Откровение св. апостола Иоанна Богослова. Глава 13 3 страница

* * *

Первое, что он увидел, – потолок.

Первое, что ощутил, – влагу.

Не двигаясь, он ощупал себя. Вроде бы все на месте. Чуть приподнявшись, Смирный осмотрелся. Просторное помещение было обложено белой и синей плиткой, обвалившейся во многих местах. Было много труб, какие-то котлы, маленькие прямоугольные окошки под потолком, сквозь которые пробивался тусклый свет.

Смирный лежал в воде – пол был залит водой примерно по щиколотку, а на полу разбросан разнообразный хлам. Он поднялся. Заплескалась вода, а сзади кто-то кашлянул. Смирный резко обернулся, рука дернулась к отсутствующей кобуре.

На стуле сидел человек. Высокий, с грубоватыми чертами лица и с ярко-рыжими короткими волосами. Его конопатое лицо казалось озлобленным. Из одежды на нем был деловой костюм, порядком потрепанный.

– Ну здравствуй, здравствуй, сталкер, – сказал рыжий. – Давно жду.

– Раздери меня тысяча аномалий! – Смирный пошатнулся, а его глаза округлились. – Шухарт? Рыжий Рэдрик Шухарт?!

– Валентин Смирницкий. Смирный! – всплеснул руками Шухарт. – Вот и свиделись.

– Как... но как... как ты здесь? Ты ведь...

– Мертв? – с издевкой произнес Шухарт.

Смирный кивнул и сел прямо в воду. Шухарт достал сигарету, звякнул зажигалкой, закурил.

– Может быть, – сказал он, – это ненастоящий Рэдрик Шухарт. Может быть, это его копия, воссозданная Зоной. Или же это Зона в облике Рэдрика Шухарта. Или, что вполне возможно, Рэдрик Шухарт и есть Зона.

Шухарт встал, подошел к Смирному и взглянул в его глаза.

– Что, гнида, деньжат захотелось? – прошипел он, выпуская дым в лицо Смирному.

– Где Шар, Рыжий? – спросил Смирный. – Мне нужен Шар.

Шухарт хохотнул.

– Ишь ты? А то я не знаю! Он тебе так нужен, что ты грохнул солдатика, которому, между прочим, девятнадцать годков стукнуло недавно да мать одна больная в забытом селе живет. Пока еще живет... Тебе он так нужен, что ты вырезал более ста детишек, пробираясь сюда. Вместе с их матерями...

– Но... откуда же здесь они... они ведь...

Смирный шлепнулся в воду и закрыл лицо руками, покачиваясь.

– А, так ты благодетель! – издевался Шухарт, шлепая по воде своими длинными ногами. – Подумаешь, смерть нескольких в сравнении с великой целью! У тебя ведь великая цель, правда? Да, у всех великая цель! Только вот знаешь, чем это оборачивается? Хочешь ведь пожелать всем счастья, большого и даром, а в башке твоей где-то маленькой искоркой промелькнула мысль: «Зелененьких бы мне побольше, детишки вот голодные сидят, сам горбачусь, как проклятый, с хабаром туда-сюда, под смертью хожу, сколько ж можно-то»... И все. Все, понимаешь! Эта маленькая ложь становится единственной большой правдой и перечеркивает показное благородство!

Смирный застонал, не отрывая рук от лица.

– Мы устроены так, понимаешь? Каждый о своей шкуре печется. Вот ты, Смирницкий... Посмотри на себя. Ты ведь обижен. Ты обижен на всех! С тобой несправедливо обошлись, выкинули из НИИ, бросила жена, сынишка тебя и не знает совсем, ты пил, страшно пил, потом переехал сюда и что? Стал ходить в Зону, да, сталкер ты теперь, доказал себе, что мужик. Но обида в тебе росла – там капля, тут капля...

Смирный внезапно с ревом сорвался с места и бросился на Шухарта. Он бил его совсем не по-мужски – так лупит жена-истеричка загулявшего допоздна мужа – молотит кулаками, рыдая и понося одновременно. Шухарт парировал все удары, потом отвесил такую пощечину, что Смирный утратил равновесие и снова плюхнулся задом в воду, держась за пылающую щеку.

– И на меня ты обижен, Смирный, – констатировал Шухарт. – На Профессора полоумного своего. На Тэка, который отказался от этой затеи, потому что он понял, ничего путного из нее не выйдет. Да ты на мир обижен, Смирный! Как ты можешь его осчастливить?!

– Не твое дело, Рыжий, – процедил Смирный. – Тоже мне, благодетель нашелся. Мне не надо богатства – ни к чему мне оно одному. И не хочу я мир осчастливить. Я хочу себя осчастливить. Ты прав – мы эгоисты. Ты, я, все остальные... Я ведь никто, Рэдрик. И врач я был так себе, и сталкер не лучше. Но я дошел сюда. Возможно, я заплатил слишком большую цену. Понимаю. Понимаю также, что обратно мне не вернуться. Эта шкатулка с секретом, не каждый ее откроет. Да, я обижен. Но с чего ты взял, Рыжий, что мне нужно все? Мне даже месть не нужна – зачем мне кому-то мстить за мои ошибки?

Минуту Шухарт сверху вниз смотрел на Смирного. Потом вздохнул и сказал:

– Что ж... если для тебя счастье, это действительно то, что ты задумал...

Навалилась тишина. Лишь тихий политональный плеск капель. Шухарт исчез. Смирный сидел в воде, обхватив колени руками, и смотрел на Шар. Красивый, с бронзовым отливом. Манящий к себе. Им хотелось любоваться, но не хотелось им обладать. «Вот и все, – подумал Смирный. – Дошел. Дошел, черт возьми!»

Он попытался встать, но на него накатилась какая-то слабость. На четвереньках, по-собачьи он пополз к Шару, думая о прозорливости Профессора. Ведь неспроста он только им рассказал о Шаре. Знал ведь, подлец, кому можно рассказывать... Знал, что Тэк откажется. Знал, что Смирный пойдет и не вернется...

Дорога в ад широка и легка...

Он дополз до Шара, дрожащей рукой притронулся к нему. Шар был теплый и... какой-то живой. Понимающий всех. Дающий, исходя из понимания.

– Я хочу... – Голос внезапно охрип, и Смирный прокашлялся. – Я хочу...

Он не успел договорить, а Шар уже понял его желание, его истинное желание, это маленькое бесплатное счастье для одного маленького человечка, который сейчас корчился в заброшенной бойлерной, разбрасывая хлам, растворяясь в этом ужасном мире, сливаясь с ним, видя всех и все, осознавая причинности, следствия, сущность природы, явлений, поступков человеческих и не очень; он проник в каждую травинку Зоны, он побывал в каждой аномалии, прикоснулся к каждому сталкеру, каждому мутанту, он увидел то, что еще не видела ни одна живая душа, и от этого он в ужасе закричал, голова его поседела, а затем что-то оборвалось в ней, потом что-то взорвалось там, снаружи, и нахлынула темнота... Такая спокойная, тихая, обволакивающая...

Сидящий в баре Тэк вздрогнул. Кажется, Выброс. Он всегда их ощущал. Странно, вроде бы не по графику. Да и Выброс очень мощный и какой-то... не такой. Словно в Зоне что-то прибавилось... Или кто-то прибавился... Тэк удивился этой странной мысли и опрокинул стакан водки залпом, как всегда. «С заказом надо будет повременить маленько, – подумал он. – Или нулей к сумме добавить...»

В Зоне, на «минном поле», умирал Гвоздь. Ловушка активизировалась внезапно, совсем не тогда, когда должна. Все этот непредвиденный Выброс! В его угасающем сознании промелькнуло что-то чужеродное, но в то же время очень знакомое... Перед самой смертью он понял, кто это. И даже успел удивиться.

У кордона, в своем трейлере, Профессор перебирал старые бумаги. Когда произошел Выброс, он закрыл глаза, и из его руки выпал один желтый листок прямо в окошко света на грязном полу. На листке отчетливо виднелся заголовок, написанный от руки: «Радиант Пильмана, фрагмент интервью». Старик открыл глаза, усмехнулся и сказал не столько себе, сколько этому странному миру за тонкой стеной трейлера и за колючей проволокой:

– Я вижу, ты дошел, мой мальчик... дошел...

В старой бойлерной было темно. Посреди мусора в воде лежало тело человека. Он доживал последние секунды. Его глаза тускнели, едва заметно подрагивали пальцы рук, а губы шептали слова: «Знать... хочу... знать...»

Песков Егор

ЖИЗНЬ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

– Нет, Сема, я все-таки не пойму, ты часом не закончил заочно медицинский?

Сема звякнул горлышком о щербатый край видавшей виды железной кружки и вопросительно уставился на меня:

– Это ты к чему?

– Да к тому, гражданин майор, что ты меня, кажется, решил немного полечить! Нет, я понимаю, когда так по ушам ездят тупым школьникам в военкомате, чтобы развести их на поступление в военное училище. Но я-то наши вооруженные силы изучил за десять лет вдоль и поперек, причем ты об этом прекрасно осведомлен, поскольку семь из этих десяти мы с тобой вместе их изучали. Кроме того, ты великолепно осведомлен и о том, как я оттуда уходил. Или это новая армейская мулька, которая нам, тупым гражданским, недоступна?

– Е-мое, Виталик, я поражаюсь! Офицер, участник боевых действий, и вдруг – «лечить», «разводить», «мулька»... Где ты нахватался этой блатной музыки? Да и потом, скажешь тоже – «гражданский»... Мы же не бываем бывшими. Ты об этом знаешь, поэтому не выделывайся!

– Где нахватался? А ты со мной одну смену постой в нашем кабаке! Потом с любым вором в законе на равных перетирать будешь!

– А ты не думал, что как-то неправильно это? Что место твое все-таки не в охране этого шалмана? Что не к этому ты стремился?

– А я тебе даже точно скажу, Сема, к чему я стремился. Стремился я Родине служить, той самой, ридной и незалежной! Только вот оказалось, что если ты не позволяешь ребят своих безнаказанно убивать, то ты – чмо болотное, позор для армии и далее по тексту. Ну хоть не закрыли, и на этом спасибо! А то изучал бы феню не заочно, а на дневном!

Семен опустил глаза, поставил бутылку на стол и понимающе выдохнул в свои усищи а-ля «Песняры». Я выплеснул все, что накопилось в душе, уже раз в пятый за этот вечер. Пару секунд мы, как завороженные, смотрели на медленно опускающийся на дно угловатой поллитровки маленький перчик. Принесенная им родная польская «Зубровка» приказала долго жить, и мы, выполняя приказ, перешли на мой честно притыренный с работы «Немирофф».

– Ты на все сто прав, братишка. – Сема виртуозно повертел пальцами мою зажигалку, сделанную в свое время рукастым пулеметчиком Степой Мельником из винтовочного патрона. – И за то, что ты сделал, я тебя всю жизнь уважать буду. Не каждый, к сожалению, сейчас способен ради других людей наплевать на деньги и карьеру. А ты поступил как офицер. И как мужик!

– Ладно! Погнали!

Не знает майор Семен Гавриленко, что мое согласие давно у него в кармане. Ну, может быть, догадывается. А вообще он психолог тонкий. Если штабная работа его не расслабила, то, может, и настроение мое уже почуял. Все же интересно, зачем он так меня обрабатывает. Или вправду, место это блатное, а он решил старого кореша подтянуть. А может быть, наоборот – кадровые и с хорошим послужным бегут оттуда, поэтому и задумали «штрафбатом» дыры заткнуть? Хотя Сема никогда не забывал меня – звонил, иногда в гости захаживал.

В любом случае я наконец-то, впервые за три года, почувствую себя человеком. Взглянув в зеркало, вновь увижу на каждом плече по четыре маленькие звездочки, которые так нелегко мне достались и которые так легко были с меня сорваны. Ну и сюда же до кучи избавление от скандальной соседки по коммуналке, от навязчивых в последнее время звонков из банка («У вас, Виталий Петрович, задолженность по кредиту в настоящее время составляет восемь тысяч пятьсот сорок гривен»), от наглых морд бандюков и мажоров на работе («Ну ты че, да ты знаешь, кто я?»). Значит – полк оцепления. Значит – Зона. Много слухов, много легенд и ничего достоверного. Пока. Благодаря Семиной протекции мне теперь выпадает шанс узнать о Зоне практически все.

Через час Сема богатырски храпел на софе. Я же смотрел, лежа на диванчике, в расплывчатый от алкоголя потолок и копался в старых воспоминаниях, которые Семин приезд вырвал из запыленных архивов памяти капитана запаса Кривенчука (из моих то бишь).

Рация надрывалась уже двадцать минут:

– We need help!.. Duke-seven, Duke-seven... А, курва!..

Поляки находились на своем маршруте патрулирования и почти миновали площадь в трехстах метрах от нашего блока, когда из подвала в борт головному БТРу ударил гранатомет. Наши часовые вздрогнули от гулкого выстрела, слившегося с разрывом гранаты. Над двухэтажными домиками взвился в жаркое небо города-героя Басры маслянистый столб дыма. Застучали «АК-47», им в ответ разрозненным треском огрызались польские «бериллы». Сразу же в эфир ворвался перепуганный голос комбата:

– Круг-77, занять позиции, вести наблюдение!

Затем традиционное:

– Огонь не открывать, на провокации не поддаваться!

Все складывалось, как и полгода назад, когда я только приехал сюда. В аналогичной ситуации оказались ооновцы, а затем и британский патрульный «Уорриор», бросившийся им на выручку. Отбили их потом американцы. После этого каждый англичанин, проезжая мимо украинского блокпоста, считал своим долгом показать нам средний палец. К сожалению, армия Украины переняла болезнь армии советской – многие начальники до ужаса боялись отвечать за принятые решения и отданные команды.

Из-за домов донеслось гулкое «ду-ду-ду-ду» крупнокалиберного пулемета. Эта штука пробивает любую броню, кроме танка, навылет (а польские БТРы и обычный пулемет проштампует на ура). А также развалит все низенькие заборчики из кирпича, за которыми могли укрыться на площади поляки. Действовать надо немедленно!

– Орлан-10, я – Камин-14, понял! – ору я в радейку, затем зажимаю пальцем тангенту, чтобы не слышал никто комбатовских воплей, которые сейчас последуют. – Отделение, к машине, по местам (это уже голосом)!

Солярная копоть вырывается из выхлопных труб БТРа, парни взлетают на раскаленную броню. Каждый знает, где сесть, куда смотреть, как докладывать об обстановке командиру. Леша Силаев ныряет в дышащее жаром стальное нутро машины и снимает со стопоров пулеметы.

Быстро объясняю водиле, Олегу, как поедем. Не зря заставлял изучать все окрестные улочки, а потом изощренно экзаменовал на этот счет – все понял сразу.

Духи давным-давно привыкли, что «салоеды» носа не кажут со своих блоков. Поэтому и наглыми такими стали, что засады устраивают прямо у нас под носом. По той же причине и не ожидали, что мы такую прыть покажем. Машина с крупнокалиберным, как нарочно, стояла именно в том переулочке, через который мы на площадь вылетели. Пулеметчик Антоха Матвейчук с бедра разрядил по ней четверть коробки из своего «ПКМа». Бойцы четко, как на учениях, посыпались с брони, сбились по боевым двойкам, и пошла работа. Гулко забарабанил крупнокалиберный пулемет Силая. Олежек мастерски поставил БТР за изрешеченной Антоном машиной, которая немедленно поймала дырявым бортом арабскую «Муху». От основательно продырявленного польского джипа потянулась ниточка из сплошных трассеров в сторону старой водонапорки. Перевожу взгляд туда. Ай да Вовка, снайперюга наш, ай да молодец – он уже успел всадить пулю в сидящего на крыше пулеметчика.

Комбат орал знатно. Как говорят завсегдатаи кабака, где я работал до сегодняшнего дня, «как потерпевший». Не ожидал я только, что эта гнида рапорток напишет наверх. Причем он умолчал о том, зачем я покинул блок. Типа в самоход ушел, по бабам, наверное. Да еще на БТРе, да еще весь личный состав второго отделения с собой увел.

Борт из Багдада был через пять дней, а колонна до столицы – через два. Эти два дня я вливал в себя сначала вискарь, который притащили американцы (от поляков, мои ребята подсказали, кому надо сей дар вручать), затем «салимовку» – термоядерный местный самогон, который, презрев Коран, гнал местный лавочник Салим. Комбат все это время усиленно старался не попадаться мне на глаза. Автомат у меня ребята к тому моменту незаметно изъяли, а зам по вооружению быстренько оформил документально его сдачу.

За последующие три года я потерял жену, переехал в коммуналку, нанес горилкой мощнейший удар по своей печени и приобрел хроническую апатию ко всему происходящему. Пожалуй, только намертво вбитая еще покойным батей любовь к спорту не позволяла броситься в объятия «зеленого змия».

* * *

Потрепанный жизнью автобус из учебки привез меня и еще одного офицера к штабу 2-го ПОц (полк оцепления, если кто не понял, не надо хихикать, военные тоже в свое время прикалывались постоянно над этим штабным перлом, но сейчас уже надоело). Через дорогу виднелись казармы 106-го полка спецназа.

Со мной в полк из учебки прибыл старший лейтенант Серега Юркевич. Особо близко мы с ним сдружиться не успели, но в дороге он мило развлекал меня колоритными одесскими байками.

Командир полка, высокий мужик небогатырского телосложения, что-то среднее между «тощий» и «бухенвальдский крепыш», сухо поздоровался с нами и ушуршал в сопровождении каких-то двух в штатском, оставив нас на растерзание двум майорам. Одному достался Серега. Другой, соответственно, занялся мной.

– Ну что, Виталий Петрович, куда попал, наверное, представляешь? О Зоне, думается мне, читал в прессе раньше, ну и в учебке кое о чем рассказали. Короче, Виталий Петрович, с сегодняшнего дня ты – командир 17-й сторожевой заставы, то бишь блокпоста. Принимай блок, размещайся и организуй службу. Ты мужик опытный, что к чему – разберешься.

Мой новый комбат на секунду о чем-то задумался, затем добавил:

– И, главное, запомни – в Зоне лучше подстрелить того, кого не следовало, чем не подстрелить того, в кого действительно надо было стрелять. Ну, там на блоке сейчас спецназеры, они тебе подетальнее все объяснят.

«Уазик» нервно громыхал расшатанным кузовом на стыках аэродромных плит. Чем дальше, тем лучше. Значит, бойцы у меня тоже нулевые. А я-то надеялся, что в первое время меня сможет проконсультировать какой-нибудь бывалый сержантюга. Ладно, допустим, что это ротация. Почему на обычном периметровом блоке сейчас сидит спецназ? «Рексы» могли там оказаться в качестве подкрепления или мобильного резерва. Могли. Но тогда на блоке должен быть и основной гарнизон. Если только... Н-да, похоже, Кривенчук, не все так просто в этом царстве мутировавших сусликов. Если нет на блоке никого, кроме примчавшегося туда спецназа, значит, личный состав 17-го блока уже можно снимать с довольствия и готовить им дембельский вагон-холодильник. А ты, капитан, сейчас возьмешь на взлетке два десятка бойчил неизвестной квалификации и примешь у спецназеров эту вахту памяти.

Солдат у меня оказалось двадцать шесть. Подъезжая к вертушке, я увидел всю эту братию, забившуюся в куцую полуденную тень от стоящего рядом «Ми-8». На солнце возвышалась камуфлированная гора из вещмешков, спальников, одеял, защитных костюмов в чехлах. Рядом немаленьким зеленым кубиком застыл штабель ящиков с боеприпасами. Картину «Запорожская Сечь» завершало уложенное аккуратным рядком оружие. От такого образцово-показательного порядка меня аж скупая мужская слеза прошибла. Значит, у меня в подразделении есть сержант, которого слушаются, причем и в отсутствие офицеров. Отрадно.

Все подтвердилось. Стоило мне сойти на грешную землю, вернее, на грешный бетон, ко мне четким строевым шагом подлетел приземистый крепыш. Судя по его лицу, в детстве его били лопатой по носу, чтобы он не воровал варенье из буфета. Такому даже я подчинился бы без звука.

Сержант набрал в легкие воздуха, и я понял, что если он сейчас гаркнет доклад, то легкая контузия мне будет гарантирована. Поэтому сыграл на опережение:

– Вольно! Давай сразу к делу. Личный состав, имущество, оружие?

Оказалось, что мой новоиспеченный зам может не только орать на грани инфразвука, но и довольно толково все документирует. Он протянул мне несколько аккуратно заполненных листочков, которые содержали данные, абсолютно идентичные тем, что были записаны в выданных комбатом бумажках. Все посчитано, проверено и аккуратно расписано.

– Вопросов нет, загружаемся.

Звуковой удар я все-таки получил:

– ВЗВОД! В КОЛОННУ ПО ДВА ФРОНТОМ НА ВЫШКУ – СТАНОВИСЬ!!!

* * *

Солдаты затаскивали тяжеленные ящики за обрамленные колючкой ворота. За процедурой, мрачно покуривая и сплевывая на потрескавшийся асфальт, наблюдали четверо спецназеров в навороченных защитных костюмах. Накладки явно из броневой керамики или композитов, куча датчиков, приборов и приборчиков, баллоны, позволяющие, судя по объему, с полчаса дышать автономно. Мой-то попроще будет раз в десять. Про те, что у солдат, я вообще промолчу. Один из «рексов», явно старший, вразвалочку подошел ко мне и протянул листочек с обгоревшими краями:

– Держи, капитан. Тут карта минных полей.

– Да у меня есть на карте.

– На карте у тебя те, о которых в штабе знают. А тут те, что в жизни. Ну, не все, конечно. Когда атака была, немало сталкерюг подорвалось. Так что проверишь. Изменения нанесешь, подправишь, где надо.

– А это кто был-то?

– Да хрен его знает! Сработали грамотно: отвлекающий удар из Зоны, подельники с Большой земли в спину ударили. Да еще подгадали, чтобы после Выброса напасть – настройки в аппаратуре во всей сбиты, помощь не вызовешь, только на свои силы полагайся. Видать, хабар некислый выносили, и деньги им хорошие отмусолили за него.

– Так все сталкеры такие борзые?

– Да нет, вольные, во-первых, в такие стаи не сбиваются, а во-вторых, так не рискуют, они втихаря выносят или барыгам прямо в Зоне сдают. Свободники тоже. Долговцы сами сдают ученым. Вероятно, бандосы. Но такие группировки, серьезные и многочисленные, редко у них бывают. Сюда-то не меньше трех десятков шло, и с тыла не меньше дюжины поперло.

Блок меня впечатлил. Обглоданные пулями бетонные стены, копоть на окнах, на земле – причудливые россыпи гильз. Больше всего, конечно, родимых наших 5,45, кое-где пулеметные, а вот – автоматные 7,62. Это, видимо, уже бандюки – в ПОце таких автоматов нет, а у спецназеров – девятимиллиметровые «Грозы». Далее гильзы-стопарики от автоматических гранатометов, расплющенные пластиковые цилиндры охотничьих патронов, разнообразная пистолетная мелочь. Два солдатика уже наломали веток и начали сметать все это великолепие в одну кучу.

В укрытиях для техники – причудливый букет пороховой гари, солярных паров и сладковатой вони горелой плоти. Знакомо, в Ираке насмотрелся на такое. Следы волочения, обломки и россыпь ржавых от пламени траков – сгоревшие машины отсюда увезли за два дня до нашего прилета.

* * *

Жизнь на блоке все больше и больше приближалась к желанной рутине. Был обустроен быт, подправлены мины и сигналка. В закопченных капонирах заняли свои места прибывшие на третий день машины. Нам дали три БТРа. Жаль, раньше, судя по обломкам, пост был вооружен бээмпэшками, они все же помощнее во всех отношениях (хотя предшественникам нашим от этого ни тепло ни холодно). Я инструктировал патрули, часовых, наблюдателей. Николай Заворотнюк, так звали моего зама-крепыша, рулил бытом. Оказывается, я был знаком с его дядей. Когда я учился в Харьковском танковом училище, там была команда гражданских-сантехников, которых курсанты окрестили «команда Кусто». Дядя был у них вроде как бригадиром, и, однажды увидев, забыть его было невозможно. Мне тогда впервые после третьего класса снились кошмары. Так я понял, что кинг-конговская физиономия – это у них семейное.

Состоялось мое первое реальное знакомство с мутантами. Это были «плоти» – пример того, до чего можно довести колхозную хавронью, если ее мало кормить и много облучать. От исходной хрюшки нынешние унаследовали разве что прожорливость и дикое «у-и-и-и-и» в момент расставания с жизнью. На блок вылетела стайка из пяти особей. Наблюдатель дико заорал и скатился по лестнице в бункер. Часовые резанули длинными очередями (идиоты, ведь говорил – беглым ОДИНОЧНЫМ огнем!) и каким-то чудом зацепили одну свинку. Оставшиеся четыре рванулись в сторону от подраненной подружки, после чего их стало трое – одна попала в «трамплин» (аномалия такая занятная) и, вращаясь вокруг своей оси со скоростью коленвала танкового дизеля, приземлилась в виде тела в находящееся метрах в семидесяти болото.

Рядом уже нарисовался Заворотнюк с автоматом. Это была хорошая охота, и для многих она чуть было не стала последней. Зам шустренько загнал в подствольник серебристый цилиндрик гранаты и навскидку выпустил его в поредевшую стаю отчаянно визжащих порождений Зоны. Они как раз успели добежать до следующего «трамплина», который отправил в страну Мальборо третью свинку, а заворотнюковскую гранату – в район входной двери в бункер командира блокпоста. Я в этот момент находился на полпути от двери до моего боевого зама, то есть где-то метрах в пяти от обоих. Получив дырку в камуфляже, кратковременное заикание и заряд положительных эмоций, я снял с плеча автомат, перехватил его за ствол и неспешной походочкой двинулся к Заворотнюку, который уже осознал всю тяжесть содеянного. Картина Репина – «Перепуганный Годзилла». Даже звонко опустившийся на его каску приклад Заворотнюк перенес беспрекословно, кротко опустив небесного цвета глаза в истоптанную берцами землю.

Из учебного курса 201-го особого учебного центра для младшего офицерского состава:

Применение оружия в Зоне имеет свои особенности. Помимо соблюдения обычных правил стрельбы, необходимо учитывать влияние аномалий. В лучшем случае попавшие в «трамплин», «карусель» или «мясорубку» пули и снаряды могут уйти мимо цели. В худшем аномалия может отправить их к своим же. Именно по этой причине артиллерия в Зоне практически не применяется. Та же картина и с авиацией. Наименее всего мешают стрельбе аномалии типа «кисель», «электра», «ведьмин студень» и некоторые другие. Но тут тоже есть нюансы – например, «электра» может вызвать подрыв снарядов с электрическими взрывателями.

К тому времени еще одна свинушка пала жертвой твердой руки и меткого глаза пулеметчика Руслана Бондаря.

Последняя успела пробежать еще метров двадцать, как вдруг из-под ее переднего правого копытца с раскатистым грохотом вырвалось пламя с густым облачком тротиловой гари. «Противопехотная фугасная мина ПМН», – автоматически отметил мой вымуштрованный мозг. Затем моя челюсть потихоньку отпадает – вспоминаю, что через эту полянку я с Сашкой Андриановым и Серегой Безюком вчера тянул провода для управляемой мины, которую установили чуть дальше. Я стоял практически на этом же месте, курил и давал ценные указания, а Андрианов с Безюком, сосредоточенно пыхтя, разматывали кабель и прикапывали его. Вчера у меня был отличный шанс побывать на месте этой хрюшки. С минуту мы так и стояли: я – с отвисшей челюстью, а Заворотнюк – с деятельным раскаянием в глазах, пока кровожадный Руслан добивал, мастерски отсекая на пулемете одиночные выстрелы, верещащую «плоть».

* * *

– Контроль-17, Контроль-17, я – Центральный, прием! – Рация оторвала от увлекательного процесса поедания содержимого банки с надписью «Яловичина козацька».

– Центральный, я Контроль-17, на приеме, – степенным голосом проинформировал я начальство о своей готовности принимать и осмысливать информацию.

– Семнадцатый, тебе – Исход-333, как понял, прием?

– Я – Семнадцатый, Исход-333 понял. Направление?

– Со стороны ориентира второго, из леса. Подготовь заградогонь по опушке, прием.

– Там аномалия на аномалии, Центральный.

– Я понял, Семнадцатый, понял. Постарайся по максимуму отработать по опушке, где сможешь. Артиллерию задействовать не получится – они точно не смогут между аномалиями попасть, сейчас вертушки подойдут, попытаются аккуратно работать стрелковым. Этот Исход – особо важный, как понял, прием?

– Понял вас, Центральный. Там все аномалии постоянные, кочующих почти нет. Постараюсь отработать в промежутки между «трамплинами».

– Работай, Семнадцатый! И еще – резервную группу приготовь, если припрет – пойдете их вытаскивать. Этот Исход надо вытащить любой ценой, как понял?

– Понял, Центральный, понял.

– Вот что, Семнадцатый, с группой иди сам, действуй по обстановке. Ожидаемые силы противника – около пятидесяти человек, стрелковое, возможно РПГ. Запомни, главное – вытащить Исход, прием.

– Я – Семнадцатый, вас понял. Ждем Исход, готовность через ноль-четыре, на приеме!

Библейским кодом Исход-333 у нас обозначается выход из Зоны спецгруппы, ну экспедиция там какая, продавшийся эсбэушникам сталкер, наша сталкерская группа. Вход их в Зону – соответственно Тоннель-444 (хоть хватило у штабных ума не обозвать этот сигнал Приходом). Вот только все они выходят тихо, и самая большая для них проблема – чтобы мы с перепугу их не перестреляли. Это что же «сыны израилевы» из сегодняшнего Исхода-333 такое учинили или что такое сперли у несчастных сталкеров, что за ними несется сломя голову через рощицу, где аномалий – как контрафакта на Привозе, толпа правдоискателей в пятьдесят рыл да еще с гранатометами? И почему они раньше на связь не вышли, чтобы эту полусотню обиженных спокойно наши «двадцатьчетверки» раскатали где-нибудь, где их можно было раскатать без риска для исходников? Ладно, Кривенчук, рассуждать, конечно, штука увлекательная, но через «ноль-четыре», то бишь через четыре минуты, бойцы должны разбежаться по ячейкам, расчеты «Утесов» и автоматических станковых гранатометов должны быть готовы обрушить лавину огня на немногочисленные свободные от аномалий участки злополучной рощи, а ты сам должен будешь приземлить задницу на кресло от «ЛАЗа», заботливо хранимое водителем командирского БТРа Мишей Феденко для того, чтобы командиру было уютно восседать поверх брони при объезде своей зоны ответственности. Хотя нет, надо сказать хлопцам, чтобы повыкидывали свои эрзац-седушки – сегодня нам предстоит воевать по-взрослому. А пулеметчикам с БТРов, Коле Шитикову и Матвею Яковенко, нельзя ничем ограничивать ни обзор, ни сектора стрельбы.

– Заворотнюк! Что с расчетами АГС и «Утесов»?