Сплав попросил остальных оставить девушку в покое, говоря, что ей желательно побыть одной.

“Я умер, чтобы ожить в каком-то другом месте, в прошлом, в котором меня нашли и привели в настоящее, и поскольку, умерев, я жил где-то еще, я другой, ставший потом полностью своим, мне так и не удалось насладиться вкусом смерти”

Что касается ванной комнаты дома, где они ночевали, там была душевая кабина, раковина, надраковинный шкафчик с зеркалом, унитаз и стопка грязных полотенец, пригодных для машинной стирки. Мэлори заглянула в зеркало, как в свою душу, встала над керамической раковиной, открыла кран с водой и, набрав в обе ладони прохладную влагу, дважды сполоснула лицо. “Прежде чем стать беспомощной в цепях собственных страстей и уничтожить частичку себя, нужно немного прополоскаться”. Струйки воды быстро стекли с её мокрых волос…

- Чтобы ты провалился со своим бессмертием, ничтожество! – вслух пожелав отцу всего “наилучшего”, Мэлори сняла с шеи ожерелье, провисевшее на ней более ста лет. Центральный элемент колье был выполнен из драгоценных камней. Дочь Фатума отчаянно вырвала его и открыла, приложив небольшие усилия, и покатила по ладони крохотную ампулку с ярко-зеленым эликсиром (все ожерелье – набор ампул). С ненавистью посмотрев на крошечный сосудик, она разбила его о край раковины на мелкие осколочки, быстро рассыпавшиеся по полу. И эти несчастные несколько граммов “магической” жидкости благополучно вылились в канализационный сток.

Аналогичные действия были повторены с остальными частями ожерелья. Мэлори нежалеюще избавлялась от даоса, чувствуя прилив сил, свободы, чувствуя скорое освобождение от груза, и в этой открывшейся независимости заключалась ранее недоступная гармония взлетов, падений и прочих закономерностей простой смертной жизни, которую нельзя опреснить бесконечными продлениями.

“Все” – последняя ампула, в отличие от предыдущих, была смыта в унитаз…

- Оооой… - Ханк пробудился, как только закончился сон, когда он уже упал со Статуи Свободы, когда уже был доставлен из прошлого и возвращен в команду. По сути, это субъективное восприятие образов спящего - своеобразная перемотка времени вспять, работало по принципу напоминаний, завершаясь и подсказывая, когда нужно вернуться в реальность.

Рассветать еще не начинало, поэтому сожительница включила свет, чтобы Ханк, пребывающий в состоянии неполного пробуждения, смог увидеть, на какие жертвы она пошла ради него. Мэлори вытянула правую руку, сжатую в кулак, и медленно-медленно раскрыла ладонь, явив взору любимого россыпь осколков и тем самым заставив его помолчать.

Охваченный внезапностью, мутант мгновенно принял сидячее положение и очень широко открыл рот:

- Ты… ты что сделала? – переживая, что до конца дней придется чувствовать себя своекорыстной сволочью, поначалу он воспринял этот жест доброй воли не так, как хотелось бы ей, - А?

Не предоставив никакого ответа (хотя Ханку не требовались никакие слова, чтобы понять происходящее), Мэлори шевельнула пальцами и перевернула ладонь. Осколки посыпались на ковер, чуть сверкая. “Театрализованное представление” было недолгим, но берущим за душу.

Воин встал с кровати и в сердцах с размаху ударил по стене, крикнул на весь дом:

- Не пойму, зачем! - кулак оставил круглое отверстие…

И тогда, когда молчать уже стало попросту нецелесообразно, герл-френд промолвила тихим, тусклым голосом, пытавшимся максимально соответствовать ночной обстановке:

- Потому что так нам будет лучше. Мы проживём, сколько получится, и спокойно умрём.

- Не могу смириться и все, уж прости. Сотни ученых бьются за возможность замедлить старение, а ты, имея при себе все, что нужно, добровольно отказываешься? Абсурд… - после долгого хождения мутант снова присел, - И твоя красота будет увядать, кожа морщиться, зубы портиться, волосы седеть, грудь терять форму. Как ты примешь такую перспективу? Об этом не подумала?

Через минуту Мэлори выразила очень мудрую мысль, удивив саму себя:

- Конечность придает жизни и какую-то ценность, и смысл, а бессмертие, наоборот же, все обесценивает! – затем истерично хохотнула, всхлипнула, чем с новой искрой привлекла пристальный интерес и внимание своего спасителя, и убрала пальчиком предательски выступившую слезу радости, - Я не знала, что так все обернется, пока не увидела тебя! И думать не думала, что буду говорить такие вещи… Я счастлива впервые за долгое время!

После серии замечательных, исполненных эмоциями смешков, посеявших семена оптимизма, преуспевания, надежды, Ханк понял, что следует сделать – подойти и обнять, закидать всяческими признаниями и нежностями, пообещать счастливое будущее вопреки неуверенности…

Постепенно обнимания в стоячем положении стали походить на пьяный танец из-за частых покачиваний вбок и резких движений. Развеселившись, Мэлори вконец позабыла, что совсем не спала, и пропела четверостишие, сочиненное буквально на ходу:

- Ты привил мне любовь внутривенно, ты понудил меня верить в чудо. Ты вернул меня к жизни мгновенно. Я тебя никогда не забуду!

Уже лежа, они обсуждали беспокоящие сны и женское имя, не единожды произнесенное Ханком.

- Не хочешь рассказать мне, кто такая Эллен, мм? – Мэлори решила не отступать, пока не узнает хотя бы часть правды.

Мутант не считал нужным выкладывать все начистоту - что-то, что можно было, приукрасил в свою пользу, а что-то – утаил, как последователь лютого прагматизма. Началось все же с правды:

- Фигурантка дела "борьба с актом регистрации супергероев" и моя первая любовь.

Боевая девушка, кстати. Вы бы поладили…

- И вы сейчас не вместе?

- Я не могу быть с ней, даже если все еще хочу.

- Почему?

- её убили…

- Кто?

- Это неважно. И давай об этом потом, а лучше вообще никогда.

- Ладно…

Ложь, которая неспособна обжечь, тихомолком пролезла в диалог и осталась неощутительной. Закончив обмениваться сокровениями, они с головой накрылись одеялом и забылись сном…

А потом оба проснулись в полночь, и около получаса лежали, не раскрывая рта, думали о чем-то, ничему не придавая значения. Но Ханк все же осмелился нарушить несомненность такой приятной тишины, хоть и решился на это очень нескоро. Игра чувств наглядно отразилась на его лице: решительность и опасения бесперечь чередовались друг с другом, осыпая тревожный дух мутанта новыми фобиями, прорезая сверкающие серебряные полосы.

- Поведай о своих предыдущих симпатиях. Я ведь понимаю, что не первый – он слово в слово повторил её вопрос, произнесенный ею в замке.

Мэлори передвинулась на кровати, медленно перевернулась на бок, и, удерживая голову рукой, начала рассказывать о важном и трагичном, очень тихо, едва слышно:

- В декабре тысяча девятьсот сорок пятого немецкие силы начали очередное наступление. Мой первый муж не вернулся с войны… - прогнозировать слезы было пока рано. Но лицо рассказчицы, как заметил Ханк, исказилось от печали и последующей нефизической боли. Почти невыносимое зрелище, - Бельгия оставалась нейтральной с начала Второй мировой до германского вторжения на её территорию. Многих призвали. Я ждала его из фронта несколько лет. Первые полгода держалась без стрессов, заставляла себя не падать духом, хоть и чувствовала, можно сказать, знала, что мы больше не увидимся. А ведь тогда я еще могла родить…

Предполагая, как тяжело ей даются воспоминания, воин уже собирался сказать, что не стоит продолжать, раз все так мрачно. Но ничто не могло остановить Мэлори в изливании души. Для женщины, прожившей больше века, прошлое, несмотря на драматичность постановки, всегда прекрасней иллюзорного будущего.

А еще женщинам вполне по плечу нести бремя вдовы. Тем более что время для этого стояло подходящее – послевоенщина, тысяча девятьсот сорок шестой год, начало серьёзного феминистического движения в Америке! Для Мэлори эти годы были непростыми. С фронтов Второй мировой возвращаются мужчины, в великой стране формируется общенациональная идея – “Американская мечта”, в которой полноценная семья занимает далеко не последнее место. Мэлори же потеряла свою большую любовь, поэтому максимально незаметно для себя отстранилась от множества старых хлопот и привычек, зажив жизнью, которая, без сомнений, показалась бы ей непозволительной, непристойной и под конец аморальной, будь муж живым.

Первоначально Мэлори планировала перестать омолаживаться, отказаться от даоса еще в сороковых. Но толи простая нерешительность, толи страх старения и смерти склоняли к увеличению земного срока.

- Мой второй брак с первым нелюбимым мужем закончился ссорой и разводом. Типичная история, подумают многие. В тысяча девятьсот пятьдесят третьем я вышла замуж за первого встречного представителя монополистического капитала в надежде абстрагироваться от драмы, но я не смогла долго почивать на лаврах, у меня никогда не получалось себе врать. Я ни разу не пожалела о принятом решении, а вот он спился и рано умер, видимо, не выдержав развода. Корить себя за то, что у меня к нему ничего не вспыхнуло, я не корила, но… почему-то, узнав о его смерти, не сразу, а лишь спустя какое-то время, мне стало почти также больно, как было больно, когда я потеряла первого супруга. Начало казаться, что его я тоже любила, и голову сжало тисками. Сожаление разрывало меня несколько недель!

Дослушав до конца такую грустную, но душеполезную поучающую историю долгой, нелегкой и достойной жизни, историю трогательной любви, так и не погасшей после окончания, Ханк, чья жизнь протекала не намного слаще, немедленно и правдиво подытожил:

- Вот как. Выходит, ты страдала не меньше моего. Прости что сомневался. Глядя на тебя, я, правда, не мог предположить ничего подобного. Получается, четкий и выверенный имидж стервы от глубокого несчастья…

- От глубокого опыта – поправила Мэлори, - За прошлый век я уяснила, что настоящий брак бывает только один - это первый брак, ну, может, и второй. Все последующие я бы отнесла к бездушному сожительству, к попытке выехать на горькой ностальгии за счет чужих сбережений, за счет разбитых мужских сердец, за счет угнетенных и подавляемых.

После вереницы заунывных полупереживаний-полуисповедей, после шквала исповедальных впечатляющих признаний, поданных с острой прямотой, с живинкой и одушевлением, они уже не могли даже допустить, что их тяга друг к другу, дошедшая до апофеоза, может растаять из-за какого-то быта. Но настало время спросить еще кое-что, вероятно, самое важное. Практически забыв содержание своего первого вопроса, наемник незамедлительно задал второй, вызволил из заточения сусцептибельную мысль, чтобы не держать её долго взаперти.

- С чего это ты решила со мной переспать, мм? Неужели просто из-за того, что я тебя спас?

- Во-первых, у меня давно не было ни с кем, мне тупо тебя захотелось. Во-вторых, сказать по правде, причина кроется не в каком-то конкретном поступке! – Мэлори, чьи глаза блеснули страстью, высвободила руки, положила их в другое место, крепко прижалась щекой к его плечу, в одно мгновение облизала ему нос, а Ханк обнял её и с не меньшей азартностью ответил тем же, - Как только ты переступил порог нашего замка, как только показал свое лицо, я в тебе мгновенно разглядела то, что мне всегда нравилось в мужчинах: выраженное стремление помогать людям вопреки всяким сомнениям. Этим ты так похож на моего первого мужа – бесторопно и весомо, будто зачитывая приговор, она подводила тему постельного разговора к кульминации, чтобы поскорее перейти в наступление и показать свое превращение из “кошечки” в “тигрицу”.

Прикосновения спасителя становились все борзее, он уже лизал то соски, то груди целиком, и спускался язычком на её животик. В глазах у парочки заплясали звезды, как будто кто-то невидимый открыл окно и впустил в дом ночное небо. Его пальцы странствовали по её телу, увлеченные приторно-непристойными вещами. Её обуревали великолепные эмоции, и она не имела понятия, получится ли удержать в себе их все. Она ощутила, как он переместился, вдался клином между её бедер и начал тыкаться органом, силясь найти вход, чтобы вкорениться и пустить тёплую струйку белого “яда”, который, может, и не оплодотворит её, зато “отравит” безумием весь женский организм и всю женскую психику.

От его разгоряченного дыхания её живот покрылся влагой. Он продолжил лизать её, обводя языком пупок. Потом язык погрузился, занялся щекотанием, но не для того, чтобы спровоцировать у неё малую усмешку, а для того, чтобы улыбнулся каждый дюйм её тела. Внезапный восторг, слишком яркий, чтобы считаться обычным, затуманил сразу два сознания и пробился сразу в два сердца.

Глава 3 Проклятие бессмертия

- В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, в Вене, я встретил фокусника. Он был ослепительным, блистательным, ярким. Он выиграл у меня в карты.