Эффективность психотерапии
Если уж мы каким-то образом сформулировали собственное представление о том, что, в сущности, делает психотерапию эффективным процессом, то нам нужно выяснить и то, а что же это такое – эффективность психотерапии? Этот вопрос на первый взгляд кажется скорее риторическим – насколько нам известно, еще ни в одном направлении психотерапии не был сформулирован такой ответ, который стал бы хоть сколько-нибудь общепринятым. Мы, разумеется, не рассчитываем, что наш взгляд на эффективность психотерапии окажется столь исчерпывающим и бесспорным, что закроет эту жизненно важную для психотерапевтического сообщества тему. Существует такое количество мнений самых что ни на есть маститых наших коллег на этот счет, что нам в этот звездный сонм теоретиков и соваться-то неудобно, но – приходится. Ведь клиенты-то не только к ним приходят – к нам тоже, и вопрос этот их тоже интересует. А учитывая то, что слово «психотерапия» переводится все-таки как «лечение душой», то неудобно как-то чужие души вместо своей подставлять и давать чужие ответы.
Поэтому позволим себе сделать собственное, на редкость бессовестное допущение на этот счет и сформулировать следующее, на первый взгляд просто возмутительное утверждение: главная задача любого психотерапевта в любом варианте психотерапии – сделать из клиента интересного и комфортного для себя партнера по общению. Обратите внимание: речь не идет о скрытых чисто личных манипулятивных целях психотерапевта – напротив, мы попытаемся доказать, что достижение именно этого результата является необходимым и достаточным критерием успешности психотерапии.
Но для того, чтобы говорить об успешности терапевтического процесса, нам, естественно, сначала необходимо договориться о некоем условном критерии того, что же можно считать гармоничной личностью – ибо к чему, как не к этому стоит стремиться в своих профессиональных занятиях?! Итак, предлагается два простых и очевидных признака истинно гармоничного человека - аутентичность и адаптивность.
Поскольку изначально в мировосприятии каждого человека присутствуют только две сущности – «Я» и «не-Я», то можно предположить, что для гармоничного существования человеку необходимо адекватно выстроить собственные отношения именно с этими двумя сторонами своего бытия. Соответственно аутентичность можно определить как адекватные отношения с сущностью под названием «Я», а адаптивность – с сущностью, именуемой «не-Я». Совершенно понятно при этом, что эти два параметра никак не могут считаться независимыми и изолированными друг от друга, как не могут быть у психически здорового (в данном случае под психическим здоровьем понимается всего лишь отсутствие у человека психических заболеваний) человека абсолютно изолированными друг от друга «Я» и «не-Я». Тем не менее, изначально по своему устройству аутентичность и адаптивность устроены принципиально различно, посему мы с вами будем считать их параметрами до некоторой степени отдельными и различными.
Аутентичность в нашем контексте вполне можно определять как пребывание в контакте все с той же «самостью», собственной сутью и неповторимой уникальностью (кому как нравится). Адаптивность же можно понимать, как умение находить баланс между собственными целями и намерениями, с одной стороны, и внешними условиями – с другой. Проще говоря, адаптивность – это умение соотносить собственные цели с правилами игры.
Теперь вернемся к нашему рискованному определению основной цели психотерапевта в процессе психотерапии. Кстати, следует оговориться, что такая модель может быть верна только при одном исходном условии - когда сам психотерапевт является в достаточной степени аутентичным и адаптивным человеком.
Итак, с чем к нашему аутентичному и адаптивному психотерапевту приходит клиент? Можно априори предположить, что у него в какой-то мере нарушен контакт с собственной, неповторимой и уникальной, сущностью (а, следовательно, и со своими чувствами и желаниями) и в той или иной степени разбалансированы взаимоотношения между целями и внешними условиями.
Наш аутентичный и адаптивный (предположительно…) психотерапевт готов с максимальным интересом отнестись к своему клиенту – уникальному и неповторимому. Однако свою исключительно интересную собственную сущность клиент, естественно, предъявить для общения не может, поскольку сам с ней не в контакте. Вместо этого он предлагает терапевту целый комплекс разнообразных защит, интроектов и привычных стереотипов. А опытный психотерапевт со всем этим комплексом в самых разнообразных его вариантах уже многократно встречался, и ему, как ни ужасно, становится скучно. А для того, чтобы добраться до заманчивой и увлекательной сущности клиента, психотерапевт вынужден сквозь весь этот непробиваемый защитный «скафандр» пробиваться. А когда он достигнет в этом успеха, то неизбежно получит интересного для себя партнера по общению. Это и можно считать критерием достижения некоего относительно оптимального уровня аутентичности.
Аналогично обстоят дела и с адаптивностью. В начале психотерапевтического процесса клиент с очевидностью неспособен (иначе он не был бы клиентом) действовать в соответствии со своей целью – добиться конструктивных изменений в своей жизни, - соблюдая при этом вышеупомянутые правила игры, то есть соотносясь с реальными внешними условиями. С этой точки зрения психотерапевтический процесс и состоит в том, чтобы помочь клиенту эту хитрую науку освоить. И когда, наконец, он научится самостоятельно обеспечивать соответствие каждой сессии своей личной цели, причем делать это с соблюдением сформулированных выше правил игры – он станет для психотерапевта комфортным партнером по общению. Иначе говоря, приобретение клиентом умения выстраивать свое общение с психотерапевтом, пластично и эффективно реагируя на предлагаемые изменения правил игры (то есть формата общения), и будет признаком достижения клиентом относительно оптимального уровня адаптивности.
Как легко заметить, предложенная выше модель на поверку оказывается не такой уж рискованной. Хотя следует еще раз напомнить, что все сказанное срабатывает исключительно в тех случаях, когда у самого терапевта хорошо выстроены отношения с самим собой, и он способен предложить самого себя для полноценного контакта, не теряя при этом из виду собственных интересов. Такой терапевт должен быть в состоянии отслеживать свои эмоции в любой момент контакта, чтобы не пойти на поводу у избыточного сочувствия, неконструктивного страха за безопасность клиента, стремления соответствовать его или собственным представлениям о «хорошем психотерапевте» и т.п. Иными словами, терапевт при таком подходе сам обязан быть интересным собеседником.
Точно так же можно посмотреть на терапевтическую ситуацию с точки зрения адаптивности самого психотерапевта, поскольку изначально именно он выступает в своеобразной роли гаранта четко сформированной структуры общения с клиентом.
Все это точно соответствует широко распространенной точке зрения, согласно которой психотерапевт выступает для клиента в качестве «наглядного образца» того, к чему может привести психотерапия именно с ним. Более подробно речь о том, что мы понимаем под профессионально необходимыми для психотерапевта качествами и умениями, речь пойдет в отдельной главе, посвященной личности терапевта.
Все сказанное выше отнюдь не обозначает, что главная цель психотерапевта – сотворить клиента по своему образу и подобию. Более того – нам кажется, что общаться с точной копией самого себя вовсе не является интересным. Речь идет только о степени аутентичности и адаптивности клиента, делающей его интересным и комфортным партнером по общению. При достижении этого результата процесс психотерапии, на наш взгляд, вполне может быть завершен.
Особенно интересно то, что при соответствии самого терапевта оговоренным критериям аутентичности и адаптивности предложенная нами модель не только задает конечную цель психотерапии, но и формирует конкретную стратегию и тактику в работе. Впрочем, об этом – в следующей главе.