Позвольте ребенку прийти самому; он знает как

Оставьте его и вы увидите, одна волна вытолкнет его на берег, другая подхватит и подымет немного выше.
Третья - еще, и вот, наконец, он вышел из воды.

Его держит Земля.
Он вышел из бездны.
И опьянен своим существованием.
Не нарушайте ничего.

Подождите.
Это первый восход.

Оставьте же первой заре всю ее величественность.
Подождите и позвольте рождению быть медленным и достойным.
Этот ребенок просыпается и первый раз.

Не трогайте его, пока он совсем не оставит царство сна.

Посмотрите, одна ножка еще бежит и задерживается в саду сновидений, а другая только что соскользнула с края постели!
Он вступил в течение времени и покинул вечность.
Ребенок принялся дышать!

16.

Остальное - это детали.

Все сказано и все сделано, раз дыхание установлено.

Все достигнуто. Или упущено навсегда.

Но и детали, как всегда, очень важны.

Как устроить ребенка на материнском животе?

Положить его на бочок, на живот или на спину?

Самое неправильное - на спину! Это значило бы одним ударом разогнуть то, что требовало изгибания долгие месяцы - позвоночник.

Это значило бы - освободить безо всякой осторожности огромную скрытую энергию.
Шокирующее насилие будет невыносимым. Это будет настоящий взрыв.

Позвольте ребенку по собственному желанию распрямить свою спину.

Ведь каждый новорожденный имеет свой характер и темперамент.

Каждый из них входит в мир на свой лад.

Есть такие, что, едва появившись, гордо распрямляются, выгибаются, вытягивают руки перед собой.

Это сильные дети. Они водворяются в новую для них обстановку, как короли.

Их позвоночник распрямляется мгновенно, как будто туго натянутый лук выпускает стрелу.

Случается, что потрясенные жестокостью шока, испуганные собственной смелостью, они тотчас делают шаг назад.

Или, сначала свернувшись в клубок, затем быстро распрямляются.

Либо отваживаются на этот шаг с осторожностью. Так что лучше всего положить ребенка на живот, подвернув под него ручки и ножки.

Это его родная, привычная поза, она позволяет ребенку двигаться вперед, к распрямлению, вытягиваться, раскрываться в собственном темпе.

Кроме того, положив ребенка на животик, мы будем видеть его спину, наблюдать за ним и его дыханием.

Мы следим за этим дыханием, наблюдаем, как оно наполняет тело малыша.

Не только грудную клетку, но и животик. И особенно - бока. Бока, которые у взрослых людей уже давно не шевелятся.

И ребенок - это целиком дыхание, одно дыхание, мощные волны которого пробегают по его спине от макушки до копчика.

Можно представить себе бегущие волны, что вынесли этого ребенка и рассыпались на берегу, волны, зародившиеся в матке матери.

И по мере того, как дыхание заполняет тело новорожденного, поверите ли, какая неожиданность, но мы видим, что деревце растет!

Вот ручка, чаще правая, освобождается из-под живота.

Эта ручка вытягивается. Скользит, гладит материнский живот. И возвращается.

Другая решается... Медленно, как бы удивляясь, что ничего не мешает, не противостоит. Пораженная, что пространство вокруг может быть столь обширным. Кажется, что ручки растут, рождаются из дыхания, материализуя избыток сил, оживляющих это растущее дерево!

А теперь ножки. Они вытягиваются одна за другой. Имгораздо страшнее. Но они вытягиваются , двигаются, бегут. Опьяненные тем, что ничто их не держит и не останавливает.

Они столько вынесли, столько боролись, чтобы родиться, чтобы избежать страшного!

Чтобы успокоить их тревоги и страхи, надо предложить ин поддержку. Это может быть легкая противостоящая рука. От которой можно оттолкнуться.

Этим избавим ребенка от ужасного впечатления "потерянной ноги".

И вот все в гармонии, все движется вместе. Нет не одного кусочка тела ребенка, которое не наполнило, бы движение.

Все это - страстные потягивания, все более напористые. Спящий просыпается, выходит из чарующего сна.

Теперь можно положить ребенка на бочок. Ручки и ножки чувствуют себя теперь легко и непринужденно. Позвоночник принял самое для него удобное положение.

Но всегда надо предложить точку опоры. Одну руку кладут под ягодицы, другой поддерживают спину.

Головы лучше совсем не касаться. Она чрезвычайно чувствительна. Именно она вынесла на себе всю тяжесть драмы. Она "проложила" дорогу. Любые прикосновения напоминают ей малоприятное.

Ребенок уже приручен.

Пуповина не бьется.

Ее перерезали.

Мы готовы к следующему этапу. Но, опять же, приблизимся к нему медленно.

17.

Какой путь нами проделан!
Мы вышли из вод, коснулись ногой земли, покинув темные владения рыб.

Нас носит земля.
Как это удивительно.
Она нас носит, и она нас держит.

Как же мы тяжелы!
Приходится ползать. А небо рядом.
С него падает на нас свет, оно зовет нас, оно поддерживает в нас жизнь.

Именно оно заставляет нас подниматься вверх.

Эту долгую, долгую, долгую дорогу, ведущую от минералов до человека, повторяет каждый ребенок в рождении.

Так происходит с человеком, творящим молитву: он склоняется, либо только голову, либо всем телом;

он преклоняет колени, сложив руки на груди, затем - поклон, голова опускается и касается лбом земли.
Он покорен, смирен, унижен.
Человек целует землю, покоряясь ей.
И в этом медленном погружении в самого себя он умирает.

И вот опустошен, лишен дыхания, совсем как ребенок, который еще не изведал вкуса жизни.
Целуя ту, что носит нас, кормит и примет нас в свое лоно, когда придет наш последний день, мы возрождаемся.
Как в первое утро спина человека распрямляется, раскрывается.

Воздух наполняет его!
Вознесенный этим дыханием, охваченный светом, он дрожит, чувствуя переполняющую его радость.

Да, это молитва, это возрождение.

Можно ли молиться на бегу?

Можно ли согласиться с мгновенным рождением?

18.

Несколько слов о руках, держащих младенца.

Эти руки - первое, что встречает перворожденный в этой жизни.

Они говорят с ним на его первом языке - языке кожи, касаний.

На том языке, который он знал в материнском лоне, когда матка любовно гладила его спину, когда они разговаривали кожа к коже.

Вот ребенок снаружи, его спина обнажена, растеряна.

И ее касаются руки, не имеющие ничего общего, увы, с любовной лаской.

Ни тепла, ни медлительности, ни ритма.

Руки врача, акушерки, медсестры, как они торопливы. Невнимательны.

Первый контакт с этим миром.

Первое удивление и, чаще всего, первый ужас.

И ребенок бунтует.

Чтобы наш юный путешественник принял наш мир, его странность, холод, нужно смягчить этот переход, сделать так, чтобы в новом он обнаружил и старое.

Пусть руки будут нежными, но сильными, и обязательно медленными, их движения должны быть продолжительными, а не резкими.

А затем они не только ласкают ребенка, но и массируют его.

Все животные принимаются вылизывать свое потомство. И известно, что от этого во многом зависит выживаемость.

Пусть руки пробегут по спинке.

Это делается в то время как ребенок лежит на материнском животе, и пуповина еще бьется.

Пусть руки найдут ритм, силу нажатия - это сила сжатия матки, ее медлительность, ее ритм и продолжительность действия, которые ребенок "впитал кожей".

Что должны сказать эти руки?

То, что сказала бы мать.

Мать не испуганная, не неистовая, выведенная из себя, как ожесточенный зверь, не ураган, обрушивающийся на ребенка и угрожающий поглотить его.

Нет.

Это должна быть та мать, которую он узнал в первые дни, прекрасные дни любовных объятий, которые его баюкали, ласкали.

Это была сама любовь.

Эти руки пробегают по спинке медленно, не успеет одна дойти до конца, как другая уже продолжает поглаживать маленькую спинку.

Одна рука продолжает движение другой, как спокойно и неумолимо движутся друг за другом волны.

Этот простой, но таинственный ритм инстинктивно чувствуют влюбленные.

Но в конце концов... вы учите любви этого ребёнка!

Дать ему любовь - значит попытаться излечить раны и сгладить боль разлуки.
Это значит вернуть его в рай, это - паломничество к истокам, к началу, это - погружение в древний Океан, откуда истекают, куда впадают все реки и речки, где отменяются, упраздняются все различия, даже время теряет свой смысл, потому что здесь ничего никогда не кончается и не начинается.
Вот что касается ритма, движения.

Но руки могут просто оставаться неподвижными.

Через касание этих рук ребенок чувствует все: нервозность или спокойствие, растерянность или уверенность, нежность или насилие.

Он знает, любят ли его эти ладони. Или они равнодушны, или, что хуже всего, они не желают его.

Во внимательных, любящих руках ребенок доверчив, раскрыт.

В руках грубых и враждебных он замкнут, недоверчив.

Так что лучше вначале оставить руки неподвижными на спине ребенка, чем сразу с воодушевлением браться за ее массаж.

Руки - не мертвые, безразличные, отсутствующие, посторонние.

Но руки - внимательные, живые, наблюдательные, видящие малейшее трепетание.

Это руки легкие. Они не приказывают. И не вопрошают. Они просто здесь, рядом.

Легкие. И тяжелые от переполняющей их нежности. И спокойные.

20.

Какие руки должны держать ребенка? Очевидно, руки матери. При условии, что эти руки имеют все то... о чем тут только что говорилось.

Но как часто они забываются.

Сколько матерей, бывает, ударяют своего ребенка! Трясут его, думая, что укачивают или даже ласкают его...

У скольких женщин руки грубы, мертвы, неумелы.

Сколько женщин, переполняемых эмоциями, душат, давят в буквальном смысле своего ребенка!

К счастью, женщина, которой удалось родить без боли, знает реакции своего тела.

Эта женщина сможет держать, трогать своего ребенка.

Чтобы рожать без боли, в радости, она должна была заново изучить, открыть свое тело.
Узнать, как можно контролировать малейшие неблагоприятные признаки.

Я уверен, что такая женщина, несмотря на поглощающую ее радость, сможет при этом не навредить ребенку.

Она будет помнить, когда новорожденного кладут ей на живот и когда она кладет свои руки на него: для нее испытание кончено.

Для малыша оно только начинается.

Этот ребенок пробуждается от своего первого сна. Он делает первый шаг в безумном приключении. Он пронизан страхом. Он познал этот страх. И знаю, насколько он обеспокоен, и знаю то зло, которое он может причинить.

Я хочу защитить от страха этого ребенка.

Не двигайтесь. Не станем добавлять еще и еще к панике, охватывающей дитя. Просто будем здесь.

Не двигаясь, не спрашивая, не выказывая нетерпение.

Прежде всего, не пугать малыша, не увеличивать его волнение.

Затем, из побуждений истинной любви, а не эгоизма, женщина просто положит руки на спинку малыша.

Неподвижные руки. Не экзальтированные, дрожащие от волнения, а спокойные и легкие. Руки мира.

Через такие руки переходит к ребенку любовь, умиротворяя его, успокаивая его угрызения совести.

Угрызения совести?

Да, именно так. Это поразительно, но это так. Могут сказать, что новорожденный испытывает страх, грусть, но угрызения совести!

Это слишком. И все же именно так.

В основном все представляют себе рождение таким образом, что ребенок не принимает в нем никакого участия. Его видят пассивным в этом процессе.

Всю работу якобы делает мать, либо, в крайнем случае, просто маточные схватки.

Ничего подобного.

Греки, Гиппократ в частности, считали, что ребенок сам старается родиться.

Они говорили, что к концу беременности ребенок чувствует, что истощаются его жизненные запасы. Чтобы спастись, ему нужно бежать из пещеры, которая до той поры его укрывала. И, чтобы выйти, он принимается толкаться ногами, пробивая себе путь к свободе.

Древние предугадали истину. Теперь известно, что именно в теле ребенка образуется гормон, ответственный за начало схваток.

Похоже, что ребенок решает, когда ему родиться.

Во всяком случае, он ощущает необходимость яростно бороться за свое рождение.

Но вся драма в том, что, родившись, он не может перенести своей победы: его мама "исчезла", он ее убил.

Безмерное горе, ощущение вины.

Руки матери, их нежность умиротворяют ребенка, говорят ему: "Я здесь, я рядом. Не беспокойся ни о чем. Мы спасены оба, я и ты".

22.

Многие женщины не знают как дотронуться до своего малыша.
На самом деле они просто не осмеливаются.
Что-то их останавливает.
Кажется, они чем-то парализованы.

Из-за внутреннего запрета они с трудом решаются коснуться младенца кончиками пальцев.

Это из-за того, что ребенок только что вышел из такого места, которое, употребляя эвфемизм, называют "естественным путем".

Настолько естественным, что, безусловно, о нем просто не говорят. И не показывают. И никогда не обсуждают!

Да, малыш приходит "оттуда".

Из тех частей тела, которые замалчиваются, считаясь постыдными, и где сожительствуют, что любопытно, лучшее и худшее, секс и дефекация.

Невинный ребенок самым естественным образом трогает свои половые органы. "Не трогай", - говорят ему, -"Это грязно".

И, естественно, попка грязная.

Вот так разделяют хорошее, плохое, разрешенное и запрещенное.

Итак, ребенок пришел "оттуда".

Весь горячий и липкий.

Презрительно мы называем это "маленьким местом", "маленьким уголком", короче, эти места не называют, не упоминают, они просто не должны существовать.

Потрогать... это?

Невозможно!

И вот женщина парализована старым запретом.

Охваченная необыкновенным смущением, она больше не знает, испытывает ли она к этому существу, что лежит у нее на животе, пылкий интерес или глубокое отвращение.

Остается только взять ее руки и положить на ребенка.

Ясно ощущается сопротивление.

Это как непреодолимая застенчивость.

Но вот первый шаг сделан, контакт установлен и, ах! Какая радость!

Упала преграда, отделяющая мать от ребенка и обозначавшая границу между хорошим и плохим, добрым и злым.

Себя обретает женщина, касаясь своего ребенка.

Она снова чиста, совершенна, непорочна, безгрешна, незапятнанна.

23.

Вернемся к ребенку. Который уже дышит.

Пуповина перерезана. Это уже позади.

Как идет время!

Кажется, что уже прошел целый... век. А на часах? Три минуты, пять или чуть больше.
Но внимание было так сосредоточено на ребенке, что мы вместе с ним вышли из времени.

Где мы? Эта тишина, это спокойствие так контрастируют с криками родов...

Как будто мы еще смущены и испытываем недоверие перед безболезненными родами, будто мир, безмятежность такого рождения застает нас врасплох.

И теперь мы не решаемся заговорить.

Однако, как бы ни была прекрасна эта тишина, это спокойствие, нас ждет еще большее восхищение.

Теперь ребенок покидает мать. Раз и навсегда.

Они встретились, открыли себя друг для друга. Сейчас они должны разделиться.

Новый шаг ребенка по дороге к свободе.

А теперь будем осторожны.

Куда положить ребенка?

Как сделать, чтобы "отделение" от тела матери не стало ни шоком, ни испугом, а радостью?

На весы - грубые и холодные?

Ни в коем случае!
В салфетку, белье!

Как бы ни были тонки, после нежного материнского лона все покажется грубым.
Тогда?

Нечто похожее на материнскую нежность и любовь ребенок может испытать в воде.
Вернее, вновь испытать.

Вода выносила его, она его баюкала, делала его легким, как птица-
Купание подготовлено в маленькой ванне или баке. При температуре воды 38-39 градусов.

Ребенка берут и погружают в воду.

Опять же, очень медленно.

Как только малыш погружен, его вес исчезает. Исчезает его тело, которое только его обременяло.

Он плавает? Опять нематериален и легок. И свободен, как в те далекие дни, когда он мог играть, двигаясь в свое удовольствие в бескрайнем океане.

Его удивление и радость безграничны.

Вернувшись в свою стихию, он забывает то, что только что покинул. Он забывает о матери. Он в нее вернулся!

"Это первое разделение, далекое от того, чтобы стать разрывом, страхом, становится paдостью, игрой.

Руки, поддерживающие ребенка в ванне, чувствуют, что ребенок полностью доверила им. То, что могло порождать страх и напряжение, тает теперь, как снег под солнцем. Все, что еще может оставаться в теле малыша зажатым, напряженным, застывшим начинает жить, двигаться.

И - о чудо! Ребенок широко открывает глаза.

Этот первый взгляд незабываем.

Эти огромные, внимательные, глубокие глаза спрашивают:

"Где я? Что со мной случилось?"

В них чувствуется такое внимание, удивление, столько вопросов, что это потрясает.

Мы открываем, что, безо всякого сомнения, перед нами личность. Она была спрятана за страхом. Только ужас заставлял закрывать глаза.

Мы видим (как будто это не было очевидным!), что рождение далеко от того, чтобы считаться началом, это лишь переход. И что это существо, что смотрит на нас, вопрошая, давно уже было личностью.

Все, кто присутствовал при этих родах, кто видел, как открываются эти глаза, кто почувствовал тяжесть их вопросов, восклицали с наивной недоверчивостью и удивлением: "Но... но это невозможно, он видит!"

Он "видит" не потому, что мы этого ждем, нет, конечно, новорожденный не умеет притворяться как мы.

Он общается с нами присущим только ему способом, который мы, увы, позабыли; то, что для нас - далекое воспоминание, но в этом уже невозможно сомневаться.

"Новорожденный - он слеп, он не слышит, не чувствует. У него еще нет сознания. И, что вы хотите, чтобы в этом возрасте..."

Перед этими вопрошающими, внимательными глазами так говорить просто смешно. И стыдно.

24.

То, что следует за этим, ничем не уступает чуду.

Свободный от страха, принимая новое как волшебство, ребенок, находясь в своей стихии, изучает свое королевство.

Малыша теперь поглощает движение.

Голова поворачивается влево, вправо. Медленно, до конца, на всю возможность шеи повернуться.

Фас становится профилем.

Оживает и открывается, затем закрывается одна ладонь. Она всплывает, покидает воду.
Рука тянется вверх. Ладонь ласкает небо, ощупывает пространство, снова опускается.

И другая отправляется в тот же путь, поднимается, описывает арабески, опускается.

Две руки играют вместе. Они встречаются, обнимаются и разделяются.

Иногда одна останавливается помечтать. Открывается и закрывается с медлительностью
моря ладонь. Другая замечталась в свою очередь. Эти ладошки - как цветы, распускающиеся на наших глазах. Морские анемоны, они дышат в медленном ритме, их баюкает океан, качают невидимые течения.

Ноги, сначала робкие и поджатые, не решаются вступать в игру, оживают в свою очередь. Внезапно одна нога разгибается. Затем другая, встречающая край ванны, и вот все тело
малыша подается вперед. Ребенок получает удовольствие от своего приключения. И начинает снова и снова... Он был водорослью, рыбой, и вот он - рак!

Он играет!

Только десять минут прошло после его рождения!

Весь этот балет - в глубокой тишине, размеченной только легкими и краткими вскриками, выражающими лишь радость или удивление.

То серьезный, то игривый, поглощенный исследованием, ребенок изучает, зондирует пространство снаружи, изнутри. С неослабным вниманием. С вниманием, не ведающим такого бича, как рассеянность.

Весь целиком "здесь", страстный исследователь своего тела, он следует за ним, открывает его возможности.

Ребенок весь - единство, целостность. Ни одна точка его тела не остается чуждой действию. Все в нем двигается. Все шевелится, все живет в согласии и в полнейшей гармонии.

Как не позавидовать этому ребенку, как не быть ревнивыми нам, состоящим из кусочков и отрывков. Нам, потерявшим это первоначальное единство. Мы рассеяны и разбросаны, Мы не перестаем мечтать и всегда находимся "где-то там".

Мы не способны находиться просто "здесь". Теперь оживает лицо. Открывается рот, затем закрывается. Смыкаются губы. Высовывается и прячется язык.

И когда, наконец, как бы случайно рука находит тело, она скользит по нему и обнаруживает рот, ребенок засовывает туда палец и с наслаждением сосет его!

Рука снова отправляется в путь. Еще раз охватывает пространство и вновь обнаруживает рот в этом месте радости!

На этот раз он пытается засунуть туда не только, палец: если бы мог, он - отправил бы туда всю руку.

Да, это сад наслаждений. Новый мир, очаровательное место! Зачем ребенку сожалеть о прошлом?

Безусловно, в этом саду прячутся чудовища: еще не появился страшный зверь - голод.

Это неважно. Все так хорошо началось, что теперь навсегда ребенок почувствовал вкус к приключениям.

Его уже ничего не испугает, пусть приходят чудовище. Он их встретит смело.

Как долго держать ребенка в ванне? Пусть он сам решит.

Надо уловить момент, когда напряжение спало полностью, что в этом маленьком теле нет ни малейшего сопротивления, колебаний, напряжения, нет даже упрямства, маленького узелка, слабого сомнения.

Необходимо понять, что двигается все, все в движении, все свободно.

И что все хорошо.

Теперь, когда все страхи рассеяны, когда прошлое и переход забыты, настало время оставить водную среду и ее соблазны.

Покинем еще раз море. Решительно ступим на берег.

Четвертый шаг на пути рождения. Четвертая станция.

Ребенок сейчас снова всплывает, еще раз родиться. Но на этот раз сознательно.

Выходя из воды, он вновь обретет хозяина, своего тирана: вес. И новую тяжесть своего тела.

Чтобы она не тяготила его, чтобы он принял эти новые узы охотно, нужно чтобы это стало игрой. Нужно, чтобы это доставило удовольствие.

Из воды малыша вынимаем медленно. Так же медленно, как перед этим погружали его!
в воду. Он обнаруживает тяжесть своего тела. Испускает крик. Снова погрузим его в воду. Всё исчезает. И снова вынимаем.

Ощущение сильное. Но оно не ново. И становится приятным, если узнаваемо. Такое сильное и такое приятное, что все дети в мире снова и снова хотят его повторить. Всеобщая универсальная игра в прятки - это ни что иное, как желание потеряться и снова найтись.

Совсем как качели, которые раз за разом то делают тело тяжелым, то возвращают ему легкость, это - игра с весом, от которого, как в первый день, то освобождаются, то вновь ощущают его груз...

Прирученный, наслаждающийся новыми впечатлениями, ребенок может теперь с охотой покинуть ванну.

Его кладут на белье, которое предварительно согрели.

Его заворачивают в хлопок и шерсть. Этот мир так холоден! Открытыми оставляют головку и ручки, которые должны сохранить свободу для игры.

Ребенка кладут на бочок. Не на спину. Мы знаем почему.

На боку руки и ноги шевелятся в свое удовольствие. Животик дышит. Головка двигается без труда.

Мы позаботились о том, чтобы поддержать спинку малыша, дать ей опору. Чтобы он спинкой почувствовал "нечто", на что можно положиться, опереться.

И мы оставляем его.

Пятый шаг, пятая остановка на пути от рождения.

В первый раз ребенок остался один.

Он открывает... неподвижность.

Необычный эксперимент!

И пугающий своей абсолютной новизной.

Девять месяцев, как Улисс, ребенок был в море. Его вселенная не переставала двигаться. То нежно, то пугающе. Ведь тело его матери беспрерывно находилось в движении! Когда же она была неподвижной или спала, сильный ветер ее дыхания, ее диафрагмы беспокоили его.

Ребенок жил в постоянном движении. Иногда в слабом, иногда в сильном. И чаше всего
это был ураган, а не зачарованное озеро.

А теперь - пугающая перемена, все остановилось!

В первый раз! Больше ничего не движется.

Вселенная погибла, застыла.

В течение своего путешествия, в своем далеком прошлом - никогда ребенок не проводил подобного эксперимента.

Охваченный паникой, малыш принимается кричать.

И каждый раз, просыпаясь в тишине, он заново будет открывать для себя эту неподвижность, грубость мира - будет плакать.

Эти слезы скажут о тоске, о нежелании оставаться в одиночестве в мире, где ничего не движется, где все замерло, оледенело.

Ничего подобного не произойдет с нашим путешественником.

Потому что он свободен от страха.

Он шагает от открытия к открытию, от нового к новому с такой осторожностью, так медленно, внимательно, разумно, что ничего не сможет напугать его.

Он знает, что мы поняли.

Поняли его.

Он знает, что мы знаем, что он знает, что он уже здесь.

С этого времени он доверяет нам.

И вместо того, чтобы защищаться от нового, он принимает его.

Изучает, пробует и, конечно, наслаждается.

Тогда как другие новорожденные кричат, наш герой остается спокойным, с широко открытыми глазами.

Или испускает крик, иногда, когда выражает нам свое удивление.

Или свою досаду: когда его вынимают из ванны, он протестует.

Нет рыданий, нет паники, нет истерики.

Просто этот ребенок знает, что он любит, а что нет, и выражает это.

И, конечно, протестует против прерывания купания.

Но, открывая новое удовольствие, проводя новое исследование, он умолкает.

И в тишине пробует, изумленный, это новое, которое в другом случае напугало бы его - неподвижность.

На смену миру вечного движения, которое он уже изучил, пришел мир стабильности.
Бог мой, как это непривычно!

И все же, все двигается.

Но двигается в самом ребенке: ноги, руки. Руки не перестают трогать, изучать.

С необыкновенным спокойствием, с глубокой серьезностью ребенок проверяет свое новое царство.

От этого молчаливого новорожденного исходит сила и мир.
Окончательно проснувшись, в высшей степени внимательный, он просто сияет.

Это ребенок-король, ребенок-святой, о котором говорит Писание:

"Если вы не уподобитесь малым детям..."

Об этом говорит Лао Цзи:

"Тот, кого переполняет неиссякающая благодать, святой, - совершенный - похож на новорожденного ребенка".

"Неиссякающая благодать" -

это сила, это жизнь, исходящая от тихого ребенка, лучащаяся и озаряющая все вокруг, умеющая чувствовать, понимать, молчать, и слушать.

В поисках знаний мы продвигаемся день ото дня все дальше.

На дороге познания каждый день мы открываем добродетель покоя.

И кончается тем, что мы любой ценой избегаем действия.

И только тогда происходит удивительное!

Да, только не нарушая ничего в себе, мы ставим все на свои места.

И исполняется все.

Лао де Цзи.

Счастлив, как Улисс...

Большое путешествие подходит к концу.

Выйдя из волн, вновь родившись, но на этот раз сознательно, с широко открытыми позами ребенок обретает мать.

Перед этим обретением он без содрогания встретил чудовище: одиночество, которого он больше никогда не будет бояться.

И полностью пробудившись, осознавая себя, свое тело, преисполненный благополучия, ребенок встречает материнскую грудь.

Которая здесь не для того, чтобы успокоить его тоску.

Ребенок не бросается к ней, как хватают первую попавшуюся ветку утопающие.

Нет, это грудь знаменует собой жизнь.

Она творит, как жизнь добра и тепла, щедра и полна.

"Наслаждение мира, молочный сад, сад меда, моя мама, как добра ты, как прекрасна!"

Да, прекрасна, ребенок видит ее, пьет ее глазами.

Он впитывает этот взгляд, идущий сверху, восхищающиеся им, тем, как он хорош.

И любовь наполняет его сердце точно так же, как молоко наполняет его живот.

Оставим этих двоих, которые столько сражались, они не перестают теперь наслаждаться экстазом друг друга.

Все исполнено, все замечательно.

А что касается нас, то мы тоже совершенно удовлетворены.

Мы хотели узнать, в чем заключается весь ужас рождения,

Мы говорили:

"Если бы только можно было понять, о чем кричат несчастные дети, входя в наш мир!

Что говорят они своими криками, что пытаются объяснить с помощью ног, рук, пальцев?"

Они говорят:

"Мне плохо. Я страдаю".

Но еще больше они говорят:

"Мне СТРАШНО!"

Страх и боль - это одно и то же.

"Мне страшно: Я боюсь! Я боюсь!"

Они говорят, они кричат, эти несчастные, то, что кричали матери, производя их на свет.

Ни одна из них не выражала это словами, но их тело, тело женщин "в страдании" - это настоящий спазм, потрясение, заторможенность, напряжение, протест. Что же это, если не паника, ужас?

Это ужас, который женщины переживают в процессе родов.

Этот страх приходит из мрака времени и из поколения в поколение женщины верно передают его, трансформируя роды.

То, что мы делаем для матери, не лучше ли сделать для ребенка?

Страх - это неизвестное, совершенно новое, неузнаваемое.

Это нельзя сравнить, идентифицировать.

В чуждом нет странного.

Чтобы избавить от страха новорожденного, ему надо лишь дать ориентиры.

А окружающий его мир, его новое королевство, показать ему исключительно медленно, очень осторожно.

Изо всех новых ощущений надо давать ему только те, которые он может различить, выделить.

И, делая это, стараться усилить его воспоминания, чувства о прошлом.

Наконец, он осмелеет.

Он станет уверен в себе и осмелится идти вперед, если вновь обнаружит в неизвестной и даже враждебной вселенной что-то близкое, привычное.

Попробуем еще раз представить себе, что значит "родиться".

Что видим мы на самом деле, мы, взрослые, старшие?

Ничего.

Или почти ничего.

Наши чувства притуплены.

Они утратили ту тонкость и свежесть, имя которым "юность".

Они пресыщены. Не умеют ни удивляться, ни восхищаться.

Мы закрыты в наших собственных условностях, которым придаем так много значения, и которые являются лишь тем, чем являемся мы сами.

Что это значит?

Следите за моей мыслью.

Что мы видим в ландшафте?

Земледелец - земли, где вырастает урожай.

Финансист - разделение на участки.

Инженер мостов и дорог - мосты, которые надо соорудить, дороги, которые надо проложить.

Художник - тени, облака, горизонт.

А артиллерист - место для пушек!

В реальности - тысяча пейзажей.

Кто видит ландшафт в целом?

Слава Богу, никто: несчастный мог бы мгновенно сойти с ума.

Таким образом наши условности, привычки прячут от нас мир, защищают нас от его ошеломляющего, бесконечного многообразия.

Ничего подобного у только что родившихся малышей: их ощущения полны, они не отфильтрованы, не упорядочены.

Какая же уверенность и легкость нужна рукам, которые выведут маленькое существо, на берег!

Один неловкий жест, мгновение невнимания, нетерпение в движениях - и нить порвана!

Ребенок принимается кричать.

Мы снова говорим:

Что же, наконец, мешает нам увидеть, проникнуть в "другое" в "его" реальности?"

Теперь мы это знаем: это его гладенькое "Я", это туманная совокупность наших желаний, наших аппетитов, а еще больше - наших страхов.

На это ослепление, которое кажется собственностью человека, эпизод с обрезанием пуповины бросает особый свет.

Чего не хватает еще?

Рискуя упустить что-либо, нам надо в последний раз вернуться к крику. Этот крик стал нашей точкой отсчета.

"Нужно ли, чтобы ребенок кричал?"

Вопрос чрезвычайно важный. Здесь мы рискуем вызвать очень и очень большие недоразумения.

Ответ ясен и прост: "Да, надо, чтобы ребенок закричал".

Важно даже, чтобы крик был таким, что мы называем, хорошим. Звонким н сильным.
Крик свободный, в котором все тело малыша участвует.

Этот крик - общий ответ всего тела, свидетель удовлетворённого тонуса.

Если ребенок родился вялым, он слабо пищит вместо того, чтобы достичь крика свободного и удовлетворительного, в самые короткие сроки.

Все это должно быть ясно и не должно оставлять места никаким недоразумениям.

Добавим к этому, что если ребенок родится удушенный собственной пуповиной, не раздумывая ни минуты, надо перерезать ее, чтобы освободить ребенка.

Так же как мы не будем готовить к безболезненным родам женщину, если мы наверняка знаем, что ей предстоит перенести операцию кесарева сечения.

Может показаться, что здесь мы противоречим себе и перечеркиваем несколькими линиями то, что говорилось перед этим.

Ничего подобного.

Надо, чтобы ребенок кричал при рождении.

Один вскрик. Или два.

И этого более чем достаточно.

А затем пусть он дышит. Или кричит от ощущения силы, жизни, удовольствия.

А не от боли, тоски, страха, горя.

Пусть не будет плача, рыданий!

Не надо обладать изощренным слухом, чтобы различишь это. Достаточно слушать внимательно, чтобы открыть, как широк и разнообразен диапазон новорожденного. И как много он может сказать... не говоря ни слова.

После того, как уделено столько внимания, никто не сможет испугать крик жизни, крик победы и крик огорчения, боли, испуга.

Всем ли детям дано родиться с подобной легкостью?

Да... и нет.

Вопреки тому, о чем говорят, пишут и чему учат, каждый ребенок сразу проявляет свой характер, свою, личность.

Все матери это засвидетельствуют.

Не в пику психологам и психофизиологам будет сказано.

Каждый ребенок рождается по-своему.

Все дети, тем не менее, следуют через одни и те же этапы, которые можно пройти более или менее быстро, более или менее легко, но следуя собственному ритму, который, безусловно, подчеркивает их характер, их темперамент.

Можно даже сказать: свидетельствует об их понимании.

Понимании...

Да.

Если внимательно следить за лицом ребенка, увидим, что он борется, протестует, так как он не понимает.

Не понимает?

Чего же?

Да то, что он рожден!

Для того, кто берет на себя труд проследить за тем, что говорит выражение лица ребенка, оно так ясно:

Когда, наконец, открываются глаза, все в них говорит:

"Но... где я? Что случилось со мной?"

И борьба, конечно, кончается, когда ребенок окончательно почувствует и поймет:

"Но... я родился!"

Можно еще сомневаться в том, что понимание уже есть?

Понимание? Сознание?

Или просто смелость?

Это, возможно, одно и тоже.

Никто не знает, насколько в этом случае различны человеческие качества.

Голос матери утешит, успокоит, усмирит бурю.

Если мать не здесь, если она находится под наркозом, пусть отец будет рядом: его голос так близок.

И как бы то ни было, даже после травматического рождения ванна делает чудеса.

Еще - нужно уметь ждать, остаться неподвижным, нейтральным, ничего не ускорять, дать ребенку время "найти себя".

Минут десять, иногда больше, необходимы, прежде чем мы почувствуем, что тело малыша расслабилось, и страх начал таять.

Если не постараться в эти время стереть малейшие остатки пережитого, эмоциональный шрам останется навсегда. У этих детей останутся на всю жизнь иррациональные страхи.

Как понять, что "дело сделано"?

Очень просто: когда глаза открылись и больше не закрываются.

После трудных родов как долго нужно ждать, прежде чем ребенок решится!

Он приоткрывает глаза.

И снова закрывает.

Ему так страшно. Он никак не осмелится.

Глаза снова открываются и снова закрываются.

Ребенок здесь, совсем близко.

Не двигайтесь. Не делайте ничего, что может усилить его страх.

Именно здесь надо стать "великим ловцом человеческой души".

Наконец глаза широко открываются.

"Да где же я? Что произошло со мной?"

Мы чувствуем, что малыш делает нечеловеческие усилия, чтобы понять.

И, наконец, мы видим, что он понял!

"Ну да... я рожден!"

Да, теперь все.

Ребенок здесь.

Он останется.

Еще одна неожиданность: нет уродливых детей.

Есть такие, кого уродует страх.

Когда дети рождаются, они чаще всего напуганы.

Как не отступить перед таким неблагодарным?

А ведь это уродство - лишь маска.

Маска страха.

Она падает, как только страх побежден.

И появляется человек,

Преображение невероятное.

Даже самый страшный малыш становится красивым

Нет, не бывает уродливых младенцев.

Те, кого мы называем обиженными судьбой, лишь носят маску.

Дело любви заставить ее сбросить.

- Ну, хорошо, допустим, - скажут некоторые, - возможно, вероятно, что в рождении нет ничего приятного для ребенка. И, может быть, даже, что для малыша - это ужасное событие. Но в этом возрасте нет памяти. О своем рождении не помнит никто. Значит, это просто неприятный момент в прошлом.

- Нет памяти? Позвольте...!

- Но с помощью чего ребенок запомнит, чем зарегистрирует происходящее? Все знают, что после рождения мозг, по крайней мере его большая часть, еще не работает.

- Ну вот, опять! Может быть мозг еще не функционален, но в нем происходит все, что
можно прочесть на лице ребенка.

- Да, да, безусловно. Но что происходило в момент рождения никто не помнит.

- Вот где ваша ошибка. Наоборот: рождение - в памяти каждого. Но эксперимент был настолько болезнен, что он находится глубоко в подсознании, откуда пытается иногда всплыть.
Иона и кит, Моисей, спасенный извод - символизм прозрачен: речь идет об этой смерти, об этом утоплении, которого удалось едва-едва избежать.

- Ладно, если вы так считаете, это вполне возможны на самом деле. Но знаете, эти символы мне никогда не мешали спать.

- В самом деле? И у вас никогда не было кошмаров?

- Правда, были...

-Вы никогда не просыпались, будучи ребенком, покрытый холодным потом, умирая от страха, прячась под одеяло?
-Но...да, это было.

- А в ближайшем прошлом, вы никогда не имели проблем с дыханием?

- С дыханием?

- Не случалось ли такого, что в напряженный момент ваш голос срывался?

- Да, я это должен признать...

- Даже в области такой близкой и простой вы видите, насколько ограничена ваша воля.
Ваш голос не слушается хозяина. Скажем так даже - он предает вас.

- Боюсь, что придется признать и это.

- А не начинается ли дыхание с рождения?

- Это очевидно. Вы знаете... Вы убедили меня.

Родиться - значит перейти в это измерение, всеобщее колебания и пульсацию, что и является жизнью. И что дыхание утверждает в нас. Это - открыться, отдаться ему, отплыть в путь в хрупком челне, который несет нас теперь от берега к берегу.

Это - участвовать в великом "все".

Все, что наполнено дыханием.

Сотворение мира - дни, ночи, смена времен года, солнцестояния - это лишь дыхание.

И в нас - дыхание затруднено или свободно - вот перемены в нашей жизни.

Не приходилось ли вам говорить:

"Да, мне надо поучиться дышать?"

Как будто этому можно научиться! Как ужасно хотя бы частично - существование, когда невозможен настоящий смех. Или даже вздох.

Знаете пи вы, что психически больные люди не способны глубоко дышать? У несчастных как бы корсет на груди, который лишает их возможности полноты дыхания.

Таким образом, свобода дыхания зависит просто от вашей спины, значит от позвоночного столба.

Малейшая блокировка, малейшее напряжение - и дыхание затруднено. А ваша жизнь испорчена.

Вы искалечены. И навсегда.

Когда устанавливается это?

В первые мгновения после рождения.

Да, мой друг, не головным мозгом мы помним это событие, а просто спиной.

Здесь наши огорчения и страхи.

Именно спину надо освободить немедленно после рождения.

Иначе...

И, наконец, скажем о главном:

- Хорошо, возможно, конечно, что рождение оставляет след и что от результата этого эксперимента зависит дальнейшее поведение, реакции ребенка, вкус, который он почувствовал от своего существования.

Но он будет жить в мире насилия, злобы, лжи, он будет жить в джунглях.

Так пусть он сразу узнает, в какое осиное гнездо он попал, где закон - съесть или съедят тебя.

Да, верно, наше общество - джунгли.

Один взгляд по сторонам - и волосы от ужаса шевелятся на голове.

Перед тем, как спросить себя, необходимо ли видеть все в этом свете, надо рассеять одно недоразумение.

Дети, рожденные без насилия, избавленные от первого улара по голове, безвольны ли, отуплены ли они или способны противостоять жизни?

В последнем нет сомнения.

Они не агрессивны?

Безусловно.

Но агрессия - это страх, это просто маска, за которой прячется слабость.

Сила уверена в себе. Она спокойна, улыбчива. И расслаблена.

Мы придаем большое значение агрессивности, не видя, что это бич, она провоцирует, притягивает удары.

Если вы боитесь собаки, она вас укусит.

Счастливы те, кто не агрессивен: мир расстилается перед ними.

Но не для того, чтобы подпитаться от их слабости, а привлеченный их сиянием.

Вернемся к джунглям.

Это сказано не буквально: мы не встречаем больше на наших улицах тигров и медведей, страх не живет в наших городах.

Значит, мы узнали этот страх давно, когда еще жили в лесу.

Но зачем же тащить его за нами теперь?

И не ходят ли люди и теперь на рыбалку, на охоту?

Это ведь анахронизм.

Может быть настало время проснуться и заметить, что диплодоки и динозавры исчезли, что мы выращиваем хлеб, а топор из обтесанного камня давно устарел.

В Древней Спарте новорожденных бросали об землю. Этим воспитывались спартанцы.

Нужны ли НАМ воины?

Да, ответят некоторые; так, в тайне, мы еще делаем насилие.

Пришел час наконец избавиться от этого тягостного прошлого.

А что касается тех, кто с раздражением отказывается открыться новому видению рождения, боюсь, что в глубине души они говорят себе:

"Жизнь была жестока ко мне. Я получал удары. Это сформировало меня. Пусть же удары формируют моих детей".

Они говорят:

"Я страдал и раздражен этим. Пусть и их это коснется".

Око за око, зуб за зуб,

отвратительный закон возмездия, возвращающийся с точностью удара за удар, неспособный простить малейший долг, заставляющий платить наших детей за то, что мы должны были сами уплатить, за страдания наших родителей.
"Родители ели зеленый виноград, а у детей оскомина".

Кто не видит здесь ужасного замкнутого круга, дороги боли, где распят Иксион?
Кто не захочет разорвать этот круг?
Злопамятные и усталые от страдания и зла говорили:
"Женщина страдает от родовых мук? Значит так нужно. Бог этого хочет".

Это "так нужно" покрывает, как известно, грешника и покрывает прегрешения болью.
Хватит культа страдания!

Роды без боли, а точнее без страха, открыли нам глаза.

Страдание бесполезно, оно не удовлетворит никакого рога, это какая-то неразбериха, чистое ослепление.

И отсутствие понимания.

А что касается агрессивности, это протест против недостатка любви.

Тем "негибким" людям, которые не хотят понять, надо повторить слова Лао Цзы:

"Приходя в этот мир, человек гибок и бессилен.

А однажды умерев, он становится груб и негибок.

Молодой тростник, деревья гнутся, они мягки.

Вырастая, они высыхают и становятся ломкими.

И мертвыми.

Значит, сила и твердость приходят со смертью.

Покорность, гибкость - друзья жизни.

Сила, на самом деле, никогда ничего не достигала".

Вот и я в свою очередь, заблуждаюсь: я аргументирую!

Какое безумие!

Приведение доводов еще никогда не убеждало.

А уж скептиков и злюк менее, чем остальных.

В конце своего повествования или сказки я могу сказать только одно:

"Пробуйте",

Все, что здесь сказано, просто.
Так просто, что даже стыдно настаивать.

Да, надо так мало вещей, не нужны никакие хозяйственные новинки, чудеса техники и другие достижения - гордость технологий, а вернее - игрушки для слаборазвитых детей, которые так модны.

Ничего не нужно.
Только терпение.
И скромность.
Мир в сердце.

Тишина.
Внимание- легкое, но неослабное. Немного понимания, внимания к

"Другому".
Ах, да!... Я забыл.
Нужна любовь.

Потому что без любви вы будете просто очень ловки.

Комната родов будет великолепно освещена, стены вычищены до блеска, ванна нужной температуры, а ребенок не перестанет кричать.

Не обвиняйте книгу, я прошу вас.

Спросите у своей совести: должно быть в вас осталась какая-то нервозность, злость.

Ребенок не ошибается. Он обладает, чтобы судить вас, удивительной и ужасной уверенностью.

Он проникает в сердце, он видит цвет ваших мыслей.

Новорожденный - это зеркало.

Он возвращает вам ваше изображение.

В ваших руках, чтобы он не плакал.