Vii. антропологи за работой 3 страница

Если ребенок из России окажется в Соединенных Штатах, то, став взрослым, он будет действовать и думать как американец, а не как русский — это факт, подтвержденный

опытом. Возможно, что самый трудный вопрос для всей антропологии состоит именно в этом: что же делает итальянца итальянцем, а японца — японцем? Процесс становления личности в качестве характерного представителя какой-либо группы включает в себя оформление необработанной человеческой природы. Вероятно, любой новорожденный гораздо более похож на других младенцев во всем мире, чем на старшего индивида из собственной группы. Однако «конечные произведения» каждой группы обладают известным сходством. Огромным вкладом в развитие антропологии было привлечение внимания к различиям таких стилей поведения, к тому обстоятельству, что те или иные виды умственных расстройств с различной частотой появляются в разных обществах; привлечение внимания к тому, что существует поразительное соответствие между способами воспитания детей и институтами жизни взрослых.

Эта схема легко поддается чрезмерному упрощению. Возможно, пруссак будет склонен интерпретировать все человеческие взаимоотношения в терминах авторитаризма потому, что его первый жизненный опыт был приобретен в авторитарной семье. Однако, этот тип семейной структуры поддерживается также стилем поведения, принятым в армии, в политической и экономической жизни, в системе официального образования. Основные направления воспитания детей не вытекают из врожденной человеческой природы; люди следуют мужским и женским ролям и формируются в соответствии со значимыми для всего общества идеалами. Как сказал Петти: «Телесные наказания весьма редки среди примитивных народов не по причине некой врожденной доброты, но потому, что они противоречат развитию идеального для этих народов личностного типа».

Нельзя сказать, что институты взрослой жизни прямо определяются способами воспитания детей. Скорее имеет место взаимная связь, обоюдные отношения между теми и другими. Ни одно произвольное изменение в методах воспитания детей, идущее вразрез с общими акцентами культу-

ры, не изменит тотчас же взрослых в желаемом направлении. Обратная идея лежала в основе некоторых направлений прогрессивного движения в образовании. В подобных школах детей готовили к жизни в мире, существовавшем лишь в мечтах некоторых преподавателей. Когда же подростки покидали школу, они либо достаточно естественно возвращались к тем взглядам на жизнь, которые они усвоили в семье до поступления в школу, либо расточали свою энергию в бесплодной борьбе с моделями поведения остального общества. «Конкуренция», или, по крайней мере, ее некоторые типы, служащие для достижения определенных целей, может быть «плохой»; но американская традиция все же вплела нить конкуренции в ткань американской жизни. Предпринятая незначительным меньшинством попытка ликвидировать такое отношение путем школьного воспитания кончается для «подопытных» людей либо неудачей, либо конфликтом, либо отказом от борьбы.

Совершенно абсурдно было бы использовать воспитание детей как магический ключ ко всему разнообразию культуры. Так, одна вульгаризированная научная теория видит основание агрессивности в характере японцев в раннем и суровом приучении к туалету. Она была заслуженно высмеяна в «Истории по Скотту Тисью». Изучение полного набора приемов детского воспитания настолько же недостаточно для объяснения типичной для культуры личностной структуры, насколько недостаточен любой перечень особенностей культуры без информации об их организации. Необходимо знать систему взаимодействий между всеми поощрениями и наказаниями; где, как и кем применяются последние.

Иногда имеет место весьма вероятная связь между отдельными аспектами детского опыта и определенными моделями жизни взрослых. Разводы среди индейцев навахо случаются крайне часто. Возможно, отчасти с этим связано то, что дети навахо не так привязаны к паре родителей и эмоционально зависимы от нее. И хотя из недавней истории нашего общества мы знаем, что высокая частотность разво-

дов может быть вызвана и иными причинами, развод у навахо отличается гораздо большей прозаичностью и гораздо меньшим накалом страстей. Это связано с отсутствием у индейцев комплекса романтической любви, что, опять же, предположительно отчасти зависит от детского опыта, в малой степени сфокусированного на отца и мать.

Так или иначе, всеобъемлющая модель личности может быть понята только тогда, когда имеется в виду и весь детский опыт, и давление ситуативных обстоятельств взрослой жизни. Вполне возможно, как утверждают психоаналитики, что большая степень снисходительности к ребенку в доречевой период связана с развитием стабильной, хорошо приспособленной личности. Тем не менее, следует иметь в виду, что это — лишь основание, но никак не гарантия такого развития. Ребенку навахо доставляют множество удовольствий в течение первых двух лет его жизни. Однако взрослые навахо проявляют очень высокий уровень тревожности. Это является реакцией на реальную ситуацию: перед лицом повседневных трудностей они естественным образом беспокойны и подозрительны.

Как факторы конкретной ситуации, так и культурные модели вместе являются причиной того, что в каждой культуре есть свои «любимые» умственные расстройства. Малайцы страдают от run amok, некоторые индейцы Канады имеют склонность к каннибализму, обитатели Юго-Восточной Азии могут считать себя тиграми-оборотнями, сибирские племена становятся жертвами «арктической истерии», жители Суматры бывают одержимы «свиным помешательством». Отдельные группы в пределах одной культуры в различной степени склонны к подобным расстройствам. В настоящее время шизофрения в Соединенных Штатах гораздо чаще встречается среди низших классов, в то время как представители высших подвержены маниакально-депрессивному психозу. Средний класс американцев страдает психосоматическими расстройствами, связанными с приспособлением и сдержанной агрессией, — такими, как язва.

Некоторые виды психологических заболеваний характерны для американских карьеристов. Проблемы с питанием чаще встречаются у детей из еврейских семей в США. Эти факты нельзя объяснить только биологическими причинами, так же, как и то, что в Америке количество женщин, обратившихся к врачу с язвенной болезнью, в какой-то момент превысило количество мужчин. В некоторых обществах, как правило, сходят с ума мужчины, в других ситуация имеет обратный характер. В некоторых культурах заикание преобладает среди женщин, в других оно преследует мужчин. Японцы, живущие на Гавайях, гораздо более склонны к маниакально-депрессивным расстройствам, нежели японцы, живущие в Японии. Высокое кровяное давление является проблемой для американских негров, у африканских же негров оно редко встречается.

Антропологи изучают не уникальность каждого индивида, а они исследуют личность как продукт направленной реализации как биологических, так и социальных желаний и нужд членов социальной группы. Действия других народов становятся более понятными и предсказуемыми, менее «аморальными» в той мере, в какой мы осознаем не только их экономические и физические, но также и эмоциональные потребности. За образом жизни людей каждого общества в любой момент его истории стоит объединяющая философия. Основные черты фундаментальных мыслительных положений и постоянных эмоций только в исключительных случаях основываются на уникальном биологическом наследии и особом жизненном опыте; как правило, они являются продуктом культуры. Обычный человек усваивает большую часть личного интеллектуального кругозора из образа жизни своего окружения. Его культура или субкультура кажется ему гомогенным целым; он имеет скудные представления об исторической глубине культуры и ее разнообразии.

Поскольку культура обладает и формой, и содержанием, такая интуитивная реакция частично верна. В каждой культуре есть свои стандартные сюжеты, типические конфликты

и способы их разрешения. Таким же образом и особенные для каждой культуры приемы ухаживания за младенцем, и обычные способы одевания ребенка, и принятые при приучении к туалету поощрения и наказания равным образом являются частью бессознательной договоренности о передаче подростку конкретного набора базовых ценностей. Каждая культура насыщена своими собственными значениями. Следовательно, подлинная наука о человеческом поведении не может быть основана на канонах радикального бихевиоризма. Поскольку каждая культура значительно богаче, чем это представляется наблюдателю, понятие об основных ее составляющих не может быть выведено даже из большого количества внешних описаний. Хлеб и вино в одной культуре могут означать всего лишь питание для тела. В другой они будут подразумевать эмоциональную причастность божеству. На уровне голых фактов это — одно и то же, но место этих фактов в структуре культуры — и, следовательно, их значимость для понимания человеческого поведения — меняется.

Некоторым образцам поведения будут следовать все человеческие существа вне зависимости от того, как они были воспитаны. Каждый отдельный индивид испытывает внутренний органический «толчок» к известного рода действиям. Но каждой биологически заданной особенности этого действия придано и культурное значение. Более того, каждой культуре в большей или меньшей степени удается «направлять» многообразные импульсы в одних и тех же направлениях. Помимо наказаний, преследующих уклонения от нормы, проще и эстетически более приемлемо приводить к норме поведение индивида в соответствии с предсуществующими формами, которые должны казаться такими же естественными и неизбежными, как смена дня и ночи.

Такие характеристики человеческого существа, как способность к обучению, общению при помощи системы заученных символов и передаче заученного поведения от поколения к поколению, являются основанием самой возможно-

сти культуры. Однако то, что заучивается, широко варьирует в различных обществах и даже в пределах разных секторов одного и того же общества. Способ обучения также принимает характерные и шаблонные формы. Имеются типичные, отобранные культурой эмоциональные оттенки поведения родителей и других агентов культурной трансляции. Ситуации обучения в различных обществах определяются и формулируются по-разному. Поощрения, трудности в обучении, санкции, применяемые в случае неудачи в обучении, имеют множество различных форм и акцентов. И это относится не только к культуре как целому, но и к различным субкультурам внутри нее. На формирование личности американского ребенка воздействуют особые социальные, экономические и региональные подгруппы, к которым принадлежат его родители. У ребят из Кафе Сосайети и из Лоуер Ист Сайд практически одни и те же модели физического роста и взросления, но практики их воспитания, предпочтительные жизненные цели и образ действий, поощрения и наказания принадлежат двум разным мирам.

Все животные организмы обладают известными возможностями, ограничениями и потребностями. Это нельзя забывать, говоря о силе культурной детерминации. У многих читателей известной книги Маргарет Мид «Секс и темперамент в трех примитивных обществах» создалось впечатление, что автор доказывает полную культурную обусловленность различий в темпераменте мужчин и женщин. Краткий отзыв одного из коллег-антропологов содержал такое отрезвляющее замечание: «Маргарет, это замечательная книга. Однако, можете ли вы, в конце концов, назвать хоть одну культуру, где детей рожают мужчины?»

Воздействие воспитания, полученного в раннем детстве, направлено на самый разный биологический материал. Метаболические потребности принимают самые разные формы. У разных детей переваривание пищи требует различного времени. Первичное культурное воспитание направлено на три основные органические реакции: принятие (accepting),

удержание (retaining) и отпускание (releasing). Культуры различаются по степени, в которой они позитивно или негативно акцентируют одну или несколько таких реакций. Потенциальный источник индивидуальных особенностей в пределах общества состоит в том, что реакция на культурное воспитание видоизменяется в зависимости от степени неврологической зрелости ребенка. Даже если не принимать во внимание недоношенных, нервная система новорожденных варьирует по измеримым параметрам.

Тем не менее, существует значительный запас органически определенных возможностей. Благодаря данным возможностям выживание и удовлетворение потребностей такого животного, как Homo sapiens, может быть достигнуто многими путями. Поскольку человек — «символическое» животное, большое значение имеют вопросы о том, что заучивается, кто учит и как происходит обучение. Между моделями культуры и личностями ее отдельных представителей происходит постоянное и динамическое взаимодействие. Хотя некоторые потребности и универсальны, в разных культурах они приобретают различное значение. Общество биологически увековечивает само себя при помощи всем известных средств. Однако то, что общество постоянно воспроизводит себя социально, внедряя в каждое новое поколение испытанные временем способы поведения, чувствования, мышления и реагирования, известно гораздо меньше.

Подобно крысам, приучающимся к лабиринту, на выходе которого их ждет еда, дети постепенно осваиваются в глубоко проложенных, но часто крайне запутанных путях культуры. Они приучаются искать основания поведения, исходя не только из своих собственных потребностей или конкретной ситуации, но и из тех тонких аспектов последней, которые определены культурой. Согласно одним основаниям культурного поведения, следует быть подозрительным и сдержанным. Другие советуют: расслабься и будь общителен. Несмотря на различия индивидуального характера, индеец кроу приучается быть привычно щедрым, индеец юрок —

привычно скупым, вождь индейцев квакиутль — привычно и нарочито высокомерным. Большая часть взрослых, а в некоторой степени и дети, не сетуют на «стены» лабиринта культуры и получают удовольствие от разыгрывания культурных ролей. Человеческие существа обычно считают достойным вести себя подобно другим людям, с которыми они разделяют одну и ту же культуру. Совместное движение в одном и том же лабиринте также способствует общественной солидарности.

То, до какой степени личность является продуктом культуры, обусловлено многими факторами. Физическое и культурное наследие ребенка приходит от одних и тех же людей, его физический и социальный рост идут бок о бок. Обучение человека происходит медленно; обучение животного — куда более быстро. Помимо биологических факторов существует по крайней мере два психологических основания обучения, на которые также следует обратить внимание. Процесс обучения необходимым образом включает в себя крупные или мелкие конфликты между учителем и учеником. Родители и учителя несомненно испытывают чувство вины, когда они ведут себя агрессивно по отношению к детям и имеют тенденцию одобрительно встречать концепции, отрицающие значение враждебности в процессе формирования личности. Точка зрения, согласно которой личность является плодом одних лишь биологических тенденций, обеспечивает старшим удобное теоретическое основание. Если ребенок на самом деле становится тем, кем ему предопределено стать на основании его генетического устройства, его следует обеспечить только тем, что необходимо для его физического развития. Если же случается, что ребенок, вопреки ожиданию одного из родителей, не так способен или привлекателен, как он бы должен быть благодаря его «хорошей крови», то другой родитель может быть подвергнут оправданному обвинению.

Допуская, что личность по большей части является продуктом обучения и что само обучение определяется и конт-

ролируется культурой, следует указать, что существуют два вида культурного обучения: технический и регулятивный. Заучивание таблицы умножения является техническим обучением, в то время как обучение хорошим манерам — регулятивным. Ни в том, ни в другом случае ребенок не может научиться всему самостоятельно; ему предоставляются готовые ответы. Оба типа обучения необходимы для человека и одобряются обществом, хотя индивид до известной степени и сопротивляется им. Первый тип направлен на то, чтобы сделать личность продуктивной, социально полезной, он способствует оздоровлению и усилению общества. Второй тип обучения направлен на снижение уровня неприятия индивидом группы настолько, насколько это возможно; на то, чтобы уберечь его от раздражающего окружения; на то, чтобы сохранить гармонию внутри группы, и т. д. В связи с этим необходимо упомянуть, что обыденный язык делает подобное различение значений для слова добрый (good), когда оно употребляется по отношению к человеку. Человек именуется «добрым», если он морален и социально ответственен; с другой стороны, он «добрый» — то есть профессиональный и искусный — мастер в своем деле.

В нашем обществе школа традиционно выполняет роль технического тренера, семья и церковь отвечают за регулятивное воспитание. Однако имеет место и частичное совпадение функций: некоторые навыки прививаются в семье, а в школе в известной степени преподается мораль и хорошие манеры.

Скорость и уровень как технического, так и регулятивного обучения также имеют некоторые границы. Эти границы определяются физической организацией и структурой человеческого организма, а физическая зрелость и объем уже усвоенного определяют уровень обучения. Так, например, ребенок не научится ходить до тех пор, пока его нервная система не сложится окончательно. Для каждого периода или возраста существуют свои специальные и характерные задачи. Пределы этих периодов и особенности задач весь-

ма различны в разных культурах, но повсюду развитие проходит шаг за шагом определенные стадии, уровни и т. д. Каждая стадия в приспособлении достигается для того, чтобы можно было перейти на следующую, затем — на следующую и т. д. Это явно прослеживается во многих дописьменных обществах; однако нельзя упускать из виду, что различные клубы и ложи взрослых, а также подразделение школы на ступени, выявляют подобную сегментацию и в нашем обществе. В некотором смысле это значит, что любая взрослая личность представляет собой последовательные напластования характерных черт, даже если принципы, организующие личность, достаточно рано достигают относительной зафиксированности, приспособленной к длительному существованию. Только в раннем детстве поведение ребенка определяется случайными обстоятельствами. Вскоре, однако, он обзаводится персональной политикой, которая часто определяет его склонности в течение всей остальной жизни — хотя и в скрытых формах.

Другими словами, взрослая личность является архитектурной целостностью. Есть некоторые принципы строения целого, однако также имеются различные сферы и уровни, более или менее центральные по отношению ко всей структуре. Изучая личность с точки зрения ее уровней, мы можем наблюдать, как характерные реакции одной степени сложности отменяют или маскируют любые прямые проявления реакций, типичных для иного уровня сложности. Одна и та же личность в различных ситуациях реагирует различным образом, что, порой, выглядит весьма драматично. Каждая личность способна к разным способам самовыражения. Что до выбора конкретного способа, то он зависит от всего психологического поля и от культурных акцентов в данной ситуации. Когда человек пытается взять предмет, его рука движется в соответствии с восприятием ее позиции и окружающей среды. Таким же образом проявления личности частично регулируются тем, как она воспринимает саму себя и окружающих через призму культуры.

При описании личности удобно говорить о ее нуклеарных и периферийных областях. Изменения в нуклеарной области, даже незначительные сами по себе, всегда видоизменяют внутреннюю политику индивида и необходимо принадлежат выбору «или-или». Изменения в периферийных областях могут быть чисто количественными и возникать, не вызывая изменений иных личностных черт. Прохождение основных стадий (оральной, анальной, генитальной) требует изменения в нуклеарной области, однако существуют и такие поверхностные адаптации к статусу и роли, которых ожидает каждая культура от личности данного возраста, пола и рода занятий. Чаще всего периферийными оказываются те области, где существует относительная свобода адаптации. Всегда остается вопрос взаимодействия ядра и периферии, того, как влияет приспосабливающаяся периферия на менее податливое ядро. Культуры имеют в точности такие же архитектурные особенности.

Последовательность развития или роста личности не спонтанна и не самообусловлена. Большинство стадий или ступеней не могут быть пройдены до тех пор, пока их влияние не перестанет быть полезным для организма. Их длительность в пределах жизни индивида будет определяться пригодностью в его системе ценностей. Ребенок продолжает быть ребенком до тех пор, пока действует его собственный вариант культурной системы ценностей. Если же для того, чтобы получить одобрение окружающих, ему потребуется измениться, он изменится. Таким образом, рост личности в некотором смысле является результатом постоянного и подчас бурного взаимодействия взрослеющего ребенка и тех, кто старше его, тех менторов, на которых ложится ответственность передачи культурных навыков и которые, исполняя эту функцию, превращают ребенка в определенный тип человеческого существа.

Необходимость такого пути развития личности осложняется двумя вещами: во-первых, это значит, что образование должно быть длительным процессом, ценным с точки

зрения затраченного времени и усилий; во-вторых, это предполагает, что индивид может регрессировать, то есть вернуться к предыдущей ступени приспособления, если при переходе на следующую количество затруднений возрастет. Поскольку адаптация младенца или подростка на более простом уровне развития означает, что он «фиксируется» на этом уровне, и поскольку последовательность таких «фиксаций» располагает ребенка к регрессу, не разумнее ли будет обойти обе трудности, не содействуя возникновению подобных «фиксаций»? Почему бы нам не обучать ребенка предельно правильному поведению с самого начала, или, если это практически невозможно, не позволить ему вообще ничему не обучаться до тех пор, пока он не будет способен с точностью постичь все то, что ожидается от него как от взрослого члена общества?

Никто серьезно не защищает такой свернутый тип процесса обучения в технической сфере. Никто не ожидает, что дети смогут заниматься сложными исчислениями, не освоив предварительно азов арифметики. Однако в сфере регулятивного обучения предпринимались серьезные попытки с самого начала жизни приспособить детей к серьезным ограничениям, которые наложила бы на них взрослая жизнь: в основном в сфере секса, личной гигиены и владения имуществом. Но если дать волю некоторым инфантильным импульсам, то, по причинам еще до конца не выясненным, вырастет очень малое количество неприспособленных индивидов. Потворство и спокойное отношение к ребенку в течение орального периода может стать прекрасной гарантией того, что индивид впоследствии сможет с готовностью и без искажения налагать ограничения на оральные удовольствия. Чтобы обрести безопасность, ребенок нуждается в защите как от физического мира (то есть в поддержке), так и от мира культуры (то есть в прощении). Некоторые формы обучения можно провести, нанеся душе ребенка гораздо меньше травм, после того, как он освоил язык. Еще не владеющий речью ребенок вынужден учиться на ошибках, на наказаниях и пе-

ред лицом поставленных условий. Благодаря языку он может воспользоваться инструктированием. Если некоторый тип поведения запрещен, ребенку можно рассказать, как прийти к цели, ведя себя иным способом. Сама речь развивается в медленной и примитивной форме; но как только она освоена, моментально убыстряется любое другое обучение.

Обычные обороты речи, используемые при наставлении ребенка, соответствуют типичным формам взрослого характера. Иногда, как, например, в нашем современном обществе, доминирует тенденция, при которой родители берут на себя всю ответственность в глазах ребенка и провопят резкую границу между «правильным» и «неправильным». — «Делай так, потому, что я сказал, что так — правильно». — «Делай так, потому что я так сказал». — «Делай так, потому, что я твой отец, а дети должны слушаться своих родителей». — «Не делай этого, потому что это гадко». — «Делай так, или я не куплю тебе конфет». — «Если ты не будешь хорошим мальчиком, мама расстроится». — Или даже: «Если ты не будешь хорошим мальчиком, мама не будет тебя любить». Хотя угроза стыда («Если ты замочишь свои брюки, люди будут над тобой смеяться»), которая является первичным инструментом социализации во многих примитивных обществах, также используется и американцами, социализация в вербальный период строится вокруг наказания лишением родительской любви и защиты. Это может стать причиной чувства неуверенности, последствия которого будут сказываться на протяжении жизни. Страх не оправдать надежды родителей является движущей силой многих американцев. Родителям, кажется, следует показать, что ребенок, в конце концов, способен ко многим конструктивным достижениям.

Эта тенденция поддерживается и другими культурными задачами. Родители пытаются сделать своих детей «лучше», чем они сами; они испытывают «честолюбие» по отношению к своим детям, хотят, чтобы дети завершили то, чего они не смогли сделать. Родители находятся под социальным давлением и перед судом собственных детей. Они соревну-

ются друг с другом посредством своих детей, не находясь в достаточной безопасности, чтобы противостоять этому давлению. Ориентируя детей на самоограничение и завершение незаконченного, родители успокаивают самих себя.

Раздраженные своим низким положением, многие представители нижних слоев общества горят нетерпением увидеть, как «поднимутся» их дети. Однако, такая позиция предполагает отсрочку исполнения желаний и самоотречение, что может быть усвоено индивидом и стать устойчивой частью его характера, если с самого раннего детства он имеет постоянную возможность чувствовать преимущества работы и ожидания. Но если родители экономически не способны предоставить ребенку возможность компенсировать отказ и обеспечить повышенную награду за ожидание, то их усилия почти всегда обречены на провал. Физическое наказание за лень и потворство своим желаниям, если оно не сопряжено с опытом достижения цели и реализации возможностей, обычно не достигает желаемой цели. По причине неспособности малоимущих родителей оградить своих детей от опыта нужды, у таких детей существует тенденция развития скороспелой самодостаточности и эмоциональной замкнутости. И почему ребенок, в конце концов, должен оставаться покорным таким родителям, которые не поддерживали и не защищали его по-настоящему? Когда же, таким образом, он становится преждевременно независимым, социализация просто-напросто завершается. И если такая эмансипация сопровождается чувством глубокой враждебности и обиды по отношению к родителям, человек оказывается на первой ступени криминальной карьеры.

Чтобы быть социально приспособленным, индивиду следует не быть недальновидно эгоистичным, слишком опрометчивым в погоне за комфортом и удовольствиями; однако есть некоторые пределы, в которых личность может выступать «неэгоистичной». Например, ориентация на иной мир требует, чтобы мирское существование состояло только в послушании, жертвенности, милосердии, самоотречении и

аскезе. С людьми, которые смогли достичь и выдержать такой образ жизни, всегда приятно иметь дело; некоторые из них предъявляют совсем мало требований к другим и оказывают последним большую помощь и поддержку. Можно сказать, что преступный или слабосоциализованный тип индивида эксплуатирует общество, но верно и то, что общество эксплуатирует множество сверхсоциализованных, слишком сознательных, слишком моральных, слишком самоотреченных людей. Все современные психиатры говорят нам, что люди должны развлекаться для того, чтобы оставаться эмоционально здоровыми. Попытка заставить индивида предпринять чрезмерно долгосрочный обзор своей жизни сама по себе является недальновидной социальной политикой, за которую в результате придется дорого заплатить.

Два общих наблюдения по поводу поведения индивидов в нашей культуре становятся понятными в перспективе наказания, страха и совести. Почему должно быть так, чтобы люди принимали наказание за проступок как «должное» без каких бы то ни было протестов? Объяснение этого факта довольно сложно, частично оно опирается на наше христианское прошлое и на систему наших культурных норм и процессов социализации, взаимно подкрепляющих друг друга. Необходимо помнить об особенностях традиций Северной Европы. «Напор на важность морального выбора» не является, и мы слишком охотно это признаем, общечеловеческой чертой, поскольку, как подчеркивает Маргарет Мид:

«Сравнительные исследования... показывают, что такой тип характера, при котором индивид воспитан спрашивать вначале не "Хочу ли я этого?" или "Боюсь ли я?" или "Привычно ли это?", а "Хорошо это или плохо?" является особенным образованием, чертой нашей собственной культуры и лишь немногих других обществ. Это связано с тем, что родители сами преподносят культуру в терминах морали, будучи в глазах ребенка ответственными представителями правильного выбора, наказывая или награждая его от имени Справедливости».

Американцы также иногда охотно «сознаются» в грехах, которые могли бы никогда и не быть обнаружены, или могут даже совершать определенные запрещенные действия публично, очевидно без всякой иной причины, кроме надежды на наказание. На основе этих и подобных наблюдений клиницисты иногда ссылались на «потребность в наказании» или «инстинкт мазохиста». Более простая альтернативная идея заключается в том, что «виновные» охотно принимают наказание или даже домогаются его, поскольку это единственное средство, с помощью которого можно ослабить муки совести или совсем избавиться от них. Если наказание всегда рассматривается в связи с появлением проступка, то стоит деянию остаться без наказания, как отпадает необходимость в чувстве вины и в самом наказании.