Сверхъестественное покровительство 4 страница

Таким образом, Центр Мироздания повсеместен. И, являясь источником всего сущего, он в равной мере наполняет мир как добром, так и злом Уродство и красота, грех и добродетель, удовольствие и боль – в равной мере являются его детищами «Для бога все вещи чисты, хороши и правильны, – провозгла­шает Гераклит, – ...но люди относят некоторые из них к пра­вильным, а другие – к неправильным»⁵⁴. Отсюда образы, кото­рым поклоняются в храмах мира, никоим образом не являются всегда прекрасными, всегда милосердными или даже всегда обязательно праведными. Подобно божественной сущности из Книги Иова, они выходят далеко за рамки шкалы человеческих ценностей. Так же и мифология не имеет в качестве своего главного героя просто добродетельного человека. Добродетель – это лишь педагогическая прелюдия к кульминационному проз­рению, стоящему вне всякой пары противоположностей. До­бродетель подавляет самодостаточность эго и делает возмож­ным внеличностное сосредоточение; но когда это достигается, что же тогда можно сказать о боли или удовольствии, пороке или добродетели как нашего собственного эго, так и эго любого другого человека. Через все постигается трансцендентная сила, которая живет во всем, во всем прекрасна и достойна глу­бочайшего почитания.

Ибо как сказал Гераклит: «Непохожее сливается воедино, и из различий проистекает самая прекрасная гармония, и все сущее существует посредством борьбы»⁵⁵. Или опять же, как поэтически выразил это Блейк: «Львиный рык, волчий вой, ярость бури и жало клинка суть частицы вечности, слишком великой для глаза людского»⁵⁶.

Этот сложный момент становится более понятным из расска­за, который можно услышать среди йоруба (Западная Африка), о боге – нечестивце Эдшу. Однажды этот странный бог прогули­вался по тропинке меж двух полей. «На каждом поле он увидел работающего в одиночку крестьянина и решил разыграть их.

Он надел шляпу, которая с одной стороны была красная, а с другой – белая, зеленая спереди и черная сзади [это цвета Сто­рон Света: то есть при этом Эдшу был олицетворением Центра, axis mundi, или Пупа Земли]; когда два друга отправились домой, в свою деревню, один сказал другому: ‘Ты видел старика в белой шляпе, который проходил мимо?’ Второй ответил: ‘Ты что, шляпа была красной’. На что первый возразил: ‘Нет, она была белой’. ‘Но она была красной, – настаивал его друг, – я видел это своими собственными глазами’. ‘Значит ты, должно быть, слеп’, – заявил первый. ‘А ты, должно быть, пьян’, – ответил другой. И так спор перешел в драку. Когда в ход пошли ножи, соседи отвели спорящих к старосте, чтобы тот рассудил их. Эдшу затесался в толпу, собравшуюся в ожидании решения, и когда староста не смог определить, на чьей стороне истина, ста­рый ловкач вышел вперед, рассказал о своем розыгрыше и пока­зал шляпу. ‘Эти двое не могли не поссориться, – сказал он. – Я хотел этого. Нести раздор – моя величайшая радость’⁵⁷.

Там, где моралист был бы охвачен негодованием, а поэт – трагик – состраданием и ужасом, мифология превращает всю жизнь в великую и ужасную Божественную Комедию. Ее «олимпийский смех» ни в коей мере не является эскапизмом, напротив, он суров суровостью самой жизни – которую мы можем считать суровостью Бога, Создателя. В этом отношении мифология выставляет позицию трагика несколько истеричной, а чисто моральную оценку – ограниченной. Однако эта суро­вость уравновешивается заверением в том, что все, что мы видим, является лишь отображением силы, которая, незатрону­тая болью, продолжает свое существование. Таким образом, сказки являются одновременно и безжалостными и лишенными ужаса – преисполненными радостью трансцендентной аноним­ности в отношении любой самости, самодостаточности и борений любого эго, которое рождается и умирает во времени.

Примечания

1. Clement Wood, Dreams: Their Meaning and Practical Application (New York: Greenberg Publisher, 1931), p. 124. Автор сообщает (с. VIII): «Материал сновидений, представленный в этой книге, взят мною более чем из тысячи сновидений, присылаемых мне каждую неделю для анализа, в связи с моей постоянной рубрикой, которая появляется в ежедневных газетах страны. Он был дополнен сновидениями, анализ которых я проводил в ходе своей частной практики». В противоположность большинству сновидений, предс­тавленных в классических работах на эту тему, сновидения в этом популяр­ном введении к учению Фрейда принадлежат обычным, не проходящим курс психоанализа людям. Они необыкновенно оригинальны.

2. Geza Roheim, The Origin and Function of Culture (Nervous and Mental Disease Monographs, No. 69, New York, 1943), pp. 17 – 25.

3. D.T.Burlingham, «Die Einfuhlung des Kleinkindes in die Mutter», Imago, XXI, p. 429; cit. by Roheim, War, Crime and the Covenant (Journal of Clinical Psychopathology, Monograph Series, No. 1, Monticello, N.Y., 1945), p. 1.

4. Roheim, War, Crime and Covenant, p. 3.

5. Freud, The Interpretation of Dreams (tr. by James Strachey, Standard Edition, IV; London: The Hogarth Press, 1953), p. 262 (Orig. 1900).

6. Фрейд, Три очерка по теории сексуальности. (Психология бессознатель­ного; М.: Просвещение, 1990), с.191.

7. Софокл, Царь Эдип, 956 – 958 (Античная литература. Греция. Антология, ч.1; М : Высшая школа, 1989. – Перевод С.Шервинского).

Отмечалось также, что отец может восприниматься как защитник, а мать – как искусительница. Это путь от Эдипа к Гамлету». О боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны « (Гамлет, И, 2. – Перевод М.Лозинского). «Все невротики, – пишет доктор Фрейд, – являются либо Эдипами, либо Гамлетами».

Что же касается дочерей (немного более сложный случай), то здесь ситуацию в нашем кратком изложении достаточно описать следующим коротким отрывком: «Прошлой ночью мне приснилось, что мой отец вонзил нож в сердце моей матери. Она умерла. Я знала, что никто не винил его за содеянное, хотя я горько плакала. Затем сон несколько изменился. Мы с отцом отправились в путешествие, я была очень счастлива». Это сновидение незамужней молодой женщины двадцати четырех лет (Wood, op.cit., p. 130).

8. Wood, op.cit., pp 92 – 93.

9. Такие церемонии, как обряды рождения и погребения, значительное влияние,

10. конечно же, оказывают на родителей и родственников. Все обряды перехода нацелены на то, чтобы затронуть не только совершающего переход, но и каждого из его окружения.

11. A. van Gennep, Les rites de passage (Paris, 1909).

12. Geza Roheim.The Eternal Ones of the Dream (New York: International Univer­sities Press, 1945), p. 178.

13. C.G.Jung, Symbols of Transformation (tr. by R.F.C.Hull, Collected Works, vol 5; New York and London, 2nd edition, 1967), par.585. (Orig. 1911 – 12, Wand – lungen und Symbole der Libido, tr. by Beatrice M.Hinkle as Psychology of the Unconscious, 1916.)

14. Harold Peak and Herbert John Fleure, The Way of the Sea and Merchant Venturers in Bronze (Yale University Press, 1929 and 1931).

15. Leo Frobenius, Das unbekannte Afrika (Munich: Oskar Beck, 1923), pp. 10 – 11.

16. Овидий, МетаморфозыУШ, 132 ff.; IX, 736 if., пер. С.Шервинского (Собр. соч., т. II; СПб, 1994)

17. T.S.Eliot, The West Land (New York: Brace and Company; London: Faber and Faber, 1922), 340 – 345.

18. Arnold J.Toynbee, A Study of History (Oxford University Press, 1934), Vol. VI, pp.169 – 175.

19. «Формы или образы коллективного характера, которые встречаются практически по всему миру как составные элементы мифов и в то же самое время как автохтонные индивидуальные продукты деятельности бессозна­тельного» (C.G.Jung, Psychology and Religion (Collected Works, vol.11; New York and London, 1958), par.88. Orig. written in English 1937). См. также его работу Психологические типы.

Как отмечает Доктор Юнг {Psychology and Religion, par. 89), теория архетипов ни в коей мере не является его собственным изобретением. См., например, Ницше:

«Во время нашего сна и в наших сновидениях мы проходим через все течение мысли раннего человечества. Я имею в виду, что человек рассуждает в своих сновидениях таким же образом, как он это делал в бодрствующем состоянии многие тысячи лет... Сновидение уносит нас назад, к ранним стадиям развития человеческой культуры, и дает нам средства для лучшего ее понимания» (цит. по: Jung, Psychology and Religion, par. 89, n. 17).

Ср. с теорией этнических «элементарных идей» Адольфа Бастиана, кото­рые, исходя из их первичного психического характера (подобно Logoi spermatikoi стоиков), следует рассматривать как «духовные (или психичес­кие) зародышевые склонности, из которых органически развилась вся социальная структура» и которые как таковые должны служить в качестве основ индуктивного исследования {Ethnische Elementargedanken in der Lehre vom Menchen, Berlin, 1985, Vol. I, p.ix).

Ср. с Францем Боасом: «После исчерпывающего обсуждения Вайтцем вопроса единства человеческого рода не может быть никакого сомнения в том, что психические особенности человека в основном одинаковы во всем мире» (The Mind of Primitive Man, p. 104. Copyright, 1911 by The Macmillan Company). «Бастиан вынужден был отметить потрясающее единообразие фундаментальных идей человечества по всему земному шару» (ibid., p. 155). «Определенные примеры тесно связанных между собой идей можно видеть во всех типах культуры» (ibid., p. 228).

Ср. с сэром Джеймсом Д. Фрейзером: «Если проанализировать материалы древности и настоящего времени, у нас нет необходимости предполагать, что западные народы заимствовали у более древней цивилизации Востока кон­цепцию Умирающего и Возрождающегося Бога, вместе с торжественным ритуалом, в котором эта концепция драматически разворачивается перед глазами верующих. Более вероятно, что сходство, которое прослеживается в этом отношении между религиями Запада и Востока, есть не более чем обычное, хотя и неправильно называемое случайным совпадением, следствие сходного действия подобных причин на сходную конституцию человеческого ума в различных странах и под различными небесами» (The Golden Bough, one – volume edition, p. 386. Copyright, 1922 by The Macmillan Company).

Ср. с Зигмундом Фрейдом: «Я обнаружил присутствие символизма в сновидениях с самого начала. Но лишь постепенно, с расширением опыта я по достоинству оценил весь его размах и значение и сделал это под влиянием... Вильгельма Штекеля... Штекель пришел к своей интерпретации символов интуитивно, благодаря особому дару непосредственного их понимания... Продвигаясь вперед в наших психоаналитических исследо­ваниях, мы обратили внимание на пациентов, у которых такого рода непос­редственное понимание символизма сновидений было выражено в удивитель­ной степени... Этот символизм не специфичен для сновидений, а характерен для бессознательного формирования и восприятия идей вообще, в особен­ности в рамках одного народа; его можно обнаружить в фольклоре, народных мифах, легендах, лингвистических идиомах, в мудрых пословицах и широко распространенных остротах в еще большей мере, чем в сновидениях» (The Interpretation of Dreams, tr. by James Strachey, Standard Edition, V, pp.350 – 351).

Доктор Ю. Юнг указывает на то, что он заимствовал свой термин архетип из классических источников: Цицерон, Плиний, Августин, Корпус Герметикум и т.д. Бастиан отмечает соответствие своей собственной теории «элементарных идей» концепции Logoi spermatikoi стоиков. Традиция «субъ­ективно познаваемых форм» (санскритское antarfheyarupa) фактически имеет те же пространственные и временные рамки, что и традиция мифа, и является ключом к пониманию и использованию мифологических образов – что будет достаточно хорошо видно в последующих главах.

20. Таким образом Геза Рохейм передает смысл выражения австралийских аборигенов altjiranga mitjina, которое относится к мифическим предкам, бродившим по земле во времена, называемые altjiranga nakala, «предок был». Слово altjira означает: (а) сновидение, (б) предок, существа, появля­ющиеся в сновидении, (в) рассказ (Roheim, The Eternal Ones of the Dreams, pp. 210 – 211).

21. Следует отметить, что профессор Тойнби серьезно искажает мифологичес­кую картину, когда представляет христианство как единственную религию, проповедующую эту вторую задачу. Все религии учат этому, так же как все мифологии и народные предания во всем мире. Профессор Тойнби приходит к этому заблуждению вследствие банального и ошибочного толкования восточных концептов Нирваны, Будды и Боддхисаттвы, которые затем в таком неверном понимании он сопоставляет с очень сложной и специфичес­кой интерпретацией христианской идеи Града Божьего. Именно это приводит его к ошибочному выводу о том, что средством спасения современ­ного положения в мире может быть возврат в лоно римско – католической церкви.

22. Friederick Pierce, Dreams and Personality (Copyright, 1931 by D.Appleton and Co., publishers), pp. 108 – 109.

22 Слова, начертанные над Вратами Ада:

Per me si va nella citta dolente,

Per me si va nell’ eterno dolore,

Per me si va tra la Perduta Gente

– Данте, «Ад», III, 1 – 3.

Данте Алигьери, Божественная Комедия, пер. М.Лозинского (Библиотека всемирной литературы, сер.1, т. 28; М.:Худ. лит., 1967), с.86.

23. Ср. с Данте, «Ад», XIV, 76 – 84 (цит.пр., с. 134): «ручеек, чья алость мне до сих пор жутка... в котором воду грешницы берут».

24. Ср. с Данте, «Чистилище», XXVIII, 22 – 30 (цит.пр., с.347): «И вдруг поток мне преградил дорогу, который мелким трепетом волны, клонил налево травы по отлогу. Чистейшие из вод земной страны наполнены как будто мутью сорной пред этою, сквозной до глубины...»

25. Вергилий у Данте.

26. «Те, что в стихах когда – то воспевали былых людей и золотой их век, быть может, здесь в парнасских снах витали: здесь был невинен первый человек, здесь вечный май, в плодах, как поздним летом; и нектар – это воды здешних лет» («Чистилище», XXVIII, 139 – 144; цит.пр., с.350).

27. Катха упанишада, 3 – 14 (Упанишады; М., Наука, 1992. – Перевод А.Я.Сыркина).

Упанишады – это индуистский трактат о природе человека и вселенной, завершающий ортодоксальную традицию абстрактного теоретизирования. Датируются, начиная примерно с VIII века до Р.Х.

28. James Joyce, A Portrait of the Artist as a Young Man (The Modern Library – Random House, Inc.), p.239.

29. Aristotle, On the Art of Poetry (tr. by Ingram Bywater, Oxford University Press 1920), pp.14 – 16.

30. Robinson Jeffers, Roan Stallion (New York: Horace Liveright, 1925), p.20.

31. Еврипид, Вакханки, пер. И.Анненского (Трагедии; М.: Искусство, 1980, т 2) с.418.

32. Еврипид, Критяне, фр. 47. Смотрите обсуждение этого стиха: Jane Harrison, Prolegomena to a Study of Greek Religion (3rd edition, Cambridge University Press, 1922), pp.478 – 500.

33. Овидий, Метаморфозы, XV, 165 – 167; 184 – 185 (цит.пр.), с.327.

34. Бхагавад – еита, 2:18.

35. Слово мономиф взято из: James Joyce, Finnegans Wake (New York – Viking Press, Inc., 1939), p.581.

36. Вергилий, Энеида, VI.892 (Библиотека всемирной литературы, сер I т 6 – М.:Худ. лит., 1971).

37. Это самый важный момент восточной мифологии, точное соответствие Распятию Запада. Будда под Деревом Просветления (Деревом Бо) и Христос на Кресте Господнем (Древе Искупления) являются аналогичными образами, воплощающими архетипный, незапамятной древности мотив Спасителя Мира, Мирового Дерева. В последующих эпизодах будут представлены многие иные вариации на эту тему. Покоящееся Место и Гора Голгофа являются образами Центра Мира или Оси Мира.

Призыв Земли в свидетели в традиционном буддийском искусстве пере­дается образом Будды, сидящего в классической позе Будды, с правой рукой, покоящейся на правом колене, слегка касаясь пальцами поверхности земли.

38. Суть заключается в том, что состояние Будды, Просветление, нельзя пере­дать, можно лишь указать путь к Просветлению. Эта доктрина о непередаваемости Истины, существующей вне слов и образов, является основой великих восточных учений, а также традиции платонизма. В то время как научные истины могут быть переданы, являясь доказуемыми гипотезами, рационально основанными на наблюдаемых фактах, ритуал, мифология и метафизика являются лишь проводниками к грани трансцендентального просветления, последний шаг к которому должен быть сделан каждым в своем собственном безмолвном переживании. Поэтому одним из санскритских терминов для обозначения мудреца является muni, «без­молвие». Sakyamuni (одно из имен Гаутамы Будды) означает «безмолвный или мудрец (mum) рода Шакья». Хотя он является основателем широко проповедуемой мировой религии, самая сущность его учения с необ­ходимостью остается сокрыта в молчании.

39. См.: Jataka, Introduction, I, 58 – 75 (tr. by Henry Clarke Warren, Buddhism in Translations (Harvard Oriental Series, 3) Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1896, pp.56 – 87); Ananda K. Coomaraswamy, Buddha and the Gospel of Buddhism (New York: G.P.Putnam’s Sons, 1916), pp.24 – 38.

40. Исход, 19: 3 – 5.

41. См.: Louis Ginzberg, The Legends of the Jews (Philadelphia: The Jewish Publication Society of America, 1911), Vol.Ill, pp.90 – 94.

42. Этот круг приключения героя в рассказах вроде истории о всемирном потопе представлен в обращенной форме, где не герой отправляется за силой, а сила восстает против героя, а затем снова отступает. Они являются неотъемлемой частью архетипного мифа об истории мира и поэтому соответственно отно­сятся к части II настоящего обсуждения: «Космогонический цикл». Герой предания о потопе является символом подобной запасу жизни зародыша витальности человека, переживающего самые страшные времена крушений и скверны грехов.

43. Настоящая работа не предполагает исторического обсуждения этого обстоя­тельства. Это входит в задачу книги, которая сейчас находится на стадии подготовки. Данная работа является сравнительным исследованием, не за – трагивающим генезиса. Ее цель заключается в том, чтобы показать сущест – венные параллели как между самими мифами, так и в их интепретациях и приложениях, которые подразумеваются этими сказаниями.

44. См.: St.Symeon in The Soul Afire (New York: Pantheon Books, 1944), p.303.

45. Цит. по: Epiphanius, Adversus haereses, xxyi, 3.

46. См. выше, с.39.

47. Это змей, который защитил Будду на пятой неделе после его просветления. См. выше, с.40.

48. Alice C.Fletcher, The Hako: A Pawnee Ceremony (Twenty – second Annual Report, Bureau of American Ethnology, part 2; Washington, 1904), pp.243 – 244.

«При сотворении мира, – сказал миссис Флетчер верховный жрец Пауни по поводу божеств, почитаемых в этой церемонии, – было устроено так, чтобы существовали и меньшие силы. Тирава – атиус как слишком могущественная сила не мог приблизиться к человеку, и человек не мог ни увидеть, ни ощутить его, поэтому было дозволено существовать меньшим силам Они должны были посредничать между человеком и Тиравой» (ibid., p.27).

49. См. Ananda К. Coomaraswamy, «Symbolism of the Dome», The Indian Historical Quarterly, Vol.XIV, No.l (March, 1938).

50. От Иоанна, 6:55.

51. Там же, 10:9.

52. Там же, 6 – 56

53. Коран, 5:1О8.(М., Раритет, 1990. – Перевод И.Ю.Крачковского).

54. Гераклит, фр. 102.

55. Гераклит, фр.46.

56. Вильям Блейк, «Бракосочетание Рая и Ада», Пословицы Ада, пер. А.Сергеева (М.: Худ.лит., 1978), с.259.

57. См.: Leo Frobenius, Und Afrika sprach... (Berlin: Vita, Deutsches Verlagshaus, 1912), pp.243 – 245.Сравните с удивительно похожим эпизодом, который повествует об Одине (Вотане) в Младшей Эдде, (Л.: Наука, 1970. – Пер. О.А.Смирницкой). Сравните также с повелением Иеговы (Исход, 32:37): «Возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего и каждый ближнего своего».

ЧАСТЬ I

СТРАНСТВИЯ ГЕРОЯ

ГЛАВА I

ИСХОД

Зов к странствиям

«Давным давно, когда простое желание еще могло к чему – нибудь привести, жил царь, все дочери которого были красивы, но самая младшая была настолько прекрасна, что даже само солнце, видевшее столько всего на свете, просто дивилось ее красоте каждый раз, когда касалось своими лучами ее лица Рядом с замком этого царя раскинулся большой темный лес, а в этом лесу под старой липой журчал родник, и когда выпадал очень жаркий день, царская дочь отправлялась в лес и усажива­лась подле прохладного родника. А чтобы не скучать, она брала с собой золотой шарик, который подбрасывала вверх и ловила, это была ее любимая забава.

Однажды случилось так, что золотой шарик принцессы не попал в маленькую ручку, поднятую вверх, а пролетел мимо, ударился о землю и скатился прямо в воду. Принцесса прос­ледила за ним взглядом, но шарик исчез, родник был глубоким, таким глубоким, что дна его не было видно. И тогда она запла­кала, и плач ее становился все отчаянней, и ничто не могло ее утешить. И когда она вот так рыдала, ей послышалось будто кто – то обратился к ней . ‘Что случилось, Принцесса? Ты так громко плачешь, что можешь разжалобить даже камень.’ Она огляделась вокруг, чтобы определить, откуда доносится голос, и увидела высунувшуюся из воды большую безобразную лягу­шачью голову. ‘А, это ты, Водяной Скакун, – сказала она – Я плачу о своем золотом шарике, который упал в родник.’ ‘Успокойся, не плачь, – ответил лягушонок – Я, конечно же, помогу тебе. Но что ты мне дашь, если я верну тебе твою игрушку?’ ‘Все, что ты захочешь, мой дорогой лягушонок, свои наряды, жемчуга и драгоценные камни, даже золотую корону, ко­торую я ношу’. И лягушонок ответил: ‘Мне не нужны твои одеж­ды, жемчуга, драгоценные камни и твоя золотая корона; но если ты будешь заботиться обо мне, позволишь быть твоим другом и играть с тобой, если ты позволишь мне сидеть рядом с тобой за твоим маленьким столиком, есть с твоей маленькой золотой та­релочки, пить из твоей маленькой золотой чашечки, спать в твоей маленькой кроватке, – если ты пообещаешь мне это, то я тут же отправлюсь на дно и достану твой золотой шарик’. ‘Хорошо, – ска­зала принцесса – Я обещаю тебе все, что ты хочешь, если только ты вернешь мне мой шарик’. Но про себя она подумала: ‘Что бол­тает этот наивный лягушонок? Он сидит в воде с такими же как он лягушками и никогда не сможет быть другом человека’.

Как только лягушонок получил обещание, он нырнул, а через некоторое время снова всплыл на поверхность; во рту у него был шарик, который он бросил в траву. Принцесса пришла в восторг, увидев свою прелестную игрушку. Она схватила шарик и побежала прочь. ‘Подожди, подожди, – закричал лягу­шонок, – возьми меня с собой; я не могу бегать так, как ты’. Но этот крик остался без ответа, хотя лягушонок квакал так громко, как мог Принцесса не обращала на него ни малейшего внимания и, спеша домой, вскоре совсем забыла о бедном ля­гушонке – которому пришлось снова нырнуть в родник»¹.

Это один из примеров того, как может начинаться приклю­чение. Промах – внешне чистая случайность – открывает перед человеком неожиданный мир, и он соприкасается с силами, ко­торые вряд ли способен сразу понять. Как показал Фрейд², ошибки не являются простой случайностью. Они – результат подавленных желаний и конфликтов. Они – волны на поверх­ности жизни, вызываемые подспудными родниками. Они могут быть очень глубокими – настолько глубокими, как и сама душа. Промах может привести к началу новой судьбы. Так происходит в данной сказке, где потеря шарика является первым знаком того, что в жизни принцессы должно что-то произойти, лягушонок – вторым, а необдуманное обещание – третьим.

Лягушонка, появляющегося чудесным образом как пред­варительное проявление вступающих в игру сил, можно назвать «предвестником»; критический момент его появления является «зовом к приключению». Предвестник может звать к жизни, как в данном случае, или, в более поздний момент жизненного пути – к смерти. В его устах может звучать призыв к какому-нибудь высокому историческому свершению. Или же он может отме­чать начало религиозного озарения. В понимании мистиков он отмечает то, что было названо «пробуждением Самости».³ В случае принцессы из этой сказки он означает не более, чем ее вступление в период юности. Но независимо от того, насколько велик этот зов, на какой стадии или этапе жизни он приходит, этот зов всегда возвещает о начале таинства преображения – обряде или моменте духовного перехода, который, свершившись, равнозначен смерти и рождению. Привычные горизонты жизни стали тесны; старые концепции, идеалы и эмоциональные шабло­ны уже не годятся; подошло время переступить порог.

Типичными обстоятельствами такого зова являются темный лес, большое дерево, журчащий родник и отталкивающий, и пото­му вызывающий неправильную оценку внешний вид носителя веления судьбы. В этой сцене мы различаем символы Центра Мироздания. Лягушка, маленький дракон, является детской версией змея преисподней, голова которого подпирает землю и который представляет глубинные жизнепорождающие, демиургические силы. Этот маленький дракон поднимается с золотым шаром солнца, которое только что поглотили его темные пучины: в этот момент маленький лягушонок уподобляется великому Китайскому Дракону Востока, несущему в своей пасти восходя­щее солнце, или той самой лягушке, на голове которой восседает юный бессмертный Хан Хсиань с корзиной персиков бессмертия в руках. Фрейд выдвинул предположение, что всякое состояние беспокойства воспроизводит болезненные ощущения первого отделения от матери – затрудненное дыхание, прилив крови и т.п., то есть ощущения кризиса рождения⁴. И наоборот, всякий момент разобщения и нового рождения вызывает чувство тре­воги. Будь то царское дитя, стоящее на пороге выхода из упрочившегося состояния блаженства своего единства с Царем Отцом, или Божия дочь Ева, уже созревшая к тому, чтобы покинуть идилию Райского Сада, или, опять же, в высшей сте­пени сосредоточившийся Будущий Будда, прорывающийся через последние горизонты сотворенного мира, – во всех этих случаях активируются одни и те же архетипные образы, символизи­рующие опасность, утешение, испытание, переход и необычную священность таинства рождения.

Отвратительная и отвергнутая лягушка или дракон из сказки поднимает солнечный шар, держа его во рту; лягушка, змей, отверженный – представляют те глубины бессознательного («такие глубокие, что не видно дна»), где собраны все отвергнутые, непризнанные, неизвестные или неопределившиеся факторы, за­коны и элементы бытия. Это жемчуга сказочных подводных двор­цов русалок, тритонов и других водных стражей; это драгоценные камни, освещающие города демонов в преисподней; это семена огня в океане бессмертия, который несет на себе Землю и окру­жает ее подобно змее; это звезды в глубинах вечной ночи. Это самородки золотого клада дракона; неприступные яблоки Гесперид; волоски Золотого Руна. Поэтому предвестник или глаша­тай приключения часто оказывается мрачным, отвратительным, вселяющим ужас или зловещим в глазах окружающего мира; однако же, если за ним последовать, то откроется путь через границу дня во тьму ночи, где сверкают драгоценные камни. Или же предвестником выступает животное (как в сказке), представ­ляющее подавленные внутри нас самих инстинктивные живо­творные силы. Или, наконец, – это завуалированная таинствен­ная фигура – неизвестный.

Например, существует следующая история о короле Артуре и о том, как он собрался на конную охоту со своими рыцарями. «Как только король оказался в лесу, он увидел перед собой большого оленя. Этот олень будет моей добычей, сказал король Артур и, пришпорив коня, долго и настойчиво преследовал зверя и вот – вот уже должен был его догнать; но погоня была слишком утомительной, так что загнанный конь короля упал замертво; тогда слуга подвел королю другого коня. Так король за­гнал коня насмерть, но все же не упустил своей добычи. Он оста­новился у ключа и сел, погрузившись в великое раздумье. И когда он так сидел, ему показалось, что он слышит лай гончих, числом до тридцати. И тут он увидел, как к нему вышел самый странный зверь изо всех когда – либо виденных им и изо всех, о которых ему когда – либо довелось слышать; зверь подошел к роднику, чтобы напиться, и звук, исходящий из его брюха, был подобен шуму от тридцати идущих по следу гончих; но все то время, пока зверь пил воду, брюхо его молчало: после чего зверь с громким шумом удалился, оставив короля в сильном изумлении»⁵.

Или вот история из совершенно другой части света о девоч­ке племени арапахо с северо – американских равнин. У тополя она заметила дикобраза и попыталась его поймать, но животное забежало за дерево и стало подниматься вверх по стволу. Де­вочка отправилась следом, чтобы схватить дикобраза, но тот все время немного опережал ее. «Хорошо! – сказала она. – Я взбираюсь по дереву, чтобы поймать дикобраза, потому что мне нужны эти длинные иглы, и если понадобиться, я доберусь до самой вершины». Дикобраз добрался до верхушки дерева, но когда девочка приблизилась и протянула руки, чтобы схватить его, тополь вдруг стал выше, и дикобраз продолжал поднимать­ся. Глянув вниз, девочка увидела собравшихся внизу друзей, которые, задрав, головы призывали ее спуститься вниз; но одержимая преследованием и вместе с тем страхом перед рас­стоянием, что отделяло ее от земли, она продолжала взбирать­ся по дереву до тех пор, пока не превратилась в точку для тех, кто наблюдал за ней снизу, и так вместе с дикообразом она в конце концов добралась до неба6.