Бихевиоризма. его заслуги и недостатки 3 страница

Итак, в группу процессов третьего подкласса входят непроизвольные движения, тонические напряжения, ми­мика и пантомимика, а также большой класс вегетатив­ных реакций, сопровождающих действия и состояния человека.

Многие из этих процессов, особенно вегетативные компоненты, составляют классический объект физиоло­гии. Тем не менее, как я уже сказала, они чрезвычайно важны для психологии. Важность эта определяется дву­мя обстоятельствами.

Во-первых, обсуждаемые процессы включены в обще­ние между людьми и представляют собой важнейшие дополнительные (наряду с речью) средства коммуника­ции.

Во-вторых, они могут быть использованы как объек­тивные показатели различных психологических характе­ристик человека—его намерений, отношений, скрытых желаний, мыслей и т. д. Именно с расчетом на эти про­цессы в экспериментальной психологии ведется интен­сивная разработка так называемых объективных инди­каторов (или физиологических коррелятов) психических процессов и состояний.

Для пояснения обоих пунктов снова приведу при­меры.

Первый пример будет развернутой иллюстрацией то­го, как можно непроизвольно и неосознаваемо переда­вать информацию другому лицу.

Речь пойдет о “таинственном” феномене “чтения мыслей” с помощью мышечного чувства. Вы, наверное, слышали о сеансах, которые дают некоторые лица с эстрады. Суть их искусства состоит в действительно уникальной способности воспринимать у другого лица так называемые идеомоторные акты, т. е. тончайшие мышечные напряжения и микродвижения, которые со­провождают усиленное представливание какого-то дей­ствия.

Однажды мне довелось посетить сеанс В. Мессинга, одного из самых известных “чтецов мыслей”, и я поде­люсь с вами своими впечатлениями.

Его сеансы обычно проходили так. Из публики писа­лись в жюри записки с заданиями: жюри (составленное из зрителей) знакомилось с ними и приглашало автора одного из заданий на сцену, чтобы тот выступил в роли мысленного транслятора, или индуктора. Для этого он должен был, положив свою руку на предплечье В. Мес­синга, усиленно думать о предстоящем действии. Индук­тор предупреждался, что, если В. Мессинг будет делать не то, следует мысленно решительно говорить ему “нет!”

Нужно заметить, что круг задач, которые выполнял В. Мессинг, был достаточно ограничен. Перед началом сеанса его ассистент перечислял, что Мессинг не берет­ся отгадывать: он не воспроизводил задуманные тексты или стихотворения, не писал под диктовку, не отгадывал рисунки, ноты и т. п.

А что же он брался делать? Для примера проводи­лись наиболее выдающиеся случаи его отгадок. Напри­мер, однажды Мессинг отыскал в зале задуманный ряд, подошел к зрителю, сидящему на определенном месте, вынул у него из кармана пиджака карманные шахматы, расставил фигуры заданным образом и сделал заданный ход. Или: нашел книгу, в ней—указанную страницу и прочитал задуманную строчку.

Пристальный анализ подобных задач показывает, что все они имеют “маршрутный” или “адресный” характер, т. е. требуют куда-то пойти, где-то остановиться, что-то куда-то передвинуть и т. п. И вот человек, усиленно думая о нужном движении, сам того не замечая, слегка подталкивает В. Мессинга в нужном направлении и ос­танавливает в нужном месте.

Вы скажете: “Ну хорошо, “подтолкнуть” человека к тому, чтобы он сошел со сцены в зал, “провести” его по рядам, “остановить” около нужно ряда и места—это еще возможно. Но как же дальше? Как быть, например, с расстановкой шахмат?”

Отвечу, в подобных задачах Мессингу помогал до­полнительный прием—совершение непрерывных про­бующих движений, на каждое из которых он получал сигналы “разрешения” или “запрета”.

Чтобы не быть голословной, поделюсь личным опы­том: на уже упомянутом сеансе мне посчастливилось выступить в роли индуктора.

Задуманная мной задача состояла из нескольких простых дей­ствий. Сначала надо было, идя по сцене, описать траекторию вось­мерки, обогнув последовательно стол жюри и стол ассистента, потом пройти тот же маршрут в обратном направлении, наконец, подойти к роялю на сцене, повернуть стул сиденьем наружу и сесть на него. Вот и все.

Надо сказать, что Мессинг начинал с того, что приводил индук­тора в особое состояние. Он поставил меня перед собой - учтите, что все это происходило на сцене, на нас были направлены про­жектора, а также взоры нескольких сот зрителей. К тому же сам Мессинг был очень возбужден, он “ел” меня глазами, делал перед моим лицом какие-то пассы, проводил руками по моим рукам, тре­буя расслабиться, и в то же время приказывал нервными отрывоч­ными фразами: “Прошу вас, смотрите на меня, смотрите на меня, смотрите на меня! Думайте, думайте! Думайте, думайте!” Потом дал мне руку - рука сильно дрожала; я подумала, что, наверное, это тоже специальная мера, чтобы “раскачать” и мою руку и чтобы она лучше “транслировала” мои намерения.

Наконец, задав очень быстрый темп движения, ой двинулся впе­ред, так что я за ним еле успевала.

Мы проделали половину “восьмерки”, когда я решила, продолжая думать о задании, проконтролировать свою руку, чтобы она двига­тельного ничего не сообщала. Как только я приняла это решение, Мессинг сделал совершенно ненужную петлю, во время которой мы чуть вообще не сбежали со сцены. (Надо сказать, что подавляющее большинство задач до этого решались в зале, и он привык отправ­ляться в зал.)

Только большими усилиями руки (уже вполне сознательными) мне удалось вернуть его на нашу “восьмерку”.

Наконец, мы подошли к стулу у рояля -и здесь случилось не­что совершенно непредвиденное. На стуле случайно оказался коше­лек, кем-то забытый. Кошелек никак не входил в программу, но Мессинг этого не мог знать. Он схватил кошелек и стал вертеть его в руках. Я “думала” изо всех сил, что ему не надо этого делать (что выражалось, как я чувствовала, в энергичных запрещающих сжа­тиях моей руки). Он, конечно, воспринимал эти сигналы, но продол­жал искать в ложном направлении: побежал к своему рабочему столику, открыл кошелек и стал выкидывать все, что там лежало.

Здесь я уже совсем пришла в ужас, и изо всех сил транслиро­вала ему “запрещения”, но он только говорил: “Мне больно, мне больно!”—и продолжал действовать в том же духе. Среди прочих вещей в кошельке оказалась автобусная книжечка. Он ее то вкла­дывал, то выкладывал, а в конце концов начал отрывать от нее один билетик за другим (смотрите, какая изобретательность в поиске!).

Наконец, мне удалось почти буквально “оттащить” ,его назад к роялю. Надо сказать, что к этому, моменту мне уже захотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Я уже не следила за тем, чтобы не подавать знаков, наоборот, старалась подавать их изо всех сил.

Итак, мы подошли к стулу, и я стала “думать”, чтобы он его повернул (такими несколько поворачивающими движениями руки).

И Мессинг начал, действительно, поворачивать стул, но, увы— вверх ногами! Я усиленно думала, что его надо повернуть не так, а вот так, но ничего не действовало. Он вертел его минуты три;

наконец, стул оказался в нужном. положении, и я резко расслабила руку.

Но еще не конец, и Меесинг это чувствовал. Теперь по про­грамме записки, которая находилась перед глазами жюри, надо было сесть на стул. И вот эта задача оказалась самой трудной! Ведь она была “неадресной”! Нужно было придать определенную позу своему телу, и это-то как раз труднее всего было отгадать по мышечным усилиям моей руки.

7L когда в ответ на мое усиленное думание Мессинг снова на­чал переворачивать стул вверх ногами, мне пришлось перейти на старый, проверенный способ передачи мыслей — сказать ему сквозь зубы: “Сядьте!” — и только тогда наше выступление закончилось.

Итак, еще раз: во-первых, большая активность и изоб­ретательность при поиске нужного действия и, во-вто­рых, высокая чувствительность к идеомоторным сигна­лам - этих двух способностей достаточно для выполне­ния сложных “адресных” задач при так называемом чтении мыслей.

Теперь спросим себя: а происходит ли неосознавае­мая передача информации в обыденной жизни, в про­фессиональной деятельности? Конечно, происходит, Вспомним некоторые виды спорта, которые требуют точ­ного согласования движений партнеров, например, пар­ное фигурное катание. Хотя этот вопрос и не исследо­вался специально, с большой вероятностью можно пред­положить, что удивительная слаженность у фигуристов достигается за счет взаимного восприятия мимолетных мышечных напряжений, перераспределений тонуса, не­заметных подготовительных движений и т. п. Заметим, что сознание спортсменов обычно занято художествен­ной стороной исполнения, так что взаимный обмен дви­гательной информацией, скорее всего, проходит на не­осознаваемом уровне.

Возьмем другой пример: боксеры и фехтовальщики. Должны они уметь разгадывать готовящиеся удары про­тивника? Обязательно должны. И вот та непрерывная двигательная активность, в которой находится фехтую­щий или боксирующий спортсмен, наверняка, направле­на не только на подготовку нужного движения, но и на маскировку его. Канал общения между противниками как бы забивается лишними движениями, и последние организуются как мера предотвращения невольной, не­осознаваемой передачи информации.

Но сделаем шаг в еще более широкую область—по­вседневное общение людей друг с другом. Неосознавае­мые и полуосознаваемые компоненты речевой моторики постоянно обнаруживают наши состояния и настроения. Ведь голос человека может приобретать массу оттенков:

быть глухим, звонким, хриплым, металлическим, дрожа­щим, мягким, и всеми этими качествами он обязан тони­ческой активности голосовых связок и артикуляционно­го аппарата. Она, как и напряжения руки, далеко не всегда осознается, особенно ввиду того, что главная функция речевых движений состоит в передаче смысла, и сознание занято преимущественно этой их стороной.

Важно подчеркнуть, что эмоционально-выразитель­ные сопровождения подобных действий часто не осозна­ются не только лицом, “индуцирующим” сигналы этого рода, но и тем, кто их воспринимает.

Сколько раз вам, наверное, приходилось наблюдать, как один человек перенимает у другого позы, жесты, ма­неру говорить, совершенно не замечая этого. Способность неосознаваемых компонентов общения оказывать на другое лицо также неосознаваемое действие является одним из самых замечательных их свойств. Можно ду­мать, что свойство это уходит корнями в биологические механизмы подражания и эмоционального заражения, которые играют ведущую роль в коммуникации живот­ных.

Сказанного, наверное, достаточно, чтобы понять, по­чему в экспериментальной психологии издавна пред­принимались попытки обнаружить, и по возможности зарегистрировать, неосознаваемые компоненты действий и состояний человека.

В качестве примера я приведу одно исследование, которое было проведено в 20-х гг. нашего века молодым тогда психологом А. Р. Лурией, впоследствии ученым с мировым именем, профессором Московского универси­тета.

В основу этого исследования был положен так назы­ваемый ассоциативный эксперимент, предложенный в на­чале века К.- Юнгом для выявления скрытых аффектив­ных комплексов. В таком эксперименте испытуемому обычно предъявляют длинный список слов, на каждое из которых он должен ответить первым приходящим в голову словом.

А. Р. Лурия внес в описанную методику следующую модификацию: он просил испытуемого вместе с произне­сением ответного слова нажимать на очень чувствитель­ный датчик (это была мембрана пневматического бара­банчика). Таким образом, словесный ответ сочетался, или сопрягался, с моторной ручной реакцией, ввиду чего методика в целом и. получила название сопряженной . моторной методики А. Р. Лурии [69j.

И вот что оказалось. Если предлагаемое слово было нейтраль­ным, то через положенное время, в среднем спустя 2—3 с, следовал ответ (например, дом—окно, стол—стул) и запись моторной реак­ции имела острый пик, который означал уверенное нажатие на дат­чик. Если же предлагалось, эмоционально окрашенное слово, то время речевой реакции увеличивалось до 10—25 и более секунд, но это было известно и раньше. Что же касается моторного ответа, то он тоже задерживался, но до явного нажатия в руке разыгрывалась своего рода “тоническая буря”: на записи руки можно было видеть подъемы и спады, снова подъемы, дрожь и т. п. Все это отражало “смятение” испытуемого в период подыскания подходящего ответа.

Эта методика была применена А. Р. Лурией к лицам, которые находились под следствием и подозревались в преступлении.

Вот один пример. Субъекту, причастному к убийству, дается слово “полотенце” (для него это значимое слово, так как во время

преступления жертва при сопротивлений поранила ему руку и он оторвал кусок полотенца, чтобы перевязать рану). Следует период молчания в течение 7 с. Одновременно в моторной сфере наблюда­ется тоническое волнение - на записи медленно поднимается “горб” с неровной, колеблющейся формой; внешняя же реакция так и не наступает [69, с. 232].

В настоящее время высокая техническая оснащен­ность психологического эксперимента позволила изучить и применять в целях диагностики различных психиче­ских состояний человека (эмоционального возбуждения, напряжения, стресса, концентрации внимания и др.) десятки объективных индикаторов. Среди них и тради­ционные физиологические показатели, такие как пульс, частота дыхания, кровяное давление, электрическая ак­тивность мозга и такие недавно изученные индикаторы, как, например, микродвижения глаз, зрачковая реакция и др.

Любопытные результаты были получены в одном американском исследовании, где для выявления эмоцио­нальных состояний использовалась регистрация ширины зрачка.

Испытуемым-студентам (мужчинам и женщинам) предъявлялись картины различного содержания. Среди них были фигура обнаженного -мужчины, фигура обнаженной женщины, изображение матери с ребенком и пейзаж.

Рис. 4. Изменение ширины зрачка (неосознаваемый компо­нент эмоциональных реакций) при восприятии различных изображений

Как видно на рис. 4, у испытуемых-мужчин ширина зрачка оказалась наибольшей при рассматривании фигуры женщины, а у женщин — при восприятии матери и ребенка. Кстати, с помощью этого метода оказалось возможным выявлять лиц-гомосексуалистов.

В целом в ходе исследований подобного рода обна­ружилась следующая важная в теоретическом и прак­тическом отношении закономерность. Когда перед чело­веком возникает задача овладения собственными выра­зительными реакциями, то он решает ее с разным успе­хом в отношении реакций различного типа.

Легче всего человеку удается контролировать внеш­ние действия (слова, движения и пр.), заметно труднее— мышечную тонику (позу, мимику, интонацию). Наконец, на последнем месте оказываются такие вегетативные компоненты действий, как слезы, дрожь, изменения зрач­ка и т. п. Из сказанного ясно, что малоосознаваемые реакции могут быть наиболее информативными и, воз­можно, наиболее действенными в плане передачи эмо­циональных состояний в процессе общения.

Лекция 6

НЕОСОЗНАВАЕМЫЕ ПРОЦЕССЫ (продолжение)

НЕОСОЗНАВАЕМЫЕ ПОБУДИТЕЛИ ДЕЙСТВИЙ:

3. ФРЕЙД И ЕГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ;

ФОРМЫ ПРОЯВЛЕНИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО;

МЕТОДЫ ПСИХОАНАЛИЗА. “НАДСОЗНАТЕЛЬНЫЕ” ПРОЦЕССЫ. СОЗНАНИЕ И НЕОСОЗНАВАЕМОЕ ПСИХИЧЕСКОЕ. МЕТОДЫ ВЫЯВЛЕНИЯ НЕОСОЗНАВАЕМЫХ ПРОЦЕССОВ

Обратимся ко второму большому классу неосознавае­мых процессов — неосознаваемым побудителям созна­тельных действий.

Эта тема тесно связана прежде всего с именем Зиг­мунда Фрейда. Сначала несколько слов о самом 3. Фрейде..

Он прожил 83 года (1856—1939), и почти 80 лет из них провел .в Вене. После окончания медицинского фа­культета Венского университета 3. Фрейд некоторое время пробыл в Париже, в клинике известного в то вре­мя психиатра Шарко, а затем вернулся в Вену, где стал работать в качестве практикующего врача.

Вскоре после начала своей врачебной деятельности он занялся разработкой теоретических проблем личности и особого метода лечения психических заболеваний, в основном неврозов. Как теория Фрейда, так и его метод лечения, названный им психоаналитическим, стали очень популярны. Сам 3. Фрейд считается одним из самых из­вестных психологов XX в.

Однако отношение к теории 3. Фрейда и к его взгля­дам в целом было очень противоречивым. Его теория как никакая другая с самого начала подвергалась оже­сточенной критике и даже осуждению.

С чем же связано такое противоречивое отношение к творчеству Фрейда? Одна из причин состоит в том, что .3. Фрейд был сам очень противоречив. Когда читаешь его тексты, то удивляешься присутствию в них элемен­тов прямо противоположного рода. С одной стороны, он очень внимателен к фактам, можно сказать, великий знаток фактов. С ними он очень корректно работает, интересно обобщает, выдвигает смелые теоретические положения и снова доказывает их фактами. С другой стороны, в его текстах встречаешь теоретические по­строения, практически ничем не обоснованные.

Надо сказать, что удельные веса того и другого ком­понентов очень разные в различных его произведениях. И чем раньше написан текст, тем больше корректной ра­боты с фактами, а чей позднее — тем больше теорети­ческих спекуляций. Возникает впечатление, что чем больше росла слава 3. Фрейда, тем больше он начинал верить в то, что его построения верны, и становился ме­нее самокритичен.

К тому же надо добавить, что- критику своей теории он принимал как подтверждение последней. Согласно его теории человек не пропускает в сознание всю правду о себе. Точно так же и человечество, говорил Фрейд, не хочет принять его учение об истинной природе человека, и критика его теории есть работа тех же самых механиз­мов защиты и вытеснения, которые действуют в индиви­дуальной психике, но только в масштабе общественного сознания.

3. Фрейд был современником В. Вундта, В. Джемса и Э. Титченера. Когда он начал создавать свою теорию, то отчетливо понимал, насколько она расходится с тра­диционной психологией, т. е. с психологией сознания.

Говорят, однажды он сравнил Вундта с легендарным великаном, у которого была снесена голова, а он, в пылу битвы не замечая этого, продолжал сражаться. Фрейд заметил, что традиционная психология, по-видимому, умерщвлена его учением о сновидениях, но она этого пока не замечает и продолжает поучать дальше.

3. Фрейд обладал непримиримым характером. Он растерял почти всех своих учеников, которые пытались как-то изменить или дополнить его доктрину. Поскольку психоанализ пробивает себе дорогу с величайшим тру­дом, считал он, каждое отступление следует рассматри­вать как предательство.

Я остановлюсь далее на одном наиболее позитив­ном вкладе Фрейда—описании и анализе неосознавае­мых причин некоторых психических явлений и действий. Маленькая историческая справка. Интерес к неосознаваемым процессам возник у Фрейда в самом начале его врачебной деятель­ности. Толчком послужила демонстрация так называемого постгип­нотического внушения, на которой Фрейд присутствовал и которая произвела на него потрясающее впечатление.

Одной даме внушили в гипнозе, что она по пробуждении долж­на взять зонтик кого-то из гостей, стоящий в углу комнаты. Когда она проснулась, то действительно взяла зонтик и раскрыла его. На вопрос, зачем она это сделала, дама ответила, что захотела прове­рить, исправен ли зонтик. Когда же ей заметили, что зонтик чужой, она смутилась и поставила его на место.

Подобные факты были известны и до Фрейда. При­веду описание еще одного интересного случая, принад­лежащее французскому психиатру XIX в. Ш. Рише, ко­торый много занимался гипнозом.

Врач внушил в гипнозе одной своей пациентке, чтобы та при­шла к нему через неделю; он внушил ей также, что по пробужде­нии она не будет помнить об этом задании. Прошла неделя, и в назначенный день и час раздался звонок. Появилась пациентка со следующими словами: “Я решительно не знаю, зачем пришла; пого­да ужасная. У меня дома гости. Я бежала, чтоб сюда скорее дойти;

мне некогда у вас оставаться, я должна немедленно уйти. Это про­сто нелепо. Я совершенно не понимаю, зачем пришла” [91, с. 141].

Но вернемся к 3. Фрейду. Какие особенности фено­мена постгипнотического внушения привлекли его вни­мание? Во-первых, неосознаваемость причин совершае­мых действий. Во-вторых, абсолютная действенность этих причин: человек выполняет задание, несмотря на то, что сам не знает, почему он это делает. В-третьих. стремление подыскать объяснение, или мотивировку, своему действию. Наконец, в-четвертых, возможность иногда путем длительных расспросов привести человека к воспоминанию об истинной причине его действия, по крайней мере так было в случае с зонтиком.

На основании анализа подобных и многих других фактов—о них я скажу позже—3. Фрейд создал свою теорию бессознательного. Согласно ей в психике челове­ка существуют три сферы, или области: сознание, предсознание и бессознательное.

Типичными обитателями предсознательной сферы, по мнению Фрейда, являются скрытые, или латентные, знания. Это те знания, которыми человек располагает, но которые в данный момент в его сознании не присут­ствуют.

Вы, например, очень хорошо знаете имя и отчество своей тети или бабушки, но до того, как я упомянула об этом, актуально их не осознавали. Точно так же вы хо­рошо знаете теорему Пифагора, но и она не присутству­ет постоянно в вашем сознании.

Таким образом, по Фрейду, психика шире, чем сознание. Скрытые знания—это тоже психические образо­вания, но они неосознанны. Для их осознания, впрочем, нужно только усилить следы прошлых впечатлений.

Фрейд считает возможным поместить эти содержания в сферу, непосредственно примыкающую к сознанию (в предсознание), поскольку они при необходимости легко переводятся в сознание.

Что же касается области бессознательного, то она обладает совершенно другими свойствами

Прежде всего содержания этой области не осознают­ся не потому, что они слабы, как в случае с латентными знаниями. Нет, они сильны, и сила их проявляется а том, что они оказывают влияние на наши действия и состоя­ния. Итак, первое отличительное свойство бессознатель­ных представлений — это их действенность. Второе их свойство состоит в том, что они с трудом переходят в сознание. Объясняется это работой двух механизмов, которые постулирует Фрейд, — механизмов вытеснения и сопротивления.

По мнению 3. Фрейда, психическая жизнь человека определяется его влечениями, главное из которых— сексуальное влечение (либидо). Оно существует уже у младенца, хотя в детстве оно проходит через ряд ста­дий и форм. Ввиду множества социальных запретов сек­суальные переживания и связанные с ними представле­ния вытесняются из сознания и живут в сфере бессозна­тельного. Они имеют большой энергетический заряд, однако в сознание не пропускаются: сознание оказывает им сопротивление. Тем не менее они прорываются в соз­нательную жизнь человека, принимая искаженную или символическую форму.

Фрейд выделил три основные формы проявления бес­сознательного: это сновидения, ошибочные действия (за­бывание вещей, намерений, имен; описки, оговорки и т. п.) и невротические симптомы.

Невротические симптомы были главными проявления­ми, с которыми начал работать Фрейд. Вот один пример из его врачебной практики.

Молодая девушка заболела тяжелым неврозом после того, как, подойдя к постели умершей сестры, на мгновение подумала о своем шурине (муже сестры): “Теперь он свободен и сможет на мне же­ниться”. Эта мысль была тут же ею вытеснена как совершенно неподобающая в данных обстоятельствах, и, заболев, девушка совер­шенно забыла всю сцену у постели сестры. Однако во время лечения она с большим трудом и волнением вспомнила ее, после чего на­ступило выздоровление.

Согласно представлениям 3. Фрейда, невротические симптомы—это следы вытесненных травмирующих пе­реживаний, которые образуют в сфере бессознательного сильно заряженный очаг и оттуда производят разрушительную работу. Очаг должен быть вскрыт и разряжен — и тогда невроз лишится своей причины.

Обратимся к случаям проявления неосознаваемых причин действий в обыденной жизни, которые в ранний период своей научной деятельности в большом количестве собрал и описал 3. Фрейд [123].

Далеко не всегда (и вы сейчас это увидите) в основе симптомов лежит подавленное сексуальное влечение. В повседневной жизни возникает много неприятных пе­реживаний, которые не связаны с сексуальной сферой, и тем не менее они подавляются или вытесняются субъ­ектом. Они также образуют аффективные очаги, кото­рые “прорываются” в ошибочных действиях.

Вот несколько случаев из наблюдений 3. Фрейда.

Первый относится к анализу “провала” его собственной памяти. Однажды Фрейд поспорил со своим знакомым по поводу того, сколь­ко в хорошо известной им обоим дачной местности ресторанов: два или три? Знакомый утверждал, что три, а Фрейд—что два. Он назвал эти два и настаивал, что третьего нет. Однако этот третий ресторан все-таки был. Он имел то же название, что и имя одного коллеги Фрейда, с которым тот находился в натянутых отноше­ниях.

Другой пример. Один знакомый Фрейда сдавал экзамен по фи­лософии (типа кандидатского минимума). Ему достался вопрос об учении Эпикура. Экзаменатор спросил, не знает ли он более поздних последователей Эпикура, на что экзаменующийся ответил: “Как же, Пьер Гассенди”. Он назвал это имя потому, что два дня назад слышал в кафе разговор о Гассенди как об ученике Эпикура, хотя сам его работ не читал. Довольный экзаменатор спросил, откуда он знает это имя, и знакомый солгал, ответив, что специально интере­совался работами этого философа.

После этого случая имя П. Гассенди, по словам знакомого Фрейда, постоянно выпадало из его памяти: “По-видимому, виной тому моя совесть,—заметил он,—я и тогда не должен был знать этого имени, вот и сейчас постоянно его забываю” [123, с. 112].

Следующий пример относится к оговоркам. 3. Фрейд считал, что оговорки возникают не случайно: в них прорываются истинные (скрываемые) намерения и переживания человека.

Однажды председатель собрания, который по некоторым личным причинам не хотел, чтобы собрание состоялось, открывая его, произнес: “Разрешите считать даже собрание закрытым”.

А вот пример ошибочного действия. Когда Фрейд был молодым практикующим врачом и ходил к больным на дом (а не они к нему), он заметил, что перед дверями .некоторых квартир он вместо того чтобы позвонить, доставал собственный ключ. Проанализировав свои переживания, он нашел, что это случалось у дверей тех больных, где он чувствовал себя “как дома” [123, с. 147].

В психоанализе был разработан ряд методов выяв­ления бессознательных аффективных комплексов. Глав­ные из них — это метод Свободных ассоциаций и метод анализа сновидений. Оба метода предполагают актив­ную работу психоаналитика, заключающуюся в толкова­нии непрерывно продуцируемых пациентом слов (метод свободных ассоциаций) или сновидений.

С той же целью используется уже частично знакомый" вам ассоциативный эксперимент. Расскажу об этом ме­тоде более подробно, так как он наиболее простой.

Вы уже знаете, что в ассоциативном эксперименте ис­пытуемому или пациенту предлагают быстро отвечать любым пришедшим в голову словом на предъявляемые слова. И вот оказывается, что после нескольких десят­ков проб в ответах испытуемого начинают появляться слова, связанные с его скрытыми переживаниями.

Если вы читали рассказ К. Чапека “Эксперимент док­тора Роуса”, то могли составить себе представление о том, как это все происходит.

Передам вам краткое содержание рассказа. В чешский городок приезжает американский профессор-психолог, чех по происхожде­нию. Объявляется, что он продемонстрирует свое профессиональное мастерство. Собирается публика — знать города, журналисты и дру­гие лица. Вводят преступника, который подозревается в убийстве. Профессор диктует ему слова, предлагая отвечать первым пришед­шим в голову словом. Сначала преступник вообще не желает иметь с ним дело. Но потом игра “в слова” его увлекает, и он в неё втя­гивается. Профессор дает сначала нейтральные слова: пиво, улица, собака. Но постепенно он начинает включать слова, связанные с об­стоятельствами преступления. Предлагается слово “кафе”, ответ— “шоссе”, дается слово “пятна”, ответ—“мешок” (потом было выяс­нено, что пятна крови были вытерты мешком); на слово “спря­тать”—ответ “зарыть”, “лопата”,—“яма”, “яма”—“забор” и т. д.

Короче говоря, после сеанса по рекомендации профессора поли-цейские отправляются в некоторое место около забора, раскапывают яму и находят спрятанный труп [129].

У нас нет возможности разбирать далее теорию и технику психоанализа, равно как и его критику. Все это требует специального курса лекций. Моя цель была лишь познакомить вас с главным вкладом 3. Фрейда— открытием им сферы динамического бессознательного и описанием форм его проявления. Обратимся к третьему классу неосознаваемых процессов, которые я условно обозначила как “надсознательные” процессы. Если попытаться кратко их охарак­теризовать, то можно сказать, что это процессы образо­вания некоего интегрального продукта большой созна­тельной работы, который затем “вторгается” в созна­тельную жизнь человека и, как правило, радикально ме­няет ее течение.

Чтобы понять, о чем идет речь, представьте себе, что вы заняты решением проблемы, о которой думаете изо дня в день в течение длительного времени, исчис­ляемого неделями и даже месяцами или годами. Это жизненно важная проблема. Вы думаете над каким-то вопросом, или о каком-то лице, или над каким-то собы­тием, которое не поняли до конца и которое вас почему-то очень затронуло, вызвало мучительные размышления, колебания, сомнения. Думая над вашей проблемой, вы перебираете и анализируете различные впечатления и события, высказываете предположения, проверяете их, спорите с собой и с другими. И вот в один прекрасный день все проясняется—как будто пелена падает с ва­ших глаз. Иногда это случается неожиданно и как бы само собой, иногда поводом оказывается еще одно рядо­вое впечатление, но это впечатление как последняя кап­ля воды, переполнившая чашу. Вы вдруг приобретаете совершенно новый взгляд на предмет, и это уже не ря­довой взгляд, не один из тех вариантов, которые вы перебирали .ранее. Он качественно новый; он остается в вас и порой ведет к важному повороту в вашей жизни.