Механизмы целевой регуляции деятельности в норме и при аномальном развитии 3 страница

ГЛАВА V

ОПЫТ ЦЕЛОСТНОГО АНАЛИЗА

АНОМАЛЬНОГО

РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ

В предыдущей главе мы рассмотрели действие не­которых единичных, отдельных механизмов, относя­щихся к разным уровням психического здоровья. Но реальный процесс развития всегда целостен, он дви­жим не отдельно функционирующими механизмами, а их сложным сочетанием, затрагивает чаще не один, а сразу несколько уровней. В этой главе мы и попы­таемся проследить общий ход возникновения и разви­тия конкретного вида аномалий личности. В качестве такового нами выбран хронический алкоголизм. Выбор алкоголизма не случаен. ,С одной стороны, это крайне опасный по своим социальным последствиям и, к со­жалению, весьма распространенный ныне вид аномаль­ного развития, психологический анализ которого пред­ставляет несомненный практический, прикладной инте­рес. С другой стороны, этот вид аномалий остается уникальной в научном плане моделью, изучая кото­рую можно увидеть грани перехода от практически здорового состояния в глубокую психическую болезнь и деградацию, причем переход этот свершается в отли­чие от всех других психозов во многом по воле самого пьющего, что оправдывает древнее определение пьян­ства как «добровольного сумасшествия». '

1. АЛКОГОЛЬ КАК СТИМУЛЯТОР ИЛЛЮЗОРНО-КОМПЕНСАТОРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Психологическую характеристику алкоголизма не­обходимо начать с зарождения самой потребности в алкоголе. Лишь в этом случае мы можем -получить представление о той «точке отсчета», с которой начи­нается сложный путь деформации личности. ^Потреб­ность в алкоголе прямо не входит в число естествен-

ных жизненных потребностей, как, например, потреб­ность в кислороде или в пище. Эта потребность, как и многие другие потребности человека, появляется по­тому, что общество, во-первых, производит данный продукт и, во-вторых, «производит» и «воспроизводит» обычаи, формы, привычки и предрассудки, связанные с его потреблением) Если воспользоваться приведенной во второй главе моделью, то понятно, что речь идет о той плоскости пространства личности, которая свя­зана с культурой, со значениями, нормами, образцами поведения.

Алкоголь занимает (и это надо признать прямо) вполне определенное место в современном образе жиз­ни, и, следовательно, до сих пор остаются верными сло­ва В. Португалова, сказанные еще в 1890 г., о том, что существующая привычка к алкоголю «порождает и в последующих поколениях преемственное располо­жение и путем подражания, переимчивости передает­ся... из поколения в поколение» . Разумеется, эти при­вычки не присущи всем в одинаковой степени — су­ществуют разные микросреды и соответственно раз­ные микрокультурные традиции. В настоящее время опубликованы многочисленные работы, рассматриваю­щие различные особенности микросреды и связанные с ними алкогольные обычаи. Достаточно общим, {ти­пичным можно признать мнение о том, что употребле­ние алкогольных напитков в группе или сообществе людей есть производное культуры и что именно в свете культуры данного сообщества или группы оно может быть понято.

Однако личность человека не есть лишь сколок культуры, она не просто репродуцирует обычаи и тра­диции своей микросреды, но активно, деятельностно осваивает их, вырабатывает к ним свое смысловое отношение, обладает определенной внутренней свобо­дой принять или отвергнуть их. Поэтому сам факт наличия алкогольных традиций, при всей их статисти­чески доказанной пагубности, еще не есть исчерпы­вающая и единственная причина тяги к алкоголю, а лишь условие, предпосылка, хотя и очень важная, ее 'появления. Иными словами, от описания внешних де­терминант, связанных с культурными значениями, не­обходимо перейти к анализу иных аспектов развития личности.

Рассмотрим сначала «чистый» эффект действия ал- ^/

коголя, т.е. те изменения, которые привносятся в функционирование первого уровня психического здо­ровья — уровня психофизиологического реагирования. Психофизиологический эффект действия алкоголя не всегда однозначен и меняется в зависимости от возраста пьющего, общего состояния организма, особенностей конституции и нервной системы. В целом же, однако, наиболее общая схема заключается в том, что обычно возникает возбуждение, подъем, вызванный в основ­ном * борьбой организма с поступившим ядом, затем возможно расслабление, угнетение, сон. Что касается изменений продуктивности памяти, мышления, внима­ния под влиянием однократного приема алкоголя, то они тоже носят фазовый характер В исследовании А. Ю. Харевской, выполненном-под нашим руковод­ством, были выделены три такие фазы для дозы 0,75 г этанола на 1 кг веса тела. Первая фаза состояла из кратковременных отрицательных изменений, тесно свя­занных с резким сдвигом функционального состояния организма (примерно 10-я минута от начала употреб­ления). Во второй фазе отмечалась некоторая стаби­лизация результатов, и на фоне периода активизи­рующего, возбуждающего действия алкоголя происхо­дили даже отдельные положительные сдвиги в реше­нии простых интеллектуально-мнестических тестов (30—60-я минута). Затем наступала третья фаза— фаза относительно длительного и устойчивого наруше­ния умственной деятельности, что было связано с про­цессами торможения, приводящими к состоянию ре­лаксации, сонливости, ощущению утомления (90— 120-я минута). При приеме меньшей дозы (0,5 г/кг) изменения носили более неопределенный, разнонаправ-ленный характер. Исследование показало, что увели­чение дозы способствует все более единообразным из­менениям элементарных интеллектуально-мнестических процессов. Добавим также, что выраженное опьяне­ние сопровождается нарушениями моторики, рассогла-сованностью движений, речевой расторможенностью. I

* Мы пишем «в основном», поскольку известно, что на неко­торые инстанции организма алкоголь действует, напротив, угне­тающе. К важнейшей из этих инстанций относится кора головного мозга, но угнетение ее деятельности одновременно сопровождается высвобождением подкорковых центров, что лишь усиливает карти­ну алкогольного возбуждения. При поступлении в организм все больших доз алкоголя начинают угнетаться и подкорковые центры.

8 Б. С. Братусь

Привлекательно ли для человека подобное психо­физиологическое состояние, эта, по остроумному заме­чанию психолога М. П. Нилина, игра на аварийных системах организма? Можно лишь этим объяснить субъективную тягу к алкоголю? Очевидно, нет. Посте­пенно появляющаяся и могущая нарастать привлека­тельность алкогольного опьянения кроется, на наш взгляд, в той по большей части неосознанной, психо­логической мотивации обращения к вину, в тех жела­ниях и потребностях, которые человек пытается удов­летворить с его помощью .

Наиболее частым является здесь желание повесе­литься, создать приподнятое настроение на свадьбе, дне рождения, встрече друзей, т. е. в случаях, в кото­рых традиции винопития особенно прочны *. Обычно праздника ждут, к нему заранее готовятся, определен­ным образом настраивают себя, принаряжаются, что само по себе создает ту атмосферу, которая и без вина делает человека возбужденным, приподнятым, радост­ным. Последующее принятие алкоголя, изменяя со­стояние организма и нервной системы, создает лишь необычный психофизиологический фон, на который мощно проецируются психологические ожидания, вся предшествующая психологическая подготовка к дан­ному событию. Для самого же человека этот механизм остается неосознанным, скрытым, что и порождает общепринятое представление об особых свойствах ал­коголя.

Силу психологической проекции можно усмотреть не только в употреблении алкоголя (как, впрочем, и некоторых других наркотических веществ). Сходные механизмы выявляются, в частности, в многочислен­ных опытах с плацебо. Обычно они состоят в следую­щем. Некоторой однородной группе больных дается якобы одно и то же лекарство; на самом деле одной части больных дается действительно медицинский пре­парат, а другой — плацебо, «пустышка», т. е. таблет­ка, порошок такого же вида и вкуса, как соответствую-

* Прочность субъективной связи в восприятии многих вина и веселья очевидна. Это нашло отражение и в обыденном языке: о под­выпившем человеке говорят: «идет навеселе»; в словаре народных говоров Архангельской области прямо указывается, что одно из зна­чений слова «веселое» — пьянящее, хмельное, спиртное, а в качестве примеров приводятся обиходные фразы: «Веселого не выпьете у меня? Веселого выпейте немного (водки)...»

щее лекарство, но приготовленные из нейтрального, индифферентного для организма вещества. Как пра­вило, эффекты действия в той и другой группе боль­ных оказываются сходными. Причем, что важно, сход­ство эффектов значительно увеличивается, если боль­ные активно общаются друг с другом, делятся соот­ветствующими «симптомами» и т.п.'Вообще терапев­тический эффект лекарств неотделим от самовнушения, от множества неосознаваемых тенденций. Так, трудно­доступное и дорогостоящее лекарство действует всегда эффективнее, нежели общедоступное; одно и то же средство окажет разное действие в зависимости от того, кем оно будет прописано — авторитетным спе­циалистом или рядовым врачом.

Приведенные соображения, однако, служат лишь косвенным доказательством нашей гипотезы о психо­логических механизмах действия алкоголя. Для того чтобы получить подтверждения более прямые, необхо­дим был эксперимент, построенный, например, по сле­дующему плану. В одном случае ввести в организм алкоголь, не предупреждая человека об этом, в дру­гом — заранее сообщить о том, что будет введен имен­но алкоголь. Если эйфоризирующий эффект действи­тельно присущ действию алкоголя, то в первом и во втором случае не только физиологическая, но и пове­денческая, эмоциональная реакции должны совпадать или по крайней мере быть сходными, однопорядко­выми. Если же важную специфическую роль играет проекция психологического ожидания на психофизио­логический фон опьянения, то поведенческие реакции должны быть существенно различными.

Такой опыт удалось провести П. И. Сидорову³. Необходимость углубленной оценки состояния функ­ции печени и почек с помощью инфракрасной термо-графии заставляла в ряде случаев прибегать к этано-ловым нагрузкам (внутривенному введению 33°-ного алкоголя). При этом для проверки высказанной выше гипотезы в одних случаях испытуемые предупрежда­лись о характере инъекции, а в других она подавалась как «функциональная нагрузка». При подобном «ано­нимном» введении алкоголя через некоторое время появлялись жалобы на легкое возбуждение, повыше­ние тонуса, сменяемые последующей релаксацией и сонливостью. Тем самым демонстрировалось как бы прямое отражение соответствующих физиологических

8*

реакций, однако, что для нас принципиально важно, какого-либо отчетливого личностного, поведенческого компонента при этом не выявилось. Другая картина наблюдалась, когда заранее предупреждали о харак­тере инъекции. В этом случае в тесной зависимости от «алкогольного анамнеза», привычек и стиля алкого­лизации могли наблюдаться соответствующие эмоцио­нальные реакции: оживление, шуточки, комментарии — словом, демонстрировалась достаточно типичная по­веденческая и речевая картина опьянения. ^?

Можно привести и другие данные, подтверждаю­щие гипотезу о существовании психологической проек­ции. Так, анализ агрессивности пьяных, проведенный Д. Рохсеноу и Г. Малатом, показал, что она является не прямым результатом приема алкоголя, а следствием общепринятого представления о том, что после такого приема поведение, выходящее из обычных социаль­ных установок, извинительно. Существуют сведения об особой роли проекции, касающиеся и иных форм нар­комании. Если, например, человек выкурит сигареты с гашишем, не зная об их содержимом, то он может вовсе не почувствовать того, что обычно называют эйфорией, а лишь ряд измененных ощущений — нару­шения восприятия пространства, объема, цвета и т. п. «Испытывается любопытство, видится забавность про­исходящего и одновременно — недоумение и ожида­ние, что произойдет нечто угрожающее, скорее здо­ровью, чем личности. Эти чувства, вероятно, во време­ни совпадают с соматовегетативными проявлениями интоксикации (тахикардией, подъемом кровяного дав­ления)...» В то же время «у лиц, курящих гашиш впер­вые, но знающих об этом и ожидающих наркотиче­ского эффекта, картина опьянения иная. Она более красочна и эмоционально насыщена» ⁴. Подобные наб­людения приводят иногда даже к крайнему мнению, что наркотики лишь повод для свободной игры вообра­жения.

Таким образом, не алкоголь как таковой, не его взятое само по себе физиологическое действие, а преж­де всего проекция психологического ожидания, ак­туальных потребностей и мотивов на психофизиоло­гический фон опьянения создает ту внутреннюю субъек­тивную картину, которую человек начинает приписы­вать действию алкогольного напитка. Именно в этом «опредмечивании» первоначально содержательно не-

оформленного состояния и заключается то зерно, из которого вырастает психологическая привлекатель­ность алкоголя. Отсюда начинается крайне опасный по своим жизненным последствиям и кардинальный для генеза'пьянства процесс — все большая децентра-ция, искажение восприятия: человек начинает видеть главный источник привлекающего его состояния толь­ко в алкоголе.

По тем же принципам (проекция психологической преддиспозиции, актуальных в данный момент потреб­ностей и ожиданий на определенный психофизиологи­ческий фон опьянения) возникают представления и о других «незаменимых» свойствах и функциях алко­гольных напитков. Так, алкоголь употребляют не толь­ко в связи с радостными, но и в связи с печальными событиями, например на поминках. Причем характер­но, что в последнем случае, как бы ни было сильно опьянение, люди, для которых утрата действительно тяжела, грустят, а не смеются; эйфория захмелевшего на поминках оценивается как неуважение к покой­ному, и ссылки на опьянение не принимаются в расчет. Со временем диапазон субъективных причин употребле­ния алкоголя становится все шире — пьют и «для храбрости», и «с обиды», и чтобы «поговорить по ду­шам», и чтобы «расслабиться», и чтобы «взбодрить­ся» и т. д.

Разумеется, данной гипотезой мы не хотим пере­черкнуть роль собственно физиологического действия алкоголя. Алкоголь отчасти потому и приобрел такое место в человеческой культуре, что его действие создает столь удобный и в то же время быстро достигаемый фон для психологической проекции. Причем именно содержательная неопределенность, ненаполненность этого действия делает его универсальным средством достижения разных, подчас противоречивых по своим психологическим особенностям состояний. Из двух фаз опьянения — возбуждение и угнетение — может быть выбрана, акцентуирована любая, и если первая создаст нужный фон для приподнятых, радостных событий, то вторая послужит основой для эмоциональных пережи­ваний грустного толка.

Ясно, что эта психологическая «пустота», ненапол­ненность действия алкоголя в строгом смысле относи­тельна — алкоголь снижает точность восприятия, умень­шает объем перерабатываемой информации, искажает

эмоциональные процессы и др. Речь идет о том, что сами по себе эти эффекты содержательно не определены, это пока довольно размытый, расплывчатый фон для даль­нейших психологических проекций, хотя понятно, что именно подобные эффекты облегчают возникновение в сознании целого ряда типичных проявлений. П. Вютрих, например, связывает снижение способности к восприя­тию, уменьшение объема внимания с тем, что благодаря этому пьющему человеку легче редуцировать комплекс­ность, сложность возникающих проблем, с которыми он сталкивается ⁵. В упомянутом уже экспериментальном исследовании А. Ю. Харевской был отмечен факт явного снижения критичности под влиянием алкогольной на­грузки. Решая тестовые задачи, в особенности в период подъема возбуждения от принятого алкоголя, некото­рые испытуемые были определенно уверены в том, что результаты их деятельности необыкновенно улучшают­ся («я эти задачки как орешки щелкаю», «чувствую, что решаю все правильно», «думать стало гораздо легче» и т. п.), хотя объективно они допускали большее коли­чество ошибок, чем до приема алкоголя. Все это, одна­ко, повторяем, облегчает, провоцирует те или иные фор­мы психологических проекций, но отнюдь не определяет прямо и однозначно всего их конкретного содержания и протекания.

Другой важный момент, который надо подчеркнуть в связи с нашей гипотезой, состоит в том, что субъек­тивная картина не создается одномоментным актом проекции психологического ожидания, актуальных по­требностей на фон алкогольного опьянения. Картина эта всегда деятельностно опосредствована, она создается в ходе особой деятельности пьющего человека, которую можно назвать иллюзорно-компенсаторной алкогольной деятельностью, направленной на создание и поддержа­ние искомого эмоционального состояния, особого «алко­гольного», т. е. иллюзорного, удовлетворения той или иной актуальной потребности. Поэтому, в частности, ко­гда мы говорим о потребности в алкоголе, то не следует понимать это выражение буквально. С собственно пси­хологической точки зрения речь идет не о потребности в алкоголе как таковом, а о потребности переживания состояния опьянения,— переживания, несущего доста­точно сложный, деятельностно-опосредствованный ха­рактер.

Для того чтобы понять специфику этой деятельности,

достаточно сравнить ее (в особенности у людей, уже больных алкоголизмом) с деятельностью здорового че­ловека. Возьмем, например, столь важную для каждого потребность в удовлетворяющей его самооценке. Здоро­вый человек обычно старается ставить перед собой та­кие цели и задачи, достижение которых достаточно вы­соко оценят окружающие и он сам, что приведет к под­держанию и повышению его самооценки.

Иной способ организации деятельности, направлен­ный на поддержание самооценки, самоуважения, у лю­дей, злоупотребляющих алкоголем. В работе, выполнен­ной под нашим руководством, К. Г. Сурнов, специально исследовавший этот вопрос, показал, что важнейшей особенностью алкогольного способа удовлетворения по­требностей является подмена результатов реально осу­ществляемых действий субъективными переживаниями, приблизительно схожими с теми субъективными пере­живаниями, которые испытывает здоровый человек, в ходе предметной деятельности реально осуществив­ший намеченные действия. Иначе говоря, если для здо­рового человека цели и мотивы его деятельности лежат по преимуществу в области изменений объективного ми­ра, то пьющий сосредоточивает главное внимание на субъективных эмоциональных переживаниях, обычно сопровождающих предметную деятельность и ее резуль­таты. Достигает же он желательных эмоциональных пе­реживаний с помощью алкоголя, т. е. посредством не реальной, а иллюзорно-компенсаторной деятельности.

Наконец, важно отметить, что искомые субъектив­ные состояния обычно не достигаются пьющим челове­ком в одиночку. Иллюзорно-компенсаторная деятель­ность требует достаточно развернутого «разыгрывания» этих состояний, которое подразумевает компанию, собе­седника, слушателя, зрителя — словом, специфическую обстановку совместной выпивки. Если «вычесть» эту обстановку, то не возникнет и ожидаемого переживания. Это доказывает, в частности, следующий эксперимент, проведенный психологами. Испытуемые-добровольцы, позитивно относящиеся к алкоголю, были приглашены в один из кабинетов психоневрологического диспансера для проведения опыта по изучению влияния алкоголя на психику. Они должны были после принятия опреде­ленной дозы рассказать о своих субъективных ощуще­ниях. К некоторому удивлению испытуемых, алкоголь не вызвал ожидаемого ими состояния: в казенном ме-

дицинском помещении, под присмотром врача-экспери-. ментатора ощущения были скорее тягостные, чем при­поднятые. В самоотчете испытуемые говорили о физио­логических коррелятах опьянения — чувстве жара, под-ташнивании и т. п. Чувство же облегчения испытуемые ощутили тогда, когда спало действие алкоголя.

Этот опыт в известном смысле даже более показа­телен, чем вышеприведенные наблюдения доктора П. И. Сидорова, и свидетельствует о том, что не только анонимное введение алкоголя лишает опьянение обыч­но приписываемых ему атрибутов. Иллюзорно-компен-саторное переживание разрушается и при нарушении определенной обстановки, антуража выпивки. Правда, этот параметр, как мы увидим ниже, значительно изме­няется в том случае, если пьянство прогрессирует и пе­реходит в болезнь, но по крайней мере в начальных ста­диях его роль весьма велика. Клиницисты и патопсихо-логи знают, что пьянство в одиночку указывает либо на атипический характер течения, отягощенность со­путствующими психическими нарушениями, либо на крайнюю степень деградации. В обычных же случаях даже простое присутствие одного-двух трезвых людей нередко воспринимается как нарушение компании, участники которой стремятся либо напоить их, либо во­все удалить из компании, чтобы восстановить прежние условия развертывания иллюзорно-компенсаторного действа. Поэтому корректнее говорить не о влиянии алкоголя на психические процессы, а о влиянии всего ритуала употребления алкоголя в той или иной ком­пании.

Можно (с известной долей метафоричности, конеч­но) говорить о некоем «алкогольном театре». Каждая пьющая компания по сути есть такой театр со своим набором исполнителей и ролей. Особенность этого теат­ра — нарочитость, подчеркнутость происходящего. Вот один утрированно мрачен, другой буйствует, третий на­рочито весел. Если внимательно приглядеться и про­анализировать поведение, то нередко обнаружится, что многие в этом спектакле как бы реализуют, изживают свои комплексы, обиды, что-то не сложившееся, не со­стоявшееся. Вот кто-то в роли непризнанного, а ря­дом — играющий роль его единственного поклонника:

«Да, брат, ты — талант, ты им еще покажешь! Давай выпьем...» Именно вследствие этого алкогольные пере­живания мало назвать просто иллюзорными, они всегда

содержат более или менее выраженную компенсатор-ную направленность, попытку прийти в конечном итоге к оправданию пьющего, к выводу, что он человек до­стойный. Этому обычно служит определенное построе­ние «алкогольной роли», способ ее разыгрывания. Вот один из приемов. Часть первая — «очернительная»: «Я никто, я подлец, я разорил семью, отравляю всем жизнь, я полное ничтожество...» Слушатели сочувствуют, рас­троганы таким раскаянием, появляются слезы. Затем кающийся неожиданно задает вопрос: «А кто в этом ви­новат?» И следует часть вторая — «обеляющая»: «Же­на, стерва, сгубила, на работе начальник сволочь, обще­ство не обеспечило...» В результате этого действа пью­щий выходит вполне «очищенным», примиренным с со­бой. Понятно, что это примирение и очищение временны, ирреальны. Но ведь, для того чтобы достичь подлинного очищения, надо в реальности проделать большую и сложную работу по преодолению конфликтов, претер­петь и трудности, и разочарования на пути к целям жиз­ни. А здесь, в «алкогольном театре», индульгенцию мож­но получить за один вечер. Поэтому, как мы говорили, в пьяной компании не любят трезвого: он слишком на­глядное олицетворение, напоминание о другом — реаль­ном мире, он мешает разыгрываться иллюзорно-компен-саторному алкогольному действу. Если же вычесть из пьянства это иллюзорно-компенсаторное действо, то не останется главного, ради чего и собрались стремя­щиеся к выпивке люди.

Особо следует упомянуть о-роли тех, кто непосред­ственно приобщает других к выпивке. Традиции ведь не живут сами по себе, их поддерживают, олицетворя­ют и предлагают конкретные люди. Как правило, в жиз­ни почти любого больного алкоголизмом или еще «бы­тового пьяницы» можно усмотреть особое влияние таких «алкогольных наставников», которые показывают своим примером, а иногда просто непосредственно обучают но­вичка, как надо пить, в какой последовательности со­вершать те или иные конкретные действия, как наилуч­шим образом «ловить кайф» — искомое для пьющего состояние благодушия. Мы уже говорили в гл. II, что каждое психологическое образование сначала как бы разделено между двумя полюсами: ребенок и взрослый, ученик и учитель, воспитанник и воспитатель, и лишь затем оно интериоризируется и становится принадлеж­ностью самого ребенка, ученика, воспитанника. С алко-

гольными переживаниями дело обстоит сходным об­разом.

Сказанное может быть отнесено по сути к любым наркоманиям. Как показал В. П. Чемиков в исследова­нии, выполненном под нашим с Н. И. Евсиковой руко­водством, эйфория сама по себе часто не является пер­воначальным мотивом, непосредственным побудителем и причиной наркотизации. Это состояние необходимо научиться достигать, пройдя через овладение техниче­скими приемами и через создание образа желаемого ре­зультата, который задается извне *, путем обучения но­вичка опытным наркоманом. Разумеется, этот задавае­мый извне образ не является сугубо произвольным, от­деленным от способа действия самого наркотика. Хоро­шо известно, что каждому виду наркотика приписы­вается по преимуществу и свой особый вид галлюцина­торных образов. Речь идет лишь о том, что это действие, сводимое по сути к изменению психофизиологических систем, специфическим искажениям ощущения и вос­приятия, само по себе не способно породить все те подчас чрезвычайно сложные и тонкие состояния сознания, ко­торые возникают в наркотизации. Между изменениями психофизиологии и этими состояниями лежит разверну­тая иллюзорно-компенсаторная деятельность — дея­тельность иллюзорного переживания, имеющая свою технику, свои средства и цели. Даже такой мощный

* То, что образ желаемого результата задается извне, хорошо подтверждают и исторические наблюдения. До 60-х годов нашего ве­ка наркотики не были значительно распространены на Западе и их не­легально употребляли лишь малочисленные социальные группы. В се­редине 60-х годов ситуация резко изменилась — невиданная волна наркомании прокатилась по западным странам. Это было связано с особой модой, которая изображала наркотики как «орудие револю­ции», средство «расширения сознания», а наркомана — как предста­вителя нового, прогрессивного поколения, противостоящего истеб-лншменту. Особую роль сыграли здесь «идолы молодежи». В субкуль­туре джазовых музыкантов была до тонкости разработана система ожиданий эф(ректа марихуаны. Участники многих популярных ансам­блей не скрывали своего пристрастия к наркотикам. Где-то в эти годы галлюциногены (например, ЛСД, мексалин) стали часто называть «путешествиями», что многие связывали с пластинкой «Волшебные путешествия», напетой ансамблем «Битлз» под влиянием наркотиков-галлюциногенов ⁶. Увлечение наркотиками подготовило в свою оче­редь почву для новой эпидемии — появления на Западе с конца 60-х годов все новых «культов», сект, увлечений вульгарно понятым восточным мистицизмом и др. По данным социологов, с 1965 г. только в США появилось более 1300 новых псевдорелигиозных групп и объ­единений ⁷. Понятно, что оба увлечения преемственны в стремлении уйти о1 реальности в ирреальный план.

препарат, как ЛСД, по силе и яркости действия много­кратно превышающий все дотоле известные наркотики, не обеспечивает сам по себе нужного направления гал­люцинаторных образов; на Западе существует специ­альная категория ЛСД-тренеров, ЛСД-терапевтов, ко­торые пошагово руководят своими подопечными, при­нявшими препарат, и объясняют им смысл возникающих у них необычных состояний. Причем понятно, что сами эти состояния, будучи иллюзорными, отражают, точнее, конструируют и некий иллюзорный мир, отъединяя че­ловека от мира реального, затмевая его собой.

Очень показательна в этом плане история англий­ского ученого О. Хаксли, который, страдая смертельным недугом, прибег к наркотикам и вскоре стал ярым сто­ронником и пропагандистом точки зрения, согласно ко­торой психоделические средства способны вызывать ми­стические состояния примирения со смертью и обрете­ния смысла жизни. Однако, по свидетельству Р. Зене-ра, за неделю до смерти, когда Хаксли казалось, что он достиг под влиянием ЛСД состояния вневременного блаженства, пришло разочарование. Он понял, что это было грандиозным заблуждением, полным непонимани­ем того, что происходит в действительности. Вывод, к ко­торому пришел Хаксли в результате этого осознания, таков: «Мы не должны пытаться жить вне мира, данного нам, мы должны как-то научиться трансформировать и переделывать его. Мы должны отыскать способ на­хождения реальности без волшебной палочки и магиче­ских заклинаний. Надо искать способ бытия в этом мире, а не стремиться стать самим бытием» ⁸.

Итак, возвращаясь к алкоголю, особое, часто сверх­ценное отношение пьющих людей к алкоголю не может быть понято лишь исходя из каких-либо особых, эйфо-ризирующих качеств этилового спирта, как то нередко представляется в психиатрической литературе, где пси­хологическое пристрастие к вину, так называемая пси­хическая зависимость, сводится к условно-рефлектор­ной связи между событием (выпивкой) и подкрепле­нием (эйфорией). Человек ищет в вине значительно большего, чем состояние эйфории; принцип удовольст­вия слишком тривиален для объяснения столь распро­страненного и столь грозного по своим последствиям явления. Психологические причины здесь глубже: они кроются, во-первых, в тех возможностях (как уже гово­рилось, иллюзорных) удовлетворения желаний и разре-

шения конфликтов, которые дает состояние опьянения для длительно пьющего человека, научившегося разы­грывать, изживать в этом состоянии свои актуальные проблемы, и, во-вторых, в тех психологических и соци­альных условиях, которые толкают его на этот путь. Такой человек в состоянии опьянения может удовлет­ворить и свое честолюбие (похвальба пьяного), и обиду (пьяные слезы, угрозы и брань в адрес отсутствующе­го), и потребность в уважении (сакраментальное «ты меня уважаешь?»), и многое, многое другое. Вот почему, в частности, из крайности медицинского «психофарма­кологического» подхода, нередко напрямую соединяю­щего введение в организм этанола с появлением эйфо­рии, нельзя впадать в другую, на этот раз «социологи­ческую» крайность, также игнорирующую внутрипси-хологические опосредствования, сводя причины выпив­ки исключительно к зависимости от пагубных традиций, а пьющего рассматривая как пассивного и слабоволь­ного исполнителя этих, часто тягостных для него самого традиций, действующего по принципу: «не хочу пить, мне это не нравится, но что делать — обстоятельства (традиции, давление других) заставляют».; И хотя по­добные речи приходится часто слушать даже от явно выраженных пьяниц, не говоря уже о так называемых умеренно пьющих, далеко не всегда следует принимать их за чистую монету. С психологической точки зрения в подобных ответах проявляются нередко не столько мо­тивы выпивки, сколько ее мотивировка, приемлемое для окружающих и самого пьющего объяснение, оправда­ние, в котором он, пьющий, представляет себя как жерт­ву неблагоприятных обстоятельств. Понятно, что в ре­зультате этого перекладывания ответственности сам пьющий получает возможность чувствовать себя вполне правым и чистым.