Уединенность и обособленность 1 страница

Солнце зашло; деревья стали темными и приобрели причудливые очертания. Широкая мощная река была тиха и безмолвна. Луна только что показалась над горизонтом; она поднималась между двумя большими деревьями, но еще не давала тени.

Мы подошли к крутому берегу реки и направились по тропе вдоль зеленого поля, засеянного пшеницей. Это был очень древний путь; много тысяч людей прошли по этой тропе, и она была полна преданий и тишины. Она вилась среди полей и манговых рощ, тамариндовых деревьев и покинутых храмов. Встречались сады, из которых доносилось благоухание сладкого горошка. Птицы садились на ночь; в большом пруду появились отражения звезд. Природа не была общительна в этот вечер. Деревья стояли отчужденными, погруженными в свое безмолвие и темноту. Несколько поселян, громко разговаривая друг с другом, проехали мимо на велосипедах, и снова воцарилось глубокое молчание и тот мир, который приходит, когда все пребывает в уединении.

Это уединение — не мятущееся и полное страха одиночество, но уединенность бытия; оно нетленно, богато, полно. Вот это тамариндовое дерево: оно не имеет другого бытия, как быть наедине с собой. Таково и это уединение. Вы пребываете в уединении, подобно пламени, подобно цветку, но совершенно не сознаете его чистоту, его необъятность. Истинное общение возможно лишь тогда, когда существует уединенность. Бытие наедине с самим собой — это не следствие отречения, самоизоляции. Уединение — это очищение от всех побуждений, от всевозможных стремлений желания, от любых результатов. Уединение — не результат деятельности ума. Уединение — вне сферы вашего желания стать уединенным. Такое желание — просто бегство от страдания из‑за неспособности к общению.

Одиночество, со своим страхом и болью, — это изоляция, неизбежное проявление «я». Этот процесс изоляции, обособления, обширный или ограниченный, постоянно несет смятение, конфликт и печаль. Обособленность никогда не может создать состояния уединения; одно должно уйти, чтобы дать место другому. Уединенность неделима, а обособленность — это разделение. То, что пребывает в уединении, обладает гибкостью, а потому устойчиво. Только пребывающий в уединении может иметь общение с тем, что не имеет причины, что вне измерения. Для того, кто пребывает в уединении, жизнь вечна; для него смерти не существует. Пребывающий в уединении никогда не перестает быть.

Луна только что показалась над верхушками деревьев; тени стали густыми и темными. Залаяла собака, когда мы проходили через небольшое селение, возвращаясь вдоль реки. Река была спокойна; в ней отражались звезды и огоньки от моста. На высоком берегу стояли дети и смеялись; где‑то плакал младенец. Рыбаки чистили и складывали сети. Ночная птица бесшумно пролетела мимо. Кто‑то запел песню на другом берегу широкой реки; слова песни звучали ясно и проникновенно. И снова — всеохватывающая уединенность жизни.

УЧЕНИК И УЧИТЕЛЬ

«Вы знаете, мне было сказано, что я — ученик такого‑то учителя», — начал он. «Действительно ли это так? Мне хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу. Я принадлежу к известному вам обществу. Его внешние руководители, которые являются представителями внутренних руководителей, или учителей, сказали мне, что благодаря моей работе для общества я был принят в ученики. Мне было также сказано, что у меня есть шанс в этой жизни получить посвящение первой степени». Он принимал все это очень серьезно, и мы долго беседовали.

Награда в любой форме доставляет величайшее удовлетворение; и особенно это относится к духовному поощрению, когда человек в какой‑то мере стал равнодушен к почестям мира. Но и в том случае, когда кто‑либо недостаточно преуспевает в этом мире, для него, конечно, весьма заманчиво принадлежать к группе людей, специально отобранных кем‑то, кого считают весьма продвинутой духовной сущностью, так как в этом случае человек становится членом группы, работающей во имя великой идеи; и вполне естественно ожидать награды за послушание и жертвы, принесенные ради общего дела. Если это и не будет наградой в обычном смысле слова, то будет признанием духовного продвижения; или, как бывает в хорошо поставленной организации, эффективная работа особо отмечается с целью стимулировать ее исполнителя на еще большие дела.

В мире, где успеху поклоняются, такого рода самопродвижение встречает понимание и поощрение. Но если кто‑то другой говорит вам, что вы — ученик учителя, или вы сами так думаете, то это, несомненно, ведет ко многим отталкивающим формам эксплуатации. К несчастью, и эксплуатирующий, и эксплуатируемый в своих взаимоотношениях чувствуют себя на высоком уровне. Расширенное самоудовлетворение, которое при этом появляется, обычно рассматривается как духовное достижение. Оно становится особенно уродливым и отталкивающим, когда появляются посредники между учеником и учителем или когда учитель пребывает в другой стране или в каком‑то отношении недосягаем, и вы не находитесь в непосредственном физическом соприкосновении с ним. Недосягаемость и отсутствие прямого контакта раскрывает двери для самообмана и для величественных, но ребяческих иллюзий. Эти иллюзии эксплуатируются ловкими дельцами, теми, кто стремится к славе и власти.

Награда и наказание существуют только тогда, когда нет смирения. Смирение не является конечным результатом духовных упражнений и отречений. Смирение — не достижение, не добродетель, которую будто бы надо культивировать. Добродетель, которую культивируют, — это уже не добродетель, а просто другая форма достижения, рекорд, который нужно установить. Культивируемая добродетель является не отрицанием личности, но негативным ее утверждением.

Смирение не знает разделения на высшее и низшее, на учителя и ученика; пока существует деление на учителя и ученика, пока существует различие между реальностью и вами, до тех пор понимание невозможно. В понимании истины нет ни учителя, ни ученика, ни продвинутого, ни стоящего внизу. Истина — это понимание того, что есть в данный момент, от мгновения к мгновению, без груза или остатка от того мгновения, которое прошло.

Награда и наказание лишь усиливают «я», которое не признает смирения. Смирение — в настоящем, а не в будущем. Вы не можете стать смиренным. Само становление является продолжением чувства собственной значимости, которое таится в практике добродетели. Как сильна наша воля к успеху, к достижению! Но разве успех и смирение могут идти вместе? И все же именно к этому стремятся «духовные» эксплуатирующий и эксплуатируемый, и именно тут заключены конфликт и страдание.

«Не хотите ли вы сказать, что учителя не существует, и что мое ученичество — лишь иллюзия, воображаемая игра?» — спросил он.

— Существует учитель или нет — не так важно. Это важно для того, кто использует учителя в своих интересах, для тайных школ и обществ. Но для человека, ищущего истину, которая несет высшее счастье, без сомнения, этот вопрос совсем не относится к делу. Богач или кули имеют такое же значение, как учитель и ученик. Существуют ли учителя или нет, имеются ли различия у посвященных, учеников и т.п. — все это не существенно; а что важно, так это понять самого себя. Без понимания себя та мысль, которую, вы продумываете, не имеет основы. Без элементарного понимания себя как можете вы узнать, что является истинным? Без понимания себя неизбежна иллюзия. Получается совсем по детски, когда вам говорят, а вы соглашаетесь, что вы есть то или это. Остерегайтесь человека, который обещает вам награду в этой жизни или в следующей.

БОГАТЫЕ И БЕДНЫЕ

Было жарко и влажно; шум большого города наполнял воздух. С моря дул теплый ветер, а с ним доносился запах смолы и нефти. Когда солнце, уже совсем красное, садилось в дальние воды, было по‑прежнему жарко. Большая группа людей, которая наполняла комнату, вскоре ушла, и мы вышли на улицу.

Попугаи, напоминающие ярко‑зеленые вспышки света, возвращались домой на ночь. Рано утром они улетали на север, где были фруктовые сады, зеленые поля и широкие просторы, а вечером прилетали обратно, чтобы свести ночь на деревьях города. Их полет никогда не был спокойным; напротив, он всегда был стихийным, шумным, сверкающим. Они никогда не летели прямо, как другие птицы, но меняли направление то вправо, то влево, или неожиданно залетали на какое‑нибудь дерево. Это были самые беспокойные птицы во время полета; но как они были красивы со своими красными клювами и золотисто‑зеленым оперением; настоящая феерия света. Грифы, тяжелые и уродливые, совершали круги и усаживались на ночь на вершинах пальмовых деревьев.

Прошел человек, который играл на флейте; это был слуга. Он поднимался в гору, продолжая играть, и мы пошли за ним. Через некоторое время он свернул на одну из боковых улиц, не переставая играть. Было странно слышать игру на флейте в шумном городе, но ее звуки проникали глубоко в сердце. Это было прекрасно; некоторое время мы продолжали следовать за флейтистом, пересекли несколько переулков и подошли к более широкой и лучше освещенной улице. Поодаль, на краю тротуара, сидела группа людей, скрестив ноги; флейтист присоединился к ним. Мы тоже подошли; все сели вокруг, а он продолжал играть. Это были преимущественно шоферы, слуги, ночные сторожа, несколько детей и одна или две собаки. Мимо проходили автомобили; одним из них управлял шофер, в освещенной кабине сидела леди, прекрасно одетая и одинокая. Подъехала другая машина, из нее вышел водитель и сел рядом с нами. Все весело говорили и радовались, смеялись и жестикулировали, но песня флейты не прерывалась ни на минуту, и это было очаровательно.

Вскоре мы встали и направились по дороге к морю, проходя мимо ярко освещенных домов богачей. У богатых людей особая атмосфера, свойственная только им. Как бы ни были они культурны, сдержанны, старинного рода и хорошо воспитаны, у богатых людей есть непроницаемое и глубоко укоренившееся чувство отчужденности, та особая уверенность и жесткость, которую трудно поколебать. Не они владеют богатством, но богатство владеет ими, а это хуже, чем смерть. Их тщеславие проявляется в филантропии; они думают, что они опекуны своих богатств; они занимаются благотворительностью, делают пожертвования. Они — дельцы, строители, жертвователи. Они строят церкви, храмы, но их бог — это бог их золота. При огромной нищете и деградации надо быть весьма толстокожим, чтобы оставаться богатым. Некоторые из них приходят, чтобы задать вопрос, поспорить, найти реальность. И для богатого, и для бедного чрезвычайно трудно найти реальное. Бедные жаждут богатства и власти, а богатые уже попали в сеть своей собственной деятельности. И, тем не менее, они верят и чуть ли не дерзают. Они размышляют не только о рынках, но также о запредельном. Они ведут игру и с тем, и с другим, но преуспевают лишь там, где лежит их сердце. Их верования и обряды, их надежды и страхи не имеют никакого отношения к реальному, так как их сердца пусты. Чем богаче показная сторона, тем больше внутренняя бедность.

Отказаться от богатства, комфорта и положения сравнительно легко. Но для того, чтобы прекратилась жажда быть, становиться, требуется большая разумность и понимание. Власть, которую дает богатство, является помехой для понимания реальности, как и власть таланта и способностей. Эта особая форма самоуверенности является, очевидно, проявлением личности; и хотя это трудно сделать, от такого рода самоуверенности и власти можно отказаться. Но что является гораздо более тонким и скрытым, так это власть и стремление, которые лежат в жажде становления. Экспансия «я» в любой форме, исходит ли она от богатства или от добродетели, — это процесс конфликта, ведущий к антагонизму и смятению. Ум, обремененный становлением, никогда не может быть спокойным, так как спокойствие — не результат практики или времени. Спокойствие ума — это состояние понимания. Процесс же становления отрицает это понимание. Становление создает чувство времени, которое, на самом деле, откладывает понимание на будущее. «Я буду» — это иллюзия, рожденная сознанием собственной значимости.

Море было неспокойно, как и город, но в его волнении были глубина и значительность. Вечерняя звезда показалась над горизонтом! Мы возвращались по улице, переполненной автобусами, автомобилями и людьми. На тротуаре лежал обнаженный человек, совершенно обессиленный от недоедания; очень трудно было привести его в сознание. Вблизи были видны зеленые лужайки и яркие цветы городского сада.

ОБРЯДЫ И ОБРАЩЕНИЕ

Окруженная широкой оградой, среди густых деревьев, стояла церковь. В нее входили люди, темнокожие и белые. Внутри церкви было больше света, чем в европейских храмах, но устройство было такое же. Шло богослужение, и в этом была красота. Когда служба окончилась, очень немногие из темнокожих заговорили с белыми, или наоборот, и мы все разошлись, каждый своим путем.

На другом континенте был храм, там звучали песнопения на санскрите, совершалась пуджа , индусский обряд. Молящиеся принадлежали к иной культурной традиции. Тональность санскритских слов очень проникновенна и мощна; она имеет удивительную силу и глубину.

Вас можно обратить из одной веры в другую, из одной догмы в другую, но вас нельзя обратить к пониманию реального. Вера — не реальное. Вы можете изменить свой ум, свои убеждения, но истина или Бог — не убеждение, это переживание, не основанное на каком‑либо веровании или догме или на каком‑то прежнем опыте. Если у вас есть опыт, рожденный верой, то ваш опыт — обусловленный отклик этой веры. Если вы имеете какое‑то переживание, возникшее неожиданно, спонтанно, и создаете на его основе следующее переживание, то это просто продление памяти, которое соответствует контакту с настоящим. Память всегда мертва, она оживает лишь при соприкосновении с живым настоящим.

Обращение — это переход от одной веры или догмы к другой, от одних обрядов к другим, доставляющим большее удовлетворение; но это не открывает двери к реальному. Напротив, чувство удовлетворения является препятствием для реального. И, тем не менее, именно к этому стремятся организованные религии и религиозные группы: обратить вас к более или менее разумной догме, суеверию или надежде. Они предлагают вам лучшую клетку. Она может оказаться удобной или нет, это зависит от ваших личных свойств, но во всех случаях это тюрьма.

В религии и в политике, на разных культурных уровнях, подобное обращение происходит непрерывно. Организации и их лидеры стремятся удержать людей в рамках идеологической модели, которую они предлагают, все равно, будет ли она религиозного или экономического характера. Это процесс взаимной эксплуатации. Истина — вне всяких образцов, страхов и надежд. Если вы хотите открыть высшее счастье истины, вы должны отойти от всяких обрядов и идеологических образцов.

Ум находит убежище и силу в религиозных и политических образцах, а как раз это и поддерживает жизненную силу организаций. Всегда существуют закоренелые приверженцы и вновь вступающие. Своими вложениями и имуществом они поддерживают жизнь организаций, а могущество и престиж организаций привлекают тех, кто преклоняется перед успехом и житейской мудростью.

Когда ум обнаруживает, что старые формы более не удовлетворяют и не жизнеспособны, он обращается к другим верованиям и догмам, которые в большей степени способны дать утешение и силу. Ум воссоздает и поддерживает себя с помощью чувств и отождествлений, он — продукт своего окружения. Вот почему ум держится за кодексы поведения, образчики мысли и т.п. До тех пор, пока ум является продуктом прошлого, он никогда не может раскрыть истину или предоставить истине проявить себя. Придерживаясь организаций, ум отказывается от искания истины.

Несомненно, ритуалы создают для участвующих в них такую атмосферу, в которой они чувствуют себя прекрасно. И коллективные, и индивидуальные обряды создают известный покой для ума, они являют живой контраст с повседневным однообразием жизни. Есть известная доля красоты и стройности в ритуалах, но в основе своей они играют роль стимуляторов; и, подобно всяким стимуляторам, вскоре притупляют ум и сердце. Ритуалы входят в привычку; они становятся необходимостью, и без них уже не обойтись. Эта необходимость рассматривается как духовное обновление, как накопление сил для повседневной жизни, как еженедельная или ежедневная медитация и т.д. Но если более тщательно всмотреться в этот процесс, можно увидеть, что ритуалы — это пустое повторение, которое создает прекрасный и весьма респектабельный способ уйти от познания себя. Однако без познания себя действие имеет весьма малое значение.

Повторение песнопений, слов и фраз делает ум сонным, хотя на некоторое время оно и может явиться стимулирующим средством. В этом полусонном состоянии могут встретиться разные переживания, но это лишь проекция личности. Какое бы удовлетворение они ни доставляли, они иллюзорны. Переживание реальности не приходит через повторение слов или практику. Истина — не завершение, не результат, не цель. Ее нельзя призывать, так как она — не предмет ума.

ЗНАНИЕ

Мы ожидали поезда, и было поздно. На платформе было грязно и шумно, воздух — едкий. Много людей ждали поезда, как и мы. Плакали дети; мать кормила грудью ребенка. Продавцы выкрикивали названия своих товаров, разносчики предлагали чай и кофе. Это было весьма суетливое и шумное место. Мы ходили взад и вперед по платформе, наблюдая собственные шаги и движение жизни вокруг. Подошел человек и стал говорить на ломаном английском языке. Он сказал, что уже некоторое время наблюдает за нами, что ему хотелось бы сказать нам что‑то. С большим чувством он дал обещание вести в дальнейшем чистую жизнь и с этого момента никогда больше не курить. Он сказал, что не получил образования, так как был всего лишь мальчиком‑рикшей. У него был выразительный взгляд и приятная улыбка.

Вскоре подошел поезд. В вагоне нам представился какой‑то человек. Это был известный ученый, который знал много языков и мог свободно приводить цитаты на разных языках. Он был в годах, полон знаний, хорошо обеспечен и честолюбив. Он говорил о медитации, однако создавалось впечатление, что его слова не опираются на собственный опыт. Его богом были книги. Его отношение к жизни носило отпечаток традиции и приспособленчества; он верил в ранний, заблаговременно устроенный брак и в строгий уклад жизни. Он был полон сознания собственной касты или класса и настаивал на различии в интеллектуальных способностях разных каст. Он был как‑то пуст, несмотря на свои знания и положение.

Солнце садилось; поезд проходил по чарующей местности. Стада возвращались домой, и пыль искрилась золотом. Над горизонтом нависли огромные темные тучи; были слышны отдаленные раскаты грома. Какую радость несут зеленые поля, и как красиво стоит это селение в складках извилистых гор! Спускалась тьма. Большой голубой олень пасся на полях; он даже не поднял головы, когда поезд прогрохотал мимо него.

Знание — это вспышка света между двумя состояниями тьмы; но знание не может подняться или выйти за пределы этой тьмы. Знание обязательно для техники, как уголь для паровой машины; но оно не может войти в область неведомого. Неведомое не может быть поймано в сеть известного. Знание должно отойти, чтобы проявилось неведомое; но как это трудно!

Наше бытие — в прошлом, наша мысль основана на прошлом. Прошлое — это то, что стало известным; ответ со стороны прошлого всегда окутывает настоящее, неизвестное, неведомое. Неизвестное — это не будущее, это — настоящее. Будущее — это лишь прошлое, которое пробивает себе путь через неизвестное, неведомое настоящее. Эту брешь, этот промежуток заполняет перемежающийся свет знания, который покрывает пустоту настоящего; но как раз в этой пустоте таится чудо жизни.

Склонность к знанию подобна всякой другой склонности; она дает возможность избавиться от страха пустоты, одиночества, крушения, страха быть ничем. Свет знания — это тонкий покров, под которым лежит тьма, куда ум не может проникнуть. Ум страшится неведомого, поэтому ищет убежища в знании, в теориях, надеждах, воображении. Но само знание — это препятствие для понимания неведомого. Отбросить знание означает призывать страх; а отрицать ум, который представляет для человека единственное орудие познания, означает стать открытым и для радости, и для скорби. Совсем не так просто отбросить знание. Быть в неведении не означает быть свободным от знания. Неведение — это отсутствие осознания себя; а знание — это такое неведение, когда нет понимания путей «я». Понимание «я» — это свобода от знания.

Свобода от знания может быть только тогда, когда мы поймем процесс собирания и мотивы накопления. Желание накопления — не что иное, как желание быть в безопасности, желание определенности, желание иметь твердую уверенность. Такое желание обрести уверенность через отождествление, через осуждение и оправдание является причиной страха, а страх разрушает всякое общение. Когда существует общение, нет необходимости в накоплении. Накопление равнозначно сопротивлению; знание усиливает это сопротивление. Преклонение перед знанием — одна из форм идолопоклонства, оно не разрешит противоречий и скорби нашей жизни. Покров знания скрывает, но никогда не может освободить нас от постоянно возрастающих внутренних смятений и скорби. Пути ума не ведут к истине и ее счастью. Знать — значит отрицать непознаваемое.

РЕСПЕКТАБЕЛЬНОСТЬ

Он говорил, что не отличается жадностью и может удовлетворяться немногим, что жизнь была к нему благосклонна, хотя ему и пришлось пережить обычные скорби, свойственные всем людям. Это был спокойный, ненавязчивый человек, вполне уверенный, что ничто не может его совлечь с проторенного пути. Он, по его словам, не был честолюбив; возносил хвалу Богу за все, что ему было дано; за семью и спокойное течение жизни. Он испытывал чувство благодарности за то, что не был захвачен проблемами и конфликтами, как его друзья и родственники. Быстрыми темпами он становился респектабельным, счастье наполняло его при мысли о том, что он — один из избранных. Его не привлекали другие женщины, он вел мирную семейную жизнь, хотя временами и происходили пререкания, обычные между мужем и женой. У него не было особых пороков, он часто молился и чтил Бога. «Почему это так, — спросил он, — что у меня нет никаких личных проблем?» Не дожидаясь ответа, он с улыбкой самоудовлетворения, но с некоторой печалью в голосе продолжал рассказывать о своем прошлом, о том, что делает в настоящее время и какого рода образование дает своим детям. Он сказал также, что не отличается щедростью, но раздает понемногу там, где надо. Он был твердо уверен, что каждый должен бороться за то, чтобы создать свое положение в мире.

Респектабельность — это проклятие; это «зло», которое разъедает ум и сердце. Оно тайком вползает в вас и уничтожает любовь. Быть респектабельным означает чувствовать себя преуспевающим, пробить себе дорогу в мире, возвести вокруг себя стену безопасности, определенности и той уверенности, которая приходит с деньгами, властью, успехом, талантом или добродетелью. Но исключительность, рожденная уверенностью в себе, вызывает ненависть и антагонизм во взаимоотношениях людей, т.е. в обществе. Респектабельные люди всегда составляют сливки общества; они всегда оказываются причиной борьбы и страданий. Респектабельные люди, как и презираемые, всегда находятся во власти обстоятельств. Влияние внешних условий и сила традиции представляют для них огромную важность, так как скрывают их внутреннее убожество. Люди, исполненные собственного достоинства, всегда находятся в состоянии обороны, полны страха и подозрений. Страх лежит в их сердцах; отсюда гнев — их праведность, а добродетель и набожность — их орудия защиты. Они подобны барабану, пустому внутри, но издающему шум при ударе. Респектабельные люди никогда не могут раскрыть себя реальному, так как, подобно презираемым, они замкнулись в себе и в заботах о своем собственном совершенствовании. Счастье не существует для них, так как они избегают истины.

Быть не жадным и не быть щедрым — тесно связано одно с другим. Оба означают замкнутость, негативную форму сосредоточения на себе. Для того чтобы проявить жадность, вы должны быть деятельным, жаждать, превзойти других; вы должны стремиться, соревноваться, нападать. Если у вас нет этого стремления, то это не означает, что вы свободны от жадности, вы лишь замкнулись в себе. Стремление выделиться среди других влечет за собой беспокойство и мучительную борьбу; вот почему эгоизм прячется под словом «не жадный». Иметь щедрую руку — это одно, но обладать щедростью сердца — другое. Иметь щедрую руку довольно просто: это зависит от общепринятых традиций и т.п. Но щедрость сердца имеет несравненно более глубокое значение, для нее необходимо широкое осознание и понимание.

Не быть щедрым — это такое приятное и слепое погружение в себя, при котором человек не выходит за пределы своей личности. Подобное погружение в себя имеет свой особый характер проявления, вроде того, который свойствен мечтателям; но эти формы проявления никогда не стимулируют пробуждения. Процесс пробуждения — мучительный процесс; вот почему, в каком бы мы ни были возрасте, мы предпочитаем, чтобы нас оставили в покое, предпочитаем оставаться респектабельными, предпочитаем умереть.

Подобно щедрости сердца, щедрость руки — это движение от себя; но нередко она бывает мучительной, обманчивой, раскрывающей тайники личности. Щедрости руки можно легко достигнуть; но щедрость сердца невозможно культивировать, это свобода от всякого накопления. Чтобы прощать, должна присутствовать обида; а чтобы быть обиженным, должна быть накоплена гордость. Щедрость сердца не приходит, пока существует память, регистрирующая прошлое, пока существует «мне» и «мое».

ПОЛИТИКА

Высоко в горах весь день лил дождь. Это не был тихий и приятный дождь, но один из тех сильных ливней, которые размывают дороги, с корнем вырывают деревья на склонах, вызывают оползни и бурные потоки. В небольшом пруду играл мальчик, насквозь мокрый; он не обращал никакого внимания на громкий и сердитый крик матери. Корова спускалась по грязной дороге, когда мы поднимались вверх. Казалось, что тучи раскрылись и заливают водой землю. Мы промокли до нитки и сняли с себя большую часть одежды; было приятное чувство, когда потоки воды падали прямо на тело. Дом стоял высоко на склоне горы; город лежал внизу. С запада дул сильный ветер; он нес еще более темные и зловещие тучи.

В комнате горел камин, там ожидало несколько человек, чтобы обсудить свои проблемы. Дождь бил в окно и образовал на полу лужу; вода проходила даже через трубу и вызывала треск пламени.

Он был известный политический деятель, трезвого ума, глубоко искренний и пламенный патриот. Он не был узким или ищущим только для себя, его честолюбие было не ради себя, а ради идеи, ради людей. Он не принадлежал к числу обычных ораторов или собирателей голосов; он пострадал за свое дело, но, как ни странно, не был ожесточен. Он больше походил на ученого, чем на политика. Тем не менее, политика была душой его жизни; партия подчинялась ему, хотя с какой‑то нервозностью. Он был мечтатель, однако ради политики эта сторона его жизни была отброшена в сторону. Здесь же находился его друг, выдающийся экономист, автор сложной теории распределения чрезмерных доходов. Он, несомненно, был знаком с экономическими работами правого и левого направлений, но у него были свои собственные теории об экономическом спасении человечества. Он говорил свободно, не выбирая слов. Оба привыкли выступать перед широкими массами людей.

Заметили ли вы, какое место в газетах и журналах отводится политике, высказываниям политических руководителей, их выступлениям? Хотя там даются и другие сообщения, но материалы политического характера преобладают. Политическая и экономическая жизнь стали наиболее важными. Внешние факторы — комфорт, деньги, положение и власть, — по‑видимому, доминируют и формируют нашу жизнь. Внешние отличия, титулы, форма, салюты, флаги приобрели первенствующее значение, а процесс жизни, взятый в ее целостности, забыт или сознательно отставлен в сторону. Гораздо легче ринуться в общественную и политическую деятельность, чем понять жизнь как целое. Если вы связаны с каким‑либо организованным направлением мысли, с политической или религиозной формой деятельности, то вы находите в этом весьма почтенный способ уйти от мелочности и тяжести повседневной жизни. Имея скудное сердце, вы можете толковать о больших делах, о популярных лидерах; вы можете скрывать вашу ограниченность с помощью несложных фраз о мировых проблемах; ваш беспокойный ум может легко и при общем одобрении взяться за пропаганду идеологии, какой‑либо новой или старой религии.

Политика — это примирение, увязывание следствий; а так как большинство из нас заинтересовано в следствиях, результатах, то внешнее приобрело доминирующее значение. Манипулируя следствиями, мы надеемся создать порядок и мир, но, к сожалению, это не так просто, как манипулировать следствиями. Жизнь — это тотальный процесс, охватывающий и внутреннее и внешнее; внешнее вполне определенно влияет на внутреннее, а внутреннее неизменно побеждает внешнее. То, что вы есть, вы выражаете внешним образом. Внешнее и внутреннее не могут быть отделены друг от друга непроницаемой преградой, они постоянно воздействуют одно на другое. При этом внутренние желания, скрытые стремления и мотивы всегда оказываются более сильными. Жизнь не зависит только от политической или экономической деятельности; жизнь — это не внешняя видимость, так же как дерево не есть лишь совокупность листьев и ветвей. Жизнь — это тотальный, всеохватывающий процесс, и красота ее может быть открыта лишь в ее единстве. А это единство не осуществляется на поверхностном уровне политических или экономических увязок, его можно найти лишь за пределами причин и следствий.