Антинарциссические злоупотребления

Недостаток материнской поддержки, особенно, если дочь чувствует себя или действительно является непол­ноценной, может проявляться в пограничной форме систематических унижений, позволяющих матери с ме­тодичной жестокостью подкреплять свое превосходство. Так, в романе графини де Сепор «Франсуа Горбатый»

(1864), мадам Дезорм, мать маленькой Кристины регу­лярно нападает на свою дочь, постоянно критикует ее поведение и подавляет ее психику: «Ты далеко не краса­вица, моя бедняжка!»; «Она изомнет мне выходное пла­тье или запачкает его ногами!»; «Кристина, ты слишком много ешь! Не заглатывай пищу так жадно! Ты хвата­ешь слишком большими кусками!» и т.д.

Тоже самое мы услышим от ужасной матери из пье­сы «До конца» Томаса Бернхарда: мы уже рассказывали об этой вдове, которая не любила и не желала покой­ного мужа, а теперь живет вдвоем со своей взрослой дочерью. Она неустанно терроризирует дочь, всячески оскорбляет ее и осыпает бранными словами, которые оказывают непоправимо разрушительное воздействие, так как мать высказывает их прямо в лицо дочери и унижает ее человеческое достоинство (в отличие от ма­тери Изабель из романа «Немилость», которая говорит об этом мужу, но этот разговор хотя бы не предназна­чался для ушей ее дочери):

«Ребенком ты всегда была уродом с добрейшими глазами но уродом и нужно время чтобы плоть урода обличье человечье обрела»

Далее отец, или, по меньшей мере, воспоминания о нем, используются, чтобы как можно больнее уязвить дочь:

« Отец твой никогда в тебя не верил,

она зачахнет, сдохнет, околеет, -

всегда твердил он - от нее не будет толка

а в голове ее лишь чушь да бредни,

она не грациозна, не пластична,

ей музыкального не дали музы слуха -

такая не пригодна ни к чему»

Чувство вины у дочери усугубляется чувством собс­твенной неполноценности, когда мать возлагает на нее ответственность за свое одиночество, хотя она сама под­держивает его всеми возможными способами:

«И все вокруг давно от нас сбежали

ведь ты все сделаешь всегда не так как надо»

В этом случае речь идет о том, что можно было бы назвать «антинарциссическими злоупотреблениями», когда господство матери подпитывается психическим и даже физическим унижением дочери:

«Да я тебя всегда такой любила,

чтоб ты стояла на коленях предо мною

с таким почтением, как перед королевой,

ужель ты думаешь, что встать тебе позволю»...

В «нарциссических злоупотреблениях», о которых го­ворилось в первой части, «мать в большей степени, чем женщина» проецирует на дочь собственные неудовлет­воренные стремления к величию, которые переполняют ее, в какой бы форме они не проявлялись, реальной или воображаемой. Мать, выведенная в этой пьесе, ско­рее всего также принадлежит к категории «матерей в большей степени, чем женщин», так как всякий третий исключается из материнско-дочерних отношений. Но, в отличие от матерей, которые склонны к нарциссическим злоупотреблениям в своем отношении к дочерям и постоянно принуждают их становиться все более со­вершенными (как в фильмах «Самая красивая» или «Пианистка»), антинарциссические злоупотребления отражают собственную неудовлетворенность матерей, воплощение которой они видят в своих дочерях: «Она смотрелась в мои глаза. Я была ее разочаровывающим

зеркалом», — так говорит о своей матери героиня из романа Виолетты Ледюк «Опустошение» (1955).

Дело не в том, что дочь объективно не обладает ника­кими физическими или интеллектуальными качества­ми, которые могли бы вызвать нежность и преданность матери (прекрасно известно, как дети с задержкой умс­твенного развития или инвалиды способны пробуждать эти чувства), а в том, что мать просто не желает заме­чать в своей дочери ничего, кроме недостатков. Таким образом, столь характерные для вечно неудовлетво­ренных матерей антинарциссические злоупотребления зачастую — всего лишь производные безостановочной критики.

Даже если такая критика кому-то может показаться справедливой, она теряет всю свою воспитательную цен­ность (если огульная критика, высказываемая, к тому же, в оскорбительной форме, вообще может иметь ка­кую-то воспитательную ценность), поскольку является систематической, несправедливой, чрезмерной, и всегда все обесценивает. Так, «Удушье» (1946), другой роман Виолетты Ледюк показывает, насколько опасна неадек­ватно жестокая реакция матери на «глупые выходки» маленькой дочери: «Босыми ногами по холодной плит­ке! Ты что, хочешь, чтобы я умерла от огорчения?». Когда девочка теряет свой зонтик, следует еще более неадекватная реакция: «Меня это просто убивает. Пос­мотрите на нее. Она хочет пустить нас по миру. Совер­шенно новый зонтик. Самый красивый во всем городе. Она недостойна того, что для нее делается. Не хватало еще, чтобы ты его кому-нибудь отдала. Это никуда не годится, просто ни уму, ни сердцу! Сумасшедшая какая-то! Точно, сумасшедшая».

Материнство и рабство

Не признавая в своей дочери ни малейших досто­инств - ни физических, ни психологических, системати­чески критикуя ее за то, какая она есть, и за все, что она делает, мать рассчитывает, что эти в высшей степени асимметричные взаимоотношения, постоянные униже­ния ее личности полностью исключат любые проявле­ния соперничества со стороны дочери. Это настоящее психическое уничтожение, иногда оно проявляется в таких пограничных формах, которые возникли в во­ображении Томаса Бернхарда, а обычно встречается в более мягких формах, и это довольно широко распро­странено.

Такие матери обеспечивают себе абсолютное в сво­ем роде превосходство, которого они жаждут, но кото­рое могут реализовать только в отношениях с дочерью, которая так похожа на мать. Ради этой цели они обра­щаются с дочерьми как с рабынями, не оставляя им ни единой возможности обрести независимость. В этом проявляется кошмарная фантазия на тему «гинекократии», которую швейцарский мыслитель Йоган Жакоб Башофен облек в научную форму, а Т. Берхнард - в драматическую:

«Ты ничего и никогда не совершила,

чего бы я тебе не разрешила.

Без моего приказа не посмела б ты, не так ли,

То не вопрос - не нужно отвечать.

Произвела тебя на свет я только для себя -

ты для меня одной,

принадлежать ты будешь мне, пока жива я буду.

Ты полностью свободна, ты же знаешь,

но мне обязана ты до скончания дней моих»

Как обычно бывает в отношениях раб - хозяин, рабс­тво проявляется в различных формах, так как мать на­столько же зависима от своей дочери, насколько дочь принадлежит или думает, что принадлежит матери:

«Ты мне всегда необходима это ясно

Всегда нуждаюсь я в тебе

Всечасно [...]

Смертельно свыклась я с тобой

Смертельно [...]

О да дитя мое не сразу пусть ты все же научилась

читать в моих глазах мои желанья

и в шевелении моего мизинца

глубокий разгадать сумела смысл

вот почему ты чувствуешь себя счастливой»...

Когда мать кичится данной мужу на его смертном одре клятвой: «Я буду жить всегда для дочери моей / Мое дитя не будет ведать страха», — в этом обеща­нии нельзя не услышать смертельной угрозы для той, кому мать отравляет жизнь, потому что захватила ее полностью и не дает свободно вздохнуть. Если дочери действительно больше нечего бояться, так это потому, что худшее с ней уже произошло.

Может быть, ей даже умереть придется от руки сво­ей матери, которая таким образом подтвердила бы свое всевластие над дочерью — вплоть до права распоряжать­ся ее жизнью и смертью. В фильме Робера Гедигяна «Город спокоен» (2001) дочь страдает зависимостью от наркотиков, но мать вновь полностью подчиняет ее, ког­да сама начинает доставать для нее героин. Не желая понимать, что кроется за душераздирающими просьба­ми дочери: «Мама, мне это нужно!», она будет давать дочери наркотик до тех пор, пока та не превысит смер­тельную дозу, таким страшным способом она освободит и себя, и дочь от того третьего, который их разделял,

- от наркотика. Физическое убийство часто представля­ет собой всего лишь переход к действиям от многолетне­го психического уничтожения: не освобождают ли мате­ри-убийцы своих дочерей от смертельной зависимости, к которой они сами полностью сводят жизнь своего по­томства?

Продлевать изначальную зависимость своего ребен­ка, когда он уже не нуждается в материнской защитной функции, и использовать родительскую власть, пытаясь узурпировать все права дочери на независимость, озна­чает злоупотреблять тем естественным превосходством, которое дано матери от природы. Что может противо­поставить этому ребенок? Как вспоминает Ева из филь­ма «Осенняя соната», «ребенок всегда беззащитен, он ничего не понимает. Ребенок не в состоянии самостоя­тельно понять, он просто не знает, никто ему ничего не объясняет, он чувствует себя зависимым, униженным, отвергнутым, замурованным в неприступной крепости, ребенок кричит, но никто не отвечает, никто не прихо­дит, ты все еще не понимаешь? »