И это все о Нем, или Звезда и смерть Сириуса Блэка, часть шестая. Досье на обвиняемого-7: Азкабан
Прежде чем допустить многострадальных читателей до своего свежего, нефэндомного взгляда на тему «Некоторые аспекты взаимодействия островной тюрьмы Азкабан дементорного типа и м-ра С.Блэка в 1981-1993 гг.», авторы собираются сделать возмутительное признание, которое, как они весело надеются, несколько смягчит их, авторов, участь.
Дело в том, дорогие друзья и прочие неизвестно зачем заглядывающие сюда личности, что мы честно пытались писать об отсидке звезды в трагических тонах и вообще стиле «графиня побледнела». Но поскольку чем дальше, тем больше никакой бледной графини (она же аццкий пафос) у нас не выходило, а упорно получался пулемет (юмористические зарисовки поведения звезды в азкабанском быту), мы сели и стали думать, почему бы это, собственно.
Да не усомнится уважаемая общественность, что поводов для аццкого пафоса ситуация дает более чем достаточно. Возгласим же пафосно: все и вся против маньяка. И добавим: то есть абсолютно.
Начнем с обстановки. Сама по себе она всячески предрасполагает если не к сумасшествию, то уж точно к скорейшему затиханию с последующей глубочайшей депрессией. Что, по сути, представляет собой Азкабан? Морально-нравственную дыбу, с которой пытаемых к тому же не снимают годами. А что маньяк многолетние прелести застенка прочувствовал на себе в полной мере, мы знаем с его же собственных слов.
Рассказ Сириуса о тюремных университетах очень выразителен, при всей его краткости и фрагментарности, а может быть, даже благодаря им. Главное здесь – не страданья нечеловеческие, а попытки логически объяснить, как он, бедняга, там не двинулся с глузду и даже сумел рвануть на волю. Ну и, как всегда, логические объяснения Сириуса есть невероятно трогательная штука. Перечитайте УА – так и видно, как звезда мучается с формулировками исключительно для Гарри и прочих юных слушателей, ну и по большой просьбе друга. А так в жизни бы не собрался. Ну, сидел и сидел. Ну, сбежал и сбежал. Чего заморачиваться-то?
Однако именно благодаря скупости формулировок маньяка авторы безусловно уверены, что ему в Азкабане пришлось на редкость тяжко. Дело в том, что чересчур точное, детальное и вообще распространенное описание индивидуумом своих пекельных мук сразу вызывает некую девальвацию оных мук и вообще определенные сомнения в правдивости рассказа. Настоящая боль, как и настоящая любовь, имеет свою стыдливость.
Сириус в отношении своих страданий правильно стыдлив. Это вам не истерически-рефлективная Беллатрикс, доставшая душераздирающим описанием собственного мученичества во имя волдемортово уже всех, начиная с того же Волдеморта (об этом самоупоенной палачихе не без удовольствия напоминает строгий, но справедливый Северус Снейп, которому от нас за это отдельное душевное спасибо).
Но даже не располагай мы показаниями Сириуса, все равно понять, каково пришлось в тюрьме маньяку, вполне возможно. Напомним общеизвестное: камера была одной из самых надежных, и дементоры присутствовали рядом постоянно, то бишь роздыху пытаемому не давали. (Фадж: «…он был одним из самых охраняемых заключенных. Дементоры стояли у него за дверью днем и ночью»). Как действуют дементоры на людей, даже при краткосрочном контакте, и особенно на тех, кто пережил в жизни что-то очень страшное, мы прекрасно знаем хотя бы по Гарри. А ведь в Азкабане дементоры все время рядом, и шоколад, мы твердо уверены, в рацион узников не входит.
Пытка дементорами крайне эффективна – вплоть до того, что «крепость находится на крошечном островке посреди моря, но на самом деле, чтобы удержать преступников, не нужны ни стены, ни вода. Если они где и заперты, так это в своих собственных страданиях, не способные подумать ни о чем радостном. Большинство сходит с ума в первые же недели».
Любой человек в Азкабане неминуемо и по принципу дурной бесконечности прокручивает в голове худшее, что было в его жизни, причем мучительно размышляет над своими ошибками и раз за разом убеждается в невозможности эти ошибки исправить. А также с немеркнущей остротой осознает полную безнадежность своего положения. И все это – пока он не сойдет с ума или по крайней мере не окажется на грани. Между тем положение Ярчайшего таково, что ему впору рехнуться и без Азкабана.
Бывает, когда человеку кажется, что он все потерял. А бывает, когда он действительно все потерял. Сириус являет собою яркий пример второй, куда более трагической, ситуации. Семья? Отец и брат мертвы, а как повлияет на мать пожизненное заключение последнего (и, упорно нам кажется, любимого) сына – страшно представить. Друзья? Джеймс и его жена погибли, причем не без участия Сириуса. Стараниями еще одного старого друга звезда, собственно, и сидит в тюряге. Для третьего друга-Мародера, а также соратников по Ордену, Директора и вообще любого приличного человека (не будем принимать во внимание шваль типа Питера и Волдеморта, знающих правду) Сириус отныне и навсегда – предатель и подонок. Простые радости жизни, которые маньяк, будучи совершенно нормальным молодым человеком, несомненно, ценит (мотоцикл, риск, дружеский выпивон с оттягами, солнце, воздух, вода и блондинки, и вообще свобода во всех ее проявлениях) – безнадежно потеряны.
Не забудем, что и без дополнительных пыток неугомонному человеку типа Сириуса просидеть 12 лет в каменном мешке очень нелегко. Вспомним также, в компании кого очутился нетерпимый ко злу и волдемортничеству страстный боец Ордена Феникса, и посочувствуем ему вдесятеро. (Отметим на полях, что по крайней мере некоторым из палачей Сириус не может не сочувствовать, ибо человек он очень добрый. Например, девятнадцатилетнего Барти он открыто жалеет. Конечно, в виновности Крауча Ярчайший не очень уверен. Но когда он скорбно говорит о Барти - совсем был мальчик, это с позиций убеленного сединами солидного двадцатидвухлетнего возраста звезды весьма и весьма забавно. А если вспомнить, что Крауч-мл. - сын человека, который, собственно, и отправил Сириуса в пыточную без суда и следствия, ситуация заставляет испытать к маньяку дополнительное уважение.
Однако и вообще, и с точки зрения особенностей азкабанского застенка самое страшное, думается нам, - это сознание, что во многом Сириус виноват сам. Потакал себе, потакал ботинку и вообще бился в истерике. В то время как свободно мог бы вовремя поговорить с мамой по душам, разобраться с Люпином, разобраться (с совершенно другим акцентом) с Петтигрю, а главное – вернуть время назад и что-нибудь изменить в цепочке собственных глупостей, из-за которых погибли Джеймс и Лили. Через 12 лет, оказавшись лицом к лицу с Гарри, Сириус скажет о них: я все равно что убил их, Гарри. У него так и не отболело. Что же было в Азкабане, где воспоминание и вина не могут не грызть человека без передышки?
Было, считается авторам, вот что. Вспомним, что в принципе маньяк может сбежать из тюрьмы в любой момент, как только сбросит вес до нужной кондиции и сможет в собачьем варианте просунуться между прутьями решетки. Вряд ли на дементорских харчах пришлось бы долго ждать. Годик-другой… но Сириус сидит в своей камере целых двенадцать лет. Почему?
Ответ обескураживающе прост: ему некуда и незачем бежать. А еще Азкабан для Сириуса – наказание, предписанное ему не только властями и судьбой. В определенной степени (мы не уверены, что сознательно) Сириус сам наказывает себя Азкабаном.
Чтобы у маньяка появилось желание сделать лапы, на него прежде должна свалиться настоятельная необходимость спасти кого-то другого, а не себя. Только это способно сломать прутья клетки, сделанной из чувства вины. И когда Фадж любезно зажигает для Сириуса огонек в виде пункта В, маньяк, будьте уверены, свой шанс не упустит.
Но чтобы не упустить шанс после 12 лет непрерывной пытки, надо сохранить в себе не только разум и волю, но и огромное количество жизненных сил. Словом, упорно противостоять давлению палачей. К тому же после побега Ярчайший отправляется не на тропический пляж отлеживаться и приходить в себя, а исполнять обязанности крестного, рискуя в любую минуту вернуться в общество дементоров (а с февраля и того хуже).
Вот тут, как нам кажется, и надо искать истоки пулемета, который у нас все получается.
Что силой духа и целеустремленностью маньяк не обделен, ясно даже и ежу. Сириус вроде как сам объясняет механизм своего выживания в Азкабане. «Думаю, я не сошел с ума только потому, что был уверен в своей невиновности. Это была совсем не счастливая мысль, и дементоры не могли выпить ее из меня... но она сохраняла мой рассудок, не давала забыть, кто я такой... помогала сохранить волшебную силу... Поэтому когда все вокруг становилось… слишком... я, прямо в камере, превращался в собаку. У дементоров, знаете, нет зрения... – Блэк сглотнул. – Они чувствуют людей через их эмоции... Они понимали, что мои чувства стали... менее человеческими, менее сложными... оттого, что я был собакой... но они, разумеется, решили, что я схожу с ума, как и все остальные, и их это не беспокоило». Однако, как всегда водится у хитрой Джоан, это объяснение правдивое, но не полное.
Маньяк не просто выживает в Азкабане. Он там еще отслеживает новости, ведет счет времени и делает умозаключения. А также интересуется, кто о чем говорит, причем не только днем, но и ночью, кто чем болен, кто к кому пришел, кого, где и когда похоронили, и так далее и тому подобное. Завести себе в подобных условиях некое подобие общественной жизни – для этого нужны феноменальная энергия, которой можно только восхищаться; феноменальная жажда жизни, которую следует очень уважать; и, конечно, феноменальное чувство юмора, которым обязательно следует насладиться в полной мере.
Когда все потеряно, остается лишь впасть в глубочайшую депрессию, - так отвечает своим поведением на Азкабан абсолютное большинство тех, кто там оказывается. Когда нечего терять, остается веселиться! – таков ответ Сириуса Азкабану. На наш взгляд, именно юмор позволил Сириусу остаться в нечеловеческих условиях человеком. К тому же вполне вменяемым и не менее (если не более) адекватным, чем на воле. Это пока маньяк не достиг страстно желаемого состояния невинной жертвы, он вовсю буянит и совершает ошибки. А вот когда мистер Блэк уже действительно жертва, и действительно вполне себе невинная, он демонстрирует такие чудеса выдержки и героизма, что просто ах. Ну и попутно несколько развлекается. Но кто-кто, а мы и сами в него за это камень не бросим, и другим не дадим.
А кто слеп настолько, что не видит: маньяк любил ну если не поработать немножко в пыточной камере массовиком-затейником, то по крайней мере потешить душу крутыми понтами, - для того есть растерянное свидетельство Фаджа про их личную встречу в тюрьме. Совершенно ясно, какой обворожительный спектакль был разыгран для министра слегка скучающим, но вполне благополучным гражданином из самой охраняемой камеры Азкабана.
Дабы со всевозможной наглядностью объяснить, как это выглядело, мы позволили себе создать легкий набросок кровью на каменной стене. Единственная вольность здесь, на наш взгляд, это замена морально-нравственных пыток на физические, но допущена она исключительно наглядности ради.
Итак.