

К. Но Салли?..

С. Маленький дьяволенок! Она сводит меня с ума! Итак, если вы хотите о чем-то спросить у меня, я буду отвечать, стараясь изо всех сил.

К. Хорошо, миссис Д., почему бы вам не рассматривать эту встречу, так же как и последующие, как простую беседу, когда мы можем просто поговорить об этом, вместо того, чтобы мне задавать вам вопросы и выслушивать ваши отве­ты. Другими словами, вы, вероятно считаете, что рассказа­ли о Салли и о других детях все, но вряд ли это так; я хочу сказать, что здесь как раз то место, где вы и я можем просто поговорить о ваших проблемах.