О потенциале искусства и ответственности артистов 2 страница

До сих пор ценностные системы отличались высоким уровнем эгоистичности. Мы привыкли к высказыванию: “Я не хочу, чтобы меня обижали, поэтому я сам не обижаю других”. В значительной степени на этом же основана и христианская мораль, и вообще любая западная мораль. В отличие от нее, буддистская система ценностей преодоле­вает ограничения эгоцентричной ориентации, поскольку ее заботой является все сущее. Люди, о которых вы рассказы­ваете, тоже выходят в своих переживаниях за рамки эгои­стичных интересов и начинают ценить мир в целом таким, какой он есть. Вероятно, это происходит потому, что те, у кого есть опыт таких переживаний, ощущают мир как про­должение самих себя: они — часть мира, и мир — часть их. Поэтому они движутся к внесоциальным и даже внечело-веческим ценностям, лежащим далеко за пределами тех ценностей, которые обычно ассоциируются с моралью.

Г р о ф : Да, вы абсолютно правы! Это становится очевидным в результате систематической духовной практики с личными переживаниями, когда часто на­блюдаются этическое развитие и эволюция человека. В этом процессе можно выделить несколько стадий. Сначала человек отказывается от определенных действий в силу примитивного страха быть схваченным и наказан-

ным. На следующем уровне его поведение уже диктуется глубоко усвоенной системой заповедей или предписа­ний. Это то, что Фрейд называет супер-эго. Следующая стадия связана с осознанием закона кармы. Человек на­чинает понимать, что конкретные поступки влекут за собой конкретные последствия. Высшая форма нравст­венности проявляется в эмпирическом признании един­ства, объемлющего все мироздание, ощущении идентич­ности с другими чувствующими существами и осознании собственной божественности. В такой психодуховной эволюции изменение нашей морали отражает изменение в нашем понимании себя, мира и собственного места и роли в этом мире.

Л а с л о : Расширяются ли ценностные горизонты людей во время таких переживаний? Что говорит об этом ваш опыт, Стэн? Растут ли при этом люди? Эволю­ционируют ли они?

Г р о ф : Да. В некоторых формах эмпатии все еще присутствует элемент отдельности, различение между мной, как наблюдателем, и другим, тем, кто страдает. Есть разница между этой обычной жалостью и искрен­ним состраданием, которое порождается чувством един­ства и тождественности с другими.

Л а с л о : Последнее, вероятно, глубже, нежели ра­циональное понимание. Видимо, это интуитивное пере­живание своей сопричастности.

Р а с с е л : Я согласен с этим. Рассмотрим, к приме­ру, отказ от причинения страдания другим. Эту идею можно обнаружить в большинстве духовных традиций.По мере эволюции своего сознания люди начинают спонтанно тяготеть к ней. Вы знаете, что сами не хотите страдать, и теперь вы уже не желаете причинять страда­ние другим.

Это один из аспектов сострадания — сопереживать другому так же, как переживаем из-за самих себя, забо­титься о другом, как если бы это был я сам. Эта способ­ность возникает спонтанно, когда мы освобождаем свой ум от различных убеждений и концепций, отделяющих нас от других, и начинаем испытывать более глубокое сопереживание с ними.

Г р о ф : В необычных состояниях мы можем осоз­нанно переживать отождествление со всем, что является частью мироздания, — с людьми, с животными, с расте­ниями, с архетипическими существами. Возможно, для всего, что мы способны воспринимать как внешний объ­ект, существует соответствующее субъективное пережи­вание. Вы можете почувствовать, например, что стали секвойей. Вы ощущаете свое тело как дерево вместе с его корнями, с процессами движения микроэлементов и воды в корневой системе, даже с переживанием фото­синтеза в хвое. Это не просто гипотетический пример, я рассказываю о том, что произошло с одним из тех, с кем я работал. Да и у меня самого бывало такое. Это что-то невероятное!

Л а с л о : Как по-вашему, до какой разделительной черты доходит подлинная способность переживать стра­дание, радость и другие эмоции? Ограничена ли возмож­ность испытывать чувства и эмоции только человеком, или же на это способны и другие существа — животные, растения, может быть, вся биосфера?...

Рассел: Я не знаю насчет растений; вроде бы у них нет нервной системы, как у животных. И мне неиз­вестно, зависит ли способность к страданию от наличия нервной системы, означает ли ее отсутствие, что они не могут испытывать боль? Не знаю. Но я без колебаний опустил бы эту черту ниже уровня позвоночных. У меня нет сомнений в том, что касается насекомых. Мне бы не пришло в голову оторвать пауку конечности, потому что, как мне кажется, ему это причинит боль.

Л а с л о : Любопытно, не служит ли связь между листьями и ветками дерева с его стволом для фиксации каких-то ощущений, вроде боли. Возникает ли в расте­нии некое качественное ощущение, когда отрывают его листья или ветви?

Рассел: Я на самом деле этого не знаю, ведь опираться я могу лишь на собственный опыт. Отрывание ног у паука я ощущаю как нечто неправильное, но со­рвать лист с дерева могу без особых терзаний. Вероятно, я провожу некую умозрительную границу между пауком и деревом.

Л а с л о : Пожалуй, у меня это не так. Я склонен полагать, что даже атом кислорода, когда его бомбарди­руют лучами, “чувствует” нечто качественное, подобное самым элементарным формам боли.-

Г р о ф : Возможно, существует бесконечное разно­образие проявлений дискомфорта, связанных с процес­сами, которые протекают на всех уровнях бытия. Мы говорили здесь об Уайтхеде. Я считаю, что его открытия не покрывают сколь-либо полного диапазона надлично-стных переживаний. В частности, потому что он считает сознание самой последней стадией в процессе биологи­ческого сращения.

Р а с с е л : Пожалуй. Но, с другой стороны, разве Уйтхед не считал, что некая внутренняя жизнь — не обя­зательно сознание в той форме, в которой оно нам зна­комо, а некий внутренний мир — простирается по. всему эволюционному древу, достигая самых базовых элемен­тов материи?

Л а с л о : В его воззрении есть место для так назы­ваемых “сообществ истинной сущности”, имеющих соб­ственное внутреннее измерение, и в их число входят да­же молекулы.

Г р о ф : Он писал также, что каждая истинная сущность содержит в себе всю историю вселенной вплоть до настоящего момента. На обычном уровне восприятия мы, как правило, не осознаем всего, что со­ставляет настоящий момент, все то, что втекает в его. Мы вполне могли бы воспользоваться его моделью, до­пустив, однако, что в измененных состояниях некото­рые конкретные аспекты этой истории могут неожи­данно всплыть наверх, становясь полностью осознавае­мыми. Они могут проявляться как образы людей, жи­вотных, растений, неорганических объектов и даже ар­хетипов, или, следуя терминологии Уайтхеда, “вечных объектов”.

Л а с л о : В столь обширном диапазоне идентифи­кации ценностная система человека способна стать ме­нее эгоцентричной, менее ограниченной. Переживания

отождествления в подобных измененных состояниях сознания могли бы стать мощным социализирующим фактором в нашем мире.

Г р о ф : Да, так оно и есть.ВТОРОЙ ДЕНЬ ВЕЧЕР

Предельные вопросы: Заключительные размышления

Карма

Л а с л о : Мы затронули целый ряд фундаменталь­ных, возможно даже — предельных вопросов. Не стоит ли обратиться к некоторым из них снова? Что мы можем из них извлечь? Возьмем, к примеру, поразительные способности, возникающие в людях, когда они входят в измененные состояния сознания.

Г р о ф : Когда люди занимаются самоисследовани­ем, используя необычные состояния сознания, нет необ­ходимости преподавать им экологию или этику. В ре­зультате надличностных переживаний их система ценно­стей автоматически претерпевает изменение, и в них развивается глубокая экологическая осознанность, тер-

пимость и сострадание. Сходное воздействие оказывает опыт психодуховной смерти и возрождения: ваше пере­живание идентичности начинает распространяться и на других существ. Опыт смерти эго ведет к значительному расширению самоидентификации.

У этого процесса бывают весьма важные практиче­ские последствия. Мы проводили программу психоде­лической терапии для онкологических больных на не­обратимой стадии заболевания, находящихся на пороге неминуемой смерти. Переживания такого типа помо­гали им преодолевать страх смерти и глубочайшим образом меняли все их внутренние установки, качест­во оставшихся дней жизни и само переживание уми­рания.

Р а с с е л : Ранее я говорил о своей недавно умер­шей близкой подруге. В последние дни с ней произошло нечто весьма примечательное: она приняла идею собст­венной смерти. До этого она целый год боролась с ней. Все время повторяла: я не готова уходить, мне еще рано, я не хочу, я не готова. Но за неделю перед смертью она вдруг заговорила по-другому. Как ты думаешь, — спра­шивала она, — мне уже пора уйти? Или надо еще немно­го повременить? Она вдруг совершенно расслабилась, похоже было, что все страхи внезапно покинули ее. Это было удивительно.

Я иногда думаю о том, что рано или поздно мы все должны пройти через это. Я имею в виду не собственно умирание, а это отпускание страха смерти. В идеале оно должно стать частью нашего образования. Желательно, чтобы нам помогли выйти за границы этого страха, и тогда мы сможем прожить остаток своей взрослой жизни без этой висящей на нашей шее гигантской, хоть и неви-димой, тяжести. Если бы такое воплотилось в жизнь, мир бы очень изменился.

Г р о ф : Как я понимаю, древние мистерии смерти и возрождения и ритуалы перехода в туземных культурах как раз и помогали людям пережить умирание задолго до биологической смерти. Немецкий монах-августинец 17 века Абрахам из Санта-Клары сформулировал эту идею в очень лаконичной форме: тот, кто умрет до того, как умрет, не умрет, когда умрет. Когда у вас есть такой опыт, вы уже воспринимаете смерть не как конец того, кем вы являетесь, а как фантастическое путешествие, переход в иную форму и на иной уровень существова­ния. Независимо от того, соответствует ли такое воспри­ятие глубокой вселенской истине или представляет со­бой утешительное заблуждение, как считают некоторые материалистически настроенные критики трансперсо­нальной психологии, оно, безусловно, способно преоб­разить человеческую жизнь.

Л а с л о : Некоторым прозрениям о смерти и воз­рождении уже тысячи лет, но они все еще не имеют се­бе равных по глубине. В “Тибетской книге мертвых” прекрасно то, что она дает наставления духу или душе человека после его смерти. С другой стороны, нам очень трудно принять идею о том, что возрождение является не освобождением, а узами. Дух умершего до самого последнего мгновения борется ради того, что­бы освободиться в нирване, а не родиться заново. На последней стадии этой борьбы предпринимается попытка запереть вход в лоно матери, которая, если попытка не увенчается успехом, его родит. Согласно нашей системе ценностей, было бы хорошо вновь ро-

диться в условиях здоровья и материального благопо­лучия.

Г р о ф : На этот счет есть различные мнения в раз­ных духовных системах, в том числе и в разных направ­лениях в самом буддизме. Конечно, ранние буддисты Хинаяны не видели особой ценности в воплощенном существовании. Материальная сфера была для них тря­синой смерти и повторного рождения, юдолью страда­ний. Они предлагали в качестве решения изжить “жажду плоти и крови”, вырваться из воплощенного бытия и достичь нирваны. Санскритское слово “нирвана” проис­ходит от того же корня, что “ветер” (vatah), и буквально означает “исчезновение”. Однако более поздний буд­дизм Махаяны учит, что нирваны можно достичь в миру, устранив из нашей жизни три “яда”: невежество, вожде­ление и агрессивность.

Некоторые духовные системы считают целью дос­тижение единства с Богом, с недифференцированным божественным. Я писал об этом в своей последней книге “Космическая игра”, посвященной философским и ме­тафизическим прозрениям, сделанным в необычных со­стояниях. В таком определении цели есть своя серьезная трудность. Люди, действительно переживающие союз с божественным, понимают, что это не только цель и ко­нечный пункт духовного путешествия, но и источник творения. Если бы это состояние было абсолютно само­достаточным и совершенно полным в своей изначальной недифференцированной форме, то мир никогда бы не был сотворен. Творение феноменальных миров раздель­ности является, таким образом, неизбежным аспектом Бога, а, значит, в мире, в котором мы обитаем, есть не­что очень ценное.Едва ли существует удовлетворительное, оконча­тельное решение этой дилеммы. Недифференцирован­ное божественное нуждается в акте творения, а раско­лотые единицы сознания в этом мире страстно стре­мятся вернуться к первоначальному единству. Поэтому возникает следующий вопрос: можно ли как-то разумно приспособиться к этому динамическому напряжению в космической системе, и если да, то как? Очевидно, ре­шение не состоит в том, чтобы отвергнуть телесное су­ществование как низшее и лишенное ценности и попы­таться вырваться из него. Любое удовлетворительное решение должно будет вобрать в себя и земное, и трансцендентальное измерение, и мир форм, и область бесформенного.

Материальная вселенная в том виде, в каком мы ее знаем, предлагает бесчисленные возможности для не­обычных приключений в сфере сознания. Лишь в физи­ческой форме и на материальном плане мы можем влюб­ляться, наслаждаться экстазом секса, растить детей, слушать музыку Бетховена или восхищаться картинами Рембрандта. Только на земле мы можем слушать пение соловья или вкушать вуаябез и другие деликатесы. Но когда мы полностью отождествляемся с телом-эго и свя­то верим в то, что материальный мир является единст­венной реальностью, мы не можем в полной мере насла­ждаться своим участием в творении. Мы одержимы ощущением своей личной незначительности, непостоян­ства всего и неизбежности смерти.

Для того чтобы разрешить дилемму, необходимо об­ратиться внутрь себя. Когда мы в достаточной мере рас­полагаем эмпирическим знанием надличностных аспек­тов существования, включая нашу собственную подлин­ную идентичность и наш космический статус, повсе-

дневная жизнь становится более легкой и вознаграж­дающей. По мере продолжения своего внутреннего по­иска, мы рано или поздно открываем за пределами всех форм сущностную пустоту. Как утверждают буддистские учения, знание виртуальной природы феноменального мира и его пустотности способно помочь нам достичь свободы от страданий. Это предполагает также призна­ние того факта, что вера в реальность отдельной лично­сти, включая нашу собственную, в конечном счете явля­ется заблуждением.

Л а с л о : Идея кармы полна смысла и привлека­тельности. Это идея продолжающегося не только всю жизнь, но и после смерти, процесса роста и развития. Вы можете улучшать состояние каждой своей жизни до тех пор, пока не достигнете более высокого измерения. Это очень осмысленный взгляд на жизнь — и на смерть.

Г р о ф : Много лет назад меня пригласили в Ва­шингтон для участия в конференции, организованной по инициативе сенатора Клейборна Пелла. Ее темой была возможность продолжения сознательного существования после смерти.

Там собрались представители академического мира с впечатляющим списком заслуг, а также ряд выдаю­щихся духовных учителей. Мы взялись за предложен­ную тему со всей серьезностью и научной строгостью. Руперт Шелдрейк выступил с докладом о возможности сохранения памяти после смерти; Чарльз Тарт предста­вил соответствующие данные парапсихологических ис­следований, а я вынес на обсуждение результаты на­блюдений р области исследования сознания, которыеподдерживали предположение о жизни после смерти. Взглядами своих религий на эту тему поделились ти­бетский лама Согьял Ринпоче и архиепископ Джон Спондж.

По общему впечатлению, которое сложилось в ходе этих выступлений, по обсуждаемому вопросу накопи­лось достаточно много материала, заслуживающего серьезного отношения и систематического исследования. Захватывающе интересны, к примеру, рассказы из жизни Тибета об использовании специальных тестов для про­верки предположения о том, что тот или иной ребенок является перерождением конкретного ламы. Это же можно сказать и о допускающих фактологическую про­верку рассказах о внетелесных переживаниях в около­смертных ситуациях.

Л а с л о : У меня был интересный обмен идеями с Ианом Стивенсоном об интерпретации феноменов ре­инкарнации. Я не считаю, что феномены так называе­мых воспоминаний о предыдущих жизнях следует ин­терпретировать исключительно как доказательство перевоплощения души. Их можно толковать и как про­явление паранормального доступа к надличностной информации, которая, возможно, приходит к нам из ра­зумов и переживаний других людей и лишь пережива­ется как наши собственные, весьма необычные воспо­минания.

Г р о ф : В любом случае вопросы реинкарнации и продолжения сознательного существования после смер­ти представляют не только теоретический интерес. Они имеют весьма серьезное практическое значение. То, как мы отвечаем для себя на эти вопросы, очень глубоко

воздействует на наше поведение. На переживаемом нами глобальном кризисе это может сказаться самым значи­мым образом. Из представлений о том, что живем мы только один раз, следует, что если мы способны избе­жать мирского правосудия и возмездия за свои прегре­шения и ошибки, то никакой иной ответственности за них мы брать на себя не должны.

Л а с л о : Люди борются за обладание всеми воз­можными привилегиями и удовольствиями в своей, как им кажется, одной-единственной жизни. Как говорит популярная реклама: “Живешь лишь раз”. Такая уста­новка усиливает потребительское отношение и гедонизм. Вы хотите получить лучшее, что только можно получить в этой жизни, поскольку это единственное, что она мо­жет дать.

Г р о ф : Наши убеждения в отношении реинкарна­ции оказывают на нас серьезное воздействие в нравст­венной сфере. Как сказал Платон: вера в то, что после смерти ничего нет, является “благом для порочных”.

Р а с с е л : С другой стороны, общества, которые верят в ту или иную форму жизни после смерти, могут использовать эту веру для контроля и манипуляций. Дескать, если вы не придерживаетесь в своем нынешнем поведении нашего конкретного набора представлений о праведности, вы будете наказаны в будущем.

Г р о ф : Но концепция кармы не предполагает возмездия или наказания. Это вселенский закон, со­гласно которому наши действия автоматически влекут за собой последствия. Мы можем познакомиться с ним,понять его и использовать это знание как ведущий принцип своего поведения. Это похоже на наше знание о том, что если подойти к огню слишком близко, он обожжет, ибо такова его природа, или что вещи пада­ют, если не имеют опоры. Когда мы действуем в неве­дении этого закона, относясь к другим так, как будто они в фундаментальном смысле отличны от нас, мы всё глубже погружаемся в мир материи, иллюзии и страдания. В чем большей степени мы видим в них са­мих себя, тем дальше мы движемся к миру единства и духа.

Р а с с е л : Идея кармы в том виде, в каком она зна­кома нам сегодня, возможно, отличается от ее первона­чального смысла. По всей видимости, сама идея сначала возникла из какого-то очень простого прозрения, как и многие другие духовные открытия, а затем модифициро­валась и приукрашивалась по мере того, как ее передава­ли из поколения в поколение. Слово карма на санскрите буквально означает “действие”, и, скорее всего, оно оз­начало простое, но имеющее глубокий смысл, понима­ние того, что все мы обусловлены действием и его по­следствием. Мы действуем не в пустом пространстве; наши поступки неизбежно порождают в нашей среде волнение, которое воздействует затем и на нас самих, и на все остальное. В христианстве об этом говорят: “что посеешь, то и пожнешь”. Для этого необязательно долж­на существовать некая вселенская система подсчета наших действий и воздаяния за них. Скорее, это общий принцип, действия которого мы не можем избежать.

Л а с л о : Первоначальное воззрение предусматри­вало и цикл перевоплощений. Что бы вы ни делали в

этой жизни, она является лишь частью вашего существо­вания, поскольку существование и было до нее, и будет после нее.

Г р о ф : В своей работе с необычными состояниями сознания я часто наблюдал характерный сдвиг в отноше­нии людей нашей культуры к теме реинкарнации. Сред­ний западный человек приходит на наши семинары, раз­деляя веру в одну-единственную жизнь. Идею перево­площения он или она считает абсурдом. То, что продол­жительность нашего существования ограничена перио­дом от зачатия до биологической смерти, представляется слишком очевидным. Я и есть мое тело, а сознание — продукт моего мозга. Гибель тела является абсолютным и бесспорным концом того, кем я являюсь, включая и мое сознание.

Однако переживания, связанные с памятью о про­шлых жизнях, носят столь убедительный и всеохватный характер, что у людей обычно самым драматичным об­разом меняются убеждения. Мы вспоминаем нечто, что происходило в другом веке, в другой стране, и пережи­вается это как бесспорно подлинное воспоминание {deja vue, deja vecu — прежде виденное, прежде пере­житое). В ходе этого процесса мы часто осознаём неко­торые свои эмоциональные и психосоматические про­блемы как наследие прошлого опыта. Более того, когда ситуация, породившая проблему, проживается полно­стью, мы можем даже освободиться от нее. Подобные переживания могут обеспечить доступ к радикально новой информации об иных исторических периодах и цивилизациях.

В свете всего этого становится ясно, что у человека с надличностным опытом имеются веские основаниядля того, чтобы относиться к идее реинкарнации весьма серьезно и даже быть озабоченным чем-то еще более важным, чем события этой жизни. Как известно, трав­матические переживания младенчества и детства спо­собны оказывать пагубное и искажающее влияние на последующие годы жизни; поиск таких событий со­ставляет важную часть большинства видов конвенцио­нальной психотерапии. Но вот — травматическое собы­тие найдено, и неожиданно выясняется, что оно пагуб­ным образом повлияло не на одну жизнь, а на целую серию последовательных воплощений. Осознав это, люди могут превратиться в своего рода “охотников на карму”.

Что же произошло? Люди, которые прежде воспри­нимали себя сущностями, ограниченными во времени и пространстве, сочетаниями эго-тело, живущими всего один раз, внезапно преодолели в своем переживании границы линейного времени. Теперь они убеждены, что уже жили в прошлом и, судя по всему, будут снова во­площаться в будущем. Но для того чтобы прийти к тако­му убеждению, они должны быть уверены в том, что они существуют в пространстве отдельно от других людей. Потому что без действующих лиц не может быть ника­кой кармы.

По мере продолжения их поиска у них могут воз­никнуть другие виды переживаний, которые, в свою очередь, убедят их в том, что их ощущение своей от­дельной сущности — иллюзорно, что они являются ча­стью единого поля космического сознания, включаю­щего все и всех. С этого момента они перестают верить в карму, поскольку начинают рассматривать и кармиче­ские сюжеты как продукт майи, вселенской иллюзии. Однако это новое неверие в карму радикально отлича-

ется от их первоначального скептицизма, так как теперь они знают, что человек бывает в разных состояниях сознаниях и что в некоторых из них идея перевоплоще­ния воспринимается как абсурд, а другие убеждают его во всеобъемлющей значимости кармы. На вопрос о карме нет единого и недвусмысленного ответа. Все за­висит от эволюционной стадии сознания, на которой вы находитесь.

Л а с л о : Выходит, что на самой высокой стадии, доступ к которой осуществляется в зависимости от уровня, достигнутого в течение жизни, могут существо­вать разные кармы. В определенном смысле, мы влияем на выбор собственной будущей жизни.

Г р о ф : В тибетской Ваджраяне есть истории о продвинутых ламах, которые способны полностью со­хранять сознание при переходе через три бардо — про­межуточных состояния, которые личность переживает между смертью и следующим воплощением. О некото­рых сообщается, что они могут предсказать и даже ре­шить по своей воле, когда, где и в каком теле они вопло­тятся в следующей жизни.

В связи с перевоплощениями есть один момент, который я пока не акцентировал в достаточной степени, а сейчас хотел бы это сделать. Самой существенной харак­теристикой переживания опыта прошлой жизни является полное ощущение достоверности этого воспоминания: я понимаю, что это со мной происходит не впервые, я помню, что когда-то на самом деле был этой личностью. Бывают и другие переживания, где вы оказываетесь в других эпохах и других местах, но они лишены элемента такого личного воспоминания. К примеру, я могу ото-ждествиться со священником-инком, с римским солда­том или пьяной мексиканкой, но не испытать чувства своей личной причастности к переживанию. Это лишь своего рода окно в юнгианское коллективное бессозна­тельное.

Современная физика продемонстрировала, что в ми­ре нет отдельных объектов, что вселенная представляет собой единую паутину субатомных процессов. И все же, в нашей повседневной жизни нам свойственное особое, собственническое отношение к своему индивидуальному существованию, к своему телу, к своему эго. Когда про­цесс самоисследования достигает коллективного бессоз­нательного, все человеческие жизни, прожитые на про­тяжении истории человечества, становятся нашей жиз­нью. Как я уже уговорил, все они имеют лишь одно дей­ствующее лицо — Абсолютное Сознание, Брахман, Дао, можно воспользоваться любым из терминов, которым мы его называем. Однако в отношении некоторых из этих отдельных жизней мы испытываем такое же собст­венническое чувство, переживая их как “свои прошлые жизни”. При этом мы еще не отпустили свое эго полно­стью, все еще держимся за остатки своей отдельной идентичности.

Л а с л о : Считаете ли вы переживания прошлой жизни доказательством того, что существует — скажем несколько упрощенно — узел сознания, который претер­певает физическую смерть и снова перевоплощается?

Г р о ф : Нет, не обязательно. Скажем, для индуистов учение о реинкарнации является не верой в обыч­ном смысле этого слова — то есть необоснованным и неподтвержденным мнением, — а чрезвычайно прагма-

тическим вопросом. Это попытка обеспечить каким-то концептуальным оформлением широкий диапазон не­обычных переживаний и наблюдений. Однако даже в индуистской традиции вера в непрерывность некой от­дельной единицы сознания, неоднократно перевопло­щающейся жизнь за жизнью, была бы воспринята как весьма примитивная, низкого уровня, интерпретация фактов.

Согласно более утонченным учениям индуизма, есть лишь одно-единственное существо, которое действи­тельно перевоплощается, и это Брахман. До тех пор, по­ка в вашей истории есть более одного действующего ли­ца, вы все еще пребываете под влиянием космической иллюзии, или майи. Существование представляет собой единое поле, и любые границы, которые мы переживаем внутри него, всегда относительны и в конечном счете могут быть преодолены. Мы можем переживать себя как отдельное тело-эго, отождествляться со всеми матерями в мире, со всем человечеством в целом, даже со всей биосферой. Но в окончательном смысле все эти границы произвольны и преодолимы.

Сознание

Л а с л о : То, как люди в современных обществах воспринимают себя, то представление, которое у них есть о человеческом существе как таковом, претерпело значительное изменение — даже только в течение одно­го этого столетия. И тем не менее распространенный в обществе образ человека все еще не дотягивает до того,который был бы адекватен жизни на этой маленькой и взаимозависимой планете. Каков же именно сегодня об­раз человека? И, особенно интересно, каков превали­рующий взгляд на природу его сознания? Ответы на эти вопросы могут играть решающую роль в поведении лю­дей в конкретных обстоятельствах.

Р а с с е л : Наш образ себя уже меняется. Согласно прежнему взгляду, люди неким образом отличны от ос­тальных созданий, мы особые, поскольку у нас есть соз­нание, а у других существ его нет. Такое умонастроение характерно не только для части научного мейнстрима, но и для классического христианства. Однако рано или поздно оно порождает трудные вопросы: что такого есть в человеческих существах, что делает их сознательны­ми? Каким образом сознание возникает из неодушевлен­ной материи?

Согласно новому подходу, обретающему все больше сторонников, различие между нами и другими сущест­вами состоит не в наличии сознания, а в степени его на­личия.

К примеру, собаки, по-видимому, чувствуют боль. Если бы мы так не считали, им бы не вводили анестети­ки, когда их оперируют. Кроме того, похоже, что во сне они видят сновидения. Они умеют узнавать людей и места и действовать, преследуя конкретные цели. Заяв­ление о том, что собака лишена сознания, что ее опыт не имеет внутренней составляющей, было бы так же смехо­творно, как утверждение, что сознания нет у моего сосе­да, живущего через дорогу. Нас отличает от собак не са­мо сознание, а то, что в нем происходит. Мы, люди, спо­собны думать словами, рассуждать, постигать мир, в ко­тором живем, можем думать о будущем и принимать

решения, и мы осознаём себя и сам тот факт, что у нас есть сознание.

То, что говорилось о собаках, верно и в отноше­нии других млекопитающих — кошек, лошадей, дель­финов, — все они обладают внутренним переживанием мира. Я думаю, оно есть и у птиц, змей, лягушек, рыб. Все они позвоночные, у них есть мозг, позвоночник и органы чувств, принципиально схожие с нашими. Во­прос не в том, почему у нас есть сознание, а как далеко вниз по эволюционному древу распространяется осоз­нанность.

Мне трудно решить, где провести эту черту. У на­секомых есть простая нервная система. Почему бы и им не иметь сознание, пусть даже оно равняется лишь крошечной доле нашего? Может быть, нервная система не порождает сознание, а лишь усиливает его. Может быть, даже отдельная клетка обладает какой-то зача­точной формой сознания. Даже если по сравнению с богатством известных нам переживаний оно ничтожно, можно ли утверждать, что у нее нет вообще никакого сознания?