Глава 1 Общение кожей: ранние кожные заболевания и их влияние на перенос и контрперенос
Динора Пайнз
(Dinora Pines)
Бессознательное использование своего тела женщиной
Содержание:
Вступление
Глава 1. Общение кожей: ранние кожные заболевания и их влияние на перенос и контрперенос
Глава 2. Психоаналитический диалог: перенос и контрперенос
Глава 3. Беспорядочные связи у подростков: представление клинического случая
Глава 4. Беременность и материнство: взаимодействие фантазий и реальности
Глава 5.Подростковая беременность и раннее материнство
Глава 6. Влияние особенностей психического развития в раннем детстве на течение беременности и преждевременные роды
Глава 7. Беременность, преждевременные роды и аборт
Глава 8. Эмоциональные аспекты бесплодия и их лечение
Глава 9.Менопауза
Глава 10. Старость
Глава 11. Работа с женщинами, выжившими в лагерях уничтожения: аффективные переживания при переносе и контрпереносе
Глава 12. Удар катастрофы по следующему поколению
Вступление
Моя профессия психоаналитика близко столкнула меня с мужчинами и женщинами, заставила меня делить их сокровеннейшие переживания, сознательные и бессознательные. О любви, веселье и радостях жизни рассказать легко. Но тайными и невысказанными остаются детский страх, что тебя разлюбят и бросят, страх одиночества, ненужности никому и пожизненная борьба против своей смертности. Никому не хочется говорить об этих вещах, не хочется чувствовать стыд и вину. Тревога о них объединяет пациентов и аналитиков, мужчин и женщин — ведь все мы люди. Но среди важнейших жизненных событий есть такие, которые происходят только с женщинами, и одно из них — беременность. В определенный период моей жизни я особенно интересовалась этими сторонами жизненного цикла женщины, как в плане собственного опыта, так и наблюдая за реакциями моих пациенток.
Я закончила женскую школу, а степень по современным языкам получила в университете со смешанным обучением. Когда я задумалась о дальнейшем образовании, разразилась война, грозившая самому существованию Англии, и в то время казалось очень неуместным заниматься исследованиями в области средневековых языков и литературы. Я решила изучать медицину, может быть, потому, что бессознательно хотела как-то помочь людям, оказавшимся беззащитными перед жестокостью окружающего их мира, и хоть как-то выправить их искалеченные судьбы.
Мои родители были врачами и всегда хотели, чтобы врачом стала и я. Не исключено, что моя степень по искусству была своеобразным бунтом подростка против них, но этот бунт распахнул передо мной двери в мир литературы и языка, которым никогда не устанешь изумленно восхищаться. Большая литература, вобравшая в себя всю сложность человеческих отношений и чувств, в последующем стала для меня надежной основой для кропотливого изучения тех отношений и чувств, с которыми приходят в кабинет аналитика. Чувствительность к языку, к выбору слов и их значению так же важна для аналитика, как и для литератора.
В начале войны, в 1940 году, очень немногие мединституты принимали женщин. Поэтому я записалась в одно из доступных для меня учебных заведений — Лондонскую медицинскую женскую школу ( London School of Medicine for Women ), клиническая база которой находилась в Королевском общедоступном госпитале ( Royal Free Hospital ). Все студенты и большинство преподавателей были женщинами — мужчины ушли в армию. Участились воздушные налеты. Один из V -2 попал в отделение травматологии, едва мы закончили дежурство и разошлись. После этого нас эвакуировали и распределили на проживание по чужим семьям. Хозяева не очень-то обрадовались незваным гостям. От собственных семей мы были далеко, а неисправность линий связи и вовсе отрезала нас от дома. Очень рано в нашу жизнь вошло реальное осознание могущества сил жизни и смерти, нашей уязвимости и хрупкости окружающего мира. Хотя, конечно, этот опыт нельзя и сравнивать с пережитым остальной Европой, подвергшейся вражескому нашествию, с ее тюрьмами и лагерями, с убийством людей по расовому признаку или политическим мотивам.
Получив специальность в 1945 году, большинство из нас рвалось на войну, но к тому моменту Вооруженные Силы уже не испытывали нужды во врачах, и нас разослали по разным больницам лечить гражданское население. В то время уже широко распространялись слухи о том, что делалось в концлагерях. Я была завербована и готовилась возглавить группу помощи освобожденным, посылаемую в Аушвитц, но по неизвестным причинам группа была без всяких объяснений расформирована. Для меня это было тяжелым ударом, потому что к тому моменту у меня уже были основания подозревать, что там погибли некоторые их моих родственников, которых я знала в детстве. Мои знания о лагерях уничтожения пригодились мне позже, когда я начала работать с жертвами Катастрофы (Холокост).
Начав работать врачом-дерматологом в больнице, я постепенно научилась внимательно слушать то, что говорили мои больные, пока я исследовала их тело, и, что еще важнее, то, чего они не говорили. Чем дольше я работала, тем больше интересовали меня отношения тела и сознания. В статье «Общение кожей» (см. главу 1) я описала, как живо и ясно тела моих пациенток выражали нестерпимую боль этих женщин, боль, о которой они не могли ни говорить, ни даже думать. Поскольку слова были им недоступны, они вынуждены были выражать свои чувства телесным путем, сообщая о них врачу, которая могла и обязана была их понять, потому что имела возможность обдумать положение каждой пациентки как мать, пытающаяся принести облегчение. Так в мой врачебный опыт вошли явления переноса и контрпереноса между врачом и больным и заставили меня искать новых знаний. К моему счастью, в нашей больнице работала Хильда Абрахам — психоаналитик, дочь Карла Абрахама, одного из первых учеников Зигмунда Фрейда. Она поддерживала меня, когда я начинала обсуждать с ней мои клинические случаи и когда я пыталась применить аналитический подход. С ее помощью я впервые по-настоящему поняла существование и власть бессознательного. В нашу медицинскую подготовку тогда совершенно не входили знания из этой области. К счастью, теперь это не так.
Когда я приступила к общетерапевтической практике, то увидела жизнь мужчины и женщины и с других сторон. Девочки в подростковом возрасте проходят через неизбежные изменения своего тела и переживают эмоциональное воздействие могущественных сексуальных потребностей. Они могут, как показал психоаналитический опыт, либо принять эти перемены, либо отвергнуть приход взрослой женственности, заболевая аменореей или анорексией, избегая тем самым развития вторичных половых признаков, таких, например, как груди. Молодые женщины выходят замуж, беременеют, рожают детей и нянчат их, и во всем этом всегда присутствует не только радость материнства, но и многочисленные эмоциональные проблемы. И вот эти-то проблемы должен видеть и облегчать внимательный врач, который наблюдает женщину в домашней обстановке, знает ее мужа, мать, детей и других родных. Мужья с их проблемой отцовства и новым для них положением главы семьи — самостоятельная часть проблемы. Таким образом, за семейным кризисом, неизбежно следующим за рождением нового ребенка, во всех случаях надо было бы следить врачу, так как матери, на плечи которой, как правило, ложится этот кризис, трудно охватить всю картину в целом в одиночку.
Когда я проходила психоаналитическую подготовку (1959—1964) и только начинала практиковать самостоятельно, именно эти проблемы чаще других проступали в рассказах пациентов. Но лишь когда я сама прошла анализ и стала лучше понимать самое себя, я могла увидеть их яснее, понять боль пациента и войти с ним в психоаналитический диалог. Этот диалог требовал внимательно прислушиваться и к тому, чего пациент не говорит, и отмечать, как его тело вынужденно отыгрывает чувства, которые сознанию неизвестны и не могут быть выражены сознательно. Я видела, что многие пациенты предпочитают соматизировать, а не говорить. Бывало, что в периоды стресса у них выступала сыпь, нередко боль в животе прерывала их рассказ как раз в тот момент, когда болезненные чувства готовы были достичь их сознания. У некоторых пациентов, страдавших астмой в прошлом, агрессия, которую они выражали при переносе, сопровождалась хриплым, затрудненным дыханием, хотя настоящего астматического приступа им удавалось избежать, потому что они высказывали свое бессознательное и переводили его в сознательный опыт во время сессии.
Мне казалось, что эти телесные выражения невыносимо болезненных чувств чаще встречаются у женщин. Раздумывая над этим наблюдением, я поняла, что тело взрослой женщины предоставляет ей своеобразные средства избегать осознания психических конфликтов и работы над ними. Например, наблюдая моих пациенток, я постепенно открыла для себя варианты поведения, связанные с использованием беременности и даже злоупотребление ею. На сознательном уровне женщина может забеременеть, чтобы иметь ребенка, но ее бессознательно амбивалентное отношение к своей беременности может проявиться в виде недонашивания или выкидыша. Беременность может использоваться и для разрешения бессознательных конфликтов, касающихся сексуальной идентичности или других психических проблем, как, например, бессознательный гнев против матери.
Даже если женщина не использует свое тело для того, чтобы уйти от конфликта, изменения, происходящие с телом на протяжении жизни, глубоко потрясают ее, и разные женщины по-разному справляются с ними — в зависимости от своей способности решать жизненные проблемы вообще и в зависимости от того, как складывалась их жизнь. Окончание детородного периода часто сопровождается мучительной смертью мечты женщины о будущих детях, детях, которых она уже никогда не сможет зачать и родить. Боль бесплодия, когда, кажется, все вокруг тебя рожают, огромна и непереносима. Стареющее тело женщины и утрата репродуктивной функции может стать жестоким ударом по ее самооценке, как если бы отмерла часть ее, именно та, что нравится мужчинам. Вместе с тем, менопауза может побудить и к поиску нового жизненного пути, новых решений, когда закончится траур по прошедшей части жизненного цикла.
И наконец, при работе с жертвами катастрофы, мне выпало счастье быть свидетельницей поразительной способности некоторых из них начать жить заново, зачинать новую жизнь в себе и помогать в этом другим после всего перенесенного ими. И все же тайны их прошлого жили в них и их семьях, и, как показывал анализ, сказывались на жизни следующего поколения. Другим повезло меньше — несмотря на стремление аналитика научить их не соматизировать свои нестерпимо болезненные эмоции, они остались их жертвами. Но я убеждена, что опыт превращения бессознательного в сознательное в процессе психоанализа обогатил и обновил жизнь всех пациентов. Раскрывшись, тайна позволяет пациенту думать о ней, вместо того, чтобы отыгрывать ее.
Этот сборник статей, написанных мной за последние двадцать лет, рассказывает о моем психоаналитическом странствии и о некоторых проблемах, которые, надеюсь, я со временем уяснила полнее. Перечитывая его, я видела, как во мне росло понимание того, насколько важно благожелательно и сострадательно слушать пациента, независимо от теоретических взглядов аналитика. Такие отношения иногда очень трудно установить в психоаналитическом диалоге, как, впрочем, и в любых отношениях между двумя людьми, особенно когда в одном из них бессознательно поднимается чувство злобы и ненависти к другому, как бы сильно ни защищался он от этого чувства на сознательном уровне. Аналитик тоже человек, а не идеал. Благожелательность означает не приостановление критичности врача, а то, что во время психоаналитического диалога пациент должен оказаться в атмосфере симпатии, сочувствия, которые дадут возможность раскрыться сердитому, обиженному ребенку, живущему внутри него или нее, а взрослому — пересмотреть свои прошлые поступки и решения, не чувствуя себя униженным. Я думаю, прошлое нельзя стереть, но более зрелое понимание себя и других может помочь превращению агрессии в сострадание, и у пациентки появится возможность начать все заново и снова радоваться жизни.
Еще многое предстоит понять не только мне самой, но и всем, кто работает в этой области. Я с удовольствием учусь и буду учиться у них. Я благодарна моим пациенткам, с которыми в процессе анализа мы вместе обретали жизненный и профессиональный опыт и научились понимать больше, чем понимали вначале.
Глава 1 Общение кожей: ранние кожные заболевания и их влияние на перенос и контрперенос
Представлено на XXXI Международный психоаналитический
конгресс, Нью-Йорк, август 1979 г. Опубликовано в International
Journal of Psycho - Analysis (1980).
Вступление
В этой статье я собираюсь описать и обсудить психические проблемы пациенток, страдавших младенческой экземой в течение первого года жизни. За изложением моих непосредственных наблюдений, сделанных во время работы дерматологом в женской больнице, последует история психоанализа пациентки с подобным заболеванием в анамнезе. Я остановлюсь на проблемах переноса и контрпереноса, так как, по моему мнению, они высвечивают базисное искажение первичных отношений мать-дитя. Это искажение воскресает на каждой переходной фазе жизненного цикла и исподволь оказывает на него влияние.
Кожа как средство общения
Я подчеркиваю фундаментально важное значение кожи как средства общения между матерью и младенцем в тот период, когда мать обеспечивает понимающее окружение ( holding enviroment ), которое и закладывает у ребенка основы первичной идентификации. В фильме о процессе родов (Лебойер, 1974) мы наблюдаем немедленный успокаивающий эффект от контакта кожа-к-коже между матерью и новорожденным сразу после того, как дитя резко переходит из теплого материнского тела в холодный и не охватывающий его мир.
Контакт через кожу заново устанавливает сокровенное материнское ощущение своего ребенка. Они при этом как бы снова делаются единым целым как во время беременности, когда кожа матери охватывала их обоих. Кожа становится средством физического контакта, через нее приходит к ребенку чувство покоя от объятий, она передает запах, осязательные ощущения, вкус и тепло — все то, что может быть источником наслаждения и близости матери и ребенка. Кожа устанавливает границу между Я и не-Я и содержит в себе Я матери и Я ребенка. Это один из основных и древнейших каналов их довербального общения, по которому невербальный аффект передается соматически и становится доступен наблюдению.
При уходе за ребенком кожа матери может передавать весь спектр чувств — от нежности, тепла и любви до отвращения и ненависти.
Ребенок может реагировать кожей на добрые материнские чувства ощущением, что ему хорошо, и на недобрые — различными кожными заболеваниями. Невербальные аффекты младенца могут найти себе выражение через его кожу. Кожа может зудеть, кожа может «плакать» (мокнуть), кожа может раздражаться. Ее поведение будет определяться способностью матери принимать и утешать своего паршивца. Ребенок может интернализовать подобную ситуацию, как это описала в своей статье Бик (1968). Она показала, каким образом вмещающий объект — мать — реально воспринимается ребенком как кожа, и что материнская способность вместить тревогу ребенка интроецируется ребенком. Это дает начало его понятию о внешнем и внутреннем пространстве. Неудача при интроецировании функции вмещения в себя и неусвоение, неприятие того, что ты сам и объект содержатся каждый в своей, отдельной друг от друга коже, ведет к феномену ложной независимости, к «адгезивной («прилипшей») идентификации» (Ангезия – слипание поверхностей двух разнородных тел) и к неспособности признать отдельное существование самого себя и объекта.