Б. Спиноза о происхождении и 10 страница

С другой стороны, из принципа универсальности эмоций необ­ходимо следует, что любое действительно существующее эмоцио­нальное явление должно окрашивать все одновременные с ним со­держания опыта. Забвение этого приводит любое, даже самое тщательное, психологическое исследование к заблуждениям. (...)

2. Качественное богатство эмоциональных явлений. Уже из правил комбинаторики следует ожидать, что комплекс-качеств существует гораздо больше, чем качеств, которыми обладают прос­тые, далее неразложимые составляющие опыта. (...) Многообразие качественных «окрасок» опыта является максимальным в случае общего целого. (...) Если восприятие звука или геометрической формы, ощущение боли, определенная мысль или ход рассуждения могут оставаться в сущности «теми же самыми», независимо от того, присутствуют ли «рядом с ними» те или иные ощущения или воспоминания другого рода, то, в противоположность этому, эмо­циональное переживание никогда не существует «рядом» с другим содержанием опыта... Они весьма значимо изменяются при любой перемене как какого-нибудь из содержаний опыта, так и их взаим­ного расположения (качественного, интенсивностного, временного и т. д.). «Малейшие» причины приводят здесь к многообразным и «максимальным» в психологическом отношении следствиям. Теперь нетрудно понять третий момент.

3. Изменчивость и лабильность эмоциональных явлений. Ак­корд из двух звуков может превратиться в нечто существенно иное при условии, что одновременно с ним звучит третий тон. Если

последний находится в диссонирующем, «неподходящем» сношении « одному или к обоим исходным тонам, то соответствующее пере­живание изменяется коренным образом, может даже перейти в свою противоположность. Еще более глубоко изменяется обычно некоторое восприятие, в случае когда одновременно с ним всплы­вают определенные ощущения, образы и воспоминания. Еще в большей степени изменяются структуры развитого интеллекта или произвольного поведения с их многочисленными подобиями, сос-тояниями направленности и переживаемыми отношениями вообще. И в каждом случае эмоциональное переживание непосредственно прилаживается к тому, что находится в сознании одновременно с ним или же соседствует с ним во времени. Вспомним о сине­стезиях, о внезапных идеях и поразительных всплесках мысли, об игре фантазии — все это без исключения опосредуется эмоцио­нальными связями.

Методы измерения порогов начали применяться по отношению к комплексам переживаний лишь несколько лет назад. Один из наиболее бесспорных результатов состоит в том, что мы встреча­емся здесь с исключительно тонкой чувствительностью к различиям. ...Если сравнить... средние пороги для «простейших», т. е. макси­мально изолированных, ощущений с соответствующими значениями для законченных фигур, содержащих наряду с прочими элемен­тами те же простые ощущения, то пороги для отдельных ощущений окажутся в несколько раз более высокими. (...) Это можно сформу­лировать в качестве общего закона: изменения всего комплекса в целом воспринимаются с большей точностью и надежностью, чем изменения его частей. Причем это положение справедливо тем в большей степени, чем более обширным, структурированным и в то же время замкнутым является комплекс. (...) В лабораториях тысячекратно наблюдался, хотя в большинстве случаев и в ка­честве побочного эффекта, тот факт, что малейшие изменения в какой-то части поля сознания осознавались «эмоциоподобным» образом задолго до того, как человек мог указать «где» нечто изме­нилось и что именно. ...

Эти три фундаментальные характеристики,... позволяющие понять поток эмоциональной жизни в его необходимости, тесно и многообразно взаимосвязаны. Изменчивость эмоциональных явлений,... их лабильность, способность к мгновенному притуп­лению — все это может рассматриваться в качестве динамического коррелята качественного богатства, являющегося их статической характеристикой. С другой стороны, оба эти свойства неизбежно связаны с универсальностью эмоциональных явлений, а именно с тем фактом, что только эти явления всегда наличествуют в сознании, что любое значимое изменение воспринимается прежде всего «эмоциоподобным» образом, что, наконец, эти эмоциональные колебания вызываются самыми разнообразными условиями...

Анализ и целостность опыта как противоположности. Теперь нам.будет легче понять одну закономерность, о методологическом значении которой мы уже упоминали. Я имею в виду тот антагонизм

психических функций, выражаемый в популярной форме противо­поставлением «головы» и «сердца», который на протяжении многих веков занимал психологическую мысль. Действительно, рассудочное отношение в определенной мере нарушает... эмоциональное пережи­вание, делает его менее выраженным и интенсивным, и наоборот. (...) Мы можем сформулировать это в виде общего закона: любое расчленение, любой анализ целостности опыта является вредным для этой целостности как таковой,., и находится по отношению к ней в состоянии функционального противоречия. (...)

Доминирование целого. Как неоднократно указывалось выше,... изменения в какой-либо части переживаемого целого ранее и чаще всего проявляются в модификации переживаемого качества общего целого, прежде всего эмоции. Таким образом, благодаря комплекс-качествам, становятся психологически действенными даже малей­шие сдвиги в происходящем,... в том числе и такие, «координаты», особенности и взаимосвязи которых иначе не осознаются вовсе. Наиболее очевидные и многообразные примеры этого поставляет нам, как и следовало ожидать, эмоциональная жизнь. Кому из нас не доводилось испытывать, как, например, какое-нибудь «настро­ение», целиком завладевшее нами, мгновенно возникает или видо­изменяется вплоть до своей противоположности, когда происходит или изменяется нечто второстепенное, такое, что, рассматриваемое само по себе, представляется совершенно незначительным и даже не связанным с остальными содержаниями сознания? Очень часто человек узнает о том, что собственно вызвало или «испортило» его настроение, лишь впоследствии, после долгих поисков и без большой уверенности, или же так и не узнает этого никогда.

Подобные явления относятся к области реципрокного взаимо­действия между целостностью опыта и ее частями. (...) Новейшие экспериментальные исследования предоставляют нам разнообраз­ную, в частности количественную, информацию об этом взаимо­действии. В ряде случаев мы знаем уже достаточно точно, какие именно частные характеристики целого замечаются раньше всего, какие вообще замечаются, какие лучше всего запоминаются, и т. д. Обобщая эти результаты, следует сказать, что функциональное превосходство закономерно получают те частные характеристики, которые вносят максимальный вклад в качество и композицию целого, короче — которые в наибольшей степени связаны с целым. К таким характеристикам относится контур, как в прямом, так и в переносном смысле, — то, что замыкает и ограничивает некоторое целое, — ритм, в наиболее широком смысле этого слова, форма и вообще—способ организации целого. (...)

Теперь нам становится понятнее, что эмоциональные явления по природе своей всегда обращают на себя внимание. Они являются доминирующими изначально. Даже наиболее периферические, наи­более обособленные части переживаемого комплекса всегда вплете­ны, «вплавлены» в одновременное с ними переживание и охватыва­ются им со всех сторон. (...) Эмоциональное переживание всегда настойчиво стремится к тому, чтобы окрасить все явления нашей

Иб

внутренней жизни в свой цвет, заглушить или «переплавить» все, что ему сопротивляется, повсеместно навязать свой собственный общий «ритм». Фактически оно всегда целиком заполняет все соз­нание, но при этом быстро и неминуемо переходит в другие пере­живания. Всей нашей психической жизни «эмоциональное» задает ведущее направление.

Все остальные факторы, признаваемые в качестве привлекаю­щих внимание, или доминирующих, такие как интенсивность ощу­щения,... наглядность, протяженность в пространстве или во вре­мени, богатое внутреннее содержание, внезапность и сенсационность, такие как сила привычки, упражнения, такие, наконец, как навяз­чивость замкнутой формы и организации любого вида, — все они вытекают в качестве конкретных следствий из нашего принципа «доминирования целого-» и единообразно объясняются с его по­мощью.

С. Устойчивые формы. Психофизическая структура

(...) Как хорошо известно из опыта повседневной жизни (к сожалению, этот факт не получил пока должного эксперименталь­ного и теоретического освещения), эмоциональные переживания разных видов подвержены притуплению в весьма различной мере. Сопоставьте воздействие забавляющего нас поверхностного остро­умия или грубо-комичной ситуации с воздействием высказывания, исполненного подлинного юмора. Последнее предполагает духовное богатство и, прежде всего, «образованное сердце»... . Точно так же все «голые ощущения», в том числе наиболее «кричащие», отлича­ются, будучи привязаны к текущему мгновению, от более здоровых духовных эмоций, таких как сильные и устойчивые переживания, создаваемые дружбой, искусством или творческой работой. Но су­щественные различия имеются и внутри самой области переживаний, обусловленных культурой. Маскарадный костюм или праздничные декорации могут быть вполне удачными, однако воспользоваться ими второй раз человеку уже не хочется. Уличная песенка или опереточный шлягер, когда их слышишь первый раз, могут пока­заться прелестными, но уже через несколько повторений они будут оставлять музыкального человека равнодушным или даже превра­тятся для него в пытку. Фуги Баха в противоположность этому пленяют нас все снова, так же как и полотна Рембрандта,... ибо каждый раз мы открываем в них все новую красоту. (...)

Для того чтобы понять эти факты психологически,... необходимо принять во внимание существование устойчивых долговременных форм (Danerformen) психического и обратиться к рассмотрению, в частности, диспозиционных образований опыта... . При этом анализ должен опираться на генетические, а также культурно-генетические сопоставления (см. 1926). Например, упомянутая выше способность чувств к «расплыванию» на разных стадиях развития неодинакова. Дети до восьми лет и представители прими-

тивных народов могут бесчисленное количество раз с самозабвением повторять простодушную шутку, которая на нас наводит скуку. (...)

С самого начала своего существования все живые существа наделены множеством наследственных механизмов, приспосабли­вающих их поведение к условиям окружающего мира. Эти врожден­ные константы психофизического процесса рано переплетаются с нарастающим многообразием приобретенных более или менее дли тельных «установок», как индивидуальных, так и — в случае чело­века — возникших исторически (обряды, обычаи, социальные инсти­туты и т. п.). Все диспозиции этого рода я называю (частными) структурами: именно их организованная совокупность, или общая структура переживающего субъекта и имеется в виду, когда... говорят о конституции, характере или личности. Ни одна из этих структур, определяющих направление жизненных событий, не явля­ется абсолютно неизменной или жесткой... Все они без исклю­чения пластичны и оказывают постоянное влияние как друг на друга, так и на общую структуру. (...) В случае болезней, телесных или душевных кризисов, в ходе революций они могут частично, или даже полностью, разрушаться.

Но в наибольшей степени существованию длительных форм жизни угрожают непримиримые противоречия самих структурных диспозиций. До сознания они доходят, как и все структурно обуслов­ленные психические события, воплощенными в переживания «глу­бины» (1898, 1918, 1924, 1926). Сюда относятся в противополож­ность быстропреходящим волнениям все «ценные» и вообще «значи­мые» переживания. Сюда относятся также «глубоко укоренив­шиеся»... мысли, в отличие от мимолетных идей или повторяемых за другими... суждений, а также волевые решения, основанные на сознании долга и... ответственности. (...) Глубина эмоционального переживания... существенно отличается от простой интенсивности и ситуативной силы душевного движения, В той мере, в какой пере­живание не определяется системой ценностей, не укоренено в струк­туре личности, в какой оно не находится в устойчивой связи с центральными тенденциями и длительными формами, оно находится на поверхности нашего опыта, причем мы ощущаем это непосред­ственно. (...)

Наука обладает лишь одним входом в мир этих душевных явлений и их длительных форм, а именно психологическим. И здесь мы можем (поскольку сами обладаем переживаниями) взглянуть на этот мир изнутри, можем наблюдать и описывать переживаемое, осторожно расчленять его, сравнивать и связывать по-новому.

ЛИТЕРАТУРА

Cornelius H. Psychologie als Erfahrungswissenschaft. Leipzig, 1897. Krueger F. Der BegriTf des absolut Wertvollen als Grundbegriff der Moral-philosophic. Leipzig, 1898, Krueger F. Beobachtuno-en ai. Zwe'kld.wn — Philos. Stud. XVI (1900), S.

307—379, 568—6G3.

Krueger F. Differenztone und Konsonanz.—Arch. f. d. ges. Psychol., I (1903)

S. 205—275; II (1904), S. 1—80. Xrueger F. Die Tiefendimensionen und die Gegensattlichkeit des Gefuhlslebens.

. Festschrift zu Jon. Volkelts 70, Geburtstag. Miinchen. 1918, S. 265—286. Krueger F. Der Strukturbegriff in der Psychologie. Jena. 1924. «rueger F. Ober psychische Ganzheit. Munchen, 1926.

Сартр (Sartre)Жан-Поль (21 июня

1905- 15 апреля 1980) — французский философ писатель, драматург и эс­сеист, один из главных представите­лей экзистенциализма Общественный деятель, участник движения Сопротив­ления Преподавал философию в раз­личных лицеях Франции (1929—1939, 1941—1944) С 1944 г. целиком посвя­тил себя литературной работе Лауреат Нобелевской премии по литературе 1964 г , от которой отказался Всем своим философским и литератур­ным творчеством Сартр пытался при­вести человека к осознанию своей пол­ной ответственности за самого себя В человеке нет ничего, что предшество­вало бы его истории он есть только то, чем сам себя делает Каждый акт человеческого поведения, будучи фор­мой осуществления и выражения некое­го изначального, целиком свободно го выбора, есть вместе с тем уси лие человека раскрыть свое бытие, есть способ понимания им своего бытия в-мире По отношению к отдельным вы­ражающим его актам поведения изна чальный выбор, или фундаментальный проект бытия-в-мире, не есть ни обоб щение, ни абстракция он так же кон­кретен и уникален, как и они Выбор строится на «брешах» в бытии Он дово­дит до целого, собирает в некоем до­логическом синтезе всю единичность человеческого существования Как та ковой выбор не может быть объективи рован — непосредственно он дан чело­веку как «живое обладание», рефлек сия же схватывает только косвенные

формы выражения его в актах пове гения В связи с этим возникает необ ходимость в разработке особого метода анализа человеческого поведения, ко торый Сартр, в противовес психоанали зу Фрейда, называет экзистенциальным Экзистенциальный психоанализ, приз­ванный вскрыть и зафиксировать в по нятиях выборы, стоящие за отдельными актами поведения, оказываегся своеоб­разной герменевтикой человеческого существования, экспликацией некоего a priori, или трансцендентальных уело вий возможности «встроенного» в акты человеческого поведения понимания Термин «поведение» при этом употреб ляется Сартром в предельно широком смысле, включая, в частности, и такие феномены психической жизни человека, как эмоции

Для сартровской философии, как и для экзистенциализма в целом, характерны антинатуралистические и антинаучные установки, недоверие к разуму, истории и сознанию

Сочинения- L'lmaginaire P , 1940 L'etre et le neant P , 1943, Les chemms de la Iiberte, 1—IV P, 1945—1950. Le sursis P, 1945, Descartes P, 1946. Baudelaire P, 1947, Situations, I—VI P . 1947—1964, Visages P , 1950 Cn tique de la raison dialectique P, I960 Экзистенциализм — это гуманизм М 1953, Слова М , 1966, Пьесы М , 1969 Литература Современный экзис тенциализм М , 1966, Кузне ц о в В Н Жан-Поль Сартр и экзистен циализм М , 1969

Ж.-П. Сартр

ОЧЕРК ТЕОРИИ ЭМОЦИЙ

Психология, феноменология и

феноменологическая

психология

Психология является дисциплиной, которая претендует на то, чтобы быть позитивной, т е. она хочет иметь своим источником исключительно опыт. (...)

' Sartre J. P Esquisse d'une theone des emotions Pans, 1948 pp 3-10—12, 15—30, 33—42, 45—49

В результате (. ) оказывается, что психология, поскольку она считает себя наукой, может дать только некую сумму разнородных фактов, по большей части никак не связанных друг с другом. Что может быть более различным, чем учение о стробоскопичес­кой иллюзии и о комплексе неполноценности? Этот беспорядок не случаен, а проистекает из самих принципов психологической науки. Ожидать факт — это значит, по определению, ожидать нечто изо­лированное, это значит предпочитать, в соответствии с позити­вистской установкой, случайное существенному, возможное необхо­димому, беспорядок порядку Это значит принципиально отбросить сущность в будущее: «Это потом, когда мы соберем достаточно фактов». Психологи действительно не отдают себе отчета в том, что, нагромождая случайности, так же невозможно достигнуть сущности, как невозможно прийти к единице, бесконечно добавляя цифры справа от 0,99. Если их целью является только накопление частичных знаний, то сказать тут нечего; просто не видно, что за интерес в этой работе коллекционера (...)

Что дадут принципы и методы психологии применительно к частному случаю, к изучению эмоций, например? Прежде всего, наше знание эмоции добавится извне к другим знаниям о психо­логическом бытии. Эмоция предстанет как нечто новое, несводимое к явлениям внимания, памяти, восприятия и т. д. ( ..) Что же касается изучения условий возможности эмоции, т. е. если спросить себя, делает ли возможными эмоции самая структура человеческой реальности и как она это делает, то все это показалось бы психологу бесполезным и абсурдным: зачем исследовать, возможна ли эмоция, ведь она несомненно есть. Именно к опыту обратится опять психолог, чтобы установить границы эмоциональных явлений и их определение. По правде говоря, он бы мог здесь заметить, что он уже имеет идею эмоции, поскольку после обследования фактов он проведет разграничительную линию между эмоциональными фактами и фак­тами, которые таковыми не являются: в самом деле, каким образом опыт мог бы дать ему разграничительный принцип, если бы он уже не имел его? Но психолог предпочитает придерживаться своей веры, что факты сгруппировались сами под его взглядом. (...)

Именно благодаря реакции на недостатки психологии и пси­хологизма, около 30 лет назад возникла новая дисциплина — фено­менология. Ее основатель Гуссерль был поражен сначала несоизме­римостью сущности и факта, тем, что тот, кто отправляется в своем исследовании от фактов, никогда не придет к отысканию сущностей. Если я ищу психические факты, лежащие в основе арифметических вычислений, мне никогда не удастся реконструиро­вать арифметических сущностей единицы, числа и операций. Не отказываясь, однако, от идеи опыта (принцип феноменологии — идти «к самим вещам», основа ее метода — эйдетическая интуиция), нужно эту идею сделать по крайней мере более гибкой и отвести место опыту сущностей и ценностей; нужно даже признать, что только сущности позволяют классифицировать и обследовать фак­ты. Если бы мы имплицитно не прибегали к представлению о сущ-

ности эмоции, для нас было бы невозможно среди всей массы пси­хических фактов выделить особую группу фактов эмоциональности. Феноменология предписывает, следовательно, коль скоро имплицит­но мы уже обращались к сущности эмоции, обратиться к ней также и эксплицитно и хотя бы однажды зафиксировать при помощи понятий содержание этой сущности. (...)

Мы можем понять теперь причины недоверия психолога к фено­менологии. Исходная предосторожность психолога действительно заключается в рассмотрении психического состояния таким образом, что оно лишается всякого значения. Психическое состояние для него всегда есть факт и как таковой всегда случаен. Этот случайный его характер и есть то, за что психолог больше всего держит­ся. Если ученого спросят: «Почему тела притягиваются по закону Ньютона?», он ответит: «Я об этом ничего не знаю; потому что это так». А если у него спросят: «А что означает это притя­жение?», он ответит: «Оно ничего не означает, оно есть». Подобно этому, психолог, спрошенный об эмоции, гордо отвечает: «Она есть. Почему? Я об этом ничего не знаю, я это просто конста­тирую. Я не знаю за ней никакого значения». Напротив, для фено-менолога любой человеческий факт является по самой сути своей значащим. Если вы его лишаете значения, вы его лишаете его природы человеческого факта. Задача феноменолога, следовательно, будет состоять в изучении значения эмоции. Что следует понимать под этим?

Означать — значит указывать на что-то другое, и указывать на него таким образом, что, развертывая значение, мы как раз и найдем означаемое. Для психолога эмоция вообще ничего не озна­чает, поскольку он изучает ее как факт, т. е. отрывая ее от всего остального. Она будет, следовательно, с самого начала незначащей, но если, действительно, всякий человеческий факт является значащим, то эмоция, как она берется психологом, есть, по сути дела, мертвая, непсихическая, нечеловеческая. Если мы захотим сделать из эмоции, по примеру феноменологов, истинное явление сознания, то нужно будет, напротив, рассматривать ее прежде всего как значащую! То есть мы будем утверждать, что она есть лишь в той строгой мере, в какой она означает. Мы не потеряемся в изучении физиологических фактов, поскольку именно взятые сами по себе и изолированно они почти ничего не значат:

они есть, вот и все. И наоборот, устанавливая значение поведения и взволнованного сознания, мы попытаемся обнаружить означае­мое. (...)

В наши намерения здесь не входит предпринимать феноменоло­гическое изучение эмоций. Если бы мы должны были наметить контуры такого изучения, оно относилось бы к эффективности как экзистенциальному модусу человеческой реальности. Но наши при­тязания более скромные: мы хотели бы на точном и конкретном примере, а именно на примере эмоции, попытаться рассмотреть вопрос именно о том, может ли чистая психология извлекать метод и наставления из феноменологии. (...)

I Кяасхическмотеории

У. Джеме различает в эмоции две группы феноменов: группу физиологических феноменов и группу феноменов психологических, которые мы вслед за ним будем называть состояния/ли сознания;

главное в его тезисе — это то, что состояния сознания, называ­емые «радость», «гнев» и т. д., есть не что иное, как сознание физиологических проявлений — их проекция в сознание, если угод­но. Однако, все критики Джемса, рассматривая последовательно «эмоцию» как «состояние» сознания и сопутствующие физиологиче­ские проявления, не хотят признавать в первых только проекцию или тень, отбрасываемую последними. Они находят в них нечто большее и (осознают они это или нет) — другое. Большее, посколь­ку как бы мы ни старались в воображении довести до крайности телесные изменения, все же было бы непонятным, почему соответ­ствующее им сознание стало бы вдруг приведенным в ужас созна­нием. Ужас есть состояние чрезвычайно тягостное, даже невыно­симое, и непостижимо, что телесное состояние, взятое для себя и в себе самом, явилось бы сознанию с таким ужасным характером. Другое, поскольку если эмоция, будучи воспринята объективно, действительно может предстать как некое расстройство физиологи­ческих функций, то как факт сознания она вовсе не является ни беспорядком, ни чистым хаосом; она имеет смысл, она что-то зна­чит. (...)

Это именно то, что хорошо понял, но не очень удачно выразил Жане, когда он сказал, что Джеме в своем описании эмоций прошел мимо психического. Вставая исключительно на объективную почву, Жане хочет регистрировать только внешние проявления эмоций. Но, даже рассматривая только органические явления, ко­торые можно описать и обнаружить извне, он считает, что эти явления можно сразу разбить на две категории: психические фено­мены, или поведения (conduites), и явления физиологические. Теория эмоций, которая хотела бы восстановить приоритет психи­ческого, должна была бы сделать из эмоции поведение. Но Жане, как и Джеме, несмотря ни на что, чувствителен к видимости беспорядка, которую являет собой всякая эмоция. Следовательно, он делает из эмоции менее приспособленное поведение, или, если хотите, поведение неприспособленности, поведение поражения. Когда задача слишком трудна и когда мы не можем удержать -высших форм поведения, которые были бы к ней приспособлены, Тогда освобожденная психическая энергия расходуется другим пу­тем: мы придерживаемся более низких форм поведения, которые Требуют меньшего психологического напряжения. Вот, например, девушка, которой отец только что сказал, что у него боли в руке и что он опасается паралича. Она катается по земле, будучи во власти бурной эмоции, которая возвращается через несколько Дней с той же силой и принуждает ее в конечном счете обратиться за помощью к врачу. Во время лечения она признается, что мысль об уходе за своим отцом и суровой жизни сиделки внезапно пока-

залась ей невыносимой. Эмоция представляет здесь, следовательно, поведение поражения, это замещение такого «поведения сиделки, которое невозможно удержать». Точно так же в своей работе «Навязчивые идеи и психастения» Жане приводит многочисленные случаи, когда больные, придя к нему на исповедь, не могут дого­ворить до конца и в конце концов разражаются рыданиями, а иногда даже нервными припадками. Здесь поведение, которое над­лежит принять, тоже оказывается слишком трудным. Плач, нервный припадок представляют собой поведение поражения, которое за­нимает место первого посредством отклонения. Нет необходимости настаивать на этом — примеров множество. Кто не помнит, как, обмениваясь шутками с приятелем и оставаясь спокойным, пока положение казалось равным, вы приходили в раздражение именно в тот момент, когда больше нечем было ответить. Жане, таким образом, может похвалиться тем, что он вновь ввел психическое в эмоцию: сознание, которым мы воспринимаем эмоцию, сознание, которое, впрочем, является здесь только вторичным феноменом², не является больше простым коррелятом физиологических рас­стройств; оно есть сознание поражения и поведения поражения. Теория выглядит соблазнительной: она является психологической и сохраняет при этом прямо-таки механистическую простоту. Феномен отклонения есть не что иное, как изменение пути для высвобож­денной нервной энергии.

И все-таки, сколько неясного в этих нескольких понятиях, на первый взгляд столь ясных. Если присмотреться внимательнее, то можно заметить, что Жане удается преодолеть Джемса только благодаря скрытому использованию представления о конечной цели, представления, которое явно его теория отвергает. (...) Чтобы эмоция имела значение психического поражения, нужно, чтобы вмешалось сознание и сообщило ей это значение, нужно, чтобы оно удержало, как возможность, высшее поведение и чтобы оно постигло эмоцию именно как поражение по отношению к этому высшему поведению. Но это значило бы придать сознанию кон­ституирующую роль, чего Жане никак не хочет. (...)

Но во многих своих описаниях он дает понять, что больной «бросается» в низшее поведение для того, чтобы не принимать высшего. Здесь сам больной провозглашает свое поражение, даже не предприняв попыток борьбы, и эмоциональное поведение маски­рует невозможность принять адаптированное поведение. Возьмем снова пример, который мы приводили выше: больная приходит к Жане, она хочет доверить ему секрет своего расстройства, описать ему подробно свои навязчивые идеи. Но она этого не может сделать, для нее это слишком трудное .социальное поведение. Тогда она разражается рыданиями. Но потому ли она рыдает, что она не может ничего сказать? Являются ли ее рыдания тщетными усилиями действовать, диффузным потрясением, которое представляло бы собой распад слишком трудного поведения? Или же она рыдает

² Но не эпифеноменом- сознание есть поведение из поведений. 124

именно для того, чтобы ничего не сказать? На первый взгляд различие между этими двумя толкованиями кажется незначитель­ным: обе гипотезы предполагают поведение, которое невозможно принять, обе гипотезы предполагают замещение поведения диффуз­ными проявлениями. Поэтому Жане легко переходит от одной из них к другой: именно это и делает его теорию двусмысленной. Но на самом деле эти две интерпретации разделяет пропасть. Первая действительно является чисто механистической и, как мы это виде­ли, по сути достаточно близка к взглядам Джемса. Вторая же, напротив, и в самом деле вносит нечто новое: только она заслужи­вает названия психологической теории эмоций, только она делает из эмоции поведение. Дело в том, что действительно, если мы здесь снова введем идею финальности, то мы можем считать, что эмоцио-начальное поведение вовсе не есть душевное смятение: это органи­зованная система средств, которые направлены к цели. И эта система призвана замаскировать, заместить, отклонить поведение, которое не могут или не хотят принять. Тем самым объяснение различия эмоций становится легким: каждая из них представляет различное средство избегания трудности, особую увертку, своеоб­разное мошенничество.