Легче признать ошибку, нежели за нее расплачиваться

Это может показаться странным и неоправданным, но мы должны доказывать свое чувство, свое расположение, свою честность и свою верность. Конечно, нам хочется, чтобы нам верили и так, просто потому что мы сами в это верим. Но примерьте это правило к себе, подумайте, готовы ли вы сами доверять человеку, просто потому что он требует от нас этого доверия? Вряд ли.

Каждый из нас прожил непростую жизнь, каждого из нас когда-то обманывали, подводили, предавали. Причем часто это делали самые близкие люди. Вероятно, они имели на это какие-то основания, быть может, они считали правильным то, что они делали, но ведь нам от этого не легче. И эти раны, нанесенные нам исподтишка, когда мы совсем этого не ожидали, дают о себе знать. Мы помним о том, что такая — неприятная для нас — возможность всегда существует. Вот почему мы осторожничаем и не доверяем сразу.

Нам надо убедиться в том, что человеку можно верить, мы должны удостовериться, что за его словами стоит искренняя и полная готовность следовать сказанному. Чувства — вещь переменчивая, сегодня мы купаемся в чьей-то любви, а назавтра нас словно бы и не узнают.

Поэтому клятвы, данные чувством, для человека, прожившего хотя бы и двадцать лет, стоят не слишком дорого. Им хочется верить, но хотеть верить и верить — это отнюдь не одно и то же. Вот почему мы верим делам и поступкам, верим человеку, если знаем, что он не оставил нас «в бедности и болезнях», а не только был с нами «в богатстве и здравии». Неслучайно же клятва семейного союза включает в себя и то и другое.

Если мы верим себе и своим обещаниям, нам кажется, что и другой должен им верить. Это досадная ошибка, ведь он не знает того, что мы чувствуем, он знает только то, что мы смогли до него донести. Но если кто-то сомневается в искренности наших чувств, это нас сильно ранит, мы готовы обидеться и обидеть. И то и другое будет ошибкой. Вообще говоря, в отношениях с близким человеком любые эмоции, кроме радости и заинтересованности, никуда не годятся и заведомо могут быть признаны ошибочными. Ему можно, конечно, сообщить, что что-то вас расстраивает или что-то вам неприятно, что-то вас обижает, но это должно быть сообщением, а не эмоциональным всплеском.

Если вы позволите себе раздражаться, то он автоматически будет противостоять вашему раздражению, а потому вы ни о чем не сможете договориться. Когда же вы «докладываете» ему, что вам было бы удобнее и лучше, если бы он поступал так-то и так-то, он, вполне вероятно, прислушается к вашему пожеланию. Если же всем своим видом вы покажете ему, что недовольны его действиями, то он примет это на свой счет, решит, что вы недовольны им, а не каким-то его поступком. Любой из нас не хочет, чтобы им были недовольны, и будет против этого категорически возражать. Поэтому конфликт практически неизбежен. С другой стороны, каждый из нас готов пойти на уступки, если только об этом хорошо и правильно попросят.

Итак, мы подошли к тому, что следует считать ошибкой. Ошибка — это наши негативные эмо ции, которые выплескиваются на близкого че ловека. Я готов признать эту ошибку чудовищной, поскольку ничто так не портит отношения (и в тактическом, и в стратегическом аспекте), как наши негативные эмоции. Но, что поделать, все мы живые люди и вполне можем допустить подобную ошибку. Правда, мы будем считать свои чувства абсолютно оправданными, а потому не воспримем эту ошибку как ошибку. И ответ на наши негативные эмоции, как уже говорилось, неизбежно будет отрицательным. Даже если внешне наш близкий человек этого не покажет, в душе у него будет, мягко говоря, дискомфортно. Мы, скорее всего, этот дискомфорт почувствуем (или узнаем о нем, когда не получим желаемого, которое, разумеется, в такой ситуации не предвидится), и вряд ли ему обрадуемся, так что наши, негативные эмоции будут увеличиваться.

Так, шаг за шагом, наша изначальная, возможно, маленькая ошибка достаточно быстро превратится в настоящую проблему, конфликт и разрыв с последующими неутешительными по качеству и результатам примирениями. Мы, вообще говоря, очень любим сначала наделать делов, а потом их расхлебывать. И ведь хорошо, если мы хоть в какой-то момент опомнимся. Чаще всего никто признавать себя виноватым в сложившейся ситуации не хочет, а потому если кто-то и опомнится, то со словами: «Да, я, конечно, был не прав (не права). Но посуди сама (сам), ты же не лучше себя проявила (проявил)!» То есть мы готовы признавать свою вину только в том случае, если часть вины, и желательно большую, на себя возьмет наша «вторая половина». Всякие торги на фоне эмоциональной бури, конечно, бессмысленны, а потому кризис в очередной раз заходит на новый виток.

Итак, что же делать? Прежде всего необходимо уяснить для себя простое правило: значительно легче, совершив ошибку, не пускаться во все тяжкие по самооправданию и поиску виноватых, а чистосердечно и полно признать эту ошибку. Если вы проявили какие-то негативные чувства по отношению к близкому вам человеку, или сказали что-то, чего не следовало говорить, или допустили что-то, что не соответствует действительности, нужно признать ошибочность своих действий, нужно просто сказать: «Да, был не прав. Виноват. Казните». Когда вы признаете свою ошибку, вы да ете человеку, в отношении которого эта ошиб ка была совершена, возможность вас поми ловать. Если же вы настаиваете на собствен ной невиновности, то помилования ожидать не приходится. Кроме того, вы выступаете с хорошим почином: не взваливать на других то, что следует взвалить на себя. В конечном счете, вы всегда выигрываете, даже, как это ни парадоксально, совершив ошибку.

Помните: в отношениях с близкими людьми не страшна ошибка, страшно, если мы боимся или не желаем ее признать. Но признание ошибки есть первый, а зачастую и единственно необходимый шаг к ее исправлению. Признавая свою ошибку, вы даете возможность вас простить, и если это близкий вам человек, то он простит обязательно и, даже более того, примется за поощрения. Так что не лишайте себя удовольствия признать собственную ошибку; ведь даже если нас не станут поощрять, всегда лучше поругать себя самому, нежели это. сделает кто-то другой, тем более близкий нам человек. С другой стороны, непризнание нами нашей ошибки неизбежно повлечет за собой новые ошибки, вызовет конфликт, и дальнейшие примирения уже навсегда будут омрачены случившимся. К сожалению, плохое мы, по ряду причин, помним лучше, чем хорошее.

Зарисовка из психотерапевтической практики: «Я ничего для тебя не значу!»

Поскольку вопрос ошибки, точнее, вопрос готовности признать свою ошибку, является, на мой взгляд, одним из самых важных в свете рассматриваемой нами темы, я бы хотел проиллюстрировать его хотя бы одним случаем из моей психотерапевтической практики. Это история о любви… Молодой человек 27 лет, звали его Антон, полюбил девушку Марину

23 лет. Антон получил высшее экономическое образование сначала у нас в России, потом дополнительно учился в. Европе. Карьера его складывалась блестяще, он начал менеджером в российском представительстве одной из крупнейших западных компаний, потом, в силу своих высоких профессиональных способностей, он был переведен на работу в Австрию. Марина жила и воспитывалась в Санкт-Петербурге, поступила в университет на юридический факультет, но уже с 18 лет профессионально работала моделью.

Роман их протекал бурно и практически весь — от начала и до конца — прошел, так случилось, на моих глазах. Антон в Марине души не чаял, Марина, казалось, отвечала ему взаимностью, и достаточно быстро (в течение года) эти отношения увенчались законным браком. Марина, впрочем, вела себя достаточно странно. Еще до вступления в брак она говорила, что не вполне уверена в правильности своего поступка, что Антона она, конечно, любит, но… В ней сидел комплекс неполноценности, причем виртуозно закрученный, с отчаянным стремлением доказать свою состоятельность. Отец Марины был крупным чиновником, а мать занималась ее воспитанием. Родители ее баловали, слишком пеклись о ней.

В результате получалась такая вещь: Марина требовала к себе уважения и рассчитывала на восхищение со стороны окружающих, но при этом она была совершенно несамостоятельным человеком. Тепличные условия, в которых она воспитывалась, превратили ее в статный и гордый цветок, абсолютно, впрочем, неприспособленный к жизни. Совместить чувство собственной исключительности и неспособность быть самостоятельным человеком достаточно трудно. Здесь нужно выбирать одно из двух: или отказываться от собственной исключительности и снимать всяческие претензии к тем, кто берет на себя труд о тебе заботиться; или же пуститься в свободное плавание и, терпя лишения, встать на свои собственные ноги. К сожалению, Марина не сделала ни того ни другого, а попыталась совместить несовместимое за счет Антона.

Удивительным в этой ситуации было то, что Антон вполне был со всем этим согласен — он считал ее потрясающей женщиной и был готов обеспечить ей абсолютно комфортные условия жизни. Но даже в этих условиях Марина умудрилась перегнуть палку. Движимая своим комплексом неполноценности, она постоянно требовала от него полного подчинения, она ревновала его к работе, к родителям, к друзьям. Они уже жили в Австрии, когда Марина перешла в состояние хронической, бессмысленной и беспощадной конфронтации. К этому времени она получила травму и была временно нетрудоспособной в своей профессии модели. И во всем ей виделась вина мужа, который ходил за ней как за малым ребенком, нанимал врачей, устраивал консультации и лечение. Она же все это время закатывала ему скандалы, суть которых сводилась к следующему: «Мать для тебя дороже, чем я! Она меня не любит, а ты ее поддерживаешь! Тебе важнее всего работа, а на меня тебе наплевать! Я все для тебя делаю, а ты не понимаешь, как мне плохо быть здесь одной, пока ты на работе. Я ничего для тебя не значу!»

Антону действительно приходилось много работать, но его работа была на пользу семье: компания предоставила им отдельный дом, зарплаты Антона хватало на более чем безбедное существование Все, что делал Антон, он, по большому счету, делал ради Марины, привыкшей, что называется, «ни в чем себе не отказывать». Мать Антона, конечно, не была в восторге от такой невестки, но не вмешивалась в жизнь молодой семьи, тем более находясь за несколько тысяч километров от нее. Так что все эти претензии Марины выглядели, по меньшей мере, глупо. Когда Антону приходилось уезжать в командировки, Марина устраивала ему скандалы, крича: «Тебе совершенно все равно, что я чувствую!», и демонстративно хлопала дверьми. Когда же Антон дарил ей подарки, она кидала цветы и бриллиантовые украшения ему в лицо, упрекая в том, что он пытается от нее таким образом «откупиться».

В довершение всего Марина потребовала от Антона переехать в Россию (не думаю, что это было сделано из патриотических соображений, скорее, Марина пыталась таким образом проверить, насколько сильна была ее власть). Антон согласился, переведясь в российское представительство компании, со значительным понижением в должности. В России Марина заявила Антону, что она от него устала и хочет пожить временно у родителей. Антону ничего не оставалось, как согласиться и с этим. Марина переехала к родителям, но постоянно звонила Антону и устраивала ему истерики, если он не наведывался к ней каждый день. Наконец, Антону это надоело и он сказал Марине, что если она от него действительно устала, то пусть отдыхает, тем более что у него по работе настали непростые дни.

Тут Марина опомнилась. Почувствовав его отчужденность, она стала уверять его в своей бесконечной к нему любви, в том, что она без него жить не может, и т. д., и т. п. Но Антон понял, что он-то может без Марины. И хотя он всем сердцем продолжал к ней тянуться, каждодневные истерики были тому существенным препятствием. А истерики начинались всякий раз, когда они находились вместе. Более того, Марина могла устроить истерику и находясь на значительном удалении, например, она могла позвонить Антону и отчитать его за то, что его водитель (милейший, кстати, человек), куда-то ее подвозивший, был с нею груб Марине могла прийти в голову мысль, что виновницей ее несчастий является мать Антона, о чем она немедленно ставила Антона в известность. Короче говоря, даже пытаясь идти на примирение, Марина находила тысячу способов сделать это примирение невозможным.

Я привел лишь наиболее яркие моменты этой истории, которая является иллюстрацией того, к чему могут привести претензии (требования и ожидания). Впрочем, нельзя не заметить, что бедой Марины была ее зацикленность на собственной персоне. Если бы она думала не о себе, а о том, с какими трудностями приходится сталкиваться Антону, то ей, а соответственно и ему, было бы намного легче. А побеспокоиться за Антона было достаточно поводов. Ведь он, с одной стороны, был вынужден организовывать все их существование, а с другой стороны, не только печься о ее временно подорванном физическом здоровье, но и о ее душевном состоянии, которое Марина сама же так настойчиво расстраивала. Она не ценила ни его жертв, ни его отношения к ней. И даже когда решила признать свои ошибки, хотя бы отчасти, она не сделала этого, как нужно. Так что все ее признания собственных ошибок ничего не стоили, поскольку вслед за ними следовали следующие, еще более отчаянные безумства.

Верно, в самой жизни есть какая-то сермяжная правда — ее невозможно обмануть. Если искренность понимается нами как способ побольнее ударить, если претензии — это норма жизни, если беспокойство о другом сводится лишь к тому, чтобы им воспользоваться, если, наконец, ошибки признаются нами лишь для того, чтобы получить шанс сделать новые, то в конечном счете «разбитое корыто» нам гарантировано. «Ничего не ответила старику рыбка, лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море»…