Философские основания проблемы 3 страница

положительно согласуется с этим процессом, направ­ляется на его реализацию, иными словами, нормаль­ное развитие — это такое развитие, которое ведет че­ловека к обретению им родовой человеческой сущно­сти. Условиями и одновременно критериями этого раз­вития являются: отношение к другому человеку как к самоценности, как к существу, олицетворяющему в себе бесконечные потенции рода «человек» (централь­ное системообразующее отношение); способность к де-центрации, самоотдаче и любви как способу реализа­ции этого отношения; творческий, целетворящий ха­рактер жизнедеятельности; потребность в позитивной свободе; способность к свободному волепроявлению;

возможность самопроектирования будущего; вера в осуществимость намеченного; внутренняя ответствен­ность перед собой и другими, прошлыми и будущими поколениями; стремление к обретению сквозного обще­го смысла своей жизни.

Обычно оппозицией норме должно являться сужде­ние о патологии. Но, как гласит старая истина, при­рода не делает скачков, между условными полюсами . «нормы» и «патологии» находится обширное поле от-

эти потребности врожденными и приписать им инстинктивную при­роду, тогда в одних случаях человек будет рассматриваться как носитель исходно «светлых» начал, а в других — как носитель «тем­ных», низменных инстинктов. Проблема внутренних противоречий развития, самодвижения, активности субъекта тем самым упрощает­ся, если не снимается вовсе. В стороне остается и проблема связи с миром, ведь в случае постулирования врожденных потребностей и инстинктов (равно добрых или злых) общество становится сугубо внешним моментом, мешающим или потакающим их развитию. Разу­меется, это не означает вообще умаления роли" потребностей, в том числе и потребности в самоосуществлении как исключительно важ­ной для развития человека. Но надо понять, что потребность эта не дана, а задана, она возникает и оформляется в ходе реальной жизни, а не предшествует ей. Вот почему именно в зависимости от этого хода возникают и разные по направленности потребности этого рода — «самоосуществляется» и негодяй, и фашист, и пре­ступник. Во многих зарубежных концепциях последний момент вооб­ще не рассматривается — главное, самораскрыться, самоактуализи­роваться, самореализоваться, а в чем, ценой чего, ценой каких отно­шений к окружающим и миру — не так значимо. По сути процесс такой самоактуализации замыкается эгоцентрическим смысловым уровнем. Мы же, говоря в дальнейшем о самоосуществлении, о соответствующей потребности в нем, будем иметь в виду, во-первых, производность этой потребности от реального хода жизни человека и, во-вторых, то, что подлинное содержание самоосуществления, подлинный его предмет есть приобщение ко всеобщей родовой сущ­ности посредством целенаправленной, целетворящей активной дея­тельности субъекта.

клонений, аномалий развития. Поэтому правильнее, на наш взгляд, сформулировать общее представление об аномалиях, имея в виду, что лишь в крайних своих вариантах они переходят в выражение патологические явления. Тогда аномальным, согласно рассмотренным выше положениям, следует считать такое развитие, которое не согласуется, подавляет самоосуществле­ние, ведет к извращению его сути, или, иными словами, аномальным, отклоняющимся от нормального являет­ся такого рода развитие, которое ведет человека к отъединению, отрыву от его всеобщей родовой сущно­сти. Условиями и одновременно критериями такого развития следует считать: отношение к человеку как к средству, как к конечной, заранее определимой вещи (центральное системообразующее отношение); эго­центризм и неспособность к самоотдаче и любви; при­чинно обусловленный, подчиняющийся внешним об­стоятельствам характер жизнедеятельности; отсутствие или слабую выраженность потребности в позитивной свободе; неспособность к свободному волепроявлению, самопроектированию своего будущего; неверие в свои возможности; отсутствие или крайне слабую внутрен­нюю ответственность перед собой и другими, прошлы­ми и будущими поколениями; отсутствие стремления к обретению сквозного общего смысла своей жизни *.

Теперь нам предстоит обосновать еще одно исходно важное положение. Дело в том, что, как заметил, на-

* Сразу отметим известные ограничения этого определения. Во-первых, оно имеет сугубо общий, методологический характер, во-вторых, отвечает принятой в данной работе логике рассужде­ний — найти признаки нормального развития и, лишь исходя из них, понять общую суть аномалий как собственно отклонений, от­ступлений от этого развития. Если же мы предпримем «восхожде­ние от абстрактного к конкретному», обратимся к исследованию реальных видов аномалий, то, во-первых, с неизбежностью подтвер­дим старую истину, что «здоровье — одно, а болезней много», не­исчислимы виды, подвиды и вариации психических уклонов и из­вращений. Во-вторых, обнаружим отнюдь не одни только признаки ущерба, негативные отклонения от нормы, но и присущие каждой аномалии позитивные, лишь ее отличающие характеристики или их особое, специфическое сочетание. Следует помнить, что и в слу­чаях нормы, и в случаях аномалий речь идет не об одномоментных, застывших состояниях, а о развитии. Всякое же развитие не может быть лишь цепью потерь и ущербов, но обязательно и обретений, новообразований. Другое дело — какого рода эти обретения в ано­мальном развитии, какую роль они играют в судьбе человека, к каким поступкам и действиям приводят. Некоторые иллюстрации к сказанному читатель найдет в гл. IV и V.

верное, внимательный читатель, мы практически не употребляли в нашем анализе понятия личности. Это было вполне сознательным приемом, согласующимся с фундаментальным правилом науки — не вводить поня­тия до той поры, пока нужда в нем не станет совер­шенно очевидной. И вот оказалось, что можно дойти до представлений о психической норме, ее условиях и критериях, минуя понятие личности — кардинальное, казалось бы, понятие всей психологии. Из этого не­ожиданного обстоятельства вытекали в свою очередь два следствия, два возможных дальнейших пути: либо и впредь обходиться без упоминания личности, либо найти и твердо обозначить такое ее понимание, кото­рое вносило бы качественно новый аспект в рассмотре­ние проблемы.

Чтобы разобраться в этом вопросе, мы попытались прежде всего проанализировать, что именно подразу­мевают, когда употребляют понятие личности. Карти­на оказалась до чрезвычайности пестрой. Одни отож­дествляют с личностью черты человека как индивида, другие идентифицируют личность с характером, тре­тьи — с социальным статусом и функциями, четвер­тые — с родовой сущностью, пятые — с совокупностью различных уровней: от физических качеств до духов­ного содержания. Эта разноголосица усугубляется, точнее, помножается на разные представления о сро­ках и возможностях достижения свойства «быть лич­ностью»: некоторые считают это свойство присущим чуть ли не изначально, с первого «я сам» ребенка;

другие указывают, что личность рождается не сразу, не один, а несколько раз; наконец, есть мнение (его придерживаются главным образом философы), что по­нятие личности имеет значение идеала, к которому надо стремиться, но который достижим отнюдь не каж­дым. Таким образом, наше предположение о том, что при анализе психического развития можно обойтись без употребления понятия личности, оказалось вовсе не лишенным основания, ведь в обозначенных выше взглядах личность по преимуществу выступает как ре­дуцированная либо к индивидным свойствам человека, либо к его индивидуальным, характерологическим свой­ствам, либо к особенностям его социального функцио­нирования и т. п. Тем самым по существу определяется не особое содержание понятия личности, а разные по своим основаниям аспекты понятия человека, и, что

самое главное, эти определения, выделяя отдельные, пусть чрезвычайно важные стороны деятельности и сознания человека, обычно не указывают основных функций свойства «быть личностью», цель и назна­чение этого новообразования в человеке. Не случайно поэтому Е. В. Шорохова отмечала, что в «большин­стве психологических исследований советских ученых проводится детальное изучение отдельных психических явлений, их материальных основ, нередко речь идет и об общественной обусловленности этих явлений. Одна­ко же эти исследования... не поднимаются, не доходят до уровня изучения функций личности». В результате «в большинстве современных учебников психологии человеческая психика предстает в виде набора деталей недействующей машины. В лучшем случае в учебниках демонстрируются «узлы», «блоки» деталей, но из этой демонстрации по сути дела ничего нельзя узнать о субъективной жизни человека...»⁶³. Что касается лич­ности, то демонстрация «блоков» и «узлов» (пусть та­лантливая, изощренная и изобретательная, снабженная самой современной математической обработкой) ока­зывается мало полезной как теории, так и практике *, потому что она лишена представления о всем «двига­теле» в целом, о том, ради чего собраны и взаимосвя­заны в нем все эти «блоки» и «узлы».

Цитированные выше слова Е. В. Шороховой отне­сены ею к большинству, но, к счастью, не ко всем иссле­дованиям и направлениям в области личности; следует учесть также, что они написаны в 1974 г., а с того вре­мени картина значительно изменилась. В рамках веду­щей в отечественной психологии теории — теории дея­тельности — важнейшим в этом плане событием стал выход монографии А. Н. Леонтьева «Деятельность. Сознание. Личность» (1975), а также ряда его статей и выступлений, посвященных проблемам личности. И хотя разработанные А. Н. Леонтьевым положения но-

* Между тем сторонники такого подхода очень часто любят говорить о требованиях практики, подчеркивать прикладную направ­ленность своих исследований в противовес отвлеченным, ничего, на их взгляд, не дающим для жизни теориям. Но теория в своем под­линном назначении не досужая игра ума, не бегство от требований действительности, а -источник все нового понимания этой действи­тельности, более верных и адекватных подходов к ней. Как заметил выдающийся физик Больцман, нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Подчеркнем, однако, что речь идет именно о хоро­шей, а не о какой-либо иной теории.

сили сугубо общеметодологический характер и цело­стной теории личности создано им не было, именно эти положения дали мощный толчок к последующим раз­работкам в этой области. В сохранившемся конспекте одного из последних своих выступлений А. Н. Леонтьев писал: «Личность =/^= индивид; это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе, в цело-купности отношений, общественных по своей природе, в которые индивид вовлекается...

Иначе говоря, личность есть системное и поэтому «сверхчувственное» качество, хотя носителем этого ка­чества является вполне чувственный, телесный инди­вид со всеми его прирожденными и приобретенными свойствами...

С этой точки зрения проблема личности образует новое психологическое измерение: иное, чем измерение, в котором ведутся исследования тех или иных психи­ческих процессов, отдельных свойств и состояний чело­века; это — исследование его места, позиции в систе­ме, которая есть система общественных связей, обще­ний, которые открываются ему; это — исследование того, что, ради чего и как. использует человек врожден­ное ему и приобретенное им (даже черты темперамента и уж, конечно, приобретенные знания, умения, навыки... мышление)» ⁶⁶.

Значение этих положений велико. Как справедливо замечает А. Г. Асмолов, данная в них характеристика предмета психологии личности «представляет собой пример той абстракции, развертывая которую можно создать конкретную картину психологии личности» ⁶⁷. Обратим внимание на следующие основополагающие моменты леонтьевских абстракций. Во-первых, на ре­шительную констатацию несовпадения личности и ин­дивида; во-вторых, на то, что личность есть приобре­таемое в ходе жизни в обществе особое, психологи­ческое измерение, качественно иное, нежели то, в кото­ром предстают отдельные психические процессы;

в-третьих, на то, что это измерение является систем­ным и потому «сверхчувственным» качеством, и, в-чет­вертых, на то, что исследование личности должно за­ключаться в изучении общений, позиции и того, что, ради чего и как использует человек все врожденное и приобретенное им.

Полностью соглашаясь с этими утверждениями, к некоторым из которых мы будем еще возвращаться,

следует, однако, признать, что ни в них, ни в дальней­ших исследованиях этого русла не дается четкого отве­та на вопрос: в чем цель и назначение выделенного «измерения» личности? Констатируется лишь, что это измерение — новое,системноорганизованное, сверхчув­ственное, возникающее в общественных отношениях

•и т. д. Изучая эти особенности, мы, разумеется, значи­тельно продвинемся в понимании человеческой лично­сти, но останемся по-прежнему в неведении относитель­но того, чему в конечном итоге служит, какова точка приложения этого измерения. Могут возразить, что эта точка, более того, целый ряд этих точек уже даны в вышеприведенных абстракциях: это определение пози­ции, общений, использование унаследованных и благо-

• приобретенных особенностей. Все это, несомненно, клю­чевые моменты, важнейшие функции личности, пони­маемой в таком случае в качестве «управителя» пси­хических процессов и отношений. Однако по-прежнему остается вопрос: чему в конце концов служит личность, несет ли она в себе самой свою конечную цель или ее служба — средство достижения чего-то большего? Пер­вое обозначало бы растворение понятия личности в понятии человека, понимание личности как высшего проявления, конечной цели и олицетворения человека, и отсюда, в частности, представление о личности как об идеале, вершине, доступной далеко не каждому. Второе возвращает к уже поставленной выше задаче:

выяснению того, чему, если не только самой себе, не «личности ради личности», служит ее особая, сверх­чувственная, системная и т. д. организация.

Для рассмотрения этого, крайне важного для кон­текста данной книги, положения продолжим прерван­ный на время ход наших основных рассуждений. На­помним, что в качестве ведущего, определяющего для собственно человеческого, т. е. специфического и, сле­довательно, нормального, на наш взгляд, для челове­ка, развития рассматривался процесс самоосуществле­ния, предметом которого становится всеобщая родо­вая человеческая сущность, стремление к приобщению, слиянию с ней и обретению тем самым всей возможной полноты своего существования как человека. Реализа­ция этого стремления возможна лишь через последо­вательное развитие определенного рода отношения к Другому человеку (как к самоценности, но не как к средству), способностей к целетворящей деятельности

(в противовес деятельности только причинно обуслов­ленной), свободному волепроявлению (в противовес пассивной зависимости) и т. п. Это развитие, хотя, безусловно, требует определенных внешних и внутрен­них условий *, никогда не идет спонтанно, как развер­тывание некоего инстинкта, но всегда есть процесс непрекращающегося самопроектирования и самострои­тельства. Специально подчеркнем — непрекращающе­гося, т. е. идущего не по пути привычных взаимоотно­шений архитектурного бюро и строительной конторы (сначала — проект, потом, после его утверждения,— стройка, затем уже готовое здание передается в прак­тическое пользование), а по пути беспрестанных, на ходу идущих поправок и переиначиваний проекта, по­бочных отвлечении от него **, иногда заведомо фантас­тичных, сделанных ради пробы и эксперимента, и одно­временно с этим идущих все новых, часто отрицающих прежние способов, приемов и направлений строитель­ства, бесконечных перестроек, достраивании, частич­ных, а иногда и полных разрушений сделанного, так что здание поэтому никогда не бывает законченным «под ключ», раз и навсегда переданным в пользование. Такого рода процесс самоосуществления требует по­стоянных усилий, направленных к его побуждению и движению, к обнаружению себя именно в этой, а не в другой точке выбранного пути, к сравнению намеченно­го и сделанного, наличного и должного» будущего и настоящего. Если любое животное, будь то заяц или лев, проснувшись, сразу найдет себя зайцем или львом, а не кем иным, то человек ежедневно, если не ежечасно, осуществляет выбор, выбор себя, и, даже если перед нами по видимости совершенно тот же человек, с та­кими же взглядами и манерами, как вчера и год назад, все равно это продукт выбора себя, выбора и отстаива­ния именно такого, а не какого-либо иного из множест­ва доступных данному человеку образов-Я и способов поведения.

Конечно, существуют внутренние установки разных

* Проблему соотношения этих условий, соотношения биологи­ческого, психологического и социального при нормальном и аномаль­ном развитии личности, мы будем обсуждать в следующей главе

** «Параллельно «видимой», «единственной» жизни,— замечает Н В Наумова,— тянутся психологическим, ценностным и поведен­ческим пунктиром жизни другие Человек внутренне как бы проиг­рывает нескочько жизненных сценариев и стратегий»⁶⁸

уровней, роль которых в психической жизни чрезвы­чайно велика (основная заслуга в изучении установок по праву принадлежит грузинской школе психологов, основанной Д. Н. Узнадзе). Мы склонны, однако, со­гласиться с А. Г. Асмоловым в том, что главная роль установки — это сохранение процесса, поддержание избранного направления деятельности ⁶⁹. Иными сло­вами, это не более, хотя и не менее, чем инерция, т. е. не движитель, а маховик, придающий в зависимости от своих характеристик (мы говорим, например, об инертности психических процессов или об их лабиль­ности) большую или меньшую устойчивость движению в целом, которое для сколь-нибудь длительного, не­затухающего продолжения нуждается в постоянном отстаивании перед собой и людьми, во внутреннем утверждении, в оправдании выбора.

Отстаивание это может быть конечно же существен­но разным — и активным, и пассивным, и сознатель­ным, и неосознанным,— но именно оно составляет стер­жень самосознания, основу позиции человека. Знаме­нитые слова Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой» — носят поэтому отнюдь не метафорический, а прямой психологический смысл: и счастье, и свободу человек не может завоевать раз и навсегда, на всю оставшуюся жизнь, он (и это единственный путь) должен завоевывать, отстаивать их ежедневно *. Так что, проснувшись утром, человек

* Заметим для полноты, что мысль о необходимости постоян­ной, ежедневной внутренней борьбы за «человека в человеке» была всегда чрезвычайно близка представителям русской классической литературы Ф М Достоевский писал, например, что «все дело-то человеческое, кажется, действительно в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик*» Эта традиция с честью продолжена в современной отечественной литературе Она ярко обосновывается и у ряда современных фило­софов Приведем, например, следующие слова М К Мамардашвили, в которых речь идет о краткости тех мгновений, когда «молнией, на одну секунду» нам открывается ощущение устройства мира, его лада «И если,— пишет философ,— мы упустили эту секунду и не расширили работой этот открывшийся интервал, то ничему не быть, ибо, по метафизическому закону, все необратимо и не сделанное нами никогда не будет сделано То, что ты оказался здесь, это только ты оказался здесь, только ты мог понять в том, что только тебе посветило Ты ни на кого другого не можешь положиться, никто другой тебе не может помочь, и ты не можешь положиться ни на будущее, ни на вчерашнее, ни на разделение труда, что мы, мол, вместе сплотимся и разберемся Не разберемся И лишь упустим часть мира в полное небытие» ⁷⁰

не просто продолжает с той же точки остановившуюся на время сна активную жизнь, словно кем-то заведен­ный механизм, но выбирает, оправдывает, намечает свои пути осуществления, «заячьи» и «львиные» в том числе *. Это самостроительство в себе человека, спо­собность и возможность такого самостроительства подразумевают наличие некоего психологического ору­дия, «органа», постоянно и ежечасно координирующе­го и направляющего этот невиданный, не имеющий аналогов в живой природе процесс Этим «органом» и является личность человека.

Таким образом, личность как специфическая, не сводимая к другим измерениям (темпераменту, инди­видным свойствам и т. п.) конструкция не является самодостаточной, в себе самой несущей конечный смысл своего существования. Смысл этот обретается в зависимости от складывающихся отношений, связей с сущностными характеристиками человеческого бытия. Иначе говоря, сущность личности и сущность человека отделены друг от друга тем, что первое есть способ, инструмент, средство организации достижения второго, и, значит, первое получает смысл и оправдание во вто­ром, тогда как второе в самом себе несет свое высшее оправдание. Действует, любит, ненавидит, борется не личность, а человек, обладающий личностью, через нее, особым, только ему присущим образом органи­зующий свою деятельность, любовь, ненависть и борь­бу. Отсюда и характеристика личности, ее «нормаль­ность» или «аномальность» зависят от того, как слу­жит она человеку, способствуют ли ее позиция, конкрет­ная организация и направленность приобщению к ро-

* Приведем, справедливости ради, по-видимому не согласное с нашим, мнение американского философа А Грюнбаума «Я никогда не просыпаюсь совершенно свободным от каких либо мыслей и не спрашиваю свое чистое сознание «Какими мотивами я наполню свое сознание в это утро? Будут ли это устремления типа Аль Каноне или Альберта Швейцера^»» ⁷' С психологической точки зрения ни о какой «чистоте сознания» речи, конечно, быть не может — оно полно прежде накатанных мотивов и установок Мы говорим лишь о том, что при всей важности и несомненной силе этого инерционного мо­мента сам по себе он не может единственно объяснить и оправдать поведение, ибо за каждым актом последнего лежит принципиаль ная возможность, а часто необходимость жизненного выбора, поэто му, даже когда поведение предстает как сугубо преемственное и реак­тивное, за ним на деле скрываются разные формы и степени актив­ного (т е содержащего выбор) отстаивания именно такого, а не иного пути

повой человеческой сущности или, напротив, разоб­щают с этой сущностью, запутывают и усложняют свя­зи с ней. Итак, к прежде сформулированному представ­лению о нормальном развитии как пути обретения чело­веческой сущности нам остается добавить представле­ние о личности как инструменте, способе конкретной организации этого пути.

А поскольку центральным, системообразующим яв­ляется здесь отношение к другому человеку, к другим людям, то, не претендуя на строгое и всеобъемлющее определение, но выделяя, подчеркивая один, хотя и чрезвычайно важный, на наш взгляд, аспект — под­ход к проблеме личности,— сформулируем теперь сле­дующее исходное положение. Стать личностью — зна­чит, во-первых, занять определенную жизненную, преж­де всего межлюдскую нравственную, позицию; во-вто­рых, в достаточной степени осознавать ее и нести за нее ответственность; в-третьих, утверждать ее своими поступками, делами, всей своей жизнью. И хотя эта жизненная позиция выработана самим субъектом, при­надлежит ему и глубоко пристрастна (если не ска­зать — выстрадана им), тем не менее по своему объек­тивному значению она есть принадлежность челове­ческого общества, продукт и одновременно причина общественных межлюдских связей и отношений. Поэто­му истоки личности, ее ценность, наконец, добрая или дурная о ней слава в конечном итоге определяются тем общественным, нравственным значением, которое она действительно являет (или являла) своей жизнью.

Из предложенного рассмотрения вытекает целый ряд выводов и следствий. Кратко обозначим лишь два из них — наиболее важные и непосредственно относя­щиеся к теме данной книги

Первое. Понимание личности не должно иметь зна­чение лишь идеала; личность — рабочий инструмент человеческого развития, хотя, разумеется, инструмент этот может быть «плохим», «очень плохим» и даже «никудышным», равно как «хорошим», «очень хоро­шим» и даже «идеальным» — в зависимости от того, как он служит своему назначению. Поэтому, когда го­ворят, что личностью является далеко не каждый, а лишь некоторые, наиболее продвинутые и выдающие­ся, за этим лежит подмена сущносги личности сущ­ностью человека. Да, человек, скажем мы, должен сде­латься Человеком,- и это действительно удается пока

далеко не каждому, и одна из причин тому — недо­статки, аномалии личности как инструмента и способа организации этого движения. Поэтому надобно не «ли­шать» человека личности, не рассматривать ее как доступный лишь избранным приз за успешное разви­тие, а понять, что в присущей данному человеку орга­низации личности мешает выделке его в Человека.

Второе. Понимание человека как самоценности, как способного к развитию вне любых «заранее установ­ленных масштабов» — великая заслуга философской мысли. Но психология, как правило, не может прямо и непосредственно приступить к изучению этих и других умопостигаемых сущностных свойств. Хотя нельзя ска­зать, что здесь нет и определенных достижений. Как справедливо отмечает И. С. Кон, целый ряд категорий, которые еще недавно считались отвлеченно-философ­скими и чуть ли не идеалистическими (эмпатия, напри­мер), сегодня прочно вошли в арсенал психологии. Даже такое, казалось бы, «мистическое явление», как трансцендирование, нашло в известной степени науч­ный эквивалент в понятии «надситуативная актив­ность» ⁷².

Совершенно ясно, однако, что мы пока находимся лишь в самом начале пути психологического освоения богатства философской мысли. Сложностей на этом пути, конечно, немало, но едва ли не главная, на наш взгляд, кроется в следующем. Психология как позитив­ная наука прилагает себя лишь к тем проявлениям человека, которые можно представить как относитель­но постоянные и устойчивые в своих характеристиках и доступные тем самым объективному, научному, т. е. фиксируемому, конечному (пусть с той или иной долей приближения), описанию и анализу. Однако такое опи­сание, т. е. попытка мерой измерить безмерное, устано­вить масштаб явления безмасштабного, заранее проти­воречит человеческой сущности. Предложенное пони­мание позволяет подойти к решению этого противо­речия и увидеть взаимосвязь и взаимозависимость об­щефилософского и конкретно-психологического подхо­дов. Объектом психологического изучения в этом слу­чае становится личность человека, которая, будучи способом организации достижения человеческой сущ­ности, приобщения, овладения сущностными силами, сама по себе не является безмасштабной — ее масштаб и границы определены тем вышележащим уровнем, к

достижению которого она направлена. Психология, та­ким образом, нуждается в философском анализе, ибо без него теряется понимание общего смысла и назна­чения тех механизмов и процессов, которые она изу­чает. Поэтому глубоко заблуждаются те, кто полагает, что психолог не должен отвлекаться от своих экспери­ментов, практики, клиники и делать экскурсы в другие области знания, выходить за рамки своих (благо их всегда в избытке) специальных задач. Должен, ибо это совершенно необходимо ему для осмысленного про­движения в решении тех же специальных, узкопро­фессиональных задач. При этом психологу не надо те­шить себя надеждой, что он сразу найдет в готовом виде то, что ищет, все без исключения нужные «секреты» и объяснения. Он найдет положения, которые, несмотря на всю их ценность, надо еще уметь приладить, при­менить в своей области. Ни философ, ни этик, ни мето­долог науки не могут сделать это за психолога, по­скольку они не обладают профессиональным понима­нием специфики психологического исследования.

И пусть одобрением на этом пути послужат следую­щие слова выдающегося французского психолога Пье­ра Жане: «Ограниченность разума и узость специали­зации никогда не являются достоинствами, и это при­водит к плачевным результатам особенно тогда, когда занимаются психологией... В психологических исследо­ваниях, напротив, необходимы универсальный харак­тер исследователя, его способность к обобщениям...» ⁷³ Философия в свою очередь нуждается в данных психо­логии, ибо без них ее общие представления могут утра­тить связь, оказаться несообразующимися с реаль­ностью психической жизни, ее закономерностями. Фи­лософия и психология, видим мы, необходимо взаимо­связаны в изучении человека, и если психологические данные обретают через философию смысл, то данные философские обретают через психологию почву.

Теперь, когда в самых общих чертах выяснены философские основания и смысл проблемы нормы, на­стало время приблизиться к психологической почве — перейти к изложению исходных предпосылок и гипотез исследования и, далее, к описанию его конкретных ме­тодов. Иначе говоря, от уровня общефилософского перейти к уровню конкретно-научному, т. е. следовать принятой логике восхождения от абстрактного к кон­кретному.

ГЛАВА II

ИСХОДНЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ

ПРЕДПОСЫЛКИ И ГИПОТЕЗЫ

ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Знакомство с современным состоянием психологии личности обнаруживает отсутствие какой-либо одно­значности, элементарной согласованности в понимании самого термина «личность». Мы уже обращали внима­ние в прошлой главе на частое смешение понятия «лич­ность» с понятиями «индивид», «человек», «индивиду­альность», «темперамент», «характер», «субъект» и т. п., причем каждый исследователь привносит в это смеше­ние свой особый акцент, долю своего понимания (или непонимания), что еще более увеличивает пестроту взглядов. Понятие «личность» как бы разбрелось по всем разделам психологической науки, стало расхожим, часто повторяемым. Любопытно заметить в этом плане, что обсуждение проблем личности даже в профес­сиональном кругу психологов (например, на кафедре общей психологии факультета психологии Московского университета, где работает автор) резко отличается от обсуждения проблем психофизиологии, восприятия или памяти. Если во втором случае спор обычно локализует­ся между непосредственными специалистами в данной узкой области, тогда как остальные, и прежде всего «личностники», занимают позицию сторонних наблюда­телей, не решающихся высказать свое мнение в силу его заведомой некомпетентности, то в первом случае бук­вально каждый — специалист ли он в области исследо­вания личности или нет — активно вступает в обсужде­ние и считает себя вполне компетентным для спора и утверждения (часто категорического) своего мнения.