Единственная мучительная возможность 5 страница

– Вы когда-нибудь едите или пьете?

Отведя глаза, она в раздражении прошипела:

– А как вы думаете?

Я хотел было подойти к ней ближе, но остановился, когда Джинджер снова зарычала.

– Почему собака все время рычит? – спросил я. Теперь уже я говорил с раздражением. – Я пришел не для того, чтобы вас обидеть.

– У вас бы ничего не получилось, если бы и захотели, – отрезала она.

Я едва не ответил сердито, но Бог мне помог, Роберт. Закрыв глаза, я постарался вспомнить, зачем я все это делаю.

Открыв глаза, я заметил на улице ее машину, и у меня возникла новая идея.

– Это единственная ваша машина? – спросил я. В третий раз она бросила на меня этот раздраженный взгляд.

– У всех нас есть машины, – сказала она.

– Где же они тогда?

– На них ездят, разумеется.

– Ваши дети?

– Очевидно.

– А где машина вашего мужа?

– Я же сказала, что он попал в аварию, – сжавшись, произнесла она.

– Кто-то сказал мне, что у вас есть кэмпер.

– Есть.

– Где же он?

Она посмотрела на то место, где мы всегда его парковали, и на ее лице отразилось замешательство. «Она никогда прежде об этом не думала», – понял я.

– Вы не знаете, где он? – подталкивал я. Повернувшись ко мне, она с раздражением произнесла:

– Его ремонтируют.

– Где? – спросил я.

Она заморгала, на лице появилось беспокойство, но оно сразу же сменилось отсутствующим выражением.

– Не помню, – сказала она. – Уверена, это записано в каком-то…

Она замолчала, едва я указал на ее машину.

– Как получилась вмятина?

– Кто-то врезался в нее на стоянке, пока я была в магазине.

Она с горечью улыбнулась.

– Таковы люди, – сказала она. – Тот, кто это сделал, втихомолку уехал.

– Вы ездили в магазин? – спросил я. – Мне показалось, вы говорили, что не выходите из дома.

Когда она отвечала, в ее голосе мне послышались неуверенные нотки.

– Это случилось до того, как вышел из строя аккумулятор.

Мы вернулись к тому, с чего начали, потому что изгибы ее ума без конца препятствовали моим побуждениям. Как бы я ни старался, мне не удавалось сделать так, чтобы она не так остро реагировала на мои слова. Для нее имел смысл лишь тот поблекший мир, в котором она обитала. Ужасный, тоскливый смысл, тем не менее хоть какой-то смысл.

Теперь колесики у меня в голове поворачивались медленней. Ничего нового на ум не приходило, так что я вернулся к прежнему подходу. Может, стоит надавить посильней.

– Вы так и не сказали мне, как зовут ваших детей, – молвил я.

– Вам не пора уходить? – спросила она.

Я вздрогнул от неожиданности. Я позабыл о том, что для нее это была жизнь. В жизни она бы удивилась, зачем в ее доме надолго задержался незнакомый мужчина.

– Я скоро уйду, – сказал я. – Просто хочу с вами поговорить еще немного.

– Зачем?

Я сглотнул.

– Потому что я здесь новый человек. – Ответ, наверное, прозвучал невнятно, но по какой-то причине она не стала его оспаривать. – Как, вы сказали, зовут ваших детей? – спросил я.

Она отвернулась от окна и пошла в сторону гостиной.

Я отметил про себя, что она впервые проигнорировала вопрос, отказавшись на него отвечать. Было ли это позитивным знаком? Я пошел вслед за ней и Джин-джер, спрашивая:

– Вашего младшего сына зовут Йен?

– Он сейчас в школе, – ответила она.

– Его зовут Йен?

– Он придет позже.

– Его зовут Йен?

– Вам лучше уйти. Он очень сильный.

– Его зовут Йен?

– Да!

– Моего сына тоже зовут Йен, – молвил я.

– Правда?

В ее голосе прозвучало равнодушие. Притворное или настоящее?

– Вашу старшую дочь зовут Луизой? – спросил я.

Войдя в гостиную, она бросила взгляд через плечо.

– Почему бы вам не…

– Луиза?

– А что, если и так? – с вызовом спросила она.

– Мою старшую дочь тоже зовут Луизой.

– До чего интересно.

Теперь ее оружием был сарказм. Она подошла к стеклянной двери; Джинджер следовала за ней по пятам. Пряталась ли она от меня теперь и в физическом смысле? И понимала ли она, что делает?

– Вашего старшего сына зовут Ричард?

– Взгляните на этот бассейн, – пробормотала она.

– Вашего старшего сына зовут Ричард?

Она повернулась ко мне; лицо ее выражало негодование.

– Послушайте, что вам надо? – спросила она, повышая голос.

Сильно раздосадованный, я едва не выложил все без обиняков. Но тут меня что-то остановило. Удивительно было, что интуиция меня не подвела. Ибо с течением времени мое восприятие все больше притуплялось.

Я улыбнулся как можно более приветливо. «Любовь, – подумал я. – Надо это делать с любовью».

– Просто меня заинтересовали удивительные совпадения в наших жизнях, – сказал я.

– Какие совпадения? – набросилась она на меня.

– Первое: то, что я похож на вашего мужа.

– Не похож, – прервала она меня. – Совсем не похож.

– Вы сказали, что похож.

– Нет, не говорила.

– Да, говорили.

– Я тогда ошибалась! – сердито произнесла она. Зарычав, Джинджер вновь оскалила зубы.

– Ладно, извините меня, – сказал я. Следовало быть более осторожным. – Я не хотел причинить вам беспокойство. Просто мне это показалось примечательным.

Она снова стала смотреть через стеклянную дверь.

– Не вижу ничего примечательного, – пробормотала она.

– Как же… мою жену зовут Энн. Детей зовут так же, как ваших.

Она снова повернулась ко мне.

– Кто сказал, что их так же зовут? – строго спросила она.

– А меня зовут Крис, – добавил я.

Она рванулась, в изумлении глядя на меня. На один миг в ее глазах что-то засветилось, пелена спала. Я почувствовал, как у меня подпрыгнуло сердце.

Это прошло так же быстро, как и возникло.

На меня нахлынула жгучая боль. «Черт бы побрал это мерзкое место!» – думал я. Меня трясло от гнева.

Я ощутил, как еще больше уплотняюсь.

«Хватит!» – решил я. Но мне было не остановиться. Вместо того чтобы ей помочь, я опускался до уровня ее мира.

«Нет, – уговаривал я себя. – Я не стану этого делать. Я здесь, чтобы вызволить ее из этого места, а не остаться с ней тут».

Она снова от меня отвернулась, глядя через тусклое стекло, продолжая распространять вокруг себя подавленное состояние, наподобие защитной оболочки.

– Не знаю, почему бы мне просто не выставить этот дом на продажу и не уехать, – сказала она. В ее голосе опять послышался горький юмор. – Но кто его купит? – продолжала она. – Самый лучший на свете агент по продаже не сможет его продать. – Она с отвращением покачала головой. – Самый лучший на свете агент не смог бы его даже отдать даром.

Теперь она закрыла глаза, опустив голову.

– Я все время вытираю мебель, – сказала она, – но пыль вновь садится. Так сухо, очень сухо. Уже очень давно не было ни капли дождя, и я…

Она умолкла. «И это тоже», – уныло подумал я. Разумеется, такой мир мог стать частью ада, предназначенного для Энн: редкие дожди и засохшая зелень.

– Не выношу грязи и беспорядка, – произнесла она прерывающимся голосом. – Но все, что вижу вокруг, – это грязь и беспорядок.

Я опять рванулся вперед, и Джинджер изготовилась к прыжку.

– Черт возьми, разве не видите, что я лишь хочу помочь? – сказал я, повысив голос.

Энн в страхе отскочила от меня, и я ощутил сильные угрызения совести. Джинджер с ворчанием направилась ко мне, и я быстро подался назад.

– Ладно, ладно, – пробубнил я, подняв ладони перед собой.

– Джинджер, – строго произнесла Энн. Собака остановилась и взглянула на нее.

От этой неудачи мой рассудок словно оцепенел. Все мои усилия пошли прахом. Теперь вот этот промах. Я знал только, что в тот момент оказался еще дальше от Энн, чем вначале. Как ясно я теперь представлял, что имел в виду Альберт.

Этот уровень был жестокой и коварной ловушкой.

– Люди берут почитать книги и не возвращают, – продолжала Энн, словно ничего не произошло. – Пропали мои лучшие украшения. Нигде не могу их найти. Исчезла лучшая одежда.

Я уставился на нее, не имея ни малейшего представления о том, что сказать или сделать. Она опять от меня пряталась, цепляясь за подробности своего существования и не желая правильно их истолковать.

– Не знаю также, кто взял эти шахматные фигуры, – сказала она.

– Моя жена заказала для меня такой же шахматный набор, – сказал я ей. – На Рождество. Его сделал мастер по имени Александр.

Энн вздрогнула.

– Почему вы никак не оставите меня в покое?

Я потерял над собой контроль.

– Ты должна знать, зачем я здесь, – сказал я. – Ты должна знать, кто я такой.

Опять этот безумный взгляд; пелена с ее глаз спала.

– Энн, – позвал я.

Протянув руку, я до нее дотронулся.

Она задохнулась, словно мои пальцы ее обожгли. Вдруг я почувствовал, как мне в руку с силой вонзаются зубы Джинджер. Я закричал и попробовал высвободиться, но собака сильней сжала челюсти, и я протащил ее за собой по ковровому покрытию.

– Джинджер! – заорал я.

Мой крик прозвучал одновременно с криком Энн. Собака немедленно выпустила мою руку и вернулась к Энн, дрожа от волнения.

Подняв руку, я взглянул на нее. Да, боль здесь определенно существовала. И кровь. Я смотрел, как она медленно сочится из мест укусов.

«Потусторонний мир», – думал я. Это казалось насмешкой.

Нет плоти, но есть боль и кровь.

ЕСТЬ ТОЛЬКО СМЕРТЬ!

Я поднял глаза и увидел, что Энн плачет. Она шла по комнате, пошатываясь, и по ее щекам катились слезы. Я смотрел, как она повалилась на диван, прижав к глазам левую руку.

Теперь боль в руке казалась ничтожной по сравнению с накатившим на меня новым приступом отчаяния. Я снова машинально направился к Энн, но резко остановился, когда Джинджер подалась в мою сторону. Теперь в ее рычании слышался яростный хрип, говорящий о сильном возбуждении. Я поспешно отступил назад, а Энн подняла на меня глаза. На ее лице отразился ужасный гнев.

– Вы уйдете наконец? – выкрикнула она.

Я медленно отступал назад, наблюдая за Джинджер. Когда она улеглась на пол в напряженной позе, я остановился. Оглянувшись, я увидел, что стою около банкетки перед фортепиано. Попятившись назад, я медленно на нее опустился, не сводя взгляда с собаки.

– Мне нужен Крис, – рыдая, пробормотала Энн. Я уставился на нее, чувствуя себя совершенно беспомощным.

– Я хочу, чтобы он вернулся. Он нужен мне, – молвила она. – Где он? О Господи, где он?

Я судорожно сглотнул. В горле пересохло; было больно. Рука болела от укуса. Возможно, я снова был живым. Этот уровень невероятно близок к жизни. И все же страшно далек – присутствуют лишь мучительные ощущения, никаких положительных эмоций.

– Расскажите мне о нем, – услышал я собственный голос.

Не знаю, зачем я это сказал. Теперь мне приходилось напрягаться. С каждым проходящим мгновением следующее усилие давалось с трудом.

Она продолжала рыдать.

– Как он выглядел? – спросил я.

И снова я понимал, что затеваю. Не знал только, получится ли. С чего бы вдруг? Раньше не получалось.

И все-таки я продолжал.

– Он был высоким? – спросил я.

Она судорожно вздохнула, вытирая слезы со щек.

– Да?

Она порывисто кивнула.

– Таким же, как я? – спросил я.

Она не ответила. Послышалось судорожное рыдание.

– У меня рост шесть футов два дюйма. Он был таким же?

– Выше.

Она сжала губы.

Я проигнорировал ее реакцию.

– Какого цвета у него были волосы? – спросил я.

Она потерла глаза.

– Какого цвета?

– Уходите, – пробурчала она.

– Я лишь пытаюсь помочь.

– Мне нельзя помочь.

Сквозь стиснутые зубы.

– Помочь можно всякому, – возразил я. Она равнодушно посмотрела на меня.

– Если человек попросит, – добавил я.

Она опустила глаза. Дошло ли хоть в какой-то степени до ее сознания значение моих слов? Я задал следующий вопрос.

– Он был светловолосым?

Она коротко кивнула.

– Как я?

Она вновь стиснула зубы.

– Нет.

Я поборол сильное желание оставить свои попытки, встать, выйти из дома, вернуться в Страну вечного лета и выждать. Все это казалось совершенно безнадежным.

– Чем он занимался? – спросил я.

Она не открывала глаз. Из-под сжатых век лились слезы и скатывались по бледным щекам.

– Я слышал, он писал для телевидения.

Она что-то пробормотала.

– Это правда?

– Да.

Снова сквозь стиснутые зубы.

– Я тоже пишу для телевидения, – сообщил я. Мне казалось невероятным, что она не видит связи.

Ведь все так очевидно. Но она этого не видела. Во всей полноте раскрылся передо мной смысл фразы: «Слеп лишь тот, кто не желает видеть».

Мне хотелось уйти. Но я не мог ее оставить.

– У него были зеленые глаза? – с усилием спросил я.

Она слабо кивнула.

– У меня тоже, – сказал я. Ответа не было.

Я порывисто вздохнул.

– Энн, разве не видишь, кто я такой? – с мольбой произнес я.

Она открыла глаза, и еще на один миг у меня возникло ощущение, что она меня узнала. Я сжался, подавшись к ней.

Но она отвернула лицо, и я вновь содрогнулся. Боже правый, есть ли на небесах или в аду способ до нее достучаться?

Она быстро повернулась ко мне.

– Зачем вы меня мучаете? – жалобно спросила она.

– Пытаюсь объяснить вам, кто я такой.

Я ждал от нее неизбежного вопроса: «Кто вы такой?» Но вопроса так и не последовало. Вместо этого она рухнула обратно на диван, закрыв глаза и медленно покачивая головой из стороны в сторону.

– У меня ничего нет, – сказала она. Непонятно было, разговаривает ли она с собой или со мной. – Муж умер. Дети выросли. Я совершенно одна. Всеми покинута. Будь у меня смелость, я бы с собой покончила.

Ее слова меня ужаснули. Совершить самоубийство и оказаться в месте, настолько жутком, что это заставило ее помыслить о самоубийстве. Искаженное, неумолимое отражение внутри отражения.

– Я чувствую себя такой осоловелой, – сказала она. – Такой усталой и осоловелой. С трудом передвигаю ноги. Сплю и сплю, а просыпаюсь всегда изможденной. Чувствую внутри пустоту. Опустошенность.

Мне вспомнились слова Альберта, и это было мучительно. «Вот что происходит с самоубийцей, – говорил он. – Ему кажется, что его выдолбили изнутри. Поскольку его физическое тело преждевременно исчезает, пустоту заполняет эфирное тело. Но это эфирное тело дает ощущение пустой скорлупы в течение всего времени, пока должно было существовать физическое тело».

В тот момент мне стало ясно, почему мне не удавалось достичь ее сознания.

Поместив себя в это место, она лишила свою память всех позитивных воспоминаний. Ее наказание – хотя она сама навлекла его на себя – состояло в том, что она вспоминала лишь неприятные моменты из жизни. Смотрела на прежний мир через линзу абсолютного негативизма. Не видела света, а только тени.

– Что вы чувствуете, находясь здесь? – порывисто спросил я.

В животе у меня похолодело. Потихоньку начал подкрадываться страх.

Энн смотрела на меня, но, отвечая, казалось, вглядывалась во мрак своих мыслей. Впервые она рассказывала подробно.

– Я вижу, но не отчетливо, – говорила она. – Слышу, но не очень хорошо. Происходят вещи, которых я не могу понять. Полное понимание от меня ускользает. Мне никак его не достичь. Все происходит помимо меня. Я сержусь оттого, что не вижу и не слышу отчетливо, что не все понимаю. Поскольку знаю, что это не моя вина. Но что все вокруг меня неуловимо и не совсем доступно для понимания. Что меня как будто обманывают. Подшучивают надо мной.

Прямо у меня на глазах происходят какие-то вещи. Я все это вижу, но не уверена, что понимаю, хотя может показаться, что понимаю. Всегда остается что-то выше моего разумения. Нечто ускользающее от меня, непонятно почему.

Она помолчала, как будто пытаясь разобраться в своих мыслях.

– Я пытаюсь понять то, что происходит, но не могу. Даже сейчас, разговаривая с вами, я чувствую, что упускаю какие-то вещи. Я говорю себе, что со мной все в порядке, что искажено все меня окружающее. Но пока я об этом думаю, у меня появляется предчувствие, что дело во мне. Что у меня очередной нервный срыв, но на этот раз его трудно распознать, потому что он неявно выражен.

Все от меня ускользает. Не могу выразить это лучше. Подобно тому как в доме все вышло из строя, так и в моей голове все вышло из строя. Я все время в каком-то замешательстве, словно не в себе. Я чувствую себя, как, наверное, чувствовал себя мой муж в одном из снов, часто ему снившихся.

Я поймал себя на том, что наклоняюсь к ней, озабоченный тем, чтобы не пропустить ни одного ее слова.

– Он приезжает в Нью-Йорк, но никак не может со мной связаться. Разговаривает с людьми; они его, похоже, понимают, и он понимает их. Но, что бы они ни говорили, ничего не выходит. Он звонит по телефону, но попадает не по адресу. Он не может найти свои вещи. Он не помнит, где остановился. Он знает, что приехал в Нью-Йорк с какой-то целью, но не помнит с какой. Он знает, что у него не хватит денег на обратный билет до Калифорнии и что все его кредитные карточки потеряны. Он никак не может понять, что происходит. То же самое чувствую и я.

– Тогда откуда вы знаете, что все это не сон? – спросил я.

Слабый проблеск в ее глазах.

– Потому что я вижу и слышу, – ответила она. – И чувствую.

– В снах вы тоже видите и слышите… и чувствуете, – откликнулся я.

Мой разум изнемогал от усилий, но я понял, что в этом нечто есть. Какая-то зацепка.

– Это не сон, – сказала она.

– Откуда вы знаете?

– Это не сон.

– А мог быть сон.

– Зачем вы это говорите?

В голосе ее опять звучала тревога.

– Пытаюсь вам помочь, – сказал я. Она ответила:

– Хотелось бы мне в это поверить.

Мне показалось, словно к теням, заполняющим мое сознание, прикоснулся слабый свет. Прежде она совсем мне не верила. Теперь хотела бы поверить. Это был хотя и маленький, но все-таки шаг.

У меня возникла новая мысль – первая за долгий промежуток времени, как я понял. Неужели у меня прояснилось в голове?

– Мой сын Ричард интересовался… – Я умолк, позабыв слово. – Экстрасенсорным восприятием, – закончил я.

Когда я произнес его имя, лицо Энн напряглось.

– Он общался с медиумом, – пояснил я.

Снова напряжение на ее лице. Была ли в моих словах польза или вред? Я не знал. Но надо было идти дальше.

– После долгих размышлений он пришел к выводу, что… – Я собрался с духом. – Что существует жизнь после смерти.

– Это глупо, – не раздумывая, сказала она.

– Нет. – Я покачал головой. – Нет, он в это верит. Он чувствует, есть доказательство того, что бессмертие существует.

Она покачала головой, но ничего не сказала.

– Он считает, что убийство – самое ужасное преступление, на какое способен человек, – сказал я и посмотрел ей прямо в глаза. – И самоубийство.

Она содрогнулась всем телом, попыталась удержаться на ногах, но без сил снова рухнула на диван.

– Не понимаю… – прошептала она.

Теперь в голове у меня прояснилось.

– Он считает, что отбирать жизнь может только Бог, – сказал я.

– Зачем вы мне это говорите? – спросила она тихим срывающимся голосом.

Говоря, она дрожала, свернувшись на диване калачиком. Джинджер испуганно смотрела на нее, прижав уши. Собака чувствовала: что-то не так, но не понимала, что именно.

Мне опять пришлось взять себя в руки.

– Говорю это потому, что моя жена совершила самоубийство, – сказал я. – Она приняла смертельную дозу снотворного.

Опять в глазах у нее появилась эта пустота. Почему-то это произошло почти мгновенно, словно Энн не смогла ее сдержать. Она покачала головой.

– Не верю… – начала она. Голос прозвучал невнятно.

Я стал соображать еще лучше.

– Меня беспокоит то, что Ричард верит, будто она еще существует, – сказал я.

Ни звука. Покачивание головой.

– Что она находится в доме, напоминающем наш, – продолжал я. – Вернее, его мрачную, негативную копию. Все унылое и холодное. Ничего не работает. Грязь и запустение.

Ее голова продолжала трястись. Она бормотала невнятные слова.

– Думаю, он прав, – сказал я, – Думаю, что смерть – продолжение жизни. Что человек существует и после.

– Нет.

Из гортани ее вырвался задушенный звук.

– Разве вы не видите? – спросил я. – Ваш дом был красивым, теплым и нарядным. Почему он должен быть таким, как этот? Почему?

Она продолжала от меня отодвигаться. Я понимал, что она в ужасе, но должен был идти дальше. Это был первый подход, принесший хоть какие-то результаты.

– Почему ваш дом должен выглядеть таким безобразным? – спросил я. – Разве в этом есть смысл? Почему отключены газ, электричество, вода и телефон? Есть ли в этом хоть какая-то логика? Почему лужайки, кусты и деревья засохли? Почему умирают птицы? Почему нет дождей? Почему все в вашей жизни должно одновременно нарушиться?

Ее голос прозвучал совсем слабо. Думаю, она сказала:

– Оставьте меня в покое.

Я продолжал:

– Разве ты не понимаешь, что этот дом – лишь копия знакомого тебе дома? Что ты сейчас здесь только потому, что веришь в его реальность? Разве не видишь, что это существование ты сама создала для себя?

Она покачала головой с видом испуганного ребенка.

– Неужели не понимаешь, зачем я тебе все это рассказываю? – молвил я. – Дело не в том, что у моих детей такие же имена, как у твоих. И не в том, что мою жену зовут так же, как тебя. Твои дети – это и мои дети. Ты – моя жена. А я – не просто мужчина, похожий на твоего мужа. Я и есть твой муж. Мы существуем в потустороннем мире…

Я умолк, когда она вскочила на ноги.

– Ложь! – выкрикнула она.

– Нет! – Я тоже вскочил. – Нет, Энн!

– Ложь! – раздался ее пронзительный крик. – Потустороннего мира не существует! Есть только смерть!

БИТВА ЗАВЕРШЕНА

Мы стояли друг против друга, как гладиаторы на песке какой-то неведомой арены. «Смертельная битва», – пришла мне на ум странная мысль. Но мы оба были мертвы. Тогда что же за битва происходила между нами?

Я знал только, что, если не сумею ее выиграть, в проигрыше будем мы оба.

– Жизни после смерти не существует, – начал я.

– Никакой.

Пристальный взгляд, почти гипнотизирующий меня своим вызовом.

– В таком случае я не смог бы узнать о том, что произошло после моей смерти.

На ее лице на миг отразилось смущение, потом она насмешливо пробормотала:

– Твоей смерти.

– Я говорю, что я Крис, – сказал я.

– Ты…

– Твой муж Крис.

– А я говорю, что ты болван.

Теперь к ней, казалось, возвращались силы.

– Верь во что угодно, – настаивал я. – Но, кто бы я ни был, я не мог бы знать, что произошло с тобой после смерти твоего мужа, верно? То есть подробности, – добавил я, прерывая ее. – Мог или не мог?

Она недоверчиво взглянула на меня. Я понимал, что она озадачена и не понимает, чего я от нее добиваюсь. Я быстро продолжал, чтобы не дать ей опомниться.

– Нет, не мог, – сам ответил я. – Ты ведь знаешь, что не мог. Потому что, если бы мог…

– Какие подробности? – сердито перебила она.

– Например: ты с детьми сидишь на переднем ряду в церкви. Кто-то дотрагивается до твоего плеча, и ты вздрагиваешь.

По ее реакции я понял, что мой откровенный шаг был ошибочным. Очевидно, она не помнила моего прикосновения. Она взглянула на меня с нескрываемым презрением.

– Или дом, заполненный пришедшими с похорон людьми, – продолжал я. – Ричард готовит напитки в баре…

– Ты думаешь… – вздрогнула она.

– Там твой брат Билл, Пэт, твой брат Фил, его жена и…

– И это ты называешь…

– Ты за закрытой дверью спальни, лежишь на кровати, рядом сидит Йен, держит тебя за руку.

Я понял, что попал в точку, – она дернулась, словно ее ударили. Этот скорбный момент она живо помнила. Теперь я почувствовал себя уверенней.

– Йен говорит тебе, что хотя это звучит неправдоподобно, но он чувствует меня рядом.

Энн задрожала.

– Ты ему говоришь: «Знаю, что ты хочешь помочь…»

Она что-то прошептала.

– Что?

Она прошептала снова. И опять я не услышал.

– Что такое, Энн?

– Оставь меня в покое, – хрипло произнесла она.

– Ты знаешь, что я прав, – сказал я. – Знаешь, что я там был. А это доказывает…

Опять пелена у нее на глазах. Она возникла мгновенно и казалась плотной, почти материальной. Энн отвернула голову.

– Хорошо бы пошел дождь, – пробубнила она.

– Я ведь прав, не так ли? – спросил я. – Все это действительно произошло. Верно?

Она с трудом поднялась на ноги, вид у нее был осоловелый.

– Ты что – боишься услышать правду?

Она опустилась обратно на диван.

– Какую правду? – Ее тело дергалось в конвульсиях. – О чем ты говоришь?

– Загробной жизни не существует?

– Нет!

Ее лицо напряглось от страха и гнева.

– Тогда зачем ты согласилась на сеанс с Перри?

Она снова дернулась, словно ее ударили.

– Он говорил тебе, что я сижу около тебя на кладбище, – молвил я. – Я тебе скажу, что он говорил, слово в слово. «Я знаю, что вы чувствуете, миссис Нильсен, но поверьте мне на слово. Я вижу его рядом с вами. На нем темно-голубая рубашка с короткими рукавами, синие клетчатые брюки…»

– Ты лжешь. Лжешь.

Ее голос звучал гортанно, зубы были крепко стиснуты, на лице выражение гневного возмущения.

– Сказать тебе, что ты говорила Перри дома?

Она попробовала снова подняться, но не смогла.

Взгляд у нее помутился, но тут же вновь прояснился.

– Меня это не интересует, – пробормотала она.

– Ты сказала: «Я не верю в жизнь после смерти. Я верю в то, что, когда мы умираем, мы умираем, и это конец».

– Это правильно! – воскликнула она. Проблеск тщетной надежды.

– Ты сказала именно это?

– Смерть – конец всему!

Я поборол вспышку отчаяния.

– Тогда откуда мне известны все эти вещи? – спросил я.

– Ты их придумал!

– Ты ведь знаешь, что это неправда! Ты знаешь, что все мной рассказанное в точности соответствует действительности!

На этот раз ей удалось подняться на ноги.

– Не знаю, кто ты, – сказала она, – но тебе лучше отсюда убраться, пока не поздно.

– Для кого поздно? – спросил я. – Для тебя или меня?

– Для тебя!

– Нет, Энн, – сказал я. – Я-то знаю, что произошло. Это ты не понимаешь.

– И ты мой муж? – спросила она.

– Да.

– Мистер, – молвила она, почти выплевывая в меня это слово. – Вот смотрю я на вас и вижу, что вы не мой муж.

Я ощутил в груди внезапный тоскливый холод. Увидев мою реакцию, она тотчас же этим воспользовалась.

– Будь вы моим мужем, – сказала она, – вы бы не говорили мне подобных вещей. Крис был добрым. Он меня любил.

– Я тоже тебя люблю. – На меня наваливалась депрессия. – Я сейчас здесь, потому что тебя люблю.

Ее смех прозвучал цинично и холодно.

– Люблю, – повторила она. – Вы даже меня не знаете.

Почва ускользала у меня из-под ног.

– Знаю! – крикнул я. – Я – Крис! Разве не видишь?! Крис!

Мое поражение довершила ее высокомерная улыбка.

– Как же тогда вы можете быть здесь? – спросила она. – Он мертв.

Все было напрасно. Убедить ее было невозможно, потому что она просто не могла себе представить жизнь после смерти. Ни один человек не может себе представить невозможное. А для Энн жизнь после смерти казалась невозможной.

Повернувшись, она вышла из гостиной в сопровождении Джинджер.

Поначалу это потрясение никак на мне не отразилось. Я сидел и смотрел, как она уходит, будто мне это безразлично. Но потом до меня дошло, и я ощутил как будто удар молнии. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы ее убедить. Я почти заставил ее поверить, но, как оказалось, ничего не достиг.

Ничего.

Я пошел вслед за ней, но теперь без всякой надежды. Казалось, с каждым шагом мой рассудок и тело становятся все более вязкими – цепенели мысли, затвердевала плоть, – чем дальше, тем хуже.

В какой-то жуткий миг я подумал, что снова дома, что я часть этого места.

Очнувшись, я воспротивился этому омерзительному процессу. Я бы не вынес, если б остался здесь. Это было бы невыносимо.

Раздавшийся из нашей спальни крик ужаса заставил меня бежать.

Я говорю «бежать», но на самом деле я с трудом переставлял словно налитые свинцом ноги. Именно в этот момент я осознал то, о чем говорила Энн. Как и она, я с трудом двигался. А для нее это было даже хуже.

Я остановился в дверях спальни. Мне навстречу повернулась Джинджер. Прижавшись к стене, Энн не отрываясь смотрела на кровать.

По несвежему, выцветшему покрывалу полз тарантул размером с мужской кулак.

Все замерли. Энн у стены. Джинджер смотрит на меня. Я в дверном проеме.

С медлительной неповоротливостью двигался только огромный волосатый паук.

Устремившись к подушке со стороны Энн, я услышал булькающий звук, словно она чем-то подавилась.

На какой-то жуткий миг я представил, что Энн сама сделала это с собой – бессознательное наказание за то, что не поверила моим словам. Создала образ самого омерзительного существа, какое могла себе вообразить, – огромного тарантула, разгуливающего по ее подушке.