Любовь в эпоху офисных супермаркетов Глава I 5 страница

Бетани

Роджер, самое смешное, что могло произойти со мной в этой дыре, случилось сегодня, и ты все пропустил. У одного типа напрочь снесло крышу. Кайл был на кассе и… ну, сам понимаешь, Господь не хотел, чтобы Кайл работал кассиром, Он придумал для него другую профессию. В общем, подходит этот тип, лет ему сорок пять. Джинсы. Дурацкая спортивная рубашка в темно-зеленую клетку и с короткими рукавами – такую напялил бы какой-нибудь политик с левацким уклоном на игру в гольф. Постояв немного в очереди, тип начинает орать:

– Жалкие неумехи! Раз у вас руки из жопы растут, увольняйтесь! Почему я должен платить за ваше убожество?! Я не хочу, чтобы на мне учились! Я пришел купить канцтовары, а не смотреть, как вы тут разучиваете артикулы!

Кайл ничуть не смутился – у него душа с тефлоновым покрытием. Он просто перебирал артикулы в компьютере, пока не нашел правильный.

Я как раз снимала праздничные плакаты с окна. Шон прошептала:

– Это мистер Вяк. Он чокнутый. Давно к нам не приходил. Если его завести как следует, можно описаться от смеха.

Ну, я подумала, будь что будет, и спросила мистера Вяка:

– Сэр, раз уж вы начали, может, вам еще что-то не по душе?

И пошло-поехало:

– Картофельная шелуха. Я ее просто ненавижу. Она мерзкая на вид и на вкус. В ней не только нет витаминов и минералов, она еще и содержит кучу пестицидов, фунгицидов, ларвицидов и прочей агрохимической отравы! Повара, которые готовят нечищеный картофель, просто обленились, мать их! И точка. Говорю вам, картофельная шелуха – это лень во плоти. А если вам нужны факты, то посмотрите, как резко увеличилось число раковых заболеваний на острове принца Эдуарда, где выращивают картошку.

Я ответила:

– Очень хорошо вас понимаю. На вкус шелуха ужасная, и люди всегда так и норовят тебя пристыдить, если в закусочной ты не пускаешься в пляс от счастья, когда тебе подают нечищеный картофель.

– Вот! Наконец-то здравомыслящий человек!

– А что еще вас донимает?

– Ну, раз уж вы спросили… Я терпеть не могу людей, которые не покупают себе микроволновку из чувства морального или экологического превосходства. Бросьте, кому вы пудрите мозги? Обычные печи жрут триллионы мегаватт впустую! Микроволновки занимают мало места, они безопасны и экономичны. А благодаря Китаю – почти бесплатны. Как им это удается, я спрашиваю? Как эта страна делает даже дерьмо дешевле, чем оно есть?

– Все в этом магазине произведено в Китае, – сказала я. – У меня аж голова идет кругом, когда я об этом думаю. Что еще?

– Почему в ресторанах еду кладут в горячие тарелки? На каждой кухне обязательно найдется мудак, который засовывает блюда в духовку, и когда тебе приносят еду, она испускает бешеное количество пара и вызывает угри. Официант обязательно скажет: «Осторожно, тарелочка горячая». Приходится ждать минут десять, пока она остынет, и все равно потом ты обожжешь язык и нёбо! Короче, вся эта фигня с горячей едой – жульничество. Люди должны есть пищу не горячее, чем кровь.

– Аминь.

К этому времени мистер Вяк уже был на кассе. Я посмотрела на его покупки и сказала:

– Мне тоже нравятся ручки «Шарпи».

Тогда этот ненормальный обратился к упаковке ручек:

– Как же все остальные без вас обходятся, милые «Шарпи»? Ваши кончики всегда выдают точное количество чернил, чтобы линия получилась заметная, но не слишком жирная. Спасибо вам, рученьки!

Я продиктовала Кайлу артикул, мистер Вяк расплатился и ушел.

Вот придурок! Но благодаря ему я запомню этот день.

Роджер, у меня никогда не было знакомых с болезнью Альцгеймера. А что ты будешь делать, если заболеешь ею? И откуда ты столько знаешь про книги, писателей и вообще литературу? Ты же недоучился в колледже. Я в восхищении.

Кстати, об учебе. Подумываю вернуться. Только не смейся: я хочу стать медсестрой. Просто представила, как Кайл сидит в палате с умирающей бабушкой, и что-то внутри меня щелкнуло. Как тебе, а?

Да, пока не забыла. Недавно я сказала маме, что мы до сих пор переписываемся, и она заявила: «Знаешь, наверное, он не такой урод, как я думала».

Эту женщину не поймешь.

Б.

Шелковый пруд»: Британи

Нелегко одновременно быть уважаемым хирургом и женой Кайла Фалконкреста, сенсации литературного мира. Сегодняшний вечер – прекрасный тому пример. Хозяева даже не спросили, чем занимается Британи: видно, посчитали красивой безделушкой. Первые полчаса она слушала других и разглядывала странную гостиную Стива и Глории. Комната была похожа на проект «Письмо в будущее», который она делала во втором классе: в маленький офисный сейф (вроде тех, что продают в «Скрепках») она положила несколько газет, консервы, плеер, кассету «Нирваны» и фланелевую гранджевую рубашку.

Гостиную Стива и Глории запечатали для потомков где-то между первым и вторым разводом Элизабет Тейлор и Ричарда Бартона. Журналы на тумбочке восхваляли новый роман Джона Чивера. Плексигласовая крышка поворотного столика в углу была покрыта толстым слоем пыли, так что стала непрозрачной, а обложки виниловых пластинок выгорели на солнце. Британи бросилось в глаза, что на стенах нет никаких семейных фотографий, портретов или рисунков. Зато, если прищуриться, на всех поверхностях можно было различить тонкую никотиновую глазурь. Британи рассеянно взяла со стола какую-то статуэтку и услышала легкий щелчок: треснули многолетние оковы пыли и застоя.

Роман Кайла стал популярным уже год назад, но Британи так и не привыкла к своей новой участи невидимки. Раньше она, как могла, поддерживала мужа, которого никто не замечал – и поэтому твердо знала, что и как делать. А теперь он прославился; их жизнь стала проходить в бесконечных турах и званых ужинах с самыми богатыми и умными людьми страны, до смерти ей наскучившими.

И тут Стив удивил Британи. Когда она уже решила, что окончательно превратилась в невидимку, с ней заговорил любимый писатель! И не просто заговорил, а потратил целый час, чтобы снабдить ее подробнейшими сведениями из личной жизни, которые стояли за пятью его романами. Она прямо опьянела от восторга, а он все говорил, говорил, говорил… Лично с ней. Кайла и Глории будто не было в комнате. Муж никогда не понимал увлечения Британи (впрочем, она и сама не понимала), но любовь порою трудно объяснить.

Когда Стив закончил, у Британи от счастья кружилась голова. Она даже не была против, когда они с Кайлом «по-мужски» заспорили о литературе. Потом Стив отправился на кухню, чтобы сообразить что-нибудь на ужин, и Британи пошла за ним, отметив, что на горизонте никакой еды не видно.

– А вы когда-нибудь читаете незаконченные работы? – спросила Британи.

Стив удивился.

– Ну разве что иногда.

– У Кайла с собой черновик нового романа. Он в сумке, которая висит у входа.

– Британи, Кайл еще совсем молодой писатель, и мнение матерого коллеги может только сбить его с толку. Лишить самобытности.

– И все-таки я уверена, что ваши слова пойдут ему на пользу.

– Лучше не вмешиваться.

– Вы такой чуткий, Стив.

– Идите-ка к остальным, а я тут что-нибудь приготовлю.

– Спасибо вам.

Шелковый пруд»: Стив

Стив судорожно обдумывал, как накормить гостей блинной смесью с жуками, когда юная Британи подарила ему удобный повод отвлечься. Стоило ей выйти из кухни, как он бросился к входной двери и выудил из сумки новый роман Фалконкреста, будь он неладен.

Запершись в теплой душной ванной, Стив стал читать:

Любовь в эпоху офисных супермаркетов Глава I

Мерцающие янтарные многоножки рассвета впились в голые стены супермаркета. На автостоянку в поисках добычи спланировал голубь, но ничего не нашел и скрылся из виду – вероятно, чтобы подохнуть от скуки. С запада медленно ползли бесформенные тучи цвета корейских бумагорезательных машин. За рулем безупречно чистого «шевроле-люмина» сидел Норм. Он был уже немолод. Круглое брюхо размером с упитанную праздничную индейку, волосы – ядовитая светло-коричневая плесень. В руках диетическая кола пополам с дешевой водкой, завтрак и обед в одном стакане.

По радио крутили «Разбуди меня перед уходом» группы «Уэм!», музыку его юности. Когда ее включали, Норм всякий раз вспоминал, что он – лишь пленник бесконечного жизненного цикла. На стоянку стали въезжать машины других продавцов его смены, не новые и не чистые: «джетты», сколоченные из листов ржавого кружева; полиомиелитные «короллы» начала 90-х; «крайслеры» конца 80-х, которые держались только на честном слове да на наклейках модных радиостанций. Пусть у коллег Норма впереди была вся жизнь, зато его «люмина» могла на одном баке проехать сквозь десяток экосистем и не чихнуть. Когда начнется ядерная война и эти груды металлолома заглохнут, улепетывая от огненной бури, все захотят поехать на машине Норма – с удобством и достоинством.

Водка на вкус была резкая, техническая и вызывающе дешевая. Хоть водку и делают из картофеля, Норм сильно подозревал, что над его напитком потрудились роботы с далекой планеты, где все живые организмы давно вымерли, а рецепт водки остался от давно сгинувших Старейшин-гуманоидов. Ее явно производили из картофелеобразных молекул, а не из натуральных клубней. Обо всем этом лучше не думать – надо еще как-то пережить день.

На погрузочную платформу въехал грузовик, напичканный техникой «Делл» и готовый вскормить своим богатым содержимым целый супермаркет. Норм ненавидел День «Делл» почти так же, как День поставки офисной мебели: губительная для поясницы однообразная разгрузка, вскрытие коробок и инвентаризация. Если у Норма когда-нибудь появится своя контора (почти такая же недостижимая мечта, как месячный отпуск в компании веселых гномиков), он ни за что на свете не засунет в нее Г-образную модульную систему китайского производства, ламинированную под орех и украшенную делловской техникой. Нет, в офисе Норма будет добротный сосновый стол, скромная чернильница и перо грифа.

Допив водку с колой, Норм решил, что пора вылезать из «люмины». Бросать ее было еще труднее, чем просыпаться по утрам, а готовиться к этому – все равно что нестись драконьими яйцами: полтора года оно сидит в тебе неподвижно и тяжелеет лишь за несколько дней до кладки. Глотнув напоследок водки, Норм приоткрыл дверь, пустил в салон немного ноябрьского воздуха и променял резкие звуки суперсенсации 80-х, группы «Уэм!», на холод и непогоду.

Несколько секунд спустя, одетый в красную форменную рубашку и насквозь продрогший, Норм вылез из машины и поковылял, зашаркал, потащился к магазину. Сухо прошелестев (так земля сыплется на крышку гроба), отворилась автоматическая дверь. В тот же миг кора его головного мозга определила по изменившемуся свету, что вокруг – уже не настоящий мир. Лица людей стали масками, изображающими тупость и притворное веселье. Застоявшийся воздух готовился принять ежедневную порцию вонючих газовых галактик, бесшумно откладываемых покупателями. В корзинах лежали разноцветные стикеры, мечтавшие о мечтах. В конце первого и второго рядов стояли хрустящие тотемы белоснежной бумаги, которая грезила о том, что в один прекрасный день на нее ляжет сонет или исследования теории струн, но в глубине души – если у бумаги может быть душа – знала, что в лучшем случае будет расхваливать новый рыбный деликатес или вообще останется непрочтенной, никому не нужной третьей страницей корпоративного документа о мерах безопасности в случае землетрясения, и даже о такой судьбе можно лишь мечтать. Потому что скорее всего какой-нибудь школьник криво распечатает на ней черновик самостоятельной работы про марганец или опыление, а потом бросит в корзину для бумаг, где она будет пылиться рядом со жвачкой, лобковыми волосами, скомканными салфетками и пластмассовыми крышками от бутылок.

Норм стоял возле полок с жевательной резинкой и прочим «импульсным» товаром у передних касс и рассеянно поглаживал вчерашнее шоколадное пятно на красной рубашке. Он прислушался: хотел разобрать, какой музыкальный перл на сей раз звучит по радио («Все, что она делает, – волшебно» группы «Полис»). Услышал, как в дальнем конце магазина на белый плиточный пол грохнулась стопка дисков, и несколько тележек загнали обратно в строй. В груди у Норма будто трепыхалось желе: он раздумывал, какую жвачку стащить сегодня.

Ди-Ди

Я вовсе не считаю тебя чудовищем, Роджер, и я тоже не чудовище. На самом деле я из тех сумасшедших матушек, что вырезают из газет жизнеутверждающие статейки, копят их, а потом сваливают на детей – в самую неподходящую минуту, когда те куда-нибудь торопятся, и мысли их вовсе не там, где должны быть для правильного восприятия прочитанного. Помнишь сериал «Таблетка радости»? Там одна чересчур заботливая мамаша подчеркивала в ТВ-программах передачи, которые могли понравиться ее сынку. Так вот, это я. Я теперешняя. Прежде я не была такой хорошей матерью.

По словам Бетани, ты считаешь, что животные – это голоса умерших. Что они так с нами разговаривают. Уж не знаю, зачем они приходят: предупредить о чем-то, утешить или напугать до чертиков… Я просто люблю животных. Они лучше, чем мы. Даже самые злобные и вредные в душе чисты, а злые люди – по-настоящему конченые.

Ты знал, что сводный брат Бетани повесился? Девон. Конченый был парень. Его нашла Бетани. Он висел в коридоре на люстре, на оранжевом удлинителе от садовой сдувалки. Она смотрела на него полчаса, прежде чем кому-нибудь позвонить.

Мы тогда жили с Кенни. Благополучный район, дом в духе «Семейки Брейди». Я каждое утро просыпалась от желудочных колик. Почему? Потому что казалась себе никчемной и прямо-таки видела вокруг призраки людей, которые строили этот чудесный район. Они были гораздо лучше меня: веселые, трудолюбивые и добросовестные. Они бы меня осудили. Я бы никогда не оправдала ожидания тех, кто построил эти радостные, хорошо спроектированные дома со слуховыми окошками, рододендронами в саду и гаражами, где все инструменты можно разложить в алфавитном порядке, а оранжевые шнуры для сдувалок лежат в специальных ящичках над полкой с пестицидами. Я даже в гараж не могла войти из-за этих безупречных полок: боялась встретить призрак парня, который их собрал. Вот кто сразу понял бы, что Кенни бьет меня бутылкой кондиционера для белья и дразнит собственного сына, который однажды из-за этого повесится, и что он обращается с Бетани так, будто ее не существует. Я серьезно, Кенни словно играл в эту детскую игру, когда надо делать вид, что кого-то не замечаешь. Только он играл в нее постоянно. Наверное, поэтому Бетани и стала готом. Притворяется, что ей плевать – как мне в свое время было плевать на нее.

Господи, Кенни… кажется, все это было лет сто назад. От него даже призрака не осталось. Только послушай меня: призраки, призраки, призраки. Может, я одержима?

Лучшая подруга Бетани, Бекки, умерла от рака. Я это помню, хотя, признаться, тогда я была больше занята разводом с отцом Бетани, который нас бросил.

После развода мне ни черта не досталось, потому что Рейд (так его звали) был хреновый бизнесмен банкрот. Кое-какая мебель, машина – и все.

Год спустя умерли оба дедушки Бетани – сперва один, а через пять дней второй. Разве так бывает? На 99-м шоссе мой отец врезался в грузовик, везущий телефонные столбы. У дедули Майка в почке оказался громадный острый камень. Он прорезал ее изнутри, в ране поселилась зараза, которую лекарства не брали, а через тридцать шесть часов – все, занавес. Когда-нибудь был на двух похоронах за неделю? Приятного мало. Особенно если на одних тебя не очень-то ждут, а вся семья покойника – буйнопомешанная.

Примерно через год я вышла замуж за Катастрофу № 2. Имон. Красивый, как ангел, но в душе черт. У него была милая дочь по имени Джули, и мы поженились прямо на ее девятнадцатый день рождения. Через несколько месяцев дружок девушки, Джед, избил ее и выбросил в окно. Ключица проткнула легкое. Его освободят в 2028-м.

Потом на День благодарения от эмфиземы умерла моя мать. Мы знали, что она скоро умрет. Бетани почти месяц жила в больнице, заботилась о бабушке. Очень добрая девочка. Я ее не заслуживаю. Такая у меня мантра: я ее не заслуживаю.

Если не ошибаюсь, затем погиб мистер Ван Бурен, музыкальный руководитель Бетани. Еще одна авария на 99-м шоссе. Надо выбросить это шоссе на помойку и построить новое. Оно проклято.

Черт, потом вышиб себе мозги Курт Кобейн, а Джинджер и Снежинка – наши персидские кошки – схлопотали диабет, и у нас не было денег на лечение. Бетани едва исполнилось шестнадцать, когда ее друзья обкурились травы вперемешку с «ангельской пылью». Копы нашли их трупы в отстойнике.

К тому времени я уже развелась с Имоном и вышла за Кенни, а еще через год Девон повесился на люстре.

Черт!

Пойду налью себе выпить.

Затем была моя сестра Полетт. Обещаю, это последняя смерть, о которой я тебе расскажу. Я терпеть не могла эту женщину. И любила тоже. Свои чувства она выражала, к примеру, так: всю гостевую спальню разрисовывала по трафарету Матушкой Гусыней или дарила горшочки для попурри в виде лягушек в солнечных очках. Чувство юмора у нее отсутствовало напрочь!!!

Но однажды за семейным ужином (Полетт готовила даже у меня дома) Кенни рассказал анекдот про кукольное «Маппет-шоу» в гей-клубе. И Полетт рассмеялась. Их обоих прямо трясло от смеха, а мне стало так завидно, что у меня глаза чуть из орбит не выскочили, как попкорн. В двадцать два Полетт вышла замуж за придурка по имени Майлс, через три месяца развелась, да так и прожила одна всю жизнь. Мне кажется, она была лесбиянкой, ну да какая теперь разница.

Даже когда мы с Кенни развелись, они с Полетт очень дружили. Как-то раз я наткнулась на них в кинотеатре после нового фильма с Мэг Райан. Они чуть ли не хором заявили: «Больше я на эту резвушку Мэг ни за что не пойду!» и ушли, а я швыряла им вслед воображаемые вилы.

Болезнь сестры была для меня большим ударом. Для Кенни тоже. Точно в каком-то глупом сериале мы пытались обскакать друг друга в заботе о Полетт, при этом избегая встречи. Оригинальностью мы не отличались: таскали ей витамины, жизнеутверждающие книги, нанимали массажисток, присылали по электронной почте письма с последними медицинскими новостями и забавные открытки. А тем временем Бетани готовила Полетт еду, забирала вещи в стирку и возила ее на химиотерапию. Я, как всегда, тешила свое самолюбие, а моя дочь за это расплачивалась.

В конце концов, мы опустились до самых бесполезных мер в духе «попытка не пытка». Ходили к травникам из Манитобы, ездили в Мексику и Южную Каролину, где за двадцать баксов на фотографию Полетт дыхнула чудо-девочка. Увы, рак распространяется быстро, как лесной пожар.

Роджер, я не чудовище, просто я устала. Да к тому же напилась.

Если Бетани помогает тебе писать книгу, замечательно. Но если ты ее обидишь, я тебя убью.

Ди-Ди

(ДД)

Шелковый пруд»: Глория

Британи пошла на кухню за Стивом, а Кайл Фалконкрест остался на диване рядом с Глорией, которая воспользовалась этим удобным случаем, чтобы расспросить его о книгах, персонажах, личной жизни, писательских привычках и мнениях о ее мнениях. Деваться ему было некуда, беседу вела Глория, и Кайл по большей части молчал. К сожалению, Британи вернулась слишком скоро, положив конец их славному союзу.

– Что с ужином? – спросила Глория.

– Трудно сказать. Я не умею готовить, и мы с Кайлом обычно не едим дома. Иногда заказываем что-нибудь – если не идем на вечеринку, гала-концерт или званый ужин.

Британи вздохнула. Она выглядела несчастной.

– Вы чем-то встревожены…

– Не обращайте внимания. Пустяки.

– А вот и нет! – возразила Глория. – Подобные «пустяки» всегда сулят большие неприятности.

Сочинив эту остроумную фразу, Глория показалась себе Оскаром Уайльдом, Эдвардом Олби и Бардом в одном лице. Она посмотрела на книжный шкаф. Обожаю называть Шекспира Бардом. Как будто у нас с ним близкие отношения, намного ближе, чем у всех остальных. Глория поглядела на «Полное собрание сочинений Уильяма Шекспира», двести пятьдесят девять томов в кожаных переплетах. Помню, как мы их купили. У нас был медовый месяц в шикарном, полном лебедей английском городе – Стратфорде-на-Эйвоне. Куда ни глянь – всюду культура! Культура! Культура! Вот как-нибудь выкрою свободный денек и прочту хоть одну книжку.

Ах да. Она же только что спросила Британи, что ее тревожит!

– Наверное, это стресс, – призналась девушка.

– А по-моему, вам грустно, – сказала Глория, отметив, что Кайл налил себе еще скотча и подошел поближе к шкафам. – Ну же, Британи, не таитесь.

– У меня в последнее время очень много операций. Да и у Кайла такое расписание… В общем, мне трудно все успевать.

– Много операций? Вы хирург?

– Да, хирург.

– Ничего себе! А я и не догадывалась… Что только нынче не делают женщины! Какая у вас специализация?

– Хирургия головного мозга, плановые операции. Еще начинаю осваивать онкологию.

– Кажется, я придумала, как снять ваш стресс.

– Неужели?

– Да. Идемте.

Глория жестом позвала Британи за собой. Кайл было встал, но она усадила его на место.

– Нет, нет, молодой человек, это только для девочек. Сидите тут, размышляйте о высоком. Можете воспользоваться нашей богатой библиотекой.

– Спасибо, воспользуюсь. – Глядя, как женщины поднимаются в будуар Глории, Кайл сделал большой глоток скотча.

От удушливого запаха духов и пудры Британи закашлялась.

– Бедняжка! – воскликнула Глория. – Присаживайтесь.

Она поставила рядом с собой пушистый розовый пуфик.

– Сейчас мы вас накрасим, юная леди. Косметика – вот решение всех ваших проблем.

– Косметика? Но я ею не пользуюсь.

– Что ж, теперь пользуетесь. Ваши чистые нетронутые глаза напоминают мне новорожденного мышонка. И, дорогая, неужто я вижу крошечный прыщик возле вашего носа?

– Это Элен.

– У ваших прыщей есть имена?

– У этого есть. Элен мигрирует с места на место, но никогда не уходит.

– Милочка, Элен должна умереть.

– Я не люблю косметику, Глория. Зачем она мне? Это ведь нечестно.

– Дорогая, косметика нужна, чтобы никто не увидел, какие мы под ней.

– А что в этом плохого?

– Что плохого?! – Глория смахнула маленькую дюну пудры в лакированную коробочку вишневого цвета. – Милая, если вы откроете людям свои чувства, вас могут больно ранить. Вами воспользуются. То, что когда-то было самым дорогим и сокровенным, превратится в оружие, направленное против вас. Вы будете страдать.

Британи нахмурилась.

– А теперь давайте напудрим вам лоб, – предложила Глория.

– Давайте.

Роджер

Сегодня у меня не лучший день.

Утро было ужасное, из тех, когда просыпаешься и думаешь только о страхе, боли и людях, которых предал. Высовываешь руку из-под одеяла, а воздух снаружи холодный. Ощущение такое, будто не хочешь появляться на свет. Потом ты уже не можешь лежать и думать о плохом, выскакиваешь из постели и бежишь в ванную. Суешь голову под душ, надеясь, что вода смоет все мысли, но она только слегка отвлекает.

Я становлюсь старше. Я старею. Кто-нибудь начинает рассказывать мне свой сон, а мне от этого так скучно, что я вынужден бежать. Бегу из офисного супермаркета или из компьютерного магазина в хозяйственный. Брожу там по проходам в поисках хотя бы зачатка идеи, как мне сбежать от самого себя. Прохожу мимо искусственных лилий, нерасписанных скворечников и наборов для вышивания (по ним можно вышить декоративных карпиков, плавающих в токийском пруду). А потом в отделе записных книжек вижу стикеры по семьдесят девять центов. На них нарисованы радуги и единороги, которые радостно кричат: «Мечты сбываются!». От этой надписи мне хочется плакать. Мы скармливаем этот бред детям, которым от нас достанутся разве что кровавые войны, начатые теми, кто давным-давно умер, но был так озлоблен и испорчен, что передал свою ненависть будущим поколениям. Мечты не сбываются. Мечты умирают. Мечты теряют смысл. Мечты покупают денатурат у торговца в дальнем конце парка. Мечты задыхаются. Мечты заболевают раком селезенки.

Вот такой у меня выдался денек. Грузовик с техникой «Делл» застрял на таможне и приедет только завтра, так что я закушу водкой и притворюсь, будто обслуживаю покупателей в отделе офисной мебели. Потом я буду бродить по залу, глазеть на пластмассовый хлам, который мы продаем, и думать, сколько в нем химикатов и сколько вредных отходов смывалось в Мировой океан во время его производства. Иногда мне кажется, что мы занимаемся сексом с двадцать первым веком, причем без презерватива; обмениваемся с нашей эрой всякими веществами и жидкостями: антибиотиками, хлоркой из бассейна, цепочками молекул, выхлопными газами, запахами новеньких машин – и все это в единой бесконечной оргии без запретов и ограничений.

Роджер

Полчаса спустя: Пит уехал, так что мы тут все маемся дурью. Бросили жребий, кому стоять на кассе. Выпало Кайлу. Я сходил в ближайший магазинчик за дешевым пойлом. Сейчас пойду на погрузочную площадку и буду писать «Шелковый пруд». На улице тепло, если укрыться от ветра.

Р.

Шелковый пруд»: Кайл

Стив с Глорией повредились рассудком. Часовая тирада Стива о его гротескных, бессмысленных и старомодных книгах напомнила Кайлу об аллергии на сульфаниламиды. На свадьбе сестры он принял таблетку от воспалившейся заусеницы, и внезапно у него внутри будто вспыхнул пожар. Кайл прыгнул в бассейн, но стало только хуже. Когда его уложили в машину «скорой помощи», он какое-то время кричал, чтобы ему вкололи болеутоляющие, а потом отрубился. Точно так же он почти отрубился во время разглагольствований Стива, а когда очухался, рядом сидела Глория и потирала мизинцем его колено. Она пояснила Кайлу, что в книге он немного переборщил с символами отцовства, но это ничего, потому что она придумала, как он сможет оттачивать свое мастерство в будущем.

Слава богу, Британи спасла его от выходок Глории, и слава богу, женщины отправились наверх. Весь чай Китая не заставил бы его теперь подняться и посмотреть, что задумала эта безнадежная алкоголичка.

Заурчало в животе. Почему совсем не пахнет едой? Почему никто не подает закуски? Не ставит тарелки на пыльный стол? Кайл отправился на кухню, чтобы разобраться, в чем дело. Стива там не было. На столе лежала пустая коробка из-под хлебцев, в раковине противень. На полу валялась обертка от «Чеддера» с маленькими дырочками – будто ее погрызла и бросила крошечная мышь. Невероятно! В холодильнике нет ничего, кроме банки маринада!

Он подивился оригинальной задумке хозяев относительно ужина, а потом понял, что никакой задумки не было и в помине. У них в доме один скотч! Эта мысль так потрясла Кайла, что он сел за кухонный стол.

Чуть слышно заработало отопление. Мимо дома проехала машина. Холодильник рыгнул и затих, и Кайлу почему-то представились пингвины, охраняющие мертвые яйца. Пожалуй, в более жуткой комнате он еще не бывал.

А что, интересно, в буфете? Неужели пусто? Нет. Должна же здесь быть еда.

Он заглянул в шкафчики, и все они оказались пусты. В одном, правда, нашлось «Блинное тесто по-домашнему». На коробке была чудовищная картинка, иначе не скажешь: негр с плантации протягивает тарелку оладий девушке, разодетой в кружева – эдакой Николь Кидман из прошлого, которая прячется за розовым веером и одновременно за приятной мыслью, что этого негра засекут до смерти, стоит ей только слово сказать. На коробке не было штрих-кода. Кайл открыл ее и увидел нечто, похожее на танцующие хлопья орегано.

Господи!

Он уронил коробку, и жучки разбежались по всей кухне.

Вошел Стив.

– О, так вы у нас теперь за шеф-повара? Какое счастье!

Бетани

Кайл заявил, что «Скрепки» – дерьмо и гореть им в аду. Я поражена до глубины души. Это сказал мальчик, который любит ореховую смесь! Так, значит, в нем таки есть анархистская искорка! Правда, он сказал это под грибами, да к тому же мы отсидели двадцать минут на семинаре по картриджам – весь коллектив был готов взбунтоваться.

Вспоминаю, как в детстве я себе представляла взрослую жизнь. Знаешь, там не было Фахада, разглядывающего свои прыщи в чайной ложечке, и не было торгового представителя «Рико», который показывает в «Пауэр Пойнте», что картриджи разлагаются тысячу лет.

Хорошо, Бетани, а что же ты себе представляла?

Спасибо за вопрос, внутренний голос. Я думала, что буду иметь более прямое отношение к жизни и смерти. Выпив на ночь стаканчик прохладной крови с моим мужем, Джонни Деппом, я буду вспоминать минувший день, полный исповедей, аварий, любовных интрижек и крупных денежных переводов. А вместо этого я смотрю видео, сделанное скрытой камерой, на котором Блэр крадет «Чиклетс». Музыкальное сопровождение: «Мы – семья» сестер Слэдж. Если я стану медсестрой, то хотя бы разбавлю ежедневную рутину настоящей человеческой драмой.

А в «Шкряпках» никакой драмы нет и быть не может.

Еще раз спасибо, внутренний голос. Ты прав.

Тогда что тебя здесь держит?